СССР и Гоминьдан. Военно-политическое сотрудничество. 1923—1942 гг.

В ноябре 1927 г. Чан Кайши по приглашению Ван Цзинвэя вернулся в Китай, так как в ГМД вновь сложилась кризисная ситуация. Созданное в апреле 1927 г. нанкинское правительство распалось. Началась подготовка к IV пленуму ЦИК ГМД, целью которого являлось объединение партии и воссоздание правительства. В этих условиях Чан Кайши стал компромиссной фигурой для представителей как левого, так и правого крыла партии92.

В начале 1928 г., после реорганизации правительства, Чан Кайши вновь возглавил НРА и продолжил Северный поход. Его поддержали армия Фэн Юйсяна и войска губернатора провинции Шаньси Янь Сишаня93. Когда силы НРА приблизились к г. Цзинань, японский парламент, как и в 1927 г., принял решение об отправке войск в Китай. 2–4 мая 1928 г. произошел так называемый «цзинаньский инцидент»: спровоцированное японцами столкновение с армией ГМД, сопровождавшееся гибелью мирных граждан. По требованию Токио НРА оставила Цзинань и зону железной дороги Тяньцзинь— Пукоу94. Тем не менее Японии не удалось остановить продвижение ГМД на север. Уже в июне 1928 г. войска Янь Сишаня заняли Пекин (переименованный в Бэйпин) и Тяньцзинь. Гибель Чжан Цзолиня в результате взрыва поезда в июне 1928 г. облегчила Гоминьдану формальное объединение страны. В декабре 1928 г. Чжан Сюэлян, возглавивший Маньчжурию, официально признал нанкинское правительство95.

На завершающем этапе Северного похода Чан Кайши столкнулся с проблемой выработки новой идеологии. После разрыва с КПК прежние лозунги стали неприемлемы для ГМД, а группировкам, еще недавно боровшимся за власть, требовался объединяющий фактор, консолидировавший их силы против общего врага. В итоге Чан Кайши вновь обратился к антикоммунистической риторике и идеям борьбы за национальную независимость. На тех же основаниях строился и внешнеполитический курс ГМД, основным движущим мотивом которого было стремление защитить партийные интересы.

В декабре 1927 г. руководство ГМД заявило о причастности советских военных советников, дипломатов и представителей Коминтерна к организации «Кантонской коммуны»96 и ряда антиправительственных восстаний. Нанкин фактически обвинил Москву во вмешательстве во внутренние дела Китая. Работники консульства СССР в Гуанчжоу были арестованы, и те из них, кто не имел дипломатического иммунитета, расстреляны. Советские представительства были закрыты на всей территории страны, за исключением Синьцзяна, Маньчжурии и Внешней Монголии97.

В конце 1920-х гг. резко обострилась проблема КВЖД. СССР имел официальное соглашение с Пекином по экономическим вопросам, связанным с ее эксплуатацией. Но коммуникация имела и политическое значение. Относившиеся к ней советские административные институты широко использовались ИККИ в пропагандистских целях. Оценивая роль КВЖД для деятельности Коминтерна в Китае, генерал К. И. Сербинович, один из сторонников атамана Г.М. Семенова, в марте

1928 г. сообщал английскому консульству: «Эта железнодорожная линия служит как бы промежуточной базой и охватывает тыл всех вооруженных сил Верховного Правителя Китая, борющегося с Югом. В данный момент центром политической работы III Интернационала является Харбин, так как Южное правительство Китая изгнало всех официальных представителей СССР…»98 По мнению Сербиновича, гражданская война в Китае была необходима Коминтерну, так как она могла вызвать революционный подъем в стране вследствие роста налогов, колебаний местной валюты и других негативных экономических явлений99. Это являлось веским основанием для Чан Кайши, чтобы оценивать КВЖД как источник угрозы гоминьдановскому режиму.

Среди других причин конфликта на КВЖД следует выделить стремление Чан Кайши отвлечь население от внутренних проблем, создав образ внешнего врага; улучшить свое материальное положение, в расчете на крупные займы иностранных держав, заинтересованных в развитии конфронтации с СССР; препятствовать сближению Чжан Сюэляна с северными милитаристами. Чжан Сюэлян, напротив, надеялся, что контроль над КВЖД укрепит его позиции в Маньчжурии и сделает менее зависимым от Нанкина100.

Экономически конфликт на КВЖД не был выгоден китайской стороне. В газете «Тихоокеанская звезда» от 5 января 1929 г. отмечалось, что в 1927 г. по сравнению с 1926 г. только СССР и Англия увеличили объемы торговли с Китаем. Для Советского Союза рост товарооборота составил 12 949 261 таэль101. Сделки с США, Японией, Францией, Голландией и Германией, напротив, сократились ввиду затруднений с доставкой грузов по р. Янцзы, безопасность судоходства на которой не обеспечивалась местными властями102.

Конфликты между милитаристскими группировками, не прекращавшиеся с 1913 г., разрушили экономику страны. Журналист А. Хью в газете «Норс Чайна стар» от 31 января 1928 г. отмечал: «В течение октября – декабря 1927 г. 1970 предприятий вынуждены были прекратить свои дела в Пекине… Налоговые ставки увеличены до чрезвычайных размеров. Скоро будет введен так называемый налог на предметы роскоши, в которые включены спички и керосин… Крестьяне мобилизуются на фронт… несмотря на это, их хозяйство облагается налогом в 8—10 раз больше того, который они платили год-два тому назад»103.

Обострение отношений с СССР способствовало углублению кризиса в Северном Китае. Информационное агентство «Азиатик» утверждало, что в августе 1929 г. «семь крупных китайских банков в Пекине и Тяньцзине прекратили платежи»104. Чжан Сюэлян впоследствии сообщал в Нанкин, что к концу октября 1929 г. лишь военные расходы составили 40 млн долл.105 Таким образом, лишь веские политические мотивы могли заставить Чжан Сюэляна и Чан Кайши пожертвовать таким важным источником финансовых поступлений, как работа КВЖД.

В начале июля 1929 г. на совещании генералитета, проходившем в Пекине под председательством Чан Кайши, было принято решение об установлении полного контроля над магистралью106. 10 июля 1929 г. по приказу центрального правительства мукденские войска захватили телеграф КВЖД, отстранили советских специалистов от работы. Более 200 граждан СССР были арестованы. Армия Чжан Сюэляна концентрировалась на советско-китайской границе107. 13 июля 1929 г. Кремль заявил протест по поводу действий Мукдена108. Отказ Нанкина от переговоров, последовавший 17 июля, стал поводом для разрыва дипломатических отношений между Советским Союзом и Китаем109.

22 августа 1929 г. на всей территории Северо-Восточного Китая было введено военное положение. На границе с СССР участились провокации110, а на стратегических направлениях была сосредоточена 300-тысячная группировка мукденских войск111. В этой ситуации Москва прибегла к силовым методам. Локальные операции упреждающего характера были успешно проведены Особой Дальневосточной армией (ОДВА) в Приамурье в районе Лахасусу, Фугдина; в Забайкалье – у ст. Маньчжурия, Чжалайнор, Хайлар, Цицикар; в Приморье – под Мишаньфу (район озера Ханка)112.

Поражения вынудили китайскую сторону перейти к дипломатическому урегулированию конфликта. В качестве гарантий Москва потребовала возврата к исполнению договора 1924 г., восстановления в правах управляющего дорогой и его помощника, освобождения всех советских граждан, арестованных в связи с конфликтом. 26 ноября 1929 г. мукденские власти согласились принять предварительные обязательства, что позволило приступить к переговорам113. Их сложность заключалась в несогласованности позиций Чжан Сюэляна и Чан Кайши. Последний надеялся на затягивание конфликта путем вовлечения в него иностранных держав, заинтересованных в расширении своих концессий в Маньчжурии. С этой целью Нанкин предпринял попытку уже в ходе переговоров поднять вопрос об «агрессии СССР» в Лиге Наций114.

Выступление китайской делегации нашло отклик в мировых средствах массовой информации. 1 декабря 1929 г. газета «Тихоокеанская звезда» опубликовала подборку соответствующих сообщений ведущих европейских и азиатских информагентств. Дипломатический обозреватель «Дейли телеграф» (Лондон) в статье, касавшейся обращения нанкинского правительства к державам, подписавшим пакт Келлога, и совету Лиги Наций, указывал, что «это обращение имеет целью добиться интервенции держав против „советского вторжения в Мань-чжурию“… члены Лиги Наций, по всей вероятности, не будут приветствовать просьбу Нанкина о вмешательстве». «Журналь де Деба» (Париж) счел обращение бесцельным, «ибо Лига не может давать приказы Советскому Союзу, не являющемуся ее членом». «Форверст» (Берлин) одобрил намерение Китая. «Хоци» (Токио) отмечал, что «конфликт из-за КВЖД доказал, что Лига Наций и пакт Келлога – никчемные, пустые „украшения“»115. Советская пресса связывала действия нанкинских дипломатов, включая обращения к иностранным коллегам, с их желанием «сохранить остатки своего авторитета, которому нанесен сокрушительный удар…»116.

После провала выступления китайской делегации в Лиге Наций США через свои посольства в Англии, Франции, Италии и Японии попытались добиться осуждения действий Москвы этими странами117. 3 декабря 1929 г. наркому иностранных дел М.М. Литвинову были вручены декларации французского, американского и британского правительств. В них внимание СССР и Китая обращалось на 2-ю статью пакта Бриана – Келлога, согласно которой урегулирование любых споров должно осуществляться исключительно мирными средствами118.

В ответном заявлении НКИД СССР подчеркнул: «Действия Красной армии были вызваны соображениями абсолютной необходимой самозащиты и ни в коей мере не являются нарушением каких бы то ни было обязательств, вытекающих из Парижского договора…»119 Чжан Сюэлян также не желал эскалации конфликта. Это способствовало скорейшему завершению переговоров. 3 и 22 декабря 1929 г. в Никольск-Ус-сурийске и Хабаровске харбинский дипломатический комиссар Цай Юньшен от имени мукденских властей и нанкинского правительства подписал протокол о восстановлении статус-кво на КВЖД, возобновлении исполнения сторонами Мукденского и Пекинского соглашений 1924 г.120

Таким образом, советско-китайский конфликт на КВЖД 1929 г. можно считать следствием столкновения политических интересов Москвы и Нанкина на Дальнем Востоке. Советский Союз боролся за сохранение экономических позиций в регионе, сферу влияния в Маньчжурии и за плацдарм для распространения в Китае коммунистических идей. Для ГМД это была прежде всего попытка вытеснить СССР из Северо-Восточных провинций, поставить под свой контроль экономически и стратегически важную линию коммуникаций. Поскольку ситуация на КВЖД вышла за рамки локального пограничного инцидента и получила широкую международную огласку (хотя ни одна из западных держав не пошла на открытое вмешательство), восстановление статус-кво на советско-китайской границе стало не только военно-политической, но и дипломатической победой Москвы. Тем не менее общего положения дел это изменить не могло. Прекращение сотрудничества СССР и ГМД, разрыв дипотношений с Китаем ослабили позиции Москвы на Дальнем Востоке.

В то же время Чан Кайши удалось добиться успехов в борьбе за отмену неравноправных договоров. В условиях вялотекущей гражданской войны и обострения отношений с СССР Нанкину пришлось пойти на ослабление антииностранных выступлений, усилив внимание к дипломатическим методам. При этом достаточно отчетливо проявились две традиционные доктрины, на которых строилась гоминьдановская дипломатия: «сдерживай варваров руками самих варваров» и «разделяй и подчиняй»121.

Разрыв с КПК и конфликт с Москвой создали благоприятную обстановку для активизации диалога ГМД со странами Западной Европы и США. Тактика ГМД сводилась к следующему. Во-первых, Нанкин играл на конфронтации «советизма» и «империализма», рассчитывая, что антикоммунистическая политика обеспечит лояльность западных держав, заинтересованных в ослаблении позиций СССР на Дальнем Востоке. Чан Кайши надеялся добиться если не поддержки Европы и США, то, по крайней мере, того, чтобы удержать их от помощи северным милитаристам. Во-вторых, используя внимание иностранных держав к китайскому рынку и их конкуренцию за сферы влияния, Нанкин стремился к пересмотру или отказу от неравноправных договоров122.

В 1927–1930 гг. Нанкин далеко продвинулся в вопросах о тарифной автономии и ликвидации права экстерриториальности. 25 июля 1928 г. был подписан договор с США о таможенных тарифах. До конца 1929 г. аналогичные соглашения были заключены еще с 12 государствами, в том числе с Францией, Германией, Норвегией, Англией123. В то же время Нанкин поставил под свой контроль морские и соляные таможни, а также почтовые учреждения124. К сентябрю 1931 г. правительству Чан Кайши удалось сократить число стран, пользующихся правом экстерриториальности, с 16 до 4. Сохранили свои привилегии Франция, Англия, Япония и США. Китайская сторона достигла соглашения с Великобританией и Бельгией о возвращении концессий в Тяньцзине, Сяньмыне, Чжэцзяне, Пдюцзяне и Ханькоу. В 1930 г. из 33 иностранных концессий в Китае осталось только 13125.

Таким образом, Гоминьдану в короткий срок удалось не только добиться международного признания, но и значительно продвинуться по пути к выходу из полуколониальной зависимости. Однако переговоры с Москвой завершились безрезультатно. В русле курса на ликвидацию неравноправных договоров Чан Кайши настаивал на передаче китайской стороне полного контроля над КВЖД Кремль отверг эту инициативу. Политические разногласия также не были урегулированы. В итоге процесс восстановления дипломатических связей между Москвой и Нанкином затянулся до 1932 г.

В 1923–1929 гг. в развитии контактов Москвы и Гоминьдана следует выделить два этапа: 1923 – первая половина 1927 г. и середина 1927–1929 г.

На первом этапе сближение позиций СССР и ГМД проходило на фоне конкуренции Советского Союза и европейских держав, Японии, США за сферы влияния в Китае. Отсутствие там централизованной власти, постоянная борьба региональных правительств требовали от советской дипломатии дифференцированного подхода. Ей необходимо было учитывать как собственные цели в регионе, так и возможность их реализации в диалоге с представителями конфликтующих политических сил Китая. Обстановка позволяла действовать сразу в двух направлениях: оказывать поддержку единому фронту в составе ГМД и КПК в расчете на достижение идейно обусловленных целей и в то же время развивать дипломатические отношения с официально признанным правительством в Пекине, исходя из государственных интересов СССР в Маньчжурии и Монголии.

Влияние, оказываемое Западом на Пекин, препятствовало распространению Москвой коммунистических идей и подъему революционного движения на севере Китая. Поскольку приоритетной во внешней политике РКП(б)/ВКП(б) в 1920-х гг. являлась теория мировой революции, посредством подъема в зависимых государствах национально-освободительного движения, это способствовало активизации диалога между Москвой и кантонским правительством Сунь Ятсена.

Программа Гоминьдана отражала подъем в обществе патриотических настроений, выраженных в националистической идее. Сближение понятий национализм и патриотизм было обусловлено острой необходимостью преодоления разрушительных последствий затянувшегося периода отсутствия в Китае центральной власти, постоянной вражды милитаристских группировок, сильного иностранного влияния в стране. Кремль стремился использовать ориентированность Гоминьдана на борьбу за объединение и суверенитет Китая, а также его готовность к сотрудничеству с КПК и СССР для укрепления собственных позиций и распространения коммунистических идей.

К 1927 г. произошла консолидация правого крыла ГМД вокруг фигуры Чан Кайши. Последующий распад единого фронта был обусловлен попыткой Москвы радикализации и «коммунизации» национально-революционного движения в Китае без учета мнения и стратегии Гоминьдана. Это вызвало ответное стремление последнего защитить партийные интересы, отстоять право на независимость своего курса и выйти из-под политической опеки Кремля. Ввиду особой значимости для обеих сторон идеологического фактора военно-политическое сотрудничество СССР и Гоминьдана вряд ли могло быть продолжено. Антикоммунистический курс Нанкина способствовал нормализации его отношений с европейскими державами и США, международному признанию и пересмотру неравноправных договоров. Для СССР прекращение диалога с Нанкином ослабляло его позиции на Дальнем Востоке.

В 1929 г. столкновение интересов СССР и ГМД, обоюдно стремившихся к укреплению своего влияния в зоне КВЖД, привело к кризису советско-китайских отношений и разрыву дипломатических контактов. Это создало благоприятную обстановку для перехода Токио к активным действиям в отношении Китая. В дальнейшем именно перед лицом новой опасности – военной угрозы со стороны Японии – правящие круги СССР и Китайской Республики пришли к переоценке значимости двусторонних контактов.

1.2. Формирование советской политики по отношению к Гоминьдану в 1923–1932 гг

В 1920-х гг. внешняя политика СССР выстраивалась на основе баланса между текущими государственными интересами и стратегическими целями развития мирового революционного движения. Уже в начале 1920-х гг. ВКП(б) была осознана необходимость отказа от курса на одностороннюю отмену договоров, заключенных Российской империей, и на призыв восточных народов к денонсации соглашений, ущемлявших их суверенные права126. На смену этому пришли общепринятые нормы внешней политики и международного права, в том числе признание легитимности подписанных ранее межгосударственных договоров. Советская Россия стала выступать как правопреемница Российской империи и начала борьбу за возвращение былого статуса в мировом сообществе.

Эти изменения быстро нашли отражение в отношениях с Китаем. В «Объяснительной записке к проекту русско-китайского договора» (1923) отмечалось, что «Правительство РСФСР (сокр. авт. – И. В.), являясь после Октябрьской революции полным правопреемником… международных правоотношений Временного Правительства и тем самым и Императорского Правительства, наследует в этой области все права…»127. Таким образом, Москва стремилась гарантировать соблюдение своих прав на Дальнем Востоке.

В то же время идеологическая платформа ВКП(б) была ориентирована на отстаивание классовых интересов. В области внешней политики это выражалось в превалировании идеи солидарности трудящихся и развития мирового революционного движения над геополитическими мотивами. Отказаться от идеи мировой революции Кремль не мог, так как это противоречило тем политическим установкам, которые привели большевиков к власти. Учитывая сложность подъема социалистической революции в Европе, внимание ВКП(б) и ИККИ было обращено на Восток.

Специфика развития революционного движения в странах Востока была обозначена В.И. Лениным. Он полагал, что социалистическая революция в колониальных и полуколониальных странах была невозможна «без свержения господства иностранного империализма». Учитывая, что доля пролетариата в населении этих стран невелика, первоочередная задача коммунистических партий, в том числе в Китае, сводилась не столько к противостоянию с местной буржуазией, сколько к национально-освободительной борьбе. В дальнейшем, посредством пропаганды власти Советов, коммунисты должны были добиться руководящих позиций в антиимпериалистической борьбе и направить ее к установлению диктатуры пролетариата и крестьянства. Таким образом, антиколониальные революции на Востоке рассматривались как часть мировой пролетарской революции128.

На II и IV конгрессах Коминтерна (в 1920 и 1922 гг.)129 в качестве стратегической цели для зависимых азиатских государств определялось достижение коммунизма «не через капиталистическое развитие, а под руководством классово-сознательного пролетариата передовых стран»130. Параллельно закладывались теоретические основы создания, в частности в Китае, «единого антиимпериалистического фронта»131. В «Тезисах по национальному и колониальному вопросам» от 28 июля 1920 г. подчеркивалось, что «Коммунистический Интернационал должен вступать во временные соглашения, даже союзы с буржуазной демократией колоний и отсталых стран, но не сливаться с ней, а безусловно сохранять самостоятельность пролетарского движения…»132. В дополнениях к основному тексту документа, уточнявших характер предстоящего сотрудничества, речь шла об использовании «буржуазных национально – революционных элементов»133.

В эту концепцию укладывалось сотрудничество еще слабой для автономной борьбы за власть компартии и ГМД. Однако, совместно отстаивая независимость страны, они должны были сохранить свою структурную, управленческую и идеологическую самостоятельность. Эта схема была закреплена в инструкции Коминтерна 1922 г., в которой говорилось об индивидуальном вступлении коммунистов в Гоминьдан при сохранении КПК, которая дает директивы для работы в национальной партии и ведет организационную работу в профсоюзах134.

Москве отводилась роль координатора действий революционных сил Китая в рамках единого фронта. В общих тезисах по восточному вопросу от 5 декабря 1922 г. провозглашалось, что «требование тесного союза с Республикой Советов является знаменем единого антиимпериалистического фронта»135. Коминтерн брал на себя обязанность содействовать в деле организации периодической печати на местных языках136. С этого момента задача сближения КПК и ГМД, как наиболее отвечавшая курсу на поддержку мирового коммунистического движения, стала важной составной частью политики РКП(б) и Коминтерна в Китае. Межпартийное сотрудничество, основанное на близости идейных принципов, таким образом, практически уравнивалось с межгосударственным.

Несмотря на сохранение стратегического курса на мировую революцию, РКП(б) столкнулась с необходимостью маневрирования в области тактики. Неудачи революционного движения в Европе (Польша, Германия, Болгария, Албания) стали предостережением от форсирования событий на Востоке. В результате СССР занял в отношении КПК сдержанную позицию137. Она нашла отражение в коммюнике А.А. Иоффе и Сунь Ятсена от 27 января 1923 г. В нем отмечалось: «Д-р Сунь Ятсен считает, что в настоящее время коммунистический строй или даже советская система не могут быть введены в Китае… Эта точка зрения целиком разделяется полпредом РСФСР, который считает, что самой насущной и важной задачей Китая является его национальное объединение и приобретение полной национальной независимости. Китай… может рассчитывать на поддержку России»138.

В данном документе отчетливо проявилась идея Ленина о национальных революциях на Востоке, необходимости объединения в них всех заинтересованных сил для борьбы с империализмом. На этой основе в течение 1923 г. Кремлем были выработаны представления об основных мерах по реорганизации ГМД (первом шаге к консолидации партии). Среди них были: решение организационных вопросов партийного строительства, корректировка военной политики, поддержка массовых движений, развитие пропаганды, расширение социальной базы революции139. Москва допускала применение Гоминьданом блоков и компромиссов с милитаристами, а также использование вооруженных сил в политической борьбе. Вместе с тем предусматривалось усиленное внимание к вопросам централизации армии и организации в ней политработы140.

Позиция Политбюро ЦК РКП(б) нашла отражение в рекомендациях от 2 августа 1923 г. М.М. Бородину в связи с его назначением на должность политического советника при Сунь Ятсене. Политбюро указало «т. Бородину в своей работе с Сунь Ятсеном руководствоваться интересами национально-освободительного движения в Китае, отнюдь не увлекаясь целями насаждения коммунизма…»141. В резолюции Президиума ИККИ от 28 ноября 1923 г. «О национально-освободительном движении и о партии Гоминьдан» фактически признавался факт переоценки роли КПК в политической жизни Китая. Это решение, как и ряд других, продемонстрировало зависимость ИККИ от решений ВКП(б)142. Все основные теоретические установки китайской политики, как и конкретные мероприятия по ее реализации, разрабатывались партийным руководством, тогда как Коминтерну отводилась вспомогательная роль.

I съезд ГМД подвел итоги первых шагов Москвы и Кантона на пути межпартийного сотрудничества. На съезде были сформулированы базовые программные установки партии, выработаны задачи национально-революционного движения, тактика вывода страны из политической и социально-экономической нестабильности. Таким образом, ГМД обрел ориентиры для дальнейшей деятельности и идейного оформления революционного движения в Китае. В то же время в РКП(б) уже отчетливо наметилась тенденция к изменению курса в отношении Гоминьдана.

Усиление в 1923–1924 гг. в руководстве РКП(б) позиций И.В. Сталина и спад революционной активности в Европе отразились как на общей стратегии внешней политики СССР, так и на ее китайском направлении. Принципы интернационализма, сформулированные В.И. Лениным, в сталинской трактовке начали приобретать иное содержание: идея мировой революции постепенно теряла приоритет, отодвигаясь задачами развития СССР – главной опорной базы и основного залога победы всего коммунистического движения. Не отказываясь от поддержки зарубежных компартий, Сталин все же воспринимал подъем революционных настроений в других странах прежде всего как средство усиления позиций Советского Союза на международной арене143. Впоследствии, 8 августа 1927 г., в речи о международном положении и обороне СССР на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Сталин заявил: «…интернационалист тот, кто безоговорочно, без колебаний, без условий готов защищать СССР»144.