Ось второго порядка

Итак, знание. Классическое «я знаю, что ничего не знаю», подобно кругу начерченному на песке (внутри круга знание, вне его – незнание). Чем больше круг, тем больше незнание.

Мнение. Читаем Платона: «это ни знание, ни незнание. Оно нечто среднее». Мнения несут в себе восприятия изменчивого бытия. Но для Платона есть некое абсолютное знание (так же, как и абсолютное незнание), которое выше всех мнений, в котором и раскрывается подлинное бытие. По сути, это основа его философии.

Уразумение – знание, воспринятое разумом. Чувственное восприятие – то, с помощью чего знание доходит до нашего разума. А вот вопрос: тождественно ли знание ощущениям? «Нет», – говорит нам Платон. Истинное знание, по Платону – это то, что познаёт разум не столько благодаря чувствам, хотя и это тоже, сколько вне их, несмотря на них, что и отличает их (истинные знания), от того, что мы ощущаем зрением, слухом и т. д. (Душа ищет знание сама по себе).

Добродетель – категория скользкая, как змея. Думается мне, что то, что для Платона являлось добродетелью, совершенно не обязательно является таковым для меня (современного человека) … По Платону знание – высшая добродетель. Для меня оно (знание), вполне может быть категорически не добродетелью (можно поворошить Историю, но не будем).

Пещера. Всё, что мы видим лишь тени, блики, идеи, обман зрения, самообман, несовершенство восприятия… За всё это спасибо Платону. Как всё было просто до него в моём сознании: вижу слона, значит слон; вижу стол, значит стол; вижу буквы на этом листе, значит буквы. Но за этими тенями есть истинное знание. Платон пообещал нам, что мы его обязательно увидим (познанием), уразумев его учение. Объективный идеализм основан на противопоставлении посюстороннему, изменчивому миру природных вещей, потустороннего неизменного, вечного и неподвижного истинного бытия – мира духовных сущностей – идей.

Припоминание. А вот это идея классная! Оказывается, мы всё давно знанием, и задача Учителя заключается лишь в том, чтобы помочь это припомнить.

И спрашивал: «Ну, как?»Но в ответ получал совсем другое:

Привет. Привет, привет, привет. Как Ваши дела? Как Ваши родственники и друзья поживают? Как поживает кошка Ваша? Как Вы сами? Искренне надеюсь, что у Вас, у кошки, у друзей и у родственников всё ХОРОШО. У Меня тоже всё отлично: пью вот минералку, недавно пообедала, сдала очень сложный зачёт, по-моему, влюбилась, да! – вообще сдала уже все зачёты, теперь надо готовится к экзаменам. Предстоит сессия. Пишу Вам письмо ну: во-1-ых, потому что хочется написать Вам письмо; во-2-ых, хочется оттянуть начала занятия по математике; в-3-их, думаю о Вас, не имею возможность поговорить и поэтому общаюсь с Вами именно на таком уровне; в-4-ыххх, Я Вам ни разу не писала письма, как, впрочем, и Вы мне, а значит ни Я, ни Вы не общались на таком уровне друг с другом, всё равно это несколько иначе.

Интересно как Вы относитесь к НАРРУ ЕNDам?.. Вспомнила сон – Мне приснилось, что украли сумку, в которой лежал мой старый дневник. Дневник жизни и мыслей, который я вела около года. Я думала там (в дневнике) конец очень не американский, но… оказалось что не очень американский. Прошу учесть, что это не совсем я, не совсем сейчас, и сама ТОЛЬКО ЧТО решила посмотреть его конец. Отчасти время той жизни Я Вам рассказывала. Понимаете не важно, что там написано, как написано, важно то, что Вы можете это прочесть.

Цитирую: «Я просто хочу любить по-настоящему, хоть немного. Как это чаще всего бывает в рассказах, поэмах – трагично! Но я считаю, что умереть за Любовь прекрасно – ведь она есть, это Божий дар – ты был избран, ты заслужил, ты сумел испытать Любовь, настоящую Любовь – ту на которой держится мир – умереть, но Любить, ведь она этого стоит.

Восприняв это, как «нормально, валяй дальше», я вздыхал и садился писать:

Аристотель

А ведь не случайно слыл снобом и недолюбливал своего учителя, Платона. В историю вошёл как более добросовестный, академичный. Ещё, если бы он донёс до нас вместо добросовестного описания сотни лягушек, столь же добросовестное описание сути одного единственного своего ученика, по имени Александр, то цены ему бы не было…

Опыт. «Долой идеологию Платона, исходим из опыта!». Однако, исходя из него, возвращаемся снова к отвлечённому знанию. Не находить здесь противоречий – в этом весь он, Аристотель. Он доказывает нам, что признание неизменных сверхчувственных сущностей не может объяснить нам причин возникновения, изменения сверхчувственных вещей. Говорить об этом и этими словами – это уже искусство! Он – создатель логики, в которой он стремился не отделить, а соединить форму мышления с бытием, объяснить логические категории в соответствии с объективной реальностью. Логика и есть критерий высшего знания, в том числе философского, даже в первую очередь философского! Истина и ложь различаются именно логическим путём. И это от него, возможно, мы начали делить мир на чёрное и белое, добро и зло, Бога и Дьявола и пр.

И в скорости получал радостное:

Съела АПЕЛЬСИН. Пью минералку. На компьютере 15:46. За окном солнце. Кресло скрипит. На штанах красный ремень. Брат нуждается в реабилитации для восстановления мозгов на место. «Даун Хаус» – фильм Ивана Охлобыстина – отдыхает на компьютерном столе. Надо отдать.

Да здравствует день НЕ КУРЕНЬЯ ТАБАКА. Да продолжится он ещё лет …дцать. четырнаДЦАТЬ, триДЦАТЬ, сорок семьДЦАТЬ…

Так продолжалось довольно долго.

– Она совсем еще ребенок, – говорила ее мама своей подруге, – ей всего семнадцать.

На что та укоризненно качала головой с тяжелыми медными кудряшками (новая мода) и говорила всегда одно и то же:

– Для развития это, конечно, замечательно, но очень уж примитивно. Всем известно, что искусство должно затрагивать все органы чувств, не акцентируясь ни на каком одном. Неужели философия может прокормить?

Между тем Лина, вместо того, чтобы жить у мамы, жила в общаге у подруг, при большом отсутствии денег прибегала обедать (или ужинать) домой и чувствовала себя прекрасно.

Вряд ли придирчивый взгляд выделил бы эту девушку из толпы. Произвести впечатление на собеседника она могла, пожалуй, лишь в личной беседе, благодаря незаурядной своей фантазии и нетрадиционным взглядам на многие вещи. Но не более того.

Однако кое-что особенное, наверное, все же можно было заметить в мелочах. Судьба всегда хранила ее от крупных увечий и серьезных болезней. Науки ей давались необычайно легко. Животные ее любили, а цыганки-гадалки, как самые чувствительные индикаторы душ человеческих, в толпе обходили ее стороной.

В детстве она была очень маленькой, но подвижной и ловкой, потом же заметно отставала в физическом развитии от своих сверстниц, чтобы расцвести только к совершеннолетию.

Все говорило за то, что она влюблена в меня, но я… Я испугался! Поэтому наше первое увлечение друг другом длилось недолго, всего несколько месяцев.

А потом расстались. На три года.

СЛЕПЕЦ. Я три года жил без нее. И три года знал, что она любит меня. Через эти три (!) года я думал, что она девственна, и я буду ее первым мужчиной. Какие шутки может выкидывать СИЛА! Сейчас я думаю, что такой САМОНАДЕЯННЫЙ ПЕТУХ, как я, обязательно должен был ЕЕ ПОТЕРЯТЬ. Но я ВЕРИЛ, что это не так, а ВЕРА – это тоже СИЛА.

И – представьте – я почти не ошибся. Через три года я не стал ЕЕ первым мужчиной, но я стал ЕЕ мужчиной. Но… я подошел к ней так же, как ко всем своим ПРОЧИМ женщинам, уверяя себя, что ОНА – опять одна из многих, что для меня жена, как и раньше, берег и пристань.

Я захлебнулся. Я почувствовал разницу между сексом и любовью. Мой разум сопротивлялся, загоняя в угол любовь, все еще не веря в саму возможность невозможного. Надо признать – он стоял до последнего. Как затор льда в бурной горной реке. А когда затор прорвало…

Омут. Бездна. Безумие. Любовь.

ОНА – мое свободное время.

ОНА – стремление моих помыслов.

ОНА – вместилище самых дерзких моих мыслей.

ОНА – мое утро.

ОНА – мой свет.

ОНА – моя любовь.

ОНА – все.

Откуда взялась прагматичность? Откуда взялся разум? Из той же самой уверенности, что это НАВСЕГДА.

Что самое интересное, все это почти не сказалось на моих отношениях с женой, потому что они НЕ СОПРИКАСАЛИСЬ. Но опять это «почти». Потому что СПАТЬ с ней я уже не мог, оставаясь в норме во всем остальном, за исключением полного отсутствия свободного времени. Я жил только рядом с НЕЙ, коротая время между этими визитами.

А ОНА? Она приняла эту ситуацию. Потому что любила меня, потому что жила мной. И это ПРАВДА. И я уверился, что это НАВСЕГДА.

И это была ЛЮБОВЬ. И мы купались в ней беспечно.

Мы встретились вновь случайно, и увлечение перешло в роман, где Лина выступала в роли любовницы.

Были встречи. Поцелуи и шампанское в два часа ночи. Любовь и ревность. Встречи и расставания.

Я часто уходил, но всегда возвращался. Она занимала все мое свободное время. Впрочем, нет, не так: все, чем я занимался теперь в жизни, я делал в свободное время, а все остальное проводил с ней.

«Ты с ней счастлив?», – как-то спросил меня один из друзей.

«Она всегда рада мне», – ответил я.

Мы с ней поняли, что созданы друг для друга, но долгое время обстоятельства были выше нас – я, всегда превыше всего ценивший свободу, на этот раз спасовал и был очень долго зависим – как от жены, жизнь с которой давно вошла в привычку, так и от своего окружения.

Кто из НАС захотел БОЛЬШЕГО? Тогда мне казалось, что ОНА этого хотела ВСЕГДА. И я.

И было СЧАСТЬЕ. НАСТОЯЩЕЕ. И было это тогда, когда я, собрав немного вещей и оставив записку, УШЕЛ ОТ ЖЕНЫ. Нет, неправда, не так. Я привел ЕЕ домой, и она помогала собирать мне эти вещи, а потом мы летели к ней. И это и было – СЧАСТЬЕ И СВОБОДА.

Я ушел к ней.

А потом была ВОЙНА. Беспощадная. Те, кто учил меня преодолевать все, учил и мою жену. Мы оказались достойными противниками.

Первый ее удар был неотразим. Смерть лучшего друга – известие, придержанное до нужного момента.

Боль. Ярость. Вина. Тьма. Слезы.

Все остальное забыто. На мгновенье. Но этого достаточно, чтобы снова вызвать жалость.

Я – зверь в клетке.

Я мечусь между двумя женщинами.

Я слаб. Где моя СИЛА?

Я… я все еще верю в НАВСЕГДА.

Я пробую примирить их друг с другом…

Я пробую…

Я ошибаюсь!

Ситуация оказалась банальной – о том, что я «гуляю на стороне», знали большинство наших друзей, практически все, – кроме, собственно, жены. Впрочем, и от нее я не очень-то сильно это скрывал. Просто она не хотела об этом знать. Узнала в итоге лично от меня – тогда, когда я заявил, что ухожу. И ушел, с небольшим рюкзаком самых необходимых вещей, оставив практически все ей. Ее эта ситуация ввергла в настоящий шок – она, как женщина практичная, все спланировала на много лет вперед: когда рожать ребенка, когда второго… И тут – такое… После моего ухода она металась между ожиданием того, что я скоро вернусь (формально не разведены, все мои вещи – у нее) и вспышками ненависти к «изменщику» и, конечно, к сопернице.

И я возвращаюсь… назад, к жене, испугавшись ее войны. Я хочу расстаться с ней, но сделать это МИРНО. Глупец!

– Расстанемся на месяц, – говорю я Линочке. – Потом встретимся и все решим. Кардинально.

Я уверен в ее выборе. Я уверен в своем выборе. Я просто хочу подарить отсрочку жене, думая, что это ей очень нужно.

Жалость.

И вдруг. Вдруг я понимаю, что НАВСЕГДА кончилось. Что ВСЕ кончилось. Что я предал свою сказку. Что больше ничего не будет. НИ-КОГ-ДА!

Я поверил. Я успокоился. Я в борьбе за НЕЕ забыл о НЕЙ, увлекшись этой борьбой. Я снова начал верить в НАВСЕГДА. ЧЕРТОВА САМОУВЕРЕННОСТЬ.

Я был уверен, как когда-то. Я ошибся.

Отчаянье. Самобичевание. Тоска. Боль. Холод. Надежда.

Я иду на все. Я иду ва-банк. Я иду на ВОЙНУ.

Я иду к ней, но вижу пепелище. Поздно, дружок.

Я плачу на этом пепелище.

Поэтому, когда я, наконец, решаюсь уйти от жены окончательно, отношений с Линой уже нет. Они за гранью.

Поэтому от жены я ушел не к ней, а… в никуда. И начал жить самостоятельной жизнью.

Сам же уход сопровождался настолько бурным скандалом и ненавистью к сопернице со стороны жены, что мне просто пришлось остаться одному не только из-за того, что она не хочет видеть меня, но и от страха за нее – моя жена ее могла просто убить.

Но с годами выяснилось, что тот скандал имел локальный временный характер – со временем отношения с бывшей женой стали мирными и цивилизованными, даже дружескими. Но жил я по-прежнему один и с Линой не общался.

Разбитые надежды

Она не вышла замуж! У нее нет любовника!

ОНА ЖДАЛА МЕНЯ!

Чувства захлестывают. Я не знаю, как писать об этом.

Мы стали жить вместе.

Я чувствую, что это не любовь. Это – пепел любви.

Что делать? Я в отчаянье.

Я получил новую работу – редактором небольшой газеты. Лину устроил к себе верстальщицей. Правильное ли это было решение?..

В тот момент, когда я покрывал мелкими поцелуями ее лоб, совершенно неожиданно пришла мысль, что звук, издаваемый при этом моими губами, – не что иное, как щелчки, издаваемые мышью, когда на нее давит указательный палец.

«Это моя любовь подходит к концу», – подумал я. И, так как всегда считал себя человеком действия, то решил бороться за свою любовь.

Действия, предпринятые мной, были беспрецедентны. В первую очередь я решил, что любви нужно не дать шанса уйти: я отсоединил принтер и унес его на кухню, отсоединил от системного блока кабель Интернета, выкрутил дисковод.

Но этого мне показалось мало, и я решил не останавливаться на достигнутом: нашел в кладовке мешок цемента, в большой кастрюле приготовил смесь и, сняв крышку, залил ее в потроха своей машины. Так, чтобы жесткий диск нельзя было вытащить. Только после этого, немного успокоившись, удалил все программы, оставив лишь текстовой редактор. В нем я удалил все файлы, почистил корзину и лишь после этого создал один новый файл: «Любовь.doc». Немного успокоился и тут же заснул.

Так я начал писать роман о любви.

Кажется, впервые в жизни со мной происходят только хорошие вещи. Впервые мне предложили работу по душе – дайте только развернуться! Я уже с блеском прошел «испытательный срок» и активно «пробиваю» в помещение редакции по-настоящему хороший компьютер, отдельный телефон, шкафы, шторы… Впервые я открыто общаюсь со своей любимой и весьма доволен тем, как она начала работать под моим началом. Я пишу много статей и (когда только успеваю?) уже дописываю последние строчки своего первого настоящего романа.

– Значит так: первую из них зовут Матильда, – Линочка смотрела лукаво. – Это тебе здорово повезло, что она проявляется чаще остальных, потому что именно она говорит тебе «Люблю, сю-сю» и все такое прочее. Она – лентяйка и неряха, конечно, но зато очень добрая.

– А как зовут ту, которая устраивает ссоры?

Я смотрел на нее насмешливо, стараясь подыграть этой очередной шутке.

– О, это страшная личность! – Линочка постаралась придать своему лицу серьезное выражение. – Мало того, что это редкостная стерва, так ей ко всему прочему доставляет удовольствие унижать других людей (тебя в частности!), делать им всевозможные гадости и все такое прочее. Ее зовут Кларисса.

– Это все?

– Нет, конечно. Опять ты меня недооцениваешь! Третью зовут Джейн. Это та, которая работает – например, может сутки просидеть за компьютером, занимаясь версткой твоей дурацкой газеты…

– Ну, во-первых, не только моей…

– Не перебивай, а то срочно стану Клариссой! Есть еще последняя, четвертая. Это та, которая все бросает и начинает заниматься уборкой в доме. К счастью, эта дура появляется настолько редко, что у нее даже нет имени…

– Так значит, – я подхватил ее на руки и закружил, – ты едина в четырех лицах?

– Именно так! – Линочка обхватила руками мою шею, с шумом повалила меня на диван и, оседлав, сделала страшное лицо. – Разве ты чем-то недоволен?

– Совсем наоборот! – я попытался опрокинуть ее на спину, но бесполезно. – Джейн, лапушка, нам пора на работу, не забывай, что в шесть у тебя сегодня курсы!

– Смотри, если ты всегда будешь так спешить, я заведу себе любовника из тех, которые никуда не торопятся!

– Ой ли?

Я засмеялся беззаботно. Впервые за много лет я подумал, что счастлив. Ну… почти.

И ошибся.

В этот день я заканчивал первую черновую правку своего детища и решил, во что бы то ни стало, сегодня распечатать на принтере первый его вариант.

Сегодня мы с Линочкой занимались любовью перед тем, как пойти на работу, и пришли туда довольно поздно. Я почти совсем забросил редакционные дела и посадил Линочку и подошедшего Ваню (моего внештатника) макетировать обложку романа из давно приготовленных картинок.

Когда я увидел Линочку и Ваню, склонившимися к монитору, мне вдруг непреодолимо захотелось обнять ее сзади за плечи, уткнуться лицом в ее волосы… Но я сдержался – с самого начала мы договорились не афишировать в редакции свои отношения, чтобы не привносить личный план в работу. Вместо этого я принялся в очередной раз перечитывать распечатки, которые делались по мере написания романа…

Линочке подходило время идти на курсы английского языка, которые она, по настоянию своего папы, посещала три раза в неделю. В такие дни она уходила из редакции немного раньше обычного. Взглянув на часы, я осторожно напомнил ей о курсах, но она отмахнулась:

– Твоей же обложкой занимаемся!

А чуть позже добавила:

– Вообще окончание первого романа стоит отметить – такое бывает раз в жизни!

Я поморщился: «Приятно, конечно, что обо мне так пекутся, но…». А вслух сказал:

– Буду отмечать, только когда закончу – лазерный принтер удалось выпросить только на сегодня, а у меня после того, как вы закончите обложку, еще правки часа на два.

– Но именно сегодня на вахте дежурят наши друзья, да и я курсы все равно пропускаю, – стояла на своем Линочка.

– Тогда начинайте без меня, когда закончите с обложкой. Денег на спиртное я дам, конечно… Присоединюсь как только закончу. Хорошо?

– Ура! – закричали они в голос вместе с Ваней.

А я подумал, что это даже хорошо – они уйдут пить за мой роман на вахту, что находится всего двумя этажами ниже. Что ж, пусть выпьют – это делу не помешает, а мне удастся спокойно, в одиночестве выправить и распечатать текст. А потом и выпить не грех.

С обложкой они возились долго, зато получился довольно интересный коллаж. Я за это время выправил на бумаге свое произведение – осталось только внести изменения в файле и распечатать. Заварил свежий кофе и с удовольствием принялся за работу.

Время летело незаметно. Время от времени снизу раздавались телефонные звонки, где все более нетрезвые голоса спрашивали то: «Когда соизволит спуститься гражданин писатель?», то: «Где наш именинник?». На что я отвечал лаконично: «Закончу – спущусь».

…Закончил я только к одиннадцати вечера, зато спустился гордый, с только что отпечатанной объемной пачкой бумаги и коллажем на первой странице.

– Осталось только сшить – и готово.

В моем усталом голосе звучала удовлетворенность.

Над этим романом я работал с переменным успехом уже больше года, и только последний месяц роман «полетел» к концу на крыльях. И вот – наконец – все.

– Пойдем, Ваня, возьмем еще бутылочку. Грех мне сегодня от вас отставать, – добавил я, нашаривая в кармане оставшиеся купюры.

Но неожиданно вмешалась Линочка:

– Сходи с Максимом. Что тебе обязательно Ваня? Мы тут беседуем. – В ее голосе слышались пьяные нотки. Мне никогда не нравилось, когда она «выпивала лишнее», и я нахмурился. Но – тут я не дома: выговор не сделаешь. Да и что, собственно, такого?

К счастью, Ваня сам вызвался идти, и мы быстро сбегали к ближайшему ночному киоску, вернувшись с парой бутылок молдавского кагора, который давно предпочитали прочим дешевым винам.

Охранники – Максим и Александр Борисович – тут же усадили меня за небольшой столик в их «охранной будке». Все подняли «бокалы» за «будущего великого писателя», потом за роман, потом… Вскоре Линочка поднялась, попросившись в туалет, я поднялся было с ней, но она остановила меня взглядом: «Не нужно со мной ходить». Вскоре поднялся Ваня и отправился в ту же сторону. Тосты продолжались уже втроем – Александр Борисович показывал фокусы: «Спорим, сигарету узлом завяжу, потом развяжу и закурю…». У меня же на душе почему-то кошки скребли. Потом я, вспоминая этот вечер, понял, что ходили они «в туалет» около часа. Но тогда я на это не обратил внимания.

Расходились уже поздно. До двухкомнатной квартиры, где мы жили с Линой, было рукой подать – пятнадцать минут ходу. Ваня жил далеко, а денег на такси, конечно же, не было – на пачку сигарет бы насобирать в складчину… Однако на бутылку водки деньги почему-то нашлись.

Гость в доме – все внимание ему. Как закон. Поэтому быстренько приготовили бутерброды, разлили по рюмкам водку, включили на «видике» хороший фильм. Устроились втроем на диване.

Когда бутылка почти опустела, меня стало непреодолимо клонить в сон. Я пытался как-то встряхнуться, даже умылся холодной водой – ничего не помогало. Тогда я с трудом доплелся до спальни и повалился на кровать.

ОНА подходит к двери и плотно прикрывает ее – последняя вспышка-воспоминание.

Утром я проснулся на кровати один. С трудом поднялся и заглянул в соседнюю комнату. Там, мирно посапывая, в обнимку спала парочка.

Я долго смотрел на них, соображая: «Бить морду? Глупо. Разбудить? Не лучше!».

Так ничего и не придумав, я неслышно оделся, вышел из квартиры и пошел привычной дорогой на работу. В редакции сел в одиночестве, задумавшись.

Из этого состояния меня вывел телефонный звонок. Звонила мама – дома умерла от болезни подруга детства и одноклассница.

Решился – чиркнул записку. Оставил ее в редакции и поспешил на ближайший рейсовый автобус.

Вернулся я домой вечером в понедельник, мрачный, но решительный. Последние дни я не мог ни о чем думать, кроме предстоящего разговора с Линочкой.

Я пришел в пустую квартиру и ходил из комнаты в комнату, как зверь по клетке. «Ярость – плохой советчик», – говорил я себе, пытаясь объять в единое целое свои желания – мне хотелось, несомненно, помириться с Линочкой (а разве мы ссорились?), хотелось как-нибудь наказать ее, заставить понять, что поступила она неправильно, заставила страдать близкого человека.

Когда она зашла, я сразу понял, что это Кларисса, и что легко и гладко разговор не пойдет.

Так и вышло. Первым делом она упрекнула меня в неожиданном исчезновении (записку она прочитала только в понедельник, утром). Я попытался возразить, но лавина упреков росла, и вся история с Ваней была погребена этой лавиной. В общем, все вылилось в отвратительно-грязный скандал. Я едва удержался от того, чтобы не залепить ей пощечину…

И тут в гости пришел Ваня, а я в бессильной ярости заперся в своей комнате. Через дверь мне были слышны их разговоры. Больше всего мне хотелось выйти и вышвырнуть его вон, я еле сдерживал себя.

Он ушел сам. Ушел поздно. И примирения снова не получилось, и снова был скандал. И снова – запертые двери.

Ночью я, тихо, как вор, прокрался в ее комнату. С нежностью гладил ее обнаженные плечи, чувствуя, что сейчас у меня есть шанс. Проснувшись, она посмотрела на меня, и это были глаза Матильды. Ее руки обвили мою шею, и долгожданное примирение состоялось. Заснули в объятиях.

Я проснулся первым, с ощущением хрупкости своего счастья. Мир вокруг казался мне натянутой струной, готовой лопнуть от малейшего прикосновения. Прошептал еще спящей Линочке: «Я люблю тебя», поцеловал ее в теплую щеку и выскользнул из постели.

Несмотря на внутреннее напряжение, настроение у меня было приподнятое. Умывшись, я вышел из дома в ближайший магазин за продуктами. Подумав, к обычному набору продуктов прибавил фрукты и букетик цветов. А когда вернулся – застал проснувшуюся уже Линочку, которая пила на кухне кофе в компании… Вани.

Я чертыхнулся про себя и едва не выронил из рук сумку с продуктами. Все только начиналось.

Ваня, к счастью, забежал ненадолго. Его отношения со мной всегда были легкими, и на этот раз мы поболтали почти непринужденно, а когда тот собрался уходить, я напросился его проводить – нам было по пути. На улице я повел разговор в открытую: