Ось второго порядка

Ось второго порядка

Александр Шорин

© Александр Шорин, 2018

ISBN 978-5-4493-5476-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ. ГОЛОВОЛОМКА ЭЙНШТЕЙНА

Как-то мне пришлось ехать ночным поездом из Киева в Москву. Общий вагон. Столько людей, что даже присесть негде. Но мне повезло с попутчиком – веселым и разговорчивым парнем. Он показал мне очень интересную головоломку. Сейчас я называю эту головоломку «тестом Эйнштейна» – из-за легенды, которой она овеяна.

Легенда такова. Когда Альберта Эйнштейна официально объявили гением, множество людей захотели стать его учениками. В какой-то момент ему надоело с ними возиться, он придумал простенькую головоломку и объявил: кто решит её за одну минуту, тот достоин стать его учеником. Если не решивший её обижался и говорил: «Это очень сложная головоломка, её невозможно решить за одну минуту», Эйнштейн лишь пожимал плечами – ведь головоломка действительно очень простая.

Правдива легенда или нет – я не знаю. Да это и не важно. Я головоломку разгадал – но не за одну минуту, за час примерно. А потом показывал её очень многим, и было несколько человек, разгадавших её быстро: минут за пять-десять. За минуту не справился никто.

Головоломка и вправду простая. Предлагается ряд фигур.

Задание: правильно изобразить следующий значок. Минута пошла!

Лучше всех из моих друзей справились те, которые, как и я, изучали кристаллографию. Оказывается, если провести каждой фигуре ось второго порядка, всё становится намного более понятным.

Линия, разделяющая каждую из фигур ровнёхонько пополам, – это и есть ось второго порядка. Если присмотреться, каждая из фигур зеркально повторяет себя.

Теперь до разгадки головоломки Эйнштейна совсем недалеко. Присмотритесь: это цифры 1 2 3 4 5 в том виде, в каком они изображаются на электронных табло, только со своим зеркальным отражением. Отгадка – цифра 6 с зеркальной шестеркой. Просто, как всё гениальное!

А теперь самое время рассказать, зачем я привел пример с головоломкой Эйнштейна. Каждый из нас, как и любая из этих фигур, имеет ось второго порядка: если его условной линией разделить пополам – ровненько посередине носа, – то мы увидим, что человек в обе стороны блещет симметрией: два крыла носа, два глаза, два уха и т. д. Немного иначе с внутренними органами, но и там симметрия нарушается в пределах погрешности. Мозги наши тоже устроены по принципу дихотомии, то есть деления надвое. Все основополагающие понятия нашей жизни делятся надвое: Белое-Чёрное, Друзья-Враги, Инь-Янь, Жизнь-Смерть. Этот ряд можно продолжать до бесконечности.

Вы можете возразить: человек неизмеримо сложнее! Да, это так, но начинается всё с двойки. С оси второго порядка. Троичность и четверичность нашего мышления – это уже результат усложнения двойки. Простой пример: в стандартной колоде карт четыре масти – Бубны, Червы, Трефы и Пики. Но цвета всего два: Красный и Черный. Ещё пример: есть четыре возраста человека – Детство, Юность, Зрелость и Старость. Но сводятся все состояния человека к двум простым: он либо Жив, либо Мёртв.

Идём дальше. Предположим, что эта двойка в нашем мышлении некогда была единицей. Не будем оригинальничать и ради примера, вслед за Платоном, повторим вкратце один древний миф: люди когда-то были однополыми и потому очень сильными. Такими сильными, что могли соперничать с богами. Боги, в стремлении ослабить людей, разделили каждого человека на две половинки: из кого-то получились Мужчина и Женщина, из кого-то два мужчины, из кого-то две женщины. И с тех пор люди ходят по свету и ищут свои половинки… Красивый миф, не правда ли? Так или иначе, суть его проста: единица превратилась в двойку. И только при единении (совокуплении?) эта двойка снова, хотя бы ненадолго, становится единицей.

Наш мир, который большинство людей считают единичным, действительно когда-то был таковым. Есть такой научный термин – «точка бифуркации». Если объяснять его простым человеческим языком – то это перепутье. Как на картине Васнецова: направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – голову потеряешь… В данном случае речь идёт о человечестве в ключевой, переломный момент его существования. Таких перепутий в истории случалось немало, но когда-то перепутье встретилось в первый раз – вот тогда-то единица и превратилась в двойку.

Попробуем представить, как это было. Но прежде ответим на вопрос: может ли герой одновременно быть Воином и Магом? Может, но и Воин, и Маг из него получится, прямо скажем, плохонький: для достижения успеха нужно развивать что-то одно – или Силу, или Магические способности. Человечество, в пору пересечения своей первой точки бифуркации встало перед дилеммой: Магия или Техника. Надеюсь, не нужно объяснять, что в мире людей победила Техника?.. Тогда поехали дальше.

Человечество не выбирало какой-то один путь. Человечество выбрало оба пути одновременно! Это тайна, которая на самом деле лежит на поверхности! Какое-то время пути двух миров шли параллельно: в одном развивалась Техника, в другом – Магия. Поначалу переход из одного мира в другой был легким и недолгим – как сходить в гости в соседнюю деревню. И частенько люди-интуиты шли себе спокойненько в мир магов, чтобы прожить свой век там, а люди-счётчики, то есть люди с развитой логикой, шли в мир Техники.

Постепенно миры отдалялись друг от друга, и когда удалились настолько, что сам факт существования альтернативного мира исчез даже из мифов, реализовался знаменитый миф Платона: единица стала двойкой. Но мир – НАСТОЯЩИЙ мир – остался един, и поэтому каждый из двух миров, его составляющих, получился в точности как зеркальное отражение другого. Одно ухо и один глаз продолжали жить по разные стороны головы, не подозревая о существовании друг друга.

А теперь самое время снова вспомнить об Эйнштейне. Параллельные прямые в бесконечности пересекаются. А наши два мира пересекаются в оси второго порядка: именно там, на границе, где проходит незримая ось. Граница между мирами…

ПРОЛОГ

Поединок

Был поздний вечер, и ветер глухо рычал, рождая пенные буруны вдоль реки, когда в дверь трактира «Кабанья глотка», по такому времени уже наглухо закрытую, постучали тяжёлым резным деревянным молотком, обитым ржавым железом. Хозяин трактира – рыжеволосый детина с опухшим красным лицом, не облагороженным ничем, кроме нескольких старых шрамов, пошёл открывать, бормоча себе под нос проклятия столь затейливые, что сделали бы честь даже матросу Королевского флота.

Поздние гости Гансу (так звали хозяина трактира) не понравились сразу: две фигуры, закутанные в чёрные плащи с капюшонами, почти полностью скрывающими лица. Один из капюшонов уверенным голосом потребовал две порции горячего грога и комнату на ночь. Что-то в этом голосе заставило старого пройдоху Ганса приберечь проклятия до другого случая и пойти выполнить заказ.

Поздние посетители трактира, судя по всему, совсем немного опоздали на какое-то пиршество: в полутёмном зале, главной достопримечательностью коего являлся большой крепкий стол, повсюду были разбросаны кости с остатками мяса, пустые бутылки и помятые бронзовые бокалы. Большой охотничий нож почти по рукоятку был утоплен в столешнице, а откуда-то из-под лавки отчётливо слышался богатырский храп.

– Извините, тут не убрано, – без малейшей ноты извинения в голосе бросил трактирщик, вернувшийся с большими кружками, над которыми клубился горячий винный пар.

Ловким движением локтя он разгрёб угол стола и приглашающим жестом указал гостям на лавку. Гости присели друг напротив друга, откинув капюшоны и ухватив большие кружки обеими руками: не иначе, намёрзлись.

Гансу хватило одного брошенного на их лица взгляда, чтобы утвердиться во мнении, что сегодня его ждут неприятности. Некоторое время он, счищая ножом плесень с колбас, которые собирался подать к столу, размышлял над тем, что именно ему не понравилось в поздних гостях. На первый взгляд ничего из ряда вон выходящего. Трезвые. Уставшие. Оба темноволосые: у одного волосы короткие и вьющиеся, у другого – прямые и очень длинные. Длинноволосый горбонос и выглядит старше. Курчавый совсем ещё юн: румянец во всю щеку, губы пухлые, рот большой, уши слегка оттопыренные, глаза… Глаза! Вот оно!!! Глаза гостей, когда они смотрели друг на друга, пылали ненавистью!

Неужели дуэль? Ганс коротко и неумело перекрестился. Начал лихорадочно вспоминать: не было ли при них оружия? Не припомнилось. Немного успокоенный, но всё же полный недобрых ожиданий, он принес тарелки с закуской и ещё раз оглядел постояльцев цепким взглядом. Мужчины спокойно продолжали пить. Молодой сидел, по-прежнему обхватив кружку обеими руками и слегка ссутулившись, а тот, что постарше, – откинувшись назад. Ганс взглянул на его пояс и обомлел: на месте, где мог бы висеть нож или кинжал, из ножен потертой кожи виднелся фрагмент старого дерева или кости, но вот только на рукоять ножа этот кусочек дерева был совершенно не похож: слишком тонок.

Ганс успел отвернуться, прежде чем пробормотал про себя: «Волшебники!».

Известно, что волшебство – удел одиночек. Парой могут путешествовать только учитель и ученик, или… два дуэлянта, выбравшие этот богом забытый дрянной трактир на окраине занюханного городишки для ментального поединка.

Только не это! Мало того, что в процессе магической схватки от трактира могут остаться обугленные головешки, так ведь после неё неизбежно расследование, на время которого трактир закроют… И велика вероятность того, что ему, хозяину трактира, никогда не удастся открыть его вновь. Ганс немного поразмышлял о том, что же можно предпринять. Обычным людям, к которым, безусловно, он относил и самого себя, вступать в спор двух волшебников – всё равно, что муравьям попытаться предотвратить битву быков. Вмешаться мог только другой волшебник. Но на всю округу волшебник был всего один, да и тот жил далеко за городом, вниз по течению реки. К тому же он был стар, да и, строго говоря, волшебником-то не являлся: по слухам – бывший придворный Предсказатель. Должность, конечно, почётная, да вот только для предсказаний и боя используется совсем разная магия: об этом каждый ребёнок знает.

Между тем незнакомцы поднялись, о стол звякнули несколько мелких монет. Ганс поспешно подбежал к гостям, чтобы показать комнаты.

Далеко под утро, когда Ганс ворочался с боку на бок, пытаясь заснуть, на лестнице послышались негромкие, но уверенные шаги. Осторожно выглянув в щель, Ганс увидал, как оба незнакомца покидают его гостеприимное заведение. Он бесшумно скользнул к окну. В щели свистал ветер, на стекле виднелись потёки дождя и больше ничего: темнота, чуть разбавленная силуэтами кустов, шевелящих листьями.

Вдруг темноту прорезали яркие вспышки молний, словно моросящий осенний дождь вдруг решил перейти в грозу. Вот только Ганс знал, что это не так: колдовские молнии были тонкими, отливающими синевой, и били не в землю, а вдоль холма. В ужасе он закрыл голову руками, рухнул на пол и принялся молиться богам, в которых никогда не верил. Сквозь собственные мольбы он неясно различил чей-то вскрик.

Больше всего трактирщик боялся возвращения одного из магов, который может решить, что ему не нужен свидетель. Но чем больше проходило времени, тем меньше становилась вероятность этого.

В дверь кто-то заскрёбся. Ганс, немного успокоившийся, снова сжался от страха, но вслед за скребущими звуками послышалось повизгивание. Он облегчённо вздохнул и приоткрыл дверь. Так и есть: верный охранник по кличке Махмуд (прозванный так за то, что был одноглазым), визжа, забежал в комнату, разбрызгивая вокруг себя воду с мокрой шерсти. На шее пса болтался кусок веревки, на которую Ганс его обычно привязывал.

Вид несчастной псины, казалось, должен был ещё больше напугать трактирщика, но почему-то появление Махмуда его приободрило: то ли любопытство взяло верх над осторожностью, то ли внутреннее чутьё, доставшееся в наследство от бабки-ведуньи, подсказало, что опасность миновала. Презрев природную боязливость, Ганс зажёг масляный фонарь и, сопровождаемый жмущимся к его ногам и поскуливающим псом вышел в ночь.

Куда идти, он примерно представлял: сразу за хлевом начинался овраг, за ним – холм. Именно в той стороне он видел синие молнии.

Через овраг вели нехитрые деревянные мостки, порядком покосившиеся от старости. Тяжело ступая по мокрым доскам, Ганс всматривался в темноту с тревогой: фонарь его виден издалека, но выбора нет – без света он вряд ли сможет осмотреть место предполагаемой схватки.

Искать пришлось не так долго, как он ожидал. Сразу за оврагом Махмуд резко взял влево, и вскоре Ганс стоял над распростертым телом одного из тех, кто совсем недавно был гостем его таверны. Прожжённый плащ покрывал нечто бесформенное, похожее на тюк соломы. Это нечто слегка дымилось, несмотря на дождь. Пахло палёной шерстью и горелым мясом. Ганс наклонил фонарь. Лицо молодого мага не тронуто, но это уже не имело значения: жизни в нём не больше, чем в трухлявом пне. Вот только мёртвый маг мог принести Гансу не меньше хлопот, чем маг живой. Морщась от отвращения, трактирщик поднял тело, дивясь его тяжести, и потащил к реке – благо недалеко. На берегу сгрузил ношу на землю и с трудом перевёл дух.

Сначала Гансу захотелось просто бросить тело в воду, но после некоторых размышлений он отказался от этой идеи: наверняка оно затонет где-нибудь поблизости. Лучше вывезти его в лодке подальше и затопить там. Однако пока он отвязывал лодку, родилась идея получше: гнилое днище плоскодонки настолько прохудилось, что едва ли выдержит долгое плаванье; каблуком сапога он немного увеличил течь и опустил тело на дно. Потом с силой оттолкнул лодку от берега, плюнул в воду и поплелся назад в свой трактир.

Незадолго до рассвета, когда из-за туч всё-таки соизволила выползти луна, Махмуд, снова привязанный на своем обычном месте, под навесом, вдруг завыл так протяжно, что отозвались все окрестные собаки: этот вой ещё долго летал по округе, перемещаясь кругами – то смолкающий, то возникающий вновь.

В постели Ганс, который так и не смог заснуть, совершенно неожиданно заплакал в подушку как ребёнок.

И только крик первого петуха, возвещающий о начале нового дня, заставил и собак, и трактирщика успокоиться.

Онуфрий

Утро выдалось неожиданно тёплым. Солнце не по-осеннему мягко освещало долину реки и единственный ветхий домишко, возле которого как поганки у трухлявого пня, расположились неказистые пристройки – их окна смотрели в реку пустыми глазницами. Несмотря на внешнее запустение, старый дом не пустовал. Внимательный взгляд заметил бы, что окна поблёскивают стеклами, а из трубы вьется легкий дымок.

В это утро, как и во всякое другое, Онуфрий, бывший придворный Предсказатель (а точнее, бывший ученик придворного Предсказателя), хлопотал по хозяйству: первым делом затопил печь приготовленными с вечера дровами, долго смотрел на разгорающийся огонь, потом осторожно, по-стариковски, встал, хрустнув древней поясницей. Вдумчиво прочистив большим пальцем левой руки ноздрю большого рыхлого носа, надел старую рыбацкую куртку, зимнюю шапку-ушанку, снял валенки, которые дома предпочитал любой другой обуви, и, надев кожаные сапоги, вышел из дома, захлопнув поплотнее массивную дверь.

Покряхтывая – не разошелся ещё с утра – Онуфрий добрался до завалинки, освещённой солнцем и, сморщив нос, показал белому свету и дворняге по имени Шустрый свой единственный жёлтый зуб. Пёс гавкнул для приличия, лизнул старика в пожелтевшую от времени ладонь.

Старик уже потянулся к карману, где всегда лежало несколько кусочков колотого сахара, но пёс вел себя необычно: продолжая лаять, крутился на месте, то и дело отбегая к реке. Онуфрий, понимающий своего пса с полувзгляда, удивился и, поднявшись, поплелся к реке – туда, где Шустрый заметил что-то особенное.

К берегу прибило лодку, наполовину затопленную водой. На дне её лежал большой тёмный тюк. Неожиданно ловким движением старик вытянул нос лодки подальше на берег и, наклонившись, стал разглядывать находку. В мутной воде, обратив к небу бледное бескровное лицо, лежал темноволосый юноша в чёрной одежде. Старик коснулся пальцами холодного лица, затем распахнул на его груди плащ, в котором зияли прожжённые дыры. Вздохнул. Сноровисто приподнял тело, ухватил со спины и потащил к дому, по пути лишь разок остановившись передохнуть. Шустрый бегал вокруг него кругами и заливисто лаял.

– Помолчи! – бросил старик коротко. Лай оборвался, пёс посмотрел на него с укоризной. – Жизни в нём почти не чувствую, – пояснил Онуфрий, – силы тоже немного, но что-то мне подсказывает, что этот подарочек ещё доставит нам с тобой хлопот.

Затащив тело юноши в дом, старик опустил его прямо на пол, возле печи. Скинул с себя куртку и сапоги, достал внушительного вида нож и аккуратно стал срезать одежду, кидая её к двери, пока там не образовалась мокрая, вонючая куча. Внимательно осмотрев обнажённого, Онуфрий поцокал языком: грудь юноши была покрыта ожогами, которые напоминали собой воронки – такие раны мог нанести только колдовской огонь. Онуфрий помял кожу на груди юноши между пальцами и понюхал их. Несколько секунд он пребывал в задумчивости, а потом с усилием разжал парню челюсти. Запрокинул голову, словно собираясь с силами, набрал полную грудь воздуха и с диким, нечеловеческим криком начал вдувать воздух ему в легкие.

Комната расплылась, потоки энергии полились с губ старика в неподвижное тело. Неожиданно юноша приподнялся, раскрыл и выпятил глаза, а затем снова рухнул на доски пола. Старик повалился рядом. Угли из печи взирали на них из-под белесых ресниц пепла, а Шустрый за дверью жалобно скулил и изо всех сил скрёб неподатливое дерево двери.

Возвращение к жизни

Был вечер, в печи горел огонь. В окно тяжело шмякались крупные капли дождя. Онуфрий стряпал на кухне. По всему дому разносились аппетитные запахи баранины и жарящегося лука.

Юноша приподнялся на лежаке, посмотрел вокруг невидящими глазами и вскрикнул. Старик подошел к лежаку.

– Я не вижу, – произнес юноша жалобным голосом, – Я ничего не вижу.

Старик провёл рукой возле его лица и сказал:

– Смотри магическим зрением.

Юноша вздрогнул.

– Кто здесь?

– Коли ты до сих пор жив, значит, рядом с тобой не враг, – усмехнулся старик в ответ. – Когда сможешь посмотреть магически, получишь ответ на свой вопрос.

– Я не умею… магически, – пролепетал юноша.

– Ты не маг? – удивился старик и снова внимательно взглянул на него.

Тот энергично помотал головой.

– Силы в тебе мало, – сказал старик задумчиво, – но она есть. Отвечай, кто ты такой!

Вместо ответа юноша расплакался.

Потом старик кормил его с ложки бульоном. Тот ел без аппетита, но старательно, бормоча сквозь слезы:

– Я из другого мира – где нет магов. Меня зовут Виктор. Витя.

После ужина старик аккуратно приподнял его, пересадил в кресло у печки. Повелел:

– Откройся и вспоминай всё по порядку.

– Я… не умею. Лучше расскажу.

– Не нужны мне твои рассказы, – буркнул Онуфрий. – Всё равно наврёшь половину, если не больше. Откройся и вспоминай! Я помогу.

Виктору показалось, что он задремал. Вспоминать вдруг стало удивительно легко.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Мир людей

ГЛАВА 1. ЛИНОЧКА

Несколько лет назад

Я – девушка двадцать первого века, Майлз.

Я в отчаянье по определению.

Джон Фаулз. «Мантисса»

Почему-то мне вспоминается, что вначале я ее просто придумал. Образ получился такой: девочка-старшеклассница или вчерашняя школьница. Симпатичная, умная… Любимая.

Такая идея меня позабавила: особенно, если принять во внимание то обстоятельство, что я был женат и никоим образом не помышлял о разводе.

Как бы то ни было, обычно я влюблялся в девушек, а не в образ, хотя и бывало такое, что пытался их – реальных, уже существующих – под какой-то образ подгонять.

Впрочем, девушек, похожих на эту – воображаемую – вокруг было немало (внешне), но ни одна из них не соответствовала тому, что я внутренне подразумевал под той самой девушкой. Или я с такой уже был знаком, но не подозревал, что это ОНА? Как бы то ни было, идея в реальность воплощаться не собиралась, а время шло.

И было так до тех пор, пока я не попал один, без жены, на пьянку в общежитии журфака, где когда-то учился.

В коридорчике этого общежития я и встретил ее.

Как я понял, что это ОНА? Когда я это понял? Пик. Вершина. Слова бессмысленны.

Правда, есть описание процесса, но оно, к сожалению, не есть процесс.

Я. Я на пике. Я с легкостью могу двигать горы, доставать звезды. Я очень силен, я почти всемогущ. Я ни черта не боюсь. Я могу соблазнить любую женщину. Мне почему-то кажется, что окружающие чувствуют это. (А ОНА?) И Наташка – в первую очередь.

ОНА. Она – одна из знакомых Наташки. ОНА, минуту назад, одна из многих. ОНА, минуту назад, рабочий материал моего самоутверждения. Много ли это – минута? Ох, много!

Я до сих пор перед Наташкой в неоплатном долгу. Даже не потому, что она нас познакомила. А потому что возвела меня к тому моменту на пик.

Взгляд. Удар. Взрыв. Смерть. Рождение. Любовь.

В любой другой момент эта адская смесь закрыла бы мои уста, вызвав онемение. И дальше все было бы как в далеком детстве – взгляд украдкой, вздохи и тайные мечты. Маршрут – обязательно мимо ее дома. Все дела – видеть ЕЕ как можно чаще. Попытаться стать достойным.

Мне хватило СИЛЫ справиться с этим. Вот за что перед Наташкой я в долгу. Неоплатном.

Ее зовут Линочка. Пробую на язык это слово. ЛИ-НОЧ-КА. (НОЧКА!) Как сладко звучит!

В моей СИЛЕ моя слабость. Я доверился СИЛЕ. Я победил слабость. Я проиграл.

Я видел ее любовь. Я видел свою любовь.

В то, что я скажу сейчас, ВЫ не поверите. Я сам себе не верил. Очень долго. Но это – правда.

Я в тот момент поверил в то, что ОНА моя НАВСЕГДА, и что НИЧТО НЕ В СИЛАХ этого изменить. И, что самое интересное, я оказался почти прав. Но ПОЧТИ.

Я ЕЕ нашел, и я не прошел мимо. Я обладал СИЛОЙ не пройти мимо. Но именно эта СИЛА меня и обманула, заставив поверить в то, что это навсегда.

Я целовался с НЕЙ. Я спал с другими женщинами. Я грелся в лучах ее любви. Я прятал за СИЛУ свою любовь. И ВЕРИЛ, что ЕЕ ЛЮБОВЬ – это НАВСЕГДА. Я не шучу.

Волосы – вороново крыло, развеваются приспущенным стягом, спутанные. Платье, облепившее фигурку, кажется, не хочет ограничиваться только этим – вот-вот оно просто станет частью кожи или лопнет вместе с ней, когда девушка прыгает через три ступеньки. Карие глаза пытаются спрятаться за стеклышками очков, нежный овал лица с неожиданно волевым подбородком с ямочкой, над верхней губой – легкий пушок волосков. Кожа с оттенком легкого загара, походка – иноходь, движения удивительно мягкие, голос не слишком высокий, но чистый. Фигурка тоненькая и хрупкая, веет чем-то восточным и пряным.

Увидев ее, я остановился и спросил:

– Тебе никто не говорил, что ты похожа на Нефертити?

Девушка подняла голову, откинув волосы со лба, и посмотрела на меня.

– Нет.

Ее взгляд неожиданно заставил что-то перевернуться во мне. Следующий вопрос соскользнул с моих губ, прежде чем я успел понять его смысл, прежде чем осознать его последствия. Прежде чем… Я спросил:

– Выйдешь за меня замуж?

Ответ был столь же молниеносен:

– Да.

Так нам случилось познакомиться.

Итак, ее звали Лина.

Лина – само предвкушенье. Она умела ловить на лету свои мысли и увлекалась застывшим искусством – рисовала картинки акварелью и маслом. Иногда она записывала свои мысли.

Некоторое время мы переписывались по электронной почте. Например, я писал ей что-то про философию, потому что ей нужно было готовить реферат.

Получалось примерно так:

Платон

Когда я думаю о Платоне (читаю Платона), передо мной всегда возникает один и тот же вопрос: «А где собственно начинается этот самый Платон и заканчивается Сократ?». Ну, например, кто из них назвал человека двуногим существом без перьев?! Я даже пыталась создать методику отличать одного от другого, примерно таким образом: что остаётся в голове от прочтения нескольких страниц Платона, то есть Сократа… Так что многое из того о чём мы сейчас будем говорить, скорее принадлежит Сократу, чем Платону (на мой взгляд).