Тень Тьмы

– Мы касаемся травы, – говорила мне ба в детстве, пропуская сквозь пальцы соцветия на макушках стеблей, похожие на кисточки, – и трава запоминает. Если мы скосим траву, она забудет, кто мы такие, а мы хотим, чтобы остров никогда этого не забывал. – Потом она повернулась ко мне и потрепала меня по голове. – То же самое можно сказать и о наших волосах. Это физическое проявление наших воспоминаний и опыта. Мы коснёмся пальцами волос и вспомним, кто мы есть.

Она умерла, когда нам с Башем было всего семь лет.

Иногда я задумываюсь, какой была бы наша жизнь, если бы она прожила дольше.

Конечно, ба тоже ненавидела нашу мать. Если бы Пэн не убил Динь, в конце концов ба сделала бы это сама.

Ей не нравилось, что наш отец женился на простой фейри.

– У тебя не возникло ощущения, – продолжает Баш, – что наша сестрица, когда явилась к нам на чердак, что-то замышляла? Не в тот момент, когда она пыталась влезть в мозги нашей Дарлинг. Там было что-то ещё. Что-то сверх этого.

Я выпрямляюсь, по лбу течёт пот. Я смахиваю его тыльной стороной ладони.

– Возможно, – признаю я. – Она словно дождаться не могла, чтобы побыстрее взяться за голову Дарлинг.

– Вот именно. – Баш, по-прежнему упирая руки в бока, делает ещё один круг, раздумывая на ходу. – Ты бы поставил на то, что она уже знает о возвращении тени Пэна на остров?

– Я делаю ставки только в том случае, если знаю, что могу выиграть.

Баш кивает.

В последнее время я много думаю о сестре. О её лжи. О нашей правде.

Она знает, почему мы с Башем убили отца?

Сможет ли она когда-нибудь простить нас и позволить нам вернуться домой?

Трудно не связывать себя надеждой на то, что она может передумать. Надежда – это спасательный буёк, и я слишком долго барахтаюсь в воде на одном месте, пока море пытается унести меня.

Я не могу просто отпустить это чувство.

Я не стал бы.

Но из-за Дарлинг всё изменилось.

Во-первых, сестра собиралась перевернуть её разум так же, как когда-то сделала с Мерри. Она знала, что делает, и всё равно продолжала.

И во-вторых…

Если мы оставим Питера Пэна и Дом-на-дереве, то мы оставим и Дарлинг. Пэн ни за что не позволит нам взять её с собой. При мысли об этом у меня сводит плечи и скручивает желудок.

А помимо всего этого… Я уже очень давно не чувствую, что Тилли – моя сестра, и не знаю, как это преодолеть.

Когда я смотрю на неё, я словно вижу перед собой незнакомку. Это мы изменились, а она, получается, нет? Это мы превратились в нечто тёмное, неприемлемое для неё?

Или это расстояние между нами? Если мы снова окажемся дома, это изменится? Если мы будем рядом, значит ли это, что мы снова станем с ней близки и всё будет хорошо?

Я останавливаюсь у начала пути домой. Дорожка уже почти заросла. Немногие путешествуют туда-сюда между землями Пэна и Тилли. С тех пор как он убил Динь и нас изгнали.

– У меня есть идея, – говорю я.

– Хорошая или плохая? – спрашивает брат.

– Возможно, и так, и так.

– О, люблю такое. И что за идея?

– Пойдём навестим нашу сестрицу.

Баш вскидывает брови.

– Я вынужден с тобой не согласиться, брат. Это скорее плохая идея. Но мне всё равно нравится.

* * *

Мы идём во дворец, всё ещё потные, в мокрых футболках. Возможно, раз уж мы решили нарушить правила и снова показаться во дворце фейри, нам следовало бы лучше подготовиться и одеться соответствующим образом.

Но я полагаю, что мы те, кто мы есть, независимо от того, как одеты, и если трава может помнить, то и дворец тем более.

К тому времени, как мы доходим до конца тропинки, солнце уже взошло, и небо окрашивается в яркие оттенки жёлтого, оранжевого и розового. Стая птиц клином летит в небе за дворцом, и, наблюдая их полёт, я с новой силой ощущаю тоску по собственным крыльям.

Прошло слишком много времени с тех пор, как я последний раз поднимался в воздух.

– Думаешь, нас застрелят на месте? – интересуется Баш рядом со мной. Его голос звучит легкомысленно, но я знаю, что он спрашивает серьёзно. Это вполне может произойти.

Тропинка поднимается на вершину травянистого холма, и в поле зрения появляется дворец.

Мы с Башем молча созерцаем открывшуюся нам картину.

Дворец был возведён из белого камня, добытого глубоко под землёй целой армией брауни. Его построили на склоне холма, поэтому половина здания поднимается над землёй, а другая – уходит в глубину. Его многочисленные шпили вздымаются в небо, как заострённые концы витых раковин.

Камень стен блестит в свете раннего утра.

От вида нашего королевского дома у меня печёт глаза.

– Это… – Баш откашливается. – Я не был готов вот так его увидеть, – заканчивает он.

– Я тоже, – признаюсь я.

– Мы ещё можем повернуть назад, – говорит он, по-прежнему глядя на дворец. – И никто не узнает.

– Но мы-то знаем.

– Логично, – он делает шаг вперёд. – Тогда, когда мы войдём туда, давай сделаем это с высоко поднятой головой. В конце концов, мы принцы фейри, изгнаны мы или нет.

* * *

Нас не пытаются застрелить сразу по прибытии.

– Небольшая, но победа, а? – ухмыляется Баш, шевеля бровями.

– Не получить выстрел в задницу. Такой победе, конечно, стоит порадоваться.

Он смеётся, и мы подходим к воротам. Там стоят в карауле двое стражников с боевыми мечами за спиной.

Выглядят они, однако, растолстевшими и скучающими без меры.

Естественно, до тех пор, пока не замечают нас.

– Ваши королевские высочества, – говорит тот, что повыше, и отвешивает нам низкий поклон. – Какая честь.

– Мы бы хотели увидеть сестру, – улыбается Баш. – Не будете ли вы так любезны впустить нас?

Стражники переглядываются.

– Если вам требуется спросить разрешения на выполнение ваших непосредственных обязанностей, – добавляю я, – тогда сделайте это быстрее. Мы не можем ждать целый день.

Они бормочут, мямлят и спотыкаются о собственные ноги.

– Конечно, нет, господин. Позвольте нам открыть вам двери.

Они отпирают ворота, громко лязгает засов. Каждый из них должен взяться за створку и распахнуть её вручную. Если я правильно помню, ворота сделал убитый нами брауни, тот самый, что злоумышлял против Питера Пэна.

Прекрасный ремесленник, судя по всему, но крайне дерьмовый мститель.

От ворот мы следуем по мощёной дорожке к арочным двойным дверям, которые ведут вниз, в приёмную, а оттуда под землю, в тронный зал.

Мы толкаем двери, и древние железные петли издают громкий скрип. Залы полны жизни, совсем как в моих воспоминаниях. Крылатые фейри, рогатые фейри, зеленокожие фейри, что сливаются с виноградными лозами на стенах.

Они все изумлённо таращатся на нас, когда мы входим, и провожают взглядами дальше.

Всё вроде бы то же самое – и всё же изменилось.

Мы впервые оказываемся в этом месте, когда оно под властью нашей сестры. Нас изгнали из двора фейри и выслали из дворца спустя несколько часов после смерти отца. Следующей ночью сестру короновали.

– Кто вошёл в мой дворец и вызвал переполох? – Голос сестры гремит по коридорам. Мы с Башем переглядываемся, слегка впечатлённые.

– Твои красавчики-братья! – отзывается Баш.

Толпа замолкает.

У входа в тронный зал стоят ещё несколько стражников, но они тоже выглядят слабыми и неподготовленными. Заметно, что они слишком отвлеклись на наше прибытие, чтобы быстро обнажить мечи.

Что сестра делала последние несколько лет? Не похоже, что хоть кто-то из её воинов готов к войне.

Мы с Башем не позволили бы им так распуститься. Никогда в жизни.

Тилли спускается с трона и направляется к нам. Её крылья переливаются в свете мерцающих шаров, свисающих с потолка; его своды увиты виноградными лозами. Пока сестра приближается, крылья трепещут, словно она потирает ими друг о друга, как ладонями.

Даже в детстве сестра была склонна к коварству и жестокости. В конце концов, она училась у лучших. Наша мать была воплощением жестокосердия.

– Оставьте нас, – велит она придворным, и они разлетаются, как мухи. Прилегающий коридор и тронный зал пустеют за считаные секунды.

Я вынужден оценить то, что сестра всё же имеет над ними власть. Пусть они мягкотелые, но, по крайней мере, беспрекословно ей подчиняются.

– Идите сюда, – продолжает она тем же тоном, обращаясь к нам, – и закройте двери.

Словно и мы должны следовать её приказаниям.

Но у нас с Башем есть здесь цель, и поэтому, возможно, пока нам лучше играть свои роли.

Мы проходим в тронный зал и с громким стуком захлопываем внутренние двери. Этот звук напоминает мне о детстве, когда мы с Башем прокрадывались в тронный зал и прятались под столами, пока отец занимался делами двора. Иногда он находил нас и прогонял. Но мне кажется, иногда, зная, что мы там, он нарочно позволял нам остаться.

Тилли подходит к бару и наполняет три кубка вином фейри. Однако не подаёт их нам, а оставляет на верхней стойке.

– Вас не должно здесь быть.

Баш кругами обходит тронный зал, держа руки на виду, словно демонстрирует, что не хочет никому причинить вреда.

– Что ты задумала, сестрица?

– Что ты имеешь в виду?

– Твой брауни мёртв, – говорю я и делаю несколько плавных больших шагов в её сторону.

Она напрягается, крепче стискивает в пальцах ножку кубка, костяшки белеют.

– А я-то думала, куда он пропал, – отвечает она, делая вид, что мы только что не нанесли ей удар.

Я поневоле представляю, насколько ей не хватало друзей после нашего изгнания. Брауни, вероятно, был единственным, кому она могла доверять. Фейри следуют за своими вождями до первого повода – один неверный шаг, случайное проявление слабости, и кто-то вызовет нашу сестру на дуэль. Меня поражает, что ей до сих пор не бросили вызов. Она молода и неопытна по сравнению с нашими прошлыми вождями. И никогда не предполагалось, что она будет править. Мы с Башем должны были стать соправителями. Мы родились для престола. Она родилась, чтобы выйти замуж.

– Брауни сказал нам, что ты плетёшь какой-то заговор, – врёт Баш.

Если быть точным, единственное, что сказал нам брауни, – что Тилли желает лучшего для острова, и когда мы рассказали ему о том, что сестрица намеренно затуманивает разум девчонкам Дарлинг, он не стал отрицать это прямо.

Тилли рассматривает нас в ярких отблесках своего бокала с вином.

Сестра росла жестокой, но помимо этого она смехотворно любила соревноваться. Не раз она побеждала нас с Башем в игре «Кости и клинки». Но иногда мы нарочно позволяли ей выиграть, чтобы она не закатила истерику.

Теперь у неё такое выражение лица, будто она вот-вот швырнёт игровую доску через всю комнату.

– Думаете, я не вижу, что вы делаете? – Тилли отпивает ещё глоток из кубка и отставляет его в сторону. Вино скорее предназначалось для нас, чем для неё. У нас всегда была при дворе репутация тусовщиков. Может быть, она надеялась, что мы напьёмся её вина и утратим контроль над собой.

– И что же мы делаем? – невинно спрашивает Баш, направляясь к трону и останавливаясь рядом. Отец пообещал нам, что сделает второй, чтобы мы с Башем могли править бок о бок. Но по мере того, как шли годы, а второй трон так и не появлялся, мы с братом начали задаваться вопросом, нет ли у отца других планов.

Оказалось, это и вправду было так, хотя трудно сказать, насколько серьёзно он ко всему этому относился, пока не умерла наша мать. Динь изменила всё.

– Вы словно пытаетесь заставить меня в чём-то признаться, хотя я не знаю в чём. Что бы ни сказал вам брауни, это неправда, – заявляет Тилли. – Но, если вас интересует что-то конкретное, просто спросите об этом.

Она делает несколько шагов влево, чтобы нас обоих отделяло от неё одинаковое расстояние.

– Мы хотим вернуть себе крылья, – говорю я. – Но ты и так это знаешь.

– Я не могу этого сделать. Вас же изгнали.

– Но наказание можно отменить. – Кас в три шага поднимается на помост, кладёт руку на спинку трона и улыбается.

Я не то чтобы расстроен тем, что второй трон так и не появился, учитывая, что и тот, который есть, уродлив сверх меры. Это огромная, громоздкая конструкция, отлитая из бронзы. На спинке изображён солнечный круг, от которого во все стороны расходятся блестящие бронзовые лучи. Если бы его создатель на этом остановился, я бы, возможно, и оценил простоту композиции. Но он, видимо, посмотрел на солнце и решил: «Больше. Нужно ещё больше».

Вокруг солнечного диска вьются бронзовые виноградные лозы, белки, пчёлы, змеи, лягушки и жуки. Ножки трона сделаны в форме медвежьих лап, а изогнутые литые подлокотники похожи на когти хищной птицы.

Всё это избыточно. Как и везде при дворе фейри. Здесь всего в избытке, чересчур.

– Я не могу просто отменить ваше наказание, – возражает Тилли. – Без весомой причины.

А-а-а, вот и оно.

Приманка.

Мы с Башем переглядываемся. Мы не можем использовать здесь язык фейри для секретного разговора. В конце концов, Тилли тоже им владеет.

Но нам с близнецом не всегда нужны слова, чтобы понимать друг друга.

– Нам нечего предложить тебе, – я качаю головой, хотя на самом деле у нас есть две очень значимые вещи: беглые тени.

Сестра до смерти хочет присвоить хотя бы одну из них. Я уверен в этом.

Она поворачивается к Башу, длинная коса скользит по шёлку синей королевской мантии.

– Вы пришли сюда не просто так, – говорит она. – Но если вы не собираетесь договариваться о своём возвращении в обмен на что-то, полезное для меня, то, боюсь, вы тратите время впустую.

– Брауни сказал, что ты хочешь смерти Питера Пэна, – замечает Баш.

Она застывает на месте.

Это также враньё – брауни ничего подобного нам не говорил, – но мы знаем, что так и есть.

– Он убил нашу мать, – напоминает Тилли, словно защищаясь. – Он потерял свою тень. Питеру Пэну уже давно пора было уйти.

– И под «уйти» ты подразумеваешь… – Я замолкаю на полуслове.

– В могилу, – заканчивает Баш.

Тилли каким-то образом умудряется выглядеть так, словно стыдится этого предположения.

– А если бы мы помогли тебе достичь этой цели… – продолжаю я.

– Тогда ты, сестрёнка, могла бы… – развивает мысль Баш.

– Вернуть вам крылья, – тихо договаривает она.

Я желаю этого больше всего на свете.

Ну… возможно, также своё законное место во главе двора фейри. Не потому, что я хочу править, а потому, что я рождён для этого. И к своему долгу я отношусь очень серьёзно. Невыносимое ощущение, словно зудящее место, которое невозможно почесать.

Брат резким прыжком разворачивается от трона.

– А наше изгнание?

– Я могу вернуть вам крылья, но двор никогда не примет вас назад…

– Чушь собачья, – отрезает Баш.

– Ты хоть знаешь, почему мы убили отца? – спрашиваю я.

Баш отправляет мне предостерегающий взгляд. Этот вопрос балансирует на грани чересчур личного, но я хочу, чтобы она знала. Нужно, чтобы она знала, почему мы приняли такое решение.

– Вы были злы на него, – отвечает она настолько расплывчато, насколько это возможно.

– Конечно, мы разозлились на него. – Баш отрывает от лозы на стене тонкий побег и скручивает его в узел.

– Но почему мы разозлились? – продолжаю я и улавливаю, как Тилли сглатывает, словно у неё на мгновение возник комок в горле.

– Мы разозлились, – подхватывает Баш, – потому что он сказал нам, что собирается лишить нас наследства. Что мы не получим трон.

Мы оба наблюдаем за её реакцией. Как бы ни была хитроумна наша сестра, у неё никогда не получалось что-то скрыть от нас.

Меня удивляет, что никакой реакции нет вообще.

Время проверить её следующим секретом.

– Отец тогда уже умирал, ты знала об этом?

Она приоткрывает рот.

Наконец-то нам удалось её удивить.

– Он хотел отомстить Питеру Пэну за убийство Динь, поэтому отправился плавать в лагуне, надеясь, что это наделит его большей силой. Вместо этого он вышел умирающим.

– Поэтому он изо всех сил пытался придумать план, – продолжает Баш. – Но его план состоял в том, чтобы не позволить сыновьям взять власть в свои руки.

– «Вы симпатизируете Питеру Пэну, – сказал он нам. – Поэтому вы оба не заслуживаете власти».

– Поэтому он стал плести интриги за нашими спинами, – говорю я. – Он хотел, чтобы остров объединился против Питера Пэна, и знал, что у него мало времени, чтобы справиться самому. Поэтому он предложил твою руку капитану Крюку, и Крюк согласился.

– Он собирался продать тебя, – выдаёт Баш срывающимся голосом. – Как вещь на аукционе.

– И поэтому мы его убили, – заканчиваю я. – Чтобы защитить тебя и собственное законное место при дворе.

Сестра моргает. Но потом вновь поджимает губы, и вся кровь отливает от моего лица.

Я цепенею и покрываюсь холодным потом.

Она знала.

Ох, сука, она знала?

Мы с Башем смотрим друг на друга, и я вижу в его глазах отражение собственного гнева.

После того как мы убили отца, нас немедленно изолировали от сестры и так и не дали возможности объясниться. Мы винили в этом других благородных фейри при дворе: мы никогда им не нравились, они хотели бы видеть на троне марионетку.

Это имело смысл.

Но, возможно, за всем этим стояла сама Тилли.

– Я убью её, – говорю я брату.

– Я помогу тебе, – цедит он.

Мы устремляемся к ней наперегонки.

– Стойте! – кричит она и вскидывает руку, и пол под нашими ногами превращается в зыбучий песок.

Я шатаюсь. Баш падает на колени, и его руки увязают в песчаной трясине.

Это всё иллюзия. Я знаю, что это за магия. Я даже чувствую её слабый запах в воздухе. Сладость цветущей жимолости с землистой ноткой душистой травы.

Я удивлён, что мне стоит значительных сил с этим бороться.

Сестрица стала гораздо могущественнее в наше отсутствие.

Тилли долго, размеренно выдыхает.

– Да, я знала, что задумал отец. – Она складывает руки за спиной, её радужные глаза блестят. – Он пришёл ко мне первой, потому что знал, что я сделаю то, что необходимо. Никто из вас никогда не стремился чем-то пожертвовать во имя нужд народа фейри. Питер Пэн убил нашу мать, а вы и глазом не моргнули.

– Разве он не имел права ей отомстить? – выплёвывает Баш. – Наша мать была бессердечной стервой, она предала его. Говори о Пэне что хочешь, может, он злой и жестокий, но никогда не воткнёт нож в спину спящему.

Крылья Тилли сердито трепещут у неё за спиной, становясь по краям ярко-алыми.

– Отец был прав, лишив вас наследства. Вы позорите всех фейри. Я не жалею о принятых решениях. Я бы вышла замуж за капитана Крюка, и мы бы объединились, чтобы победить Питера Пэна.

– И что потом? У королевы фейри был бы муж-пират?

– Разве наша мать не была сначала обычной фейри? Но она заняла своё место при дворе, как и Крюк.

Я фыркаю.

– Ни на секунду на это не куплюсь.

Сестра кривит рот.

– Хорошо, допустим. Он был бы для меня как бельмо на глазу. Мужчины в Неверленде вечно полагают, что заслуживают власти, даже если это не так.

Она снова поворачивается, её крылья замирают.

– Тогда я сделала бы то же самое, что планирую сделать сейчас.

– А именно?

На её полных губах возникает поистине дьявольская улыбка.

– Позвала бы сюда его величайший страх, чтобы с ним разобраться, и после этого правила бы единолично всем Неверлендом.

Она так довольна собой, так горда этим, наша дорогая сестричка. Как сильно она изменилась в беспощадном мире двора фейри.

– Я знаю, что могу справиться лучше, – добавляет она. – Ясправлюсь лучше.

Я почти слышу слова, которые она не сказала.

– Тилли, что ты сделала? – Я дёргаюсь прочь, но зыбучие пески не выпускают меня и засасывают всё глубже.

– Убить двух зайцев одним выстрелом. Помните эту поговорку? Ба её очень любила.

– Выкладывай уже, сестрёнка. – Баш следом за мной бросается вперёд, проверяя силу песка.

– Только один человек может справиться и с Крюком, и с Питером Пэном.

Я холодею изнутри.

– Нет, – мотает головой Баш. – Не говори мне…

– Крокодил, – произносит она.

– Твою мать.

Тилли улыбается.

– Копание в головах девиц Дарлинг за все эти годы принесло мне ценный улов – секреты Питера Пэна. Он что-то скрывает от Крокодила, и тот не обрадуется, когда узнает. В конечном счёте Крокодил сожрёт и Пэна, и Крюка, и я останусь единственной, кто уцелеет.

Она отворачивается, крылья смыкаются за её спиной. Пол снова становится каменным, и мы наконец оказываемся на свободе.

– Я предлагаю вам выбрать сторону, – говорит Тилли, уходя. – И если вы хотите жить, то советую принять мою.

Глава 16

Уинни

Я просыпаюсь от того, что член Питера Пэна давит мне на поясницу.

В комнате темно и тихо, и невозможно сказать точно, который сейчас час. Голова у меня после сна не совсем ясная, но при этом я отлично отдохнула: подозреваю, это как-то связано с подъёмом эмоций после секса, горячей ванной и Питером Пэном, прижавшим меня к себе перед сном.

Сердце переполняют удовольствие и счастье, но я боюсь, что всё это скоро закончится.

Как мне удержаться в этом моменте?

Как мне сделать всё это своим навсегда?

Если этот мыльный пузырь лопнет, мне придётся вернуться домой к неподходящей мне жизни, которой я никогда не желала.

Если я просто буду держаться… держаться…

Я потягиваюсь, беспокоя Пэна, и он придвигается ко мне бёдрами, трётся членом. Вдыхает и утыкается носом мне в шею сзади, крепче сжимая мою талию.

Пэн сказал, что не знает точно, откуда он взялся, но иногда я задумываюсь, может быть, он древний бог, потому что мне хочется поклоняться ему.

Каждая секунда, проведённая с ним, – это грёбаное чудо.

– Ты проснулась, Дарлинг? – спрашивает он хриплым после сна голосом.

– Типа того.

Он тоже потягивается, переплетая свои ноги с моими.

– Как спалось?

– Очень давно так хорошо не спала. Каждая ночь в Неверленде лучше предыдущей.

С ещё одним вдохом он втягивает мой запах, затем тепло целует меня в обнажённое плечо, а потом…

Издаёт негромкий горловой рык.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Вейн идёт, – говорит он.

Холодный приём. Холодный приём, напоминаю я себе, хотя всё тело поёт, а внутренности сжаты, как пружина.

– Скажи ему, пусть уйдёт, – предлагаю я.

– Попробуй сказать такое Тёмному и посмотри, что будет. – Пэн усмехается и притягивает меня ближе. – Однажды он так и сделает, Дарлинг, – добавляет он. – Думаю, когда всё это закончится, он вернётся на свой остров и откажется от тени.

Я поворачиваюсь к нему.

– Ончто?..

Дверь гробницы с лязгом открывается, и внутрь просачивается мутное свечение из коридора. Вейн тянется к выключателю, загорается лампа, и я заслоняю глаза рукой от жгучего света.

– О, шлюха в твоей постели, – хмыкает Вейн. – И почему я не удивлён?

Я убираю руку и пытаюсь хмуро взглянуть на него, но это совершенно мне не удаётся, когда он так выглядит.

Он в чёрной рубашке на пуговицах, но та почему-то практически расстёгнута и заправлена в чёрные брюки. Металлическая пряжка ремня блестит над пахом, и мне становится жарко от одной только мысли о том, чтобы расстегнуть её и посмотреть, что он может мне предложить.

Во рту у него сигарета, вокруг лица вьётся дым. Неяркий свет с лестницы обрисовывает его со спины золотыми мазками.

Но пристальный взгляд чёрного и фиолетового глаз выводит меня из себя.

Я громко сглатываю. Я знаю, что Вейн это замечает.

Я пытаюсь ответить на его оскорбление как-нибудь изобретательно, но всё, что у меня получается, это:

– Лучше шлюха, чем вовсе никого.

– Можешь присоединиться, – предлагает Пэн сзади, и я застываю в его хватке.

Шея у меня всё ещё болит после прошлой ночи, ужас ещё свеж. Я одновременно хочу и не хочу, чтобы Вейн поддался. Это как решиться выпрыгнуть из самолёта. Понятно, что о таком приключении можно будет рассказывать годами, но в то же время – что, если парашют не сработает? И никому об этом не расскажешь, потому что ты уже труп.

– Ты меня знаешь, Пэн, – парирует Вейн, прислонившись плечом к дверному косяку. – Я не стану тратить время на легкодоступную давалку.

Я задыхаюсь от негодования. Ах ты грёбаный ублюдок.

Я соскальзываю с кровати, совершенно голая. Взгляд Вейна падает на мои сиськи, затем на промежность, а потом снова поднимается к лицу, словно он внезапно вспомнил, что меня ненавидит.

– Если тебе не нравятся давалки, зачем трахать Черри?

Не медля ни секунды, он отвечает:

– Потому что она не ты.

Это уязвляет больше, чем мне бы хотелось, и я знаю, что выгляжу так, точно он дал мне пощёчину.

На долю секунды, клянусь, Вейн спадает с лица, будто хочет взять свои слова обратно.

Но потом я вспоминаю совет Пэна. Я слишком навязываюсь. Надо прикладывать меньше усилий.