Что скрывает правда

Калеб Морган, вспоминает Эв, говорил то же самое.

– Мы оба так думали.

Эв хмурится:

– Мы?

Лонгворт на мгновение поднимает взгляд:

– Мой парень, Себ. Себ Янг.

«Вот оно что», – думает Эв. Но ничем не выдает свои мысли.

– Продолжай.

– Однажды, в пятницу вечером, она вдруг пригласила нас к себе. Мы думали, что будут и другие ее студенты, но оказалось, что только мы.

– Ясно.

– Там был и ее маленький сын. Ему уже давно пора было спать, но она не отправляла его наверх. Все рассказывала, как хорошо он нас воспринял – что в большинстве случаев он робеет с чужими, а к нам сразу проникся. Я почти поверила, но он практически не открывал рот, а она все распиналась и распиналась.

– Дай-ка отгадаю: она стала просить вас посидеть с ним…

Зои прикусила губу, кивнула:

– Ну, сначала было здорово. Даже лучше, чем здорово. Она оставляла нам вино и говорила, что можно брать из холодильника что угодно, смотреть спутниковые каналы. Денег у нас было в обрез, так что для нас это был выход в свет.

Молчание.

– И что изменилось? – наконец спрашивает Эв.

Девица вздыхает.

– Я не сразу поняла, что что-то изменилось. А потом стала замечать, что мы проводим у нее все пятницы, а иногда и две или три ночи по будням. Это уже было чересчур. И она нам не платила. Она не предлагала деньги, а мы, естественно, стеснялись попросить. Я чувствовала, что нас используют. – Она колеблется, откладывает ложку, поднимает голову. – А потом случилась эта штука с Тобином.

– Какая штука?

– У нее в гостиной есть огромная ваза – уродливая такая, алая. Выглядела она как из зачуханного бара семидесятых, но на самом деле, наверное, стоила огромных денег. В общем, мы были у нее, сидели с ребенком, а она уехала на какое-то мероприятие в Лондон. У Тобина случился срыв, и ваза разбилась.

– И?..

– Когда она вернулась, мы рассказали ей, что случилось, и она отнеслась к этому довольно спокойно, сказала, что Тобин бывает излишне «активным», что все в порядке, что ваза застрахована. Потом поднялась наверх поговорить с ним, а я – так уж получилось – одновременно поднялась в туалет и услышала их. Тобин рассказывал, будто это мы разбили вазу. И говорил он очень убедительно. Это просто взбесило меня.

Эв хмурится.

– Ты не объяснила ей, не сказала правду?

– Хотела, – отвечает девица, – но Себ сказал забыть об этом. Что я поставлю себя в глупое положение, если признаюсь, что подслушала, и что вообще я все поняла неверно, потому что дети его возраста плохо умеют врать. – Она морщится. – Ага, как же…

* * *

– Я рада, что застала вас, пока вы не ушли. Кто-то оставил это для вас. Я позвонила, но вы были заняты. – Женщина из дежурки улыбается Асанти, причем вполне дружелюбно. – Думаю, она расстроилась, что не застала вас.

Асанти видит улыбку, но не отвечает на нее. Он открывает конверт и вываливает его содержимое на стол. Сопроводительная записка от службы усыновления написана Бен Монро; в ней говорится, что отправление прибыло в офис для Эммы и что она не знает, важно это или нет. Асанти берет в руку открытку с видом Вероны и текстом на обратной стороне, написанным крупным, уверенным почерком.

Детективная антенна Асанти тут же начинает вращение, но замирает, едва он по штемпелю понимает, что открытка была отправлена в тот же день, когда умерла Эмма. И все же он считает, что должен передать ее команде Галлахер. Для полноты картины.

– Спасибо, – рассеянно говорит констебль, поворачиваясь к лестнице.

Подойдя к отделу тяжких преступлений, он видит там только Саймона Фэрроу. Стучит по стеклу; Фэрроу поднимает голову, отодвигается от стола и подходит к двери.

– Да, в чем дело? – спрашивает он, приоткрывая створку на фут.

Асанти протягивает ему открытку:

– Пришло в службу усыновления для Эммы Смит. Это явно личное, хотя если учесть, что отправили на адрес работы, человек ей не близкий. Правда, кто знает…

Фэрроу разглядывает открытку, затем поднимает взгляд:

– Вероятно, от Аманды Хаскелл – Смит встречалась с этой женщиной.

Асанти изгибает одну бровь:

– С женщиной? Извини, но я не подозревал, что она нетрадиционной ориентации.

– Да мы сами только что узнали. Хаскелл сама объявилась – она не видела новости, так как была в отъезде. – Он помахивает открыткой. – И вот это служит доказательством.

– Извини… я просто подумал…

– Нет-нет, ты все сделал правильно. Я передам это детективу-констеблю Кэрроуэй. Это будет приятным разнообразием на фоне всяких психов, шумных автомобилистов и дурдома на «горячей линии».

Асанти усмехается:

– Или сорока восьми часов просмотра записей с камер.

Фэрроу морщится:

– Если бы… Если б на том мосту установили чертовы камеры, я не сидел бы тут целую субботу и не портил себе глаза. В этом городе, наверное, сотни проклятых «Мондео»… – Он замолкает, краснеет, понимая, что сказал лишнее.

Асанти хмурится:

– Вы ищете машину Фаули? А всех остальных вы исключили?

У Фэрроу слегка смущенный вид.

– В большинстве. Босса уже не интересует Хью Клиланд, это точно.

И этот самый босс вовсе не Галлахер. Это абсолютно ясно.

Фэрроу отпускает дверь, и она начинает закрываться.

– Ну а за это спасибо.

– Без проблем, – говорит Асанти.

Когда дверь со щелчком закрывается, он все еще в задумчивости стоит на месте.

* * *

– Так что случилось, Зои? Ради чего ты приехала из самого Лондона, чтобы поговорить с нами?

Девица набирает в грудь побольше воздуха. Она откладывает в сторону ложку, но к чаю не прикасается.

– Это было летом. Однажды в субботу утром она прислала Себу сообщение, что якобы нужно заменить лампочку или что-то там еще, а она боится залезать на стремянку и не мог бы он заехать, чтобы сделать все это. Думаю, она предполагала, что он приедет один – у нее было забавное лицо, когда она увидела меня, а потом, минут через пять, подошла ко мне и попросила отвести Тобина в кино.

Эв вздыхает:

– Она хотела отослать тебя из дома.

Девица горько усмехается.

– Это был «Гадкий я»[67]. Какая ирония, правда? В общем, мы пошли, а Себ остался с ней, и, естественно, лампочка была в спальне. Он поднимается на стремянку, чтобы заменить ее, а когда спускается, она стоит в дверном проеме, вся такая на «шпильках» и в красном платье, прямо как с рекламы «Энн Саммерс»[68], но, зная ее, я бы сказала, что с рекламы «Ажен провокатер»[69]. – Она закусывает губу, отводит взгляд. – Ну, в таком стиле.

– Как он на это отреагировал?

– Рассмеялся.

– О, – говорит Эв, – едва ли она хорошо восприняла его смех, верно?

– Да, чертовски нехорошо. – В голосе Зои появляется жесткость. – Она сказала, что он должен тщательно подумать, так как у него всего три минуты на принятие решения, и решение он должен принять правильное. Она была его руководителем, так что могла продвинуть его вперед или испортить ему карьеру. И он тогда прозябал бы в какой-нибудь дыре.

Зои снова берет ложку, принимается рисовать круги из капелек на клеенке.

– Она заявила, что может предложить ему гораздо больше, чем я. Что я всего лишь глупая девчонка с куриными мозгами и ничего не понимаю в сексе. В то время как она… – Вздох переходит во всхлип.

– Все в порядке, – говорит Эв. – Успокойся.

Зои тянется за салфеткой, вытирает глаза.

– В общем, я повела Тобина на тот чертов фильм, но уже через десять минут после начала он стал орать на весь зал, и я повела его домой.

Эв качает головой:

– Думаю, я знаю, что было дальше.

Девица кивает:

– Верно. Я могу рассказать только о том, что происходило, едва мы вошли в дверь. Я в смысле, что они дико шумели. – Она со стуком бросает ложку на стол. – Я велела Тобину идти на кухню, а сама поднялась наверх. Она сидела на нем верхом, голая, и трахала его.

Эв задерживает дыхание:

– И что ты сделала?

Зои пренебрежительно хмыкает:

– А как вы думаете? Сфотографировала, черт побери.

* * *

«Оксфорд мейл» онлайн

Суббота, 14 июля 2018 года, последнее обновление в 18:12

Срочно: Арестован мужчина в связи с убийством женщины из Хедингтона

Автор Ричард Йейтс

«Оксфорд мейл» удалось выяснить, что был арестован мужчина сорока шести лет в связи с этим убийством и по подозрению в сексуальном нападении на жительницу Хедингтона Эмму Смит, сорока четырех лет, чье тело было обнаружено рано утром во вторник.

Информация дополняется, все подробности будут опубликованы.

У вас есть какая-то информация о происшествии? Пишите на электронную почту по адресу: richard.yates@ ox-mailnews.co.uk

* * *

– И что было дальше?

– Я просто ушла. Вернулась в свою квартиру. Себ пришел примерно через полчаса. Он был в жутком состоянии.

– И вот тогда он сказал тебе, что она вынудила его?

Она кивает:

– Он плакал… он понимал, как это выглядит… он знал, что я подумала.

«Капитан Очевидность, – думает Эв. – Я бы оторвала ему яйца и сделала бы из них шашлык».

– Но ты поверила ему.

– Не сразу. Но да. Уже потом.

– И чем все закончилось?

Зои медленно качает головой:

– Нет, это было только начало. Позже, на той же неделе, у Себа была консультация с ней, и она предложила ему снова «встретиться». Он категорически отказывался – такое не должно повториться…

Эв вздыхает:

– Дай-ка отгадаю.

– Верно. Она пыталась уговорить его, но он отказывался и в конечном итоге решил, что она отстала.

Эв ждет.

Девица сглатывает.

– Через два дня она мне позвонила.

– И что она сказала?

Зои побелела как полотно.

– Что у Тобина кошмары, что, когда она поговорила с ним, он сказал, что я занималась его грумингом[70]. Естественно, это слово он не произносил, но она имела в виду именно это. Занималась его грумингом… – Она качает головой. – Ему же шесть, черт побери. Если б это не было так ужасно, я повеселилась бы от всей души.

Но Эв не весело.

– Должно быть, у нее имелось какое-то доказательство, чтобы делать такие обвинения.

– У нее ничего не было, – говорит девица таким пронзительным голосом, что другие посетители оборачиваются на них. – Она утверждала, что у меня с ним были «неподобающие» отношения… что я за ее спиной показывала ему по телевизору «неподходящий материал»… фильмы проклятого Дэвида Аттенборо[71], а ей даже в голову не приходило, что нужно беспокоиться, черт побери…

Должно быть, Зои сообразила, что люди смотрят на них, потому что понизила голос. Она покраснела, и краснота быстро сползла на шею. Она глубоко вздохнула, потом еще раз.

– Я поняла, что ничего не могу сделать. Ее слово против моего.

Ну вот, опять, думает Эв. Только теперь «она сказала».

– Она могла бы говорить что угодно, обвинять меня во всех страшных грехах, потому что Тобин говорил бы только то, что она ему велела. Он обычно таскался за ней, как щенок. Он сделал бы все, лишь бы угодить ей.

– Подозреваю, – говорит Эв, – она подготавливала оборону. Упреждающий шаг на тот случай, если Себастьян решит пожаловаться на нее.

Зои кивает:

– Он тоже так сказал. Поэтому встретился с ней, чтобы все разрешить. Я тоже хотела пойти, но он сказал, что это только ухудшит дело. Наверное, он был прав. Я бы не сдержалась, принялась бы орать…

«И ведь тебя это не касалось, – думает Эв. – Напрямую. Ты просто сопутствующий ущерб».

– Он пошел к ней в ту пятницу. Взял с собой бутылку вина. Думал, что это поможет удержать разговор в цивилизованном русле, но она явно все неправильно поняла, потому что стала говорить, что знала, что он образумится, что он ни о чем не пожалеет…

– О господи…

Зои бросает на нее быстрый взгляд:

– Точно. Это только в десятки раз ухудшило дело. Когда ему наконец-то удалось убедить ее, что он пришел не трахать ее, она слетела с катушек. Сказала, что погубит меня. Что отведет Тобина в полицию и он расскажет, чем я занималась с ним. Она сходила за Тобином, привела его и заставила повторить всю эту чушь перед Себом. Себ сказал, что выглядело это жутко – любой, кто услышал, поверил бы.

– И что вы сделали?

Зои всплескивает руками:

– Мы уступили. Что еще мы могли? Марина согласилась снять обвинения в груминге при условии, что мы с Себом подпишем соглашение о неразглашении и обязуемся никогда не обсуждать ее и не делиться какими-либо «материалами» о ней…

– Ну конечно, фото.

Она кивает.

– Да, фото. И нам запрещалось либо публично, либо в частном порядке раскрывать любую информацию о наших отношениях с ней.

– Как я понимаю, это включало и руководство университета?

– И полицию. Она может подать на меня в суд за то, что я здесь и веду этот разговор. – Зои роется в сумке и достает белый конверт. – Вот, взгляните сами.

Эв в тишине открывает конверт и достает документ.

– Теперь вы понимаете, почему я боялась прийти. Я знаю, на что способна эта женщина.

* * *

Эв удается поваляться в постели, а вот завтракать йогуртом и фруктами приходится дома, а не у «Гейла». Что касается прогулки по лужайкам Крайс-Черч, это пока откладывается. Когда ровно в одиннадцать она приходит к Гислингхэму, дверь открывает его жена Джанет. Вероятно, до этого она работала в саду: у нее порозовели плечи, а нос шелушится. Джанет не ожидала увидеть Эв, но все равно улыбается ей, и та вдруг ловит себя на том, что немного опасается такого приема. Она знает, как долго Гислингхэмы ждали своего сына и как тяжело им пришлось в первые месяцы после его рождения. Было время, когда Гис делал всю домашнюю работу, а Джанет почти не выходила из дома. В то время Эв едва не поинтересовалась, не страдает ли она постродовой депрессией. Но потом все, кажется, наладилось. Лицо Гиса уже не было таким серым, как в первый год; он стал детективом-сержантом, сначала на испытательный срок, затем на постоянной основе, и говорил о своей жене так же, как до зачатия Билли. И сейчас, когда кто-то появлялся на пороге их дома без предупреждения, Джанет воспринимала это как должное.

– Привет, ты где пропадала? – весело говорит она. – Сто лет тебя не видела! Проходи – Крис на заднем дворе.

Эв идет за ней по коридору в кухню, и Джанет указывает на кофейник:

– Кофе будешь?

– Обязательно, – улыбается Эв.

– Я принесу тебе.

Должно быть, Джанет поливает цветы на патио каждый день – маргаритки и герань пышно разрослись. А вот остальная часть сада выглядит уставшей, все бордюры пожухли. В центре, на желтой траве, Гис играет в футбол с Билли, который одет в миниатюрную футболку «Челси» и с именем Гис и номером на спине. Сейчас ему почти два, и, хотя мальчуган маловат для своего возраста, он крепок и вполне способен погонять своего отца – в буквальном смысле. Гис посылает ему мяч, мальчик замахивается и хорошим ударом ноги отправляет его в забор.

– Гол!

Гис, тяжело дыша, опирается на свои колени, потом видит Эв и выпрямляется.

– Как же я рад тебя видеть, – говорит он, медленно подходя к ней. – Слишком тяжело бегать в такую жару.

– Па-ап, – говорит Билли ноющим тоном, но Гис устремляет на него строгий взгляд:

– Что за дела! Мы же так не поступаем. Нытики никому не нравятся.

Билли обиженно надувается, но Гис треплет его по волосам, и лицо мальчика освещает улыбка.

– Иди-ка узнай, есть ли у мамы еще сок, а я пока поговорю с тетей Эв.

– Не нравится мне эта «тетя», – говорит Эв, строго глядя на Гиса.

– Привилегия крестной, – говорит он, улыбаясь. – Ну, рассказывай, что заставило тебя приехать из самого Саммертауна ранним утром.

* * *

– Я в том смысле, что в «Окуне» тебе придется есть рыбу, так? – весело говорит Кэролайн Асанти. – Что логично.

Они пришли рано, так как знают, как много народу в этом заведении по выходным. В такую жару столики в тени нарасхват. Заняв призовую позицию, они не спешат. За соседним столиком сидит пара средних лет с дочерью и молодым человеком. Он явно ее новый парень: очень улыбчив и излишне усерден. Еще дальше стайка ребятишек пытается забраться на огромную старую иву. Из шатра доносится джаз, и люди сидят прямо на траве, потому что сегодня достаточно сухо для английского лета. Утро почти идеальное.

– Я подумываю о мидиях, – осторожно говорит отец Асанти, – или о кумберлендском колбасном колечке.

Мать смеется, тянется за бокалом «Пино гриджио».

– Если честно, Кваме, ты говоришь как дипломат, даже когда заказываешь сосиски с пюре.

Он улыбается ей; это старая шутка. Отец проработал торговым атташе Ганы более двадцати лет.

– Пойду и сделаю заказ, – говорит Асанти и начинает вставать, но мать останавливает его:

– Куда ты спешишь? Давай поболтаем.

На языке родителей – «ты никогда ничего нам не рассказываешь». Он подавляет вздох.

– Как дела на работе? – Это отец. Они спрашивают об этом из уважения, хотя на самом деле так и не смирились с тем, что их единственный сын пошел в полицию. Это просто поставило их в тупик, даже когда его приняли на работу после ускоренных курсов подготовки офицеров полиции. Но они, как всегда, были слишком хорошо воспитаны, слишком «дипломаты», чтобы говорить об этом. Детям нужно разрешать делать свой выбор, даже если ты предпочел бы медицину, или юриспруденцию, или – если все остальное не пришлось по душе – Сити.

– Все нормально, – говорит Асанти. – Лучше, чем в Брикстоне.

– В каком плане? – Это мать «проявляет интерес».

– Работа более разнообразная. И город. Здесь люди интереснее.

– Да? – говорит Кэролайн тем восторженно-многозначительным тоном, который присущ всем матерям, когда они имеют в виду девушку сына. Но ведь он, напоминает себе Асанти, не просто единственный сын, а единственный ребенок.

– Не радуйся, мам. Я редко выхожу из дома. Люди, которых я упомянул, – это те, кого я арестовываю.

* * *

– Черт побери, – говорит Гис, откидываясь на спинку.

– Знаю, – говорит Эв, допивая свой кофе. – Хотя бы на этот раз в этом проклятом деле нам не надо полагаться на слово. У нас есть соглашение о неразглашении.

– Да, – говорит он, хмурясь и снова подтягивая к себе лист бумаги, – только в нем ничего особенного нет, ведь так? Оно просто запрещает им говорить о ней. И не объясняет почему. Там абсолютно ничего нет ни о груминге, ни о ребенке – вообще ничего.

– Верно, но мы знаем, что Фишер спала с Янгом. Я видела фото. И, поверь мне, трудно не догадаться, чем они там занимаются.

– Это доказывает только то, что у них был секс. Но не то, что Фишер вынудила его. Не пойми меня неправильно, – поспешно добавляет он, – я на твоей стороне. Я просто предвкушаю, что скажет прокуратура. Никто не знает всей истории, кроме них.

Эв указывает на логотип вверху документа:

– Ниам Кеннеди наверняка знает, а? Ведь это она составляла его?

Гис пожимает плечами:

– Возможно, хотя, вероятно, не во всех деталях. Однако готов поставить любые деньги, что если она и знает, то спрячется за конфиденциальностью клиентской информации.

Эв хмурится:

– Ну, я считаю, что она знает чертовски больше, чем говорит. Я вспомнила после того, как пообщалась с Зои, – в последний раз она называла Фишер Мариной. Такое обращение используется скорее между подругами, чем между адвокатом и клиентом.

Гис в задумчивости смотрит на дом. Джанет стоит у кухонного окна. Она поднимает голову и машет им.

– Думаю, ты права, – говорит он после паузы. – Не знаю, насколько это важно, но, думаю, Калеб Морган может оказаться последним в длинной череде наивных сопляков, с кем Фишер поступила точно так же.

– Только на этот раз все по-другому, – говорит Эв. – На этот раз сопляк дал ей отпор.

* * *

– Энтони, нам несложно подвезти тебя, – говорит мать, открывая дверцу машины. – Нам почти по пути…

Но он загодя подготовился к этому – знал, что они предложат, и знал, что ему понадобится надежный предлог.

– Все в порядке, мам, честное слово. Сегодня замечательный день, и я с удовольствием пройдусь через Порт-Мидоу. Мне полезно подышать свежим воздухом.

Он знает, что ей будет трудно возразить на это – и что она все равно попробует.

– У тебя обувь неподходящая, дорогой.

Он улыбается:

– Ладно, пора признаваться. Я хочу кое-что проверить. В связи с делом.

Она надувает губы:

– Все рабочие дела надо делать в рабочее время.

– В том-то и дело, мам. Это не совсем официально.

* * *

Эв смотрит на часы и тянется за сумкой.

– Думаю, это все, босс. Янг зайдет сегодня днем, чтобы подать заявление, так что я позвоню тебе после этого.

– Хорошая работа. На твоем месте я бы позаботился о том, чтобы и Сомер поприсутствовала.

– Мы уже договорились, – с улыбкой говорит она. – И я сообщила адвокату Фишер, что мы хотим завтра еще раз побеседовать с ней. – Она встает. – Мне пора.

Он морщится:

– К отцу?

– Да, – отвечает она со вздохом. Пусть вздох и едва заметный, но Эв все равно чувствует себя предательницей. – К отцу.

* * *

Что до Куинна, то он проводит воскресенье в Боарс-Хилл. Мейзи многозначительно изогнула бровь, когда он предложил это («С моими родителями? Ты не заболел?»), но он лишь рассмеялся и спросил: разве плохо поплавать в такую погоду? И это искреннее желание действительно было одной из двух причин. Другая же причина касается более дальних перспектив.

Ее родители проявили исключительную деликатность и старались не мешать, так что бо́льшую часть утра они проводят у бассейна вдвоем: Куинн – на шезлонге рядом с ведерком со льдом, забитым банками пива, а Мейзи в нескольких футах от него – в сине-белом полосатом надувном гамаке, который мерно покачивался на воде (совершенно очевидно, что надувные фламинго выглядят слишком пошло для Боарс-Хилл). На Мейзи розовая шляпа с широченными полями и огромные солнцезащитные очки в стиле Джеки О[72]; выглядит она очень похоже на одну из участниц дела Профьюмо[73]. Город внизу, в долине, мерцает, будто мираж.

– Классная шляпа.

Она отрывается от книги:

– Эта? Да она древняя. Я ношу ее со школы.

Ее мокрые волосы взъерошены, и без макияжа она выглядит восхитительно свежей.

– Бьюсь об заклад, твоя школа из тех, где носят соломенные шляпы. – Она высовывает язычок, и Куинн смеется. – Ведь так, да?

Мейзи вытаскивает льдинку из своего стакана и бросает в него, но промахивается, и лед падает в воду.

Он усмехается:

– Она у тебя сохранилась? Я в том смысле, что ты выглядела бы очень соблазнительно в школьной форме…

Она сверлит его взглядом поверх очков:

– Честное слово, все вы одинаковые. Дуреете от спортивных трусиков.

– Черт побери, у тебя и такие есть?

Мейзи громко вздыхает и с наигранным возмущением опускает взгляд в книгу.

– Что это? – спрашивает он, указывая на книгу. – Хорошая?

– Пока нормально, – отвечает она, не поднимая головы. – Хотя ты сам знаешь, как бывает с преступлениями, – все дело в развязке.

Куинн смеется:

– Кому ты рассказываешь.

– В этой все явно неплохо. Я имею в виду развязку. Во всяком случае, так сказала мама.

– О чем она?

На этот раз Мейзи поднимает голову.

– О пропавшей девочке. У нее ужасные родители, и тебя подводят к мысли, что виноват один из них, но ясно, что все не так просто. А ребенок умеет ловко манипулировать людьми. – Она улыбается. – Немного напоминает меня. В том же возрасте я часто рассказывала дикие небылицы, но папа каждый раз проглатывал их.

– А мама?

Она смеется:

– Мама была гораздо более проницательной. А папа просто не мог поверить, что милые маленькие девочки восьми лет способны выдумать такое.

Куинн берет новую банку пива. Мейзи наверняка придется везти их домой. Уже дважды за две недели – это входит в привычку.

– Не только девочки, – говорит он. – Ребенок в том деле о сексуальном нападении, над которым я работаю, – он такого же возраста и врет с три короба.

Мейзи сдвигает очки пониже:

– Кажется, ты говорил, что у него что-то вроде аутизма?

Куинн с шипением открывает банку.

– Ага, он явно не в себе. Умный… только, понимаешь ли, немного странный. И нет, пока ты не спросила, я этого не говорил.

Ее лицо остается серьезным.

– Насчет чего он врет?

– Помнишь, мне звонили, пока мы ехали сюда? Похоже, его мать не впервые замешана в таком деле. Только в прошлый раз она грозилась заявить на девушку парня и обвинить ее в груминге. Все было сфабриковано, чтобы заставить их молчать.

Мейзи хмурится:

– Тогда получается, что врет мать, а не он.

Куинн пожимает плечами:

– Пусть так. Я знаю только то, что он выучил все назубок.

Мейзи опускает книгу на колени:

– Что-то тут не вяжется. Если он действительно аутист, для него это было бы очень-очень сложно. Такие дети не умеют лгать даже во благо и тем более повторять большую и запутанную ложь. А иначе почему, как ты думаешь, у них трудности в общении с людьми? Есть такая штука, как слишком много правды.