Полная версия
СССР и Гоминьдан. Военно-политическое сотрудничество. 1923—1942 гг.
Среди методов осуществления выбранной стратегии Сталин отдавал предпочтение внутрипартийным переворотам, занятию ключевых постов в государственном аппарате представителями просоветских партий и организаций. В связи с этим изменилась и роль Коминтерна: из органа, руководившего компартиями, и главного рупора советской внешнеполитической пропаганды он превратился в проводника теневой политики Кремля. Одной из основных его задач стало проведение тех мероприятий, которые не укладывались в курс, официально декларированный Москвой.
Применительно к Китаю эти инициативы преследовали коренное изменение классовой и политической природы Гоминьдана в результате захвата власти в партии коммунистами145. Выступая 18 мая 1925 г. на собрании студентов Коммунистического университета трудящихся Востока, Сталин доказывал, что буржуазия Китая уже раскололась на революционную и соглашательскую, а следовательно, коммунисты уже не могут ставить цель создания единого национального антиимпериалистического фронта и должны перейти к политике революционного блока рабочих и мелкой буржуазии. Основной задачей этого блока должно было стать разоблачение половинчатости и непоследовательности национальной буржуазии и борьба с империализмом146.
Данный подход сочетался с определением Гоминьдана как рабоче-крестьянской партии, что обуславливало постановку перед КПК задачи борьбы за руководящие позиции внутри ГМД147. В этой части суждения Сталина нашли отражение в установке Коминтерна о том, что демократические преобразования на Востоке могли быть осуществлены исключительно коммунистами, а не представителями национальной буржуазии. Таким образом, конструировалась цель скорейшего установления «гегемонии КПК в рабоче-крестьянском Гоминьдане»148.
Увеличение в Гуандуне массовых акций под лозунгами борьбы с империализмом, а также внешне демонстрируемая руководством ГМД заинтересованность в развитии контактов с Москвой149 привлекали внимание Коминтерна. Им развивалась идея объединения Китая не через осуществление военного похода на Север, а посредством повсеместного подъема народных выступлений, по образцу Октябрьской революции 1917 г. в России. ИККИ стремился поддержать массовые движения: забастовки в Кантоне и Гонконге, «Движение 30 мая 1925 г.»150. Главный расчет делался на их радикализацию. Данный подход отразился в директивных документах, обращенных к КПК, среди которых: «Воззвание Исполкома Коминтерна, Исполкома Профинтерна и Исполкома Коммунистического Интернационала молодежи к рабочим, крестьянам и всем трудящимся в связи с расстрелами в Циндао и Шанхае» (7 июня 1925 г.), «Письмо Исполкома Коминтерна Центральному Комитету Компартии Китая» (6 июля 1925 г.), «VI расширенный пленум ИККИ. Резолюция по китайскому вопросу» (13 марта 1926 г.)151.
Однако параллельно по линии ЦК и Политбюро, а с 19 марта 1925 г. – специальной Китайской комиссией Политбюро ЦК РКП(б)152 разрабатывалась и другая тактика. Она заключалась в опоре на милитаристов Центрального и Северного Китая, готовых сотрудничать с ГМД. Особо выделялась группировка маршала Фэн Юйсяна, включавшая три армии. Национальные армии (Гоминьцзюнь)153 были достаточно боеспособными, чтобы действовать независимо от войск ГМД. Кремль рассматривал вариант их использования для нейтрализации прояпонски настроенной группировки Чжан Цзолиня. Его усиление было крайне невыгодно СССР, поскольку Сталин стремился избежать конфликта с Токио. В протоколе заседания Политбюро ЦК РКП(б) от 3 декабря 1925 г. указывалось: «Тов. Караханудать в печать информацию, что Чжан Цзолинь падет, между прочим, потому, что играл на обострение отношений между СССР и Японией, что в Маньчжурии может удержаться лишь такое командование, которое будет руководствоваться политикой сближения СССР и Японии»154. Идя на контакт с Фэн Юйсяном, как компромиссной фигурой, Москва учитывала слабость позиций как ГМД, так и КПК на севере Китая.
В результате советская политика в отношении Гоминьдана отличалась двойственностью. РКП(б) формально поддерживала сотрудничество с ним по вопросам партийного строительства, организации идеологической работы и периодической печати. Однако в части ориентации на развитие массового движения пропаганда ИККИ противоречила политическим установкам ГМД. Попытки Кремля усилить в Гоминьдане блок коммунистов, выдвинуть членов КПК на руководящие посты в правительстве встречали противодействие со стороны части Национальной партии, считавшей советскую доктрину неприемлемой для Китая. Руководство ГМД формировало свою стратегию, исходя из военного сценария развития революции155. Чан Кайши, стремившийся к централизации руководства в партии, рассматривал армию в качестве основного гаранта сохранения власти и инструмента объединения страны. Претендуя на роль национального лидера, он также не был заинтересован в укреплении позиций Фэн Юйсяна. В этих вопросах Москва практически не учитывала специфику программы Гоминьдана.
Игнорирование интересов китайской стороны и двойственность курса РКП(б) повлекли ослабление ее влияния на политические процессы в Южном Китае. Фракционная борьба в ГМД и его самостоятельность в принятии решений, напротив, усилились. Это еще более осложнило взаимодействие Москвы и Кантона. Для стабилизации ситуации советская сторона предприняла ряд мер:
1. Совмещение постов в Коминтерне с высшими партийными должностями ВКП(б) (в Президиум ИККИ от ВКП(б) входили: Д.З. Мануильский, Г.Е. Зиновьев, И.В. Сталин, Н.П. Бухарин, И.А. Пятницкий).
2. Обсуждение основных принципов политики Коминтерна в Китае, развития взаимодействия КПК и ГМД в ходе VI расширенного пленума ИККИ (17 февраля – 15 марта 1926 г.).
3. Направление в Китай комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) в составе А.С. Бубнова, Н.А. Кубяка, И.И. Лепсе, Л.М. Карахана для изучения ситуации, оценки на месте деятельности советских советников.
Совмещение постов было ориентировано на концентрацию всего спектра решений по вопросам внешней политики в рамках единого аппарата. Это позволяло максимально усилить контроль над действиями Коминтерна, избежать принятия решений, не соответствовавших генеральной линии ЦК ВКП(б). Два последующих шага преследовали двоякие цели. С одной стороны, они внешне должны были продемонстрировать лояльность советской политики, готовность искать компромиссы, притупить бдительность ГМД. Важно было снять напряжение, вызванное усилением пропаганды членов КПК и советских специалистов внутри Гоминьдана, а также стремлением военных советников взять под свой контроль командование НРА. С другой – подготовить базу для решающего разворота в характере китайского революционного движения.
В этом контексте внимания заслуживают решения VI расширенного пленума ИККИ. В них отчетливо прозвучали основные принципы восточной политики Коминтерна. В первую очередь «Тезисы по китайскому вопросу» от 2 марта 1926 г. и «Резолюция по китайскому вопросу» от 13 марта 1926 г., принятые VI пленумом ИККИ, подтвердили курс на поддержку Гоминьдана и его сотрудничества с КПК на основе совместной борьбы «против иностранных империалистов и всего военнофеодального уклада жизни»156. В обозначенной резолюции Исполком Коминтерна признавал, что, являясь «авангардом в борьбе китайского народа за независимость, кантонское правительство служит образцом будущего революционно-демократического строительства в стране»157.
Вместе с тем решения VI пленума ИККИ констатировали наличие двух концепций развития революционного движения в Китае: «Одна из них – буржуазная] – это стремление крупной китайской торгово-промышленной буржуазии создать союз с более прогрессивными элементами старого китайского мандарината и распадающихся военно-феодальных клик и объединить Китай при поддержке и под руководством империализма и на основе его экономической – капиталистической – программы… Другая тенденция – это борьба за освобождение и объединение страны на основе мощного революционного движения сотен миллионов рабочих и крестьян во главе с пролетариатом, борьба против всех империалистов, которая идет рука об руку с общим развитием мировой пролетарской революции и опирается на поддержку СССР»158. По мнению функционеров Коминтерна, это было следствие начавшегося «классового расслоения» Гоминьдана, что и привело к образованию в нем правой и левой фракций159.
Кроме того, пленум ИККИ был склонен придавать большое значение крестьянскому и рабочему движениям, руководящей роли в них КПК В ориентации на массы представители Коминтерна видели родство политики коммунистов и левого течения Гоминьдана, за которым декларировалось внутрипартийное лидерство. Действия Национальных армий признавались важным, но не основополагающим фактором в развитии революции. Влияние «буржуазии», как и возможности правых в ГМД, напротив, преуменьшались.
Решения пленума послужили обоснованием размежевания фракций внутри ГМД, ориентации КПК на блоковую политику. Это должно было подготовить компартию к последующему усилению в революционном движении классовых начал. Однако на текущей стадии ИККИ считал несвоевременным отделение коммунистов от национально-освободительного движения. В тезисах по китайскому вопросу содержались следующие рекомендации КПК: «…вопреки всем трениям… во что бы то ни стало поддерживать боевой союз ККП (так в тексте. – И. В.) и ГМД. Коммунисты по-прежнему должны входить в состав ГМД и его руководящих органов… помогать ГМД в его политической и организационной работе, проводя при этом гибкую тактику и не допуская никакого командования»160. Однако в обязанности КПК вменялась также разъяснительная работа среди населения, раскрывающая «мелкобуржуазный характер программы ГМД… и необходимость существования самостоятельной классовой партии пролетариата»161.
Таким образом, VI пленум ИККИ формально подтвердил продолжение сотрудничества с ГМД на базе борьбы с империализмом. Компартии Китая было рекомендовано придерживаться курса на укрепление единства ГМД. В то же время теневым мотивом политики ИККИ стало усиление в Китае «антибуржуазной» пропаганды. Отчетливо обозначилась идея выдвижения КПК на роль лидера в рабочем и крестьянском движении и руководящие позиции в национальной революции.
Рассмотренные решения ИККИ отчетливо выявили генеральную линию сталинской внешней политики в Китае, направленную на подготовку силами китайских коммунистов внутреннего переворота в ГМД. При этом основная ставка делалась не на подъем массовых выступлений, а на захват аппарата власти в ходе внутрипартийной борьбы, что не требовало большой численности организации162. Рабочему и крестьянскому движениям отводилась роль вспомогательного инструмента – силовой и материальной опоры режима.
На практике реализация установок Коминтерна обернулась попыткой форсированной коммунизации Гоминьдана, стремлением членов КПК при поддержке советских советников овладеть аппаратом ЦИК ГМД и Национальным правительством. Закономерным следствием данной политики и обострения внутрипартийных разногласий в ГМД стал кризис 20 марта 1926 г.163 Выступление Чан Кайши, тесно связанное с противостоянием военного и партийного факторов в руководстве Гоминьдана, имело также непосредственное отношение к действиям Кремля. Оно продемонстрировало, что ГМД оформился в самостоятельную силу, тяготится опекой Москвы и навязыванием решений, нехарактерных для его программы. По воспоминаниям Чан Кайши, 8 марта 1926 г. в беседе с Ван Цзин-вэем он отметил: «Мы не должны допустить положения, при котором фактическое руководство национальной революцией окажется в руках русских… Мы ни в коем случае не должны лишать себя свободы принятия решений»164.
Позиция Чан Кайши была обоснованной. Это подтвердили выводы комиссии Политбюро ЦК ВКП(б)165 под руководством А.С. Бубнова (Ивановского)166, на время работы которой в Китае пришлись обозначенные события:
1. Быстрые темпы централизации армейского управления, увлечение коммунистической пропагандой в войсках ГМД, усиленный контроль политкомиссаров и советских советников за действиями офицеров негативно повлияли на развитие советско-китайского сотрудничества. Необходимым шагом для сохранения контактов с Чан Кайши было предоставление руководству НРА большей самостоятельности.
2. Военный и «революционный» потенциал армий Фэи Юйсяна незначителен. Гоминьдан в большей степени подходит на роль лидера национально-освободительного движения.
3. Слабость политического и гражданского секторов в ГМД, его опора на НРА, военная направленность экономической политики (4/5 бюджетных ассигнований составляли расходы на армию) говорили в пользу силового сценария объединения страны через осуществление Северного похода.
4. Массовое движение, отчетливо проявившееся в ходе Гонконг-Кантонской забастовки, продолжало играть вспомогательную роль167.
На этих основаниях строились рекомендации комиссии А.С. Бубнова М.М. Бородину, предполагавшие поддержку Северного похода, свертывание Гонконг-Кантонской забастовки, ослабление в ГМД межфракционной борьбы, сдерживание политической активности КПК, направленной на разложение Гоминьдана изнутри. Кроме того, был ослаблен советнический контроль в НРА, принят ряд кадровых решений. Из Кантона отзывались начальник Южнокитайской группы военных советников Н.В. Куйбышев, его заместитель В.П. Рогачев, заместитель начальника по политической работе И.Я. Разгон168. В целом выводы комиссии были направлены на сглаживание наиболее острых проблем во взаимоотношениях с ГМД, связанных со стилем работы советских миссий. Это позволило временно улучшить отношения СССР с Чан Кайши.
Тем не менее сохранялось расхождение позиций лидеров ВКП(б) и ГМД по принципиальному вопросу о Северном походе. Если для Чан Кайши это был центральный пункт в плане объединения Китая, то И.В. Сталин считал военную экспедицию недопустимой. Его подход строился на скептической оценке боеспособности НРА, в сравнении с РККА, и стремлении задержать централизацию власти в Китае. Последнее создавало бы на юге страны условия для роста революционных настроений и пропагандистской работы КПК169. Осознание возросшей силы Гоминьдана приблизило Кремль к принятию военного пути развития китайской революции через осуществление Северного похода НРА. Тем не менее полноценного развития это направление не получило.
Принятое 3 декабря 1925 г. постановление Политбюро однозначно утверждало: «Предполагаемый поход кантонцев на Север в данный момент считать недопустимым. Предложить кантонцам сосредоточить свои усилия на внутреннем укреплении»170. Однако в марте 1926 г., исходя из ситуации в Китае, А.С. Бубнов пришел к противоположным выводам. В письме М.М. Бородину от 27 марта 1926 г. он отмечал: «…решать вопрос о Северном походе нет необходимости, ибо вся армия и весь командный состав воспитывается в убеждении, что Северный поход есть вопрос о времени и способе действия»171.
Тем не менее Москва имела собственное мнение о целесообразности проведения Северного похода. Оно определялось следующим. Во-первых, убежденностью в недостаточном влиянии коммунистов в Гоминьдане. Во-вторых, опасением, что выступление НРА на север может спровоцировать военную интервенцию европейских держав в Гуандуне. Последнее могло привести к потере Южнокитайской революционной базы ГМД. В-третьих, нежеланием обострять ситуацию на Дальнем Востоке в связи с новым витком борьбы СССР против политической и экономической изоляции, осложнением взаимодействия с Мукденом по проблеме КВЖД, срывом попытки создания в Пекине коалиционного правительства ГМД и Фэн Юйсяна172.
В силу этих оснований Политбюро ЦК ВКП(б) и после ознакомления с точкой зрения А.С. Бубнова не изменило своей позиции относительно Северного похода. В постановлении Политбюро от 1 апреля 1926 г. утверждалось, что Кантону до момента подъема рабочего и крестьянского движения нецелесообразно переходить к действиям по расширению подконтрольных территорий. Необходимо использовать «передышку» для укрепления базы в Гуандуне, так как выход за его пределы сопряжен с опасностью вмешательства иностранных держав173. 15 апреля в телеграмме Л.М. Карахану указывалось, что директивы ЦК «о нежелательности военных экспедиций кантонскими силами вне Кантона и сосредоточении сил Кантона на внутреннем укреплении власти, и в частности армии, должны быть проведены беспрекословно»174. Возможность подобной кампании в чрезвычайных обстоятельствах допускалась лишь по согласованию с ЦК ВКП(б). Коминтерн продолжил линию Политбюро. В инструкции Дальневосточного секретариата ИККИ для КПК от 27 апреля 1926 г. отмечалось, что Северная экспедиция может быть истолкована как нежелание Кантона «поддерживать и защищать мир», а это будет отрицательно встречено рабочими и крестьянскими организациями175.
20 мая 1926 г., заслушав доклад комиссии А.С. Бубнова, Политбюро ЦК ВКП(б) вновь заявило о неизменности своего курса и призвало «обязать кантонских товарищей обеспечить проведение неоднократно подтвержденной директивы… в которой высказывалось решительное осуждение походов на Север»176. Мнения советских представителей в Китае, напротив, были неоднозначными. М.М. Бородин считал, что летом 1926 г. Северный поход невозможен. 30 мая 1926 г. он писал Л.М. Карахану: «…основная причина, почему Северная экспедиция не двигается вперед, та, что в армии нет единства»177. Главный политический советник полагал, что военная операция не начнется до тех пор, пока не будут устранены разногласия между тремя армейскими группировками. Однако Л.М. Карахан придерживался мнения о неизбежности похода. Он исходил из того, что только подготовка к крупной кампании может оправдать выделение до 75 % бюджета на содержание армии. Иначе правительство должно отказаться от сохранения в Гуандуне военного положения и сократить войска. Это вызвало бы рост недовольства среди военных. В результате полпред СССР пришел к выводу, что расширение подконтрольных территорий являлось для ГМД необходимым условием сохранения власти.
Советские военные советники при НРА оказались заложниками ситуации. С одной стороны, они должны были ориентироваться на директивы Москвы. С другой – у них не было рычагов для изменения политики ГМД. В связи с этим главный военный советник Национального правительства В.К Блюхер предпочел ориентироваться на текущую обстановку. Работа инструкторов в войсках была продолжена. Более того, Блюхер, совместно с Южнокитайской группой советников, разработал стратегический план Северного похода, принятый Военным советом НРА 23 июня 1926 г.178
Однако на позицию Москвы эти обстоятельства не повлияли. Альтернативный сценарий, по которому НРА может начать боевые действия за пределами Гуандуна без санкции СССР, не рассматривался. ВКП(б) и ИККИ продолжали возражать против Северного похода до тех пор, пока реальность не заставила их смириться с его неизбежностью. Принятие ГМД самостоятельного решения о начале похода указывало на переоценку Москвой своего влияния на развитие ситуации в Китае. Ограничившись полумерами, повлекшими временную стабилизацию отношений с Чан Кайши, Кремль не изменил суть своего курса. Руководство СССР оказалось не готово признать специфику политической программы Гоминьдана, отказаться от отождествления революционного пути Китая и России.
Таким образом, весной 1926 г. попытка выдвижения КПК на роль лидера в национально-революционном движении, а по сути обеспечения для сторонников компартии ключевых постов в аппарате ГМД и последующего внутреннего переворота в партии, была пресечена Чан Кайши. Тот факт, что после событий 20 марта Кремль ограничился во многом формальными мерами по нормализации диалога с Кантоном, проявив настойчивость в принципиальном вопросе о Северном походе, указывает на неизменность его идейной платформы. Директивы КПК, призывавшие сохранять единый фронт, как и кадровые перестановки внутри советнической миссии, были для Москвы лишь временной уступкой ГМД. Напротив, в Политбюро и ИККИ стала обсуждаться тема усиления внутри его классовых противоречий. Эта риторика задавала тон для продолжения прежнего курса. Отвергнуть саму идею коммунизации Гоминьдана было сложно, так как это подрывало бы классовые основы советской политики. И.В. Сталин уже не мог отказаться от тактики поддержки фракционной борьбы в ГМД. В обстановке усиления противоречий в руководстве ВКП(б) для него было неприемлемо демонстрировать слабость и колебания внешнеполитического курса.
Обоюдное стремление Л.Д. Троцкого и И.В. Сталина выступать в качестве главного толкователя коммунистической доктрины и преемника В.И. Ленина привело к резкому обострению их идейно-политического и личного противостояния. В полемике Троцкого и Сталина важное место занимали вопросы международных отношений. При этом особое внимание уделялось ситуации в Китае и, в частности, вопросу о целесообразности сохранения единого фронта. Сталин стремился к переориентировке Гоминьдана и всего революционного движения через поэтапное исключение из него сначала крупной, а затем и средней буржуазии, что требовало присутствия коммунистов внутри ГМД. Линия Троцкого, напротив, строилась на идее обособления КПК от Гоминьдана и развития под ее руководством массового движения.
Следует отметить, что представления Троцкого о подъеме перманентной революции на определенном этапе не противоречили идее национальных революций на Востоке. Придавая решающее значение в достижении целей массового движения именно пролетариату, он, однако, не выступал открыто против участия членов КПК в Гоминьдане, как и против разрабатывавшейся в 1924–1925 гг. в ИККИ концепции образования в Китае «рабоче-крестьянской (многоклассовой) партии»179. Весьма показательно в этом аспекте выступление Троцкого 21 апреля 1924 г. на праздновании трехлетия Коммунистического университета трудящихся Востока. В речи отмечалось: «Борьба за освобождение Китая, идеология Сунь Ятсена – это борьба демократическая, идеология прогрессивная, но буржуазная. Мы стоим за то, чтобы коммунисты поддерживали Гоминьдан в Китае, толкая его вперед. Это необходимо, но здесь есть и опасность национально-демократического перерождения»180. По мнению Троцкого, объединение страны под властью ГМД должно привести к ее ускоренному капиталистическому развитию, что создало бы условия для мобилизации рабочего класса, активизации борьбы за установление гегемонии пролетариата в революционном движении.
Позднее Троцкий вернулся к этому вопросу, но уже с совершенно иных позиций. В работе «Критика программы Коммунистического Интернационала» (июль 1928 г.), рассуждая об итогах и перспективах китайской революции, он пришел к выводу о невозможности существования двухсоставной, двухклассовой партии, выражающей две взаимоисключающие исторические линии: пролетарскую и мелкобуржуазную; а также к невозможности создания в капиталистическом обществе самостоятельной крестьянской партии181.
Отправной точкой для расхождения Л.Д. Троцкого и его сторонников К. Б. Радека, Г.Е. Зиновьева с мнением сталинской группы стали события в Китае 20 марта 1926 г. Выступление Чан Кайши привело оппозицию к осознанию того, что «пропасть между буржуазией и пролетариатом в Китае стала стремительно расширяться», а Политбюро ЦК ВКП(б) отказалось принять меры, чтобы дистанцировать китайских коммунистов от Гоминьдана182. Троцкий пришел к выводу об отступлении Сталина от первоначального ленинского курса. Озвученное в апреле 1926 г. Троцким и Зиновьевым предложение о выходе коммунистов из ГМД спровоцировало раскол183.
29 апреля 1926 г. Политбюро постановило «считать такой разрыв совершенно недопустимым. Признать необходимым вести линию на сохранение компартии в составе Гоминьдана»184. В июле 1926 г. объединенный Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) подтвердил данное решение и одобрил работу делегации ВКП(б) в Коминтерне. Однако дискуссия на этом свернута не была. Обсуждение возможных путей развития революции в Китае продолжалось в ходе подготовки VII расширенного пленума ИККИ. В условиях начала НРА Северного похода и ослабления КПК данный вопрос приобрел особое значение.
В сентябре 1926 г., анализируя развитие революционного движения в Китае в работе «Китайская компартия и Гоминьдан», Л.Д. Троцкий не отрицал заслуги предшествующего этапа сотрудничества КПК и ГМД. Он писал: «Участие компартии в Гоминьдане было совершенно правильным для того периода, когда компартия представляла пропагандистское общество, только подготовлявшееся к будущей самостоятельной политической деятельности»185. Но затягивание отделения КПК от Гоминьдана Троцкий считал ошибкой: «Ее [КПК] прямой политической задачей должна явиться теперь борьба за непосредственное самостоятельное руководство пробужденным рабочим классом… для того, чтобы обеспечить ему… роль политического руководителя (гегемона) в борьбе народных масс Китая»186. По его мнению, сохранение КПК в составе буржуазной партии ставило под угрозу сам смысл ее дальнейшего существования. В случае нового «правого переворота» компартия оказывалась бы не подготовленной к нему, лишенной необходимой социальной базы, что неминуемо привело бы к ее разгрому. Успешное развитие Северного похода, с точки зрения Троцкого, делало ситуацию еще более опасной для КПК187. В случае победы НРА над силами милитаристов и объединения Китая под властью ГМД армия Чан Кайши получала возможность выступить против своего временного союзника – КПК, так как с завершением военной кампании на Севере Гоминьдан утрачивал заинтересованность в поддержке единого фонта с коммунистами188.