Волчий мох

      Всех вас с праздником поздравить!

Все с нетерпением и даже прямо-таки с какой-то мольбой в глазах воззрились на пана Ружевича. Даже Софья Николаевна, встретившись взглядом с супругом, едва заметно улыбнулась и так же незаметно чуть кивнула головой в знак согласия.

– Ну что ж, – видя нетерпение в глазах семьи, важно произнёс Ружевич, – не пристало нам отверзаться от поющих во славу Христа. Пойдёмте посмотрим, что там за коза к нам пожаловала.

Паненки сорвались с мест – где и приличия благопристойные делись – и кубарем понеслись в переднюю, а затем, наспех накинув на плечи что под руку попало, выскочили из дома. Не особо задержались и все остальные. Загоревшимся взорам вываливших на крыльцо людей предстало живописное зрелище.

Гурьба молодёжи с целую дюжину, вырядившись кто в простые одёжки, а кто в животных рожки, ножки да кожки, дружной ратью выстроилась перед крыльцом; многие хлопцы щедро разукрасили себя сажей, при этом было явно заметно, что сажи они нисколечко не жалели; некоторые умудрились прицепить себе бороды из кудели, и поэтому были похожи то ли на леших, то ли ещё на каких-то сказочных персонажей. А вот девчата в этот вечер были беспощадны к буракам: их щёки даже при свете месяца выделялись густым румянцем; две девчины затейливо украсили себя пёстрыми лентами. В середине колядующих хлопец, словно ратный стягоносец, высоко над головами держал на длинной палке объёмную восьмиконечную звезду. Внутри этой звезды, обтянутой белым тонким холстом, горела свеча, создавая удивительное впечатление: казалось, что светится вся звезда! Но особенно приковывала к себе всеобщее внимание коза! Вывернутый шерстью наружу кожух придавал удивительное сходство человеческой фигуры с животным. Маской на лице служил кусок овчины – тоже шерстью наружу – с прорезями для глаз и рта. А вот рога для козы где-то раздобыли настоящие – не из бересты скрученные и не из гнутых палок вырезанные, а самые что ни на есть козьи. Одним словом, коза была всем на зависть хороша, да и, судя по всему, с немалым норовом!

Ещё раз спев песню во славу Христа, колядующие принялись и за хозяев.

Добрый вечер тому, кто в этом дому,

А в этом дому пан хозяин на покуте,

Да на покуте, сам весь в золоте!

Ему жити-быти, да пиво варити,

Пиво варити, да сына женити,

Горелку гнати, дочку замуж давати!

Счастья всем вам чашу полненьку,

Чтоб доля ваша была дюже годненька!

Глаза панночек горели и искрились, искрились и горели от представшего перед ними дивного зрелища. Не любящая шумных компаний Софья Николаевна на этот раз была настолько тронута, что на глаза невольно навернулись слёзы. Пан Ружевич довольно крякал и уже прикидывал про себя, как бы это отблагодарить этих молодых крестьян, догадавшихся так кстати скрасить им праздничный вечер. Ну а прислуга, кто постарше, вспомнив свою молодость, подпевала, хлопала в ладоши и ухала вместе с колядующими. Но больше всех была рада Палашка. Ведь это её друзья и товарки прибыли сюда, хотя она и сама век такого не ожидала. А то, что даже она не могла сразу признать, где кто, её крайне забавляло.

Видя, что хозяева впечатлены проводимым обрядом, колядующие и вовсе воодушевились. И ещё звонче зазвенели под ясным месяцем колядные напевы! Нигде ещё колядующим не удавалось так легко и задорно петь, плясать, веселить хозяев и веселиться самим!

      Колядуем, колядуем!

      Мы горелку носом чуем!

      Оком мы закуску бачим

      Не дадите – мы заплачем!

Сразу после этого куплета коза до того потешно начала голосить, чтобы ей дали горелки и закуски, что даже сам Ружевич, внешне старавшийся сохранять полагающуюся ему важность, не удержался и, махнув рукой, от души рассмеялся. Хохотали и гости и хозяева. Одни были рады, что в такой праздник им подарили отличное настроение, другие – что всё так удачно вышло. А ведь каждый из колядующих в душе сомневался: не погонят ли, не натравят ли собак. Всё и так ловко получилось, а тут ещё пан Ружевич отправил супругу с кухаркой за угощением. На радостях девчата начали выдавать такие затейливые запевки, от звонкости которых даже голосистые собаки-дворняжки стыдливо приумолкли.

Радостная Палашка бросилась обниматься со своими подружками. Вот она подбежала и к хлопцу со звездой.

– С Рождеством тебя, Кузька! Молодцы, что придумали так!

– Это всё Ефимка! – перекрикивая шум, довольно сообщил Кузя. – В деревне завтра все лопнут от зависти!

– Это уж точно! А где ж он сам? – Палашка повертела головой. – Что-то не видно его.

У Кузи вдруг улыбка сошла с лица, и он невесело сказал:

– Беда с ним приключилась…

– Какая ещё беда? – испуганно удивилась девка, и сердце её обмерло. Обмерло не оттого, что ей нравился Ефимка, а вообще… Как-то не укладывалось в голове, что вокруг веселье и радость, а у кого-то может быть беда.

– Мне даже страшно тебе говорить, – вздохнул Кузя.

– Неужто из родных кто помёр? – со страхом спросила Палашка.

– Хуже… – совсем огорчённо сказал хлопец. – У него сегодня на голове рога выросли… – И, заметив, как перекосилось от ужаса лицо девки, Кузя не засмеялся – он просто заржал от хохота, и если бы не звезда в руках, то, наверное, и упал бы со смеху.

Палашка ещё несколько мгновений оторопело смотрела на хлопца, и лишь потом до неё дошло, что это розыгрыш.

– Тьфу на тебя, дурень! – чертыхнулась она и в придачу наградила шутника увесистой затрещиной. Так, для порядку.

– Ты чего?! – продолжая хохотать, притворно возмутился Кузя. – Не веришь? Гляди вон, какие кренделя выдает – и рогами и ногами. Хотели ещё и хвост ему прицепить, так упёрся, не захотел почему-то. А с хвостом вообще красавцем был бы… – И вдруг опять став серьёзным, он доверительно добавил: – Он тебя, Палашка, посоромелся.

– А я-то тут при чём? – вдруг стушевалась девка, опять не замечая давившего Кузю смеха.

– Как при чём?! Ефимка побоялся, что с хвостом он будет… на тебя походить. И везде будут думать, что это не коза пришла, а ты. И угощений меньше дадут.

На этот раз Палашка уже ничему не удивилась, а, сама рассмеявшись, лишь махнула на Кузю рукой и весело сказала:

– Ну что с дурня взять? На него даже обижаться грех.

– Ну и правильно! После Святок будешь обижаться, а сейчас пошли-ка лучше глянем, чем нас тут попотчуют. – И оба с весёлым настроением подошли ближе к крыльцу.

Колядующая артель получила щедрое угощение на панском дворе. Поблагодарив и пожелав этому дому добра и счастья, все вместе на прощание пропели:

      Полно нам у вас колядовати,

      Далей пойдам мы гуляти!

Когда колядующие повернули со двора, Палашка подбежала к панночкам и начала что-то жарко нашептывать. Переглянувшись, те недолго о чём-то советовались, после чего Мария кинулась к матери, затем все вместе подошли к пану Ружевичу. Как это ни странно, но пана Ружевича долго упрашивать не пришлось: у него сейчас было отличное настроение и можно было просить что угодно.

– Ладно уж, на Рождество надо всем веселиться, всем людям вместе. Идите уж посмотрите, как народ колядует, да не забывайте, кто вы такие. Чтоб с достоинством себя…

– Благодарствуем, папенька! – Даже не дав отцу договорить, Мария радостно чмокнула его в щеку, и молодёжь бросилась собираться на гулянье – яркое, весёлое, колоритное, а для некоторых… сладко-волнительное.

Присоединившись к козе под началом Ефимки Асташова, паненки поражались красочности и самобытности происходящего. Палашка далеко от паненок не отходила и с запалом объясняла им, что означают те или иные действия обряда. Гражинка и Мария немало слышали о колядовании, но сегодня они не только воочию увидели и узнали много чего нового, но даже сами участвовали в этом обряде, любуясь всей привлекательностью Рождественских колядок.

Но не одними песнями, плясками и представленьями живёт праздничный вечер. В это время позволяется и попроказничать слегка. И балуют хлопцы! Вытворяют для веселья причуды всякие, но такие, чтоб обиды крепкой люди не имели – Рождество ж всё-таки. А творились озорные проказы как бы в подражание разыгравшейся нечисти, которую по поверьям Бог на радостях, что у него родился сын, выпустил погулять. Вот и гуляли хлопцы вовсю! У кого поленницу дров опрокинут, кому ворота подопрут, чтоб хозяева поутру с трудом на улицу попали, а кому, забравшись на крышу, дымоход перекроют. Всё это придавало деревенским колядкам ещё больше самобытности и веселья.

Гражинка любовалась не только обрядовыми сценами. Она слишком уж часто бросала взгляды на главную виновницу веселья – козу. Паненка боялась поверить в то, что эта коза-проказница её волнует чуть больше, чем следовало бы. Благородная панночка всячески отгоняла от себя крамольные мысли, приписывая свой интерес исключительно артистизму, с которым селянский хлопец забавно подражал выходкам норовистой козы. Но чем дальше проходило колядование, тем чаще и продолжительнее задерживались взгляды девушки на этом ряженом персонаже. И если бы не всеобщее внимание к козе, то многие заметили бы, что отнюдь не праздный интерес светился в глазах благородной паненки.

Обряд колядования подходил к концу, и поздним вечером начиналась не менее интересная и приятная часть гулянья: колядующие угощались собранными за вечер гостинцами. Гурьба направилась к одной из девчат, у которой родителей сегодня не было дома: они гостили в другой деревне. Конечно же, колядующие позвали с собой и Палашку, а уж присутствие паненок в их компании и вовсе делало всем честь.

В хате было тепло. Начавшая чадить лучина распространяла аромат сосновой смолы.

Девчата вынимали и раскладывали собранные за вечер угощения.

– Тут целый пир можно закатить! – глядя на кочующую из торб богатую добычу, воскликнул один из хлопцев.

– Так мы сейчас и закатим, – сказал Ефимка. – И выпивка есть и закуска, а главное, душа просит веселья!

– Верно! – поддержал его Кузя. – Я сейчас ещё один лучник установлю, чтоб лучше было видно, кто выпить не захочет. – При этом он хитрым взглядом обвёл девчат, не пропустив и Гражинку с Марией.

Молодёжь расселась за столом-большаком, но всё равно места было мало и приходилось сидеть в некоторой тесноте. Ефимка сидел во главе стола, где обычно в семьях сидит батька, а возле него усадили паненок – ну не в пороге же их размещать! Ефимка хоть и был неискушён в сердечных делах, но быстро заметил весьма заинтересованные взгляды паненки Гражины в свою сторону. «А она красавица, – подумал хлопец, но тут же сам себя и одёрнул: – Хороша Маша, да не наша!»

Ярко светила лучина в двух лучниках. В хате стоял оживлённый шум. Довольные хлопцы и девчата наперебой обсуждали похождения сегодняшнего вечера, и глаза у всех лучились весельем. Но вскоре разговоры дошли и до страшилок. Рассказывались жуткие истории и загадочные события. Конечно же, не остался в стороне и случай с Буслаями. Ефимка в который уж раз рассказывал об этом, не преминув, конечно же, сгустить краски. Полумрак и установившаяся гробовая тишина придавали истории особый колорит. И хотя у всех волосы от страха на голове шевелились и было непомерно жутко, но завораживающий интерес оказывался сильнее. Все готовы были слушать такие истории хоть до утра.

В этот вечер хлопцы и девчата вели разговоры, шутили и веселились совсем как взрослые. Пригубив чуточку панского вина, многие по-новому воодушевлялись, глаза искрились. Мир казался прекрасным и волнующим. И вино здесь было вовсе ни при чём. Просто вчерашняя детвора почувствовала один значимый момент: пора детства безвозвратно уходит в прошлое, и у них начинается новый, самый интересный период жизни.

Гражинка это тоже чувствовала. Её волновала близость Ефимки, но она была отнюдь не глупа и прекрасно осознавала: ничего общего у неё с этим селянским парубком быть не может. Нет! Конечно не может! Но… как это объяснить сердечку, которое волновалось, когда Ефимка обращался к ней? Почему на паненку находила грусть, если она замечала далеко не равнодушные взгляды многих девчат на вожака компании? «Нет! Глупости какие-то! Навоображала я тут черте что! Это просто от сильных впечатлений за вечер, – в который уж раз Гражинка мысленно одёргивала себя. – Мне надо лишь развеяться от однообразной жизни в имении – и всё!»

Гражинка говорила совсем мало; она увлечённо смотрела, слушала и… завидовала. Да, Гражинка завидовала простоте общения, живости и непринуждённости, с которыми беззаботно говорили и хохотали в этот вечер деревенские хлопцы и девчата. Эх, паненка! А задумалась бы ты о чёрных буднях селянской молодёжи – от зависти и следа б не осталось! Хотя… обе обедневшие паненки уже и сами начали познавать всю «прелесть» крестьянской доли.

Как-то само собой получилось, что проводить паненок до фольварка пошли Кузя и Ефимка. Было весьма удивительно, что никто из них не чувствовал себя скованно. В эту волшебную ночь паненки, заливаясь смехом от рассказов хлопцев о своих проделках, чувствовали себя счастливыми, особенно Гражинка. Но вот и фольварк. Пришла пора расставаться.

Совсем неожиданно Ефимка вдруг наклонился и чмокнул Гражинку в щеку! Все на некоторое время оторопели и даже испугались. Этого никто не ожидал. Даже сам Ефимка не понял, что его дёрнуло совершить такую дерзость.

– Это ещё раз с Рождеством! – нашёлся он. – И вас, Мария, тоже с Рождеством.

Марийка не успела опомниться, как тоже получила «чмок» в щеку, и все непринуждённо засмеялись.

Паненки отдали должное находчивости Ефимки. Они прекрасно понимали, что «поздравление с Рождеством» – удачная отговорка, а «чмок» для Марийки так и вовсе получился за компанию. Но всё равно у обеих девушек на душе стало трогательно. Этот вечер, пожалуй, был одним из лучших в их жизни.

А вот Кузя на подвиг с «рождественскими поздравлениями» не решился и сказал просто:

– Выходите иногда погулять со всеми. Сегодня-то не жалеете, что пошли с нами козу водить?

– Нам никогда не забыть этот праздничный вечер, – вырвалось у Гражинки, – и особенно… козу! – Щёки паненки запылали! Она поняла, что проговорилась! Но общее радостное настроение сгладило намёк, а сумрак не выдал её замешательства.

Дома паненки долго ещё не могли уснуть. Они были как никогда довольны и радостны.

Но, как это ни странно, в эту праздничную ночь далеко не всем было радостно…

Глава 7

В праздничный вечер по Берёзовке ходила ещё одна успешная коза. Эту козу водили уже хлопцы и девки постарше. И только две совсем молоденькие девчушки, казалось, не подходили этой компании. Их, а вернее, одну из них, красавицу Олесю, пригласил Семён Карнаух, старший сын Демьяна. А вторая, Катька, была её подружкой и поэтому тоже оказалась тут.

Семён по кличке Рябой был старшим в этой компании как по возрасту, так и по главенству. Он хоть и имел «рябую» кличку, но веснушки, из-за которых его так ещё мальчишкой прозвали, оставил в детстве. Но и с веснушками и без них Сёмка всё равно пригожестью не блистал, зато был хлопцем из «багатай», как говорили в деревне, семьи.

Вот этот хлопец Сёмка и запал на совсем ещё юную Олесю. Ну очень уж она ему приглянулась. А пора обзаводиться семьёй давно уж подоспела. Почти все сверстники Сёмки уже с семьями, а он со своими батьками12 всё гадали да перебирали, кого ж лучше взять. О желании избранницы никто не задумывался – за «багатага» любая пойдёт. Долго тогда батьки думали-рядили о судьбе сына, и наконец выбор их пал на дочку Якова – Олесю. Сёмка такому волеизъявлению старших был тогда несказанно рад, так как уже и сам не сводил глаз с этой девки.

Не откладывая судьбоносную затею в долгий ящик, Сёмка Рябой чуток ещё поприглядывался и, видя, что может опоздать, скоренько приступил к ухаживаниям за избранницей.

Олеся, польщённая вниманием небедного кавалера, в конце концов позволила ему пока лишь быть рядом с собой, отчего Сёмка Рябой был на седьмом небе.

Олеся…

Эта девушка неожиданно для всех вдруг расцвела такой буйной красотой и девичьей нежностью, что многие хлопцы готовы были многим пожертвовать лишь за одно её ласковое слово, за один благосклонный взгляд. Хотя Олеся и была из семьи простого селянина, но её красоте, стати и манере держаться могли позавидовать даже многие паненки. Наверное, матушка природа многих обделила, собрав столько достоинств в одном этом человеке. Не по годам здравый рассудок Олеси сыскал ей среди сверстников уважение. Даже старшие хлопцы и девки частенько прислушивались к её слову.

Более взрослые хлопцы первые начали увиваться вокруг юной красавицы. Но у девушки хватало ума и сметливости так отваживать липнущих ухажёров, что никто из них и в мыслях не держал на неё обиды, а тем более злости. Но крепости берутся приступом, и после многочисленных попыток один только Сёмка Рябой добился того, что юная Олеся не избегала его и наотрез не отклоняла его ухаживания. Это хлопца сильно обнадёжило, и он из кожи лез вон, чтобы полностью завоевать сердце расцветшей красавицы. Именно по этой причине Олеся с подружкой и оказались в компании старшей молодёжи.

Олеся шла рядом с Сёмкой и точно знала, что многие девчата хотели бы быть на её месте. Это льстило девушке, и ей казалось, что так бывает у счастливых пар.

Сыновья Демьяна Карнауха входили в когорту наиболее почитаемых на деревне хлопцев. Чувствуя рядом братское плечо, а их было пятеро, у них часто проскальзывали черты заносчивости и высокомерия – недалеко, видать, яблочки упали от яблони. Хотя и были хлопцы Карнаухи с виду плюгавые, зато женихами считались завидными. А ведь многие бедные девчата просто мечтали о зажиточном муже – хоть и невзрачном, да чтоб на столе было смачно.

В колядующей гурьбе под предводительством хлопцев Карнаухов козой вырядился один из средних братьев. Старший, Семка Рябой, важно носил звезду. Несколько голосистых девчат делали колядующую ватагу Демьяновых хлопцев самой успешной по сбору угощений. На радостях молодёжь даже решилась навестить ближайший хутор Ивана Сороки, крепкого и щедрого хозяина. Он сам приглашал хлопцев заглянуть к нему.

Шли весело, заодно творя по пути проказы более каверзные, чем принято – всё равно люди припишут это Ефимке Асташову.

И только шумная компания вышла за околицу, как впереди все заметили смутную фигуру одинокого путника, идущего навстречу.

– Занятно, кто это в такое время один разгуливает за околицей? – заинтересовался Семён. – Неужто тоже ходил на хутор колядовать? Чудно, однако… Небось из Асташонковой шайки кто-то не побоялся сбегать в одиночку.

– А это мы сейчас мигом разузнаем, – ответила коза, – а заодно и потешимся. Ночью, да ещё и ряженые – нас век никто не узнает!

Обрадовавшись назревавшему развлечению, возбуждённая толпа убавила шум и с затаенным интересом двигалась навстречу прохожему.

Сёмка Рябой всё время старался быть рядом с Олесей, и даже звезду вроде бы в шутку, но с превеликим удовольствием часто держал над головой красавицы.

В морозную ночь лишь только снег сдавленно хрипел под ногами, завидуя величавому месяцу в небе, завидуя недосягаемым звёздам… Как же ему хотелось быть тоже там, в вышине, поближе к небесам! И он ведь был там, но… упал! Упал на грешную землю, и не в силах скрыть собою творимых здесь согрешений, он стонал под поступью вездесущего Зла, он зубами скрипел от беспомощности! А люди радовались: «Ой, снежок как славно скрипит!» Да-а уж…

Тёмная фигура человека приближалась. Уже было видно, что в Берёзовку тяжёлой походкой идёт не хлопец, а мужик в годах. Ну и чёрт с ним! Для потехи сойдёт и пожилой селянин. Ещё и забавнее будет!

Как только колядующие поравнялись с прохожим, к нему под ноги неожиданно с диким визгом прыгнула коза. Перепуганный крестьянин, никак не ожидавший такого, потешно подпрыгнул и тут же отскочил на несколько шагов в сторону, едва не завалившись в снег.

Раздался дружный хохот.

– Тьфу, злыдни, вашу мать! – в сердцах выругался мужик.

Только теперь все узнали в прохожем Михея Цыгана. Однако это нисколечко не смутило весёлую компанию. Когда молодая кровь играет, то всё нипочём! А если, оставаясь неузнанным, ещё и учудить что-то можно, удаль свою показать перед девчатами, то грех такой случай упускать.

– О, а кто это тут у нас колядует один?! – нарочито писклявым голосом начала причитать коза. – Видать, погано пел и плясал, раз ничего не наколядовал! А ну-ка, хлопцы, покажем, как надо колядовать! А заодно и научим недареку петь и плясать!

Поглубже нахлобучив шапки на глаза, чтобы наверняка быть неузнанными, хлопцы весело поддержали забавную идею:

– Покажем! Научим!

И пошла дикая пляска вокруг Михея. Особенно усердствовал Семка. Бросая разгоряченные взгляды на Олесю, он старался каверзными выходками выделиться среди хлопцев. А тут и девчата начали задорно выдавать куплеты, что ещё больше распаляло плясунов. Хлопцы уже начали тянуть и оторопевшего Цыгана в безумный хоровод.

Весёлой гурьбой молодые сейчас даже и не вспоминала о каких-то там опасениях старших по поводу странностей Михея. А если бы и вспомнили, то только б посмеялись над трусливостью односельчан. Сейчас им было весело и беззаботно, и, казалось, никто и ничто не сможет унять их куража. И чем дальше, тем бесцеремоннее становилось поведение молодёжи.

Михей наконец оправился от испуга, и ему быстро надоело разыгравшееся представление. Он попробовал было образумить разошедшихся плясунов и певуний.

– Довольно! Недосуг мне с вами тут пляски устраивать! Ровню шукайте себе, да и куражьтесь, сколько влезет, а от меня отцепитесь!

– Так мы ж не знаем, научили тебя, дядька, плясать или не! – запыхавшись, закричал во всё горло Семка Рябой. – Вот спляшешь нам, тогда и пойдёшь своей дорогой!

– Давай, пляши! – Ещё азартней завертелась коза вокруг мужика. – Постараешься – мы тебя, может, и с собой даже возьмём! Нам как раз не хватает цыгана-козовода! Будешь у меня сзади ходить! Ха-ха-ха!

Смеялась коза. Смеялись все. Только Цыган, набычившись, тяжело и недобро сопел. И вдруг он угрожающе произнёс:

– Пошли прочь… подобру-поздорову…

Так уж получилось, что негромкие слова Михея были произнесены в одну из немногих пауз устроенной вакханалии и были услышаны почти всеми. Словно опомнившись, молодёжь на некоторое время застыла, а вернее, их кураж в мгновение ока был сбит словами Михея. Лишь коза, не расслышавшая и не уловившая угрозы, продолжала носиться вокруг Цыгана, пытаясь побудить его к какой-нибудь курьёзной выходке.

– Ну, ты будешь скакать или не?! – коза в который уж раз игриво, но весьма сильно толкнула Михея в бок. – Давай! Мы хотим плясать!

Вдруг заметив, что произошёл какой-то конфуз, коза тоже остановилась и с недоумением начала оглядываться на притихших товарищей. Хлопец в обличье козы хотел было уже спросить, что сталось, как раздались слова прохожего:

– Плясать захотелось? Ну что ж, попляшете… Молодые, вам-то можно и до утра плясать… ночь большая. И ваше счастье, что сегодня такой праздник, а то бы вы у меня не так поплясали… – Михей молча прошёл сквозь застывших колядников, оставив их в некоторой растерянности. Он явно что-то бормотал, и этот шепот вдруг навеял на хлопцев и девчат недоброе предчувствие. Они стояли в безмолвии и с тревогой смотрели вслед растворяющейся в темноте фигуре.

Но замешательство было недолгим, ведь сегодня такая радость! Не пристало в такую ночку предаваться нелепым суевериям.

– Да и хрен с ним! – бодро воскликнул Сёмка. – Айда лучше на хутор.

И ожившая гурьба дружно поплыла к темнеющему впереди лесу, с новой силой набираясь задором и радостным настроением.

Идти по лесу молодёжь нисколечко не опасалась. Это был даже не лес, а заросли низинного кустарника. Вот если б надо было двинуться в сторону Волчьего мха, то тут, конечно, никому и в голову такое не пришло бы. А вечерняя вылазка на хутор Ивана Сороки представлялась не чем иным, как весёлой прогулкой, о которой будет интересно потом рассказать всем. Единственное, что немножко озадачивало колядующих, – это надобность делать значительный крюк, идя по наезженной санями дороге вокруг болота и кустарника.

– А чего нам круги отмеривать?! – громко сказал Сёмка Рябой. – Низина ведь сейчас замёрзшая, двинем напрямик через заросли – и живо будем на месте. Тут-то пройти всего ничего!

Смеясь и шутя, все согласились.

– Тут где-то и тропка должна быть. Если пешком, то Сороки на хутор зимой только напрямки и ходят. Там ещё и дуб на возвышенности посреди зарослей стоит, вот через то место и должна проходить стежка.

Шум, громкий говор и весёлый смех непрошеными гостями заявились в сказочное царство ночной тишины. Потревоженная природа обиженно задышала порывами ветра, недовольно нахмурилась набежавшими облаками, скрывшими месяц. И совсем уж неожиданно посыпал лёгкий и пушистый снежок, который, вопреки недовольству природы, добавил людям ещё больше радости и восторга.

Хлопцы наконец нашли едва заметную в сгустившейся темноте тропку, ответвляющуюся от санного пути. Свернули на неё.