Звёздная раса. Сборник рассказов

А скиутт отчётливо насторожился. Представителей его расы очень трудно было обмануть – они «ловили» эмоции собеседника по неощутимым для людей запахам.

– Что-то не так? – отрывисто спросил он – ясно проявился лающий акцент.

– Вы действительно купили редкую и старинную вещь из отличной стали – это изделие мастеров Золингена, даже сейчас то качество клинковой стали нами не достигнуто, – пояснил землянин. – Но… извините, эта вещь могли использоваться, как оружие, однако изначально – это не оружие. Это опасная бритва.

– Опасная… бритва? – скиутт с изумлением посмотрел на предмет в своей руке, словно впервые его увидел. – Инструмент для удаления волосяного покрова с лица вашими самцами?! Поразительно… но постойте, я видел старые бритвы, которыми вы пользовались до появления у вас крема-депилятора, они совершенно не похожи… Это же настоящий нож, причём очень удобный для вашей руки!

– То, что вы видели – это безопасные бритвы или даже электрические, – терпеливо пояснил землянин. – Опасными бритвами пользовались гораздо раньше. Это в самом деле редкость и она на самом деле из замечательной стали, – повторил Веденеев утешающим тоном. Скиутт рыкнул – но, похоже, не зло, даже не сердито, а весело. Покрутил бритву в пальцах.

– Подумать только… – и заметил: – Но, пожалуй, в этом случае приобретение ещё более ценно. Кстати, это тоже совершенно непонятный мне обычай – с волосами. И снова – если бы ему следовали все, то…

– А это каждый решает сам для себя, – пояснил Веденеев. – Есть и сейчас народы, у которых ношение бороды является традицией. Или усов без бороды. Есть группы людей, у которых усы или борода или они вместе – традиция службы. Есть, наконец, женщины, которым нравятся мужские борода и усы, – скиутт выразил весёлое изумление всем своим видом. – Изначально усы и борода резко подчёркивали различие между мужчиной и женщиной, потом напротив – стали считаться атавизмом… Вообще-то это сложная и многоплановая тема.

– Какое счастье, что она неприложима к моему народу, – серьёзно заметил Храу-Гар-Эрр. – В далёком прошлом у нас на материнской планете существовала опасная эпидемическая болезнь… я не знаю, было ли у вас что-то аналогичное. Начиналась она с того, что облезала шерсть и передавалась буквально со скоростью дыхания. От неё вымирали целые страны. Позднее мы научились управлять иммунитетом и победили её, но и сейчас иногда бывают отдельные случаи у почему-либо сильно ослабевших и потерявших волю к борьбе скиуттов. В древности, кстати, всерьёз говорили, что эта болезнь первыми забирает тех, кто испугался её. Впрочем, это было достаточно разумное наблюдение – страх ослабляет волю к жизни.

– Да, это так, – задумчиво согласился Веденеев.

Вдали за городскими кварталами, погружёнными в полутьму (мало кто сейчас праздновал дома – вернутся к полуночи) ослепительно, но в то же время уютно сверкало огнями полушарие Императорской Консерватории. Навстречу машине по боковой дорожке проскочила цепочка мальчишек и девчонок – легко одетые, они стремительно бежали на лыжах, ровно, ритмично взмахивая руками с зажатыми палками, и, казалось, снегопад расступается перед ними, давая дорогу. Храу-Гар-Эрр смотрел им вслед, и его взгляд был странным – настолько странным, что Веденеев спросил прямо:

– Вам не нравятся наши дети?

– Не нравятся? – скиутт задумался. – Нет… я… скорей это странно. Их реакция на меня. Видите ли, мы, скиутты, считаемся по меркам Галактики… довольно страшными существами. Практически уже внешне. Так вот – я ни разу не видел, чтобы ваши дети меня испугались. А вот посмотреть вблизи, даже потрогать – таких случаев была масса. Причём это был очень доброжелательный, восторженный интерес. Как… – скиутт замолчал, но Веденеев беззлобно дополнил:

– Как к большому плюшевому волку.

– Да, – в голосе скиутта оказалось немного смущения. – Я был поражён… – видимо, не желая ещё явственней демонстрировать смущение, он снова повернулся к окну. Понаблюдал полёт снежинок (автомобиль ехал медленно, проплыли кованые перила одного из мостов через Волхов) и задумчиво произнёс: – Зима… всё-таки очень странное время. Непонятное.

– Вы ведь не видели зиму?

– На моей родной планете зима была… но я очень плохо помню это. А позже… нет, как-то не приходилось. Сейчас думаю – это тоже даже странно, что я впервые снова увидел зиму на вашей планете, хотя посетил их немало…

– У нас многие не любят зиму – почти на генетическом уровне, после Безвременья. Но многим она и нравится. Особенно детям.

– Поразительно… – голос скиутта был медленным и негромким. – На вашей планете ещё живы те, кто помнит время, когда всё вокруг было покрыто снегом, и люди забыли, что такое уметь читать и писать… Я ведь прав?

– Более того, – подтвердил Веденеев, – жив ведь и кое-кто из поколения, которое учили в школах, что лгать, подличать, красть – достойно и что это называется «успешностью». Именно это и привело к гибели прежнюю цивилизацию. Они очевидцы этого и живые свидетели прошлого краха.

– Тем странней вся ваша ситуация. Нам, скиуттам, пришлось пережить немало, но ни разу наша раса не стояла на краю полной гибели.

– Даже когда сторки уничтожили вашу материнскую планету?

Голос человека был спокойным. Скиутт напрягся, прижал уши и дёрнул щеками. Но ответил тоже спокойно:

– Даже тогда, именно. Мы в те годы жили уже на множестве планет. До космической эры наши войны никогда не выходили за пределы одного-двух континентов. Хотя в них несколько раз применялось атомное оружие – может быть, именно поэтому мы стали относиться к нему осторжней… И всё-таки я удивляюсь тому, что вижу у вас. Вы настолько уверены в прочности достигнутого вами – тем более, что, как вы сами признали, живы те, кто помнит, как уцелевшие люди ели человеческое мясо?

– Люди никогда не ели человеческого мяса, Храу-Гар-Эрр, – тихо ответил Веденеев. – Они уничтожали тех, кто его ел. И они – да! – помнят это. Поэтому мы – да! – уверены в прочности достигнутого нами.

– Вам известна судьба независимого Нарайна? – резко спросил скиутт.

– Известна, – голос Веденеева был спокоен. – Очень хорошо известна. Это угроза? Или предупреждение?

Скиутт откинулся глубже в мягкую податливую спинку сиденья. Буркнул – казалось, не имевшее отношения к разговору:

– Мы не рабы сторков, а их союзники. Мы воины. Народ воинов. Нам доставляет удовольствие война – как процесс, победа – как результат.

– Тогда почему вы вспомнили о Нарайне и почему сделали это именно в разговоре с землянином?

– Потому что ваш опыт, которым вы гордитесь и из которого делаете выводы на будущее, причём не только своё – он крохотен. Опыт Нарайна – был намного больше. И они шли тем же путём. Совершенно тем же путём, что и вы, земляне.

– Послушайте, Храу-Гар-Эрр, – в голосе человека прозвучал смешок, и скиутт его уловил. – Вы действительно народ воинов. Поэтому ваши попытки играть в слова выглядят так же нелепо, как если бы принялся говорить с вами о торговых контрактах. Говорите прямо.

– Сторки ценят нас, – скиутт чуть повернулся – снова всем корпусом, тяжело. – Это не самоутешение, это – правда. Когда Стая проиграла войну Сторкаду, мы были готовы к гибели. И были очень удивлены, когда их нежданные посланцы заговорили о мире и союзе. Так вот, они – ценят нас. Если мы скажем, что готовы вступить в союз с Землёй – союз, который ничем не свяжет вас кроме клятвы никак не затрагивать интересы Сторкада – они согласятся на это. И сделают вид, что они тут ни при чём. Альянс, который вас так обеспокоил – не отрицайте это, обеспокоил, это правильно! – станет мертворождённым детищем, выкидышем страха перед непонятной Землёй. В космосе множество отвратных существ и бессмысленных в разрушении рас. У вас будет обширное поле деятельности. Причём в рамках вашего понимания справедливости. И Сторкад поддержит вас. Как поддерживает нас.

– Чтобы придти на расчищенные, вспаханные, засеянные и политые нами поля и снять урожай? – жёстко спросил землянин. – Как это бывает с вами?

– Лучше так, чем иначе, – не менее жёстко парировал Храу-Гар-Эрр. – Лучше Сторкад, чем другие. Вы никогда не задумывались, почему у Сторкада столько союзников? Почему их почти нет у Джаггана и совсем нет у Нэйкели и Дайрона – только рабы? Вы задавали себе вопрос не о целях Альянса, а о целях каждой из четырёх входящих в него рас в отдельности? Вы удивитесь и, конечно, не согласитесь со мной – но подумайте: сторки в сущности защищают десятки слабых рас от намного большего зла, чем они сами…

– Давайте остановим машину, – неожиданно предложил землянин, нажимая кнопку на подлокотнике своего кресла. – Я хочу поговорить вон с теми детьми. А потом мы продолжим наш разговор, хорошо?

– К двенадцати ночи мне надо быть в… – начал скиутт, не без труда выбираясь из машины и с явным удовольствием распрямлясь во весь свой гигантский рост и даже чуточку разведя в сторону руки. Но Веденеев весело его перебил:

– Я помню – вам обещали показать настоящий русский Новый Год! Мы успеем. Не волнуйтесь. Лучше посмотрите туда.

На большой площадке, освещённой длинными направленными лампами по углам – видимо, летом это было футбольное поле или что-то вроде этого – с левой стороны которого шла сплошная стена кустов, а с правой начинался обрыв к Волхову, высилась снежная крепость. На самом деле высилась – не меньше чем на рост скиутта, а с башнями – ещё выше. Над центральной башней развевалось под ветерком с реки зелёное с белым воющим волком знамя. Скиутт с интересом отметил, что на стенах крепости видны и защитники… вот только от кого они…

– На штурм! – звонко и воинственно прокричал кто-то. Из-за кустов стали выпрыгивать мальчишки – по двое, один швырял снежки, второй прикрывал его и себя большим фанерным щитом и держал запас боеприпасов. Над атакующими гордо развевалось другое знамя – чёрное с золотым мечом. В снежной крепости пронзительно-металлически, тревожащим живым голосом, завизжал рожок.

– Уррраааа! – весело гремел единый – со стен и от атакующих – вопль, от которого скиутт вдруг ощутил – всего на миг и очень легко! – какое-то… ну… скажем так – странное чувство. Он бы сказал, что это была напряжённая робость, если бы это не было совершенно и предельно смешно. В воздухе повисла бешеная белёсая завеса летящих с обеих сторон снежков. Храу-Гар-Эрр с интересом наблюдал, как на ходу атакующие (кое-кого снежки доставали, скиутт не мог понять, какие у игры правила – и не очень стремился к этому) превращали щиты в лестницы, и по ним стремительно карабкались – уже размахивая деревянными мечами – на стены штурмующие. Их снова и снова сбрасывали вниз; около флага на башне закипела яростная схватка, но в конце концов атакующие отхлынули обратно к кустам и принялись перегруппироваться, ведя беспокоящий обстрел неприступных стен. Рожок внутри снова взвизгнул – явный сигнал, потому что из крепости тоже гуще полетели снежки. Наверное, защитники готовили вылазку. Но как раз в этот момент мальчишки начали замечать идущих к ним незнакомцев, один из которых был – нечеловеком. И – а их было много, не меньше шести-семи десятков, от 8—10 до 12—14 лет – прекратили игру, поспрыгивали со стен, отошли от кустов и с выжидательным интересом стянулись разом все к подходящим скиутту и человеку, тихо шушукаясь между собой, на ходу отряхивая снег и бросая на Храу-Гар-Эрра полные восторженного любопытства взгляды. В глядящих на них десятках разноцветных глаз не было и следа страха или хотя бы настороженности, опаски – дети просто-напросто не умели бояться чужих; уже, наверное, и дедам большинства из них был совершенно неведом этот тягучий страх, отравлявший жизнь, отравлявший каждый шаг целых поколений не столь ещё давних веков. Мальчишки были легко, тепло одеты, однако верхние курточки, бекеши, короткие полушубки почти у всех оказались распахнуты – от игры всем было жарко. Почти ни на ком не было головных уборов и перчаток или рукавиц – многие грели руки, дыша на них, видимо, машинально; кто-то всё-таки доставал из карманов перчатки, но при этом не сводил любопытных глаз с подошедших к ним. Свет парковых фонарей выхватывал на груди у многих ребят алые, как живое пламя, галстуки… Впрочем, у одного галстук был зелёным, как весенняя юная трава – англосакс, конечно; на груди у него Храу-Гар-Эрр увидел небольшой костяной с медным раструбом рожок на тонком кожаном ремне…

(…пройдёт десять лет, и Храу-Гар-Эрр долго-долго будет слушать, как в окружённом укреплении землян на далёкой планете непримиримо взвизгивает и потрескивает рожок. И потом, после окончания штурма, тоже очень долго будет стоять над искромсанным телом офицера-англосакса, с подступающим ледяным ужасом понимая, что он помнит этот рожок – стиснутый в раздробленной алой руке – и изо всех сил пытаясь себя убедить, что это просто похожий инструмент, что такой есть у каждого младшего офицера землян…)

– Здравствуйте, – первым сказал рослый русоволосый паренёк с непокрытой головой, в густых длинноватых волосах которой тут и там искрились снежинки. Следом за ним быстро и шумно начали здороваться остальные, тесней и ближе смыкая любопытное живое кольцо вокруг взрослых землянина и инопланетянина.

– С наступающим! – не очень понятно громко крикнул ещё кто-то, этот возглас подхватили, Веденеев с улыбкой громко ответил:

– С наступающим! – а Храу-Гар-Эрр поинтересовался с искренним интересом:

– А кто их вас за Зло, а кто за Добро? – он не настолько хорошо знал историю Земли, чтобы обозначить стороны, и употребил эти категории.

Мальчишки дружно засмеялись – весело и снисходительно.

– А никто не за Зло, – пояснил тот же самый мальчишка. – Вон у нас флаг Волчьего Отряда, – он показывал без смущения, видимо, даже не думая, что взрослые могут посмеяться над игрой, – вон – Ордена Золотого Меча… а больше мы никак не делимся. Мы часто так играем зимой, уже много лет; я ещё не родился, когда отец уже так играл. Ну, в смысле, с наших улиц почти все мальчишки играют. При чём тут Зло? Мы не за зло, просто смотрим, кто храбрей, ловчей, мечте.

– Честные соперники, – понимающе кивнул скиутт.

– Ну да… А сегодня финальная битва – за весь год! До одиннадцати они нашу крепость точно не возьмут – и…

– Да конечно!

– Не поскользнись, разбежался!

– Через полчаса возьмём!

– Это у нас была разведка! Боем! – сразу завопили со всех сторон. Ответом были такие же возмущённые воинственные вопли – похоже, обе стороны всерьёз настроились оставить интересных, но непонятных гостей – и быстренько довоевать. Воздух стал почти потрескивать от накала воинственности. Но Веденеев громко сказал:

– Ребята! Тихо, пожалуйста! Наш гость хочет кое-что узнать!

Храу-Гар-Эрр удивлённо покосился на землянина. А на него, тут же перестав галдеть, уставились шесть десятков пар глаз – с полной готовностью помочь. Но спросил опять же Веденеев:

– Храу-Гар-Эрр спросил вас, кто из вас за Добро, а кто за Зло. А что такое по-вашему зло и несправедливость?

На несколько секунд стало тихо – тишина буквально звенела недоумённостью. Потом послышались робкие ответы – с разных стороны:

– Ну… это когда слабых обижают…

– Когда делятся нечестно…

– Когда говорят неправду и заставляют говорить неправду…

– Когда чужое берут…

– Когда детей отбирают у родителей…

– Когда нападают и воюют без причины…

– Когда в драке в спину… или лежачего…

Голоса детей были удивлёнными и неуверенными. Они хорошо знали в меру своего понимания, что такое зло, но никак не примеряли его к себе, своему миру и своему существованию – сами они никогда не сталкивались с такими вещами и не верили, что они могут быть в мире людей. Но чётко помнили, что есть что и теперь высказывали это. Явно удивляясь вопросу – зачем это нужно инопланетянину?!

– А можно дружить со злым и несправедливым? – задал новый вопрос Веденеев. На этот раз ответы были тоже удивлёнными – но уже совершенно определёнными:

– Нет, конечно.

– Нет, нельзя.

– Его надо вздуть, и всё. Чтобы исправился.

– А если он очень сильный? – предположил Веденеев, весело поглядывая то вокруг – на мальчишек – то на удивлённого Храу-Гар-Эрр.

– А злые не бывают по-настоящему сильными.

– Ага, по-настоящему сильный – у кого Правда.

– Простите, – вдруг сказал тот рослый парнишка, странно-требовательно глядя на скиутта, – но разве вы этого не знаете сами?

Храу-Гар-Эрр почувствовал, что сердится на Веденеева. А тот по-прежнему выглядел странно-весёлым и не торопился помогать разобраться с вопросом.

– Космос очень велик, – ответил наконец Храу-Гар-Эрр. – Во многих местах живут иначе.

Мальчишки утихли, обмениваясь удивлёнными взглядами. Стоявший в переднем ряду мальчишка лет восьми заморгал и протянул:

– Жааалко их…

И, прежде чем скиутт, опешивший от этих слов – почти возмущённый – несмышлёный детёныш захолустного народца с окраинной планетки жалел Галактику! – сообразил, что ему ответить, старший мальчишка, чуть прищурившись, сказал внятно и раздельно:

– Значит, неправильно живут.

– А как правильно – вы знаете? – скиутт уткнул большие пальцы в плечи.

– Знаем, – коротко и спокойно ответил мальчишка.

И Храу-Гар-Эрр понял, что ему нечего сказать…

…Они долго махали руками машине – шли вдоль кустов всей толпой и махали, потом кто-то кинул в задний бампер снежком – так, на всякий случай – и Храу-Гар-Эрр увидел, как мальчишки побежали обратно к крепости, весело перекликаясь и делясь на два отряда… После этого он сел удобней и вперил в землянина пристальный взгляд:

– К чему этот этюд? – голос скиутта был раздражённым.

– А к тому, что даже дети у нас понимают то, чего не хотите понять вы, – пояснил Веденеев. – Нельзя обижать слабых. Нельзя делиться нечестно. Нельзя лгать и заставлять лгать остальных, брать чужое – нельзя. И молча одобрять всё это – тоже нельзя. И оправдывать всё это нельзя. Ничем нельзя. И никогда. Что от этого бывает – спросите тех немногих, о ком я упоминал. Кто помнит годы до Безвременья. Тут они вам всё хорошо объяснят. Всё на самом деле очень просто, Храу-Гар-Эрр. Кто усложняет эту тему – дурак или подонок.

– Вас – с женщинами, стариками и детьми – полтора миллиарда… – Храу-Гар-Эрр задумался и сказал – как ударил клинком, честно и прямо: – Вы задумывались когда-нибудь, сколько тех, кто, охотой или неволей, но будет воевать против вас?!

– А это всё равно! – весело, неуместно-весело, ответил Веденеев – Храу-Гар-Эрру показалось, что он опять говорит с мальчишкой. – Злые по-настоящему сильными не бывают. Вы же слышали.

– Вас раздавят!!! – прорычал, теряя терпение, Храу-Гар-Эрр. В рыке был не гнев – в нём было странное отчаянье.

– Вас это так огорчает? – теперь голос Веденеева был холоден.

Храу-Гар-Эрр промолчал. На его… лице отчётливо читалось раздражение. Пожалуй, даже злость. Но не на землянина. Уж не на себя ли? Сделав резкое, но необычайно точное движение, он, словно бы ставя точку в разговоре, включил аудиоприёмник, встроенный в панель рядом с окном машины. В салон ворвался перебор двух гитар, как бы прошитый голосом флейты – и песня:

– Пой… вой… через ночь бежит опять домой

электричка…

и не хватает всегда родным прощальных слов…

Дом мой… у дороги двери мне распахнёт привычно —

Бог

мой поднесёт мне чарку из забытых снов!

Пусть

путь был кровав и бессмыслен, но…

не зря проделан!

Пусть

вдох сбережёт для нас последняя струна!

Дай

Бог,

чтобы каждый Брат сумел заняться делом —

пусть

нам светит Волчье Солнце – круглая Луна…6

– Кто это поёт? – всё ещё сердито, резко, но по-настоящему заинтересованно спросил Храу-Гар-Эрр.

– Не знаю, – пожал плечами Веденеев. – Это бард-рок. Какая-то молодёжная группа. Они часто возникают, часто распадаются, а спеть песню в эфире может каждый, он открыт для всех. Некоторые песни очень старые, другие – новые и скоро забудутся, третьи – новые и никогда не постареют, даже когда станут старыми, как первые… У нас есть ещё полчаса. Хотите что-то посмотреть ещё – или поедем на встречу? Вас будут рады видеть и задолго до срока.

– На встречу, если можно, – Храу-Гар-Эрр устроил голову удобней на глубоком подголовнике спинки кресла. – Я видел достаточно на сегодня.

– Теперь это надо обдумать, – понимающе сказал Веденеев и произнёс, щёлкнув тангентой связи. – В Консерваторию, пожалуйста.

«Волга» бесшумно набрала скорость и, взвихривая летящий снег по сторонам, помчалась к центру города – через праздник Нового Года, навстречу новому году.

* * *

(…пройдёт почти тридцать земных лет, и как-то Храу-Гар-Эрру зададут вопрос – в какой момент он принял решение перейти на сторону Земли?

– Я симпатизировал людям с того момента, как узнал их более-менее хорошо. Но симпатии – это не жизненные принципы. И враги могут быть симпатичны. А что до твёрдого решения – оно пришло ко мне за полтора года до начала войны, когда я разговаривал в зимнем парке с вашими детьми. Они поразили меня ясностью и прямотой души. Мне неожиданно стала непереносима даже мысль о том, что через какое-то время эти замечательные маленькие люди могут потерять веру и свободу, могут погибнуть, могут стать живыми игрушками в лапах отвратительных созданий, объектом диких экспериментов холодного и извращёного разума. В тот момент я предал всё, чему был верен до него. И ни разу не усомнился в правомерности своего предательства, поверьте…)

2. СЫН МОЕГО ВРАГА

…Убивали мы, убивали нас,

И нужда росла из нужды…

…Мы помним вчерашние страшные дни,

Но каждый как бы забыл, Ч

то он – убийца моей родни,

Что я – его близких убил.

Невспаханный край со всех концов

Кричит, призывает к любви:

«Пусть мёртвый хоронит своих мертвецов,

А ты – для детей живи!»

Дж. Р. Киплинг. «Поселенец»

Ночью прошёл дождь.

Это значило, что сезон дождей – первый его сезон дождей на этой планете – наступит со дня на день. Над единственным континентом, рассечённым горными хребтами на глубокие сырые долины, понесутся, сталкиваясь, вереницы туч, и будут поливать землю день за днём. Ущелья превратятся в реки, с рёвом и гулом выбросят в океан белые бивни потоков. Вся живность уже забралась повыше по склонам, и аборигены повсюду распахнули двери маленьких мрачных храмов – чтобы ритуально облегчить сход воды, после которого озёра на склонах наполнятся рыбой, а на пологих холмах у горных подножий вырастет толстый слой жёлтого ила…

Фантор7 Заант кен ло Хеерорд, ещё недавно – офицер сторкадского Флота, а сейчас – контролёр по снабжению – видел всё это только в записях. Скр’грр’иийл – такое название можно было выговорить только после тяжелейшей контузии, но иного у планеты не было, потому что не было настоящего Хозяина – ему определённо не нравился. Он вообще мог нравиться только местным стчк – о Пустота! – хм, жителям, которые вот уже пять миллионов лет тупо и счастливо пребывали в здешнем позднем каменном веке и совершенно не собирались из него выкарабкиваться. Вот уже лет тридцать (сторкадских лет, разумеется – каждый здешний вялый год равен двум годам Сторкада) валявшаяся – иначе не скажешь – на стыке Империй сторков и джаго, планетка рано или поздно была бы опустошена или теми или другими в ходе очередного пограничного конфликта, если бы не начавшаяся буквально на днях война с землянами.

Война в определённом смысле облагодетельствовала планетку (мнение аборигенов не интересовало совершенно никого) – она внезапно и мгновенно стала важным узловым и перевалочным пунктом. И та же самая война мгновенно и до столбняка обидно поставила крест на военной карьере кен ло Хеерорда: неудачное нападение его эскадры на земной караван… и спокойное заключение врачей: к использованию в боевых условиях впредь не допускать.

Что ж. Такими, как он, не разбрасываются. Особняк в национальном стиле на склоне горы, над убожеством туземного посёлка, подчёркивал важность его должности.

Стоя возле распахнутого окна, кен ло Хеерорд смотрел на склон хребта напротив, на тучи у вершин, на серебро океана вдали. В посёлке, на окраине, ещё дымило – земную торговую факторию, открытую тут около года назад, как ему сообщили, джаго с какого-то военного корабля взяли штурмом и уничтожили в тот самый день, когда он прибыл сюда и занял должность. Без свирепого кровопролитного боя, конечно, не обошлось; персонал фактории составляли аж целых двое землян – мужчина и женщина… Джаго, небось, и танки свои любимые прикатывали. Как без танков справиться с такой грозной силой?! Командир охраны кен ло Хеерорда, сохраняя серьёзность, сказал по этому поводу: «У землян ведь, наверное, даже пистолеты были. Небось, целых два! А то и автомат!» – и охранники уважительно покачали головами, отдавая должное беззаветному мужеству джаго, не побоявшихся выйти против такой техники всего лишь сотней бойцов…