Призрачный поцелуй

– Жива? – обеспокоенно спросил куратор. – Мы со всеми разобрались – этот был последний. Призраки на том свете, бедолагу с могилы уже возвращают в тело, ты молодец. Выпишу тебе премию. Вика, ну ты чего? Не плачь, все ж закончилось.

Сережа оттащил ее в сторону, решив, что она то ли надышалась едким розжигом, то ли слишком испугалась. Он гладил ее по спине, пытаясь успокоить, но девушка не реагировала на его слова, продолжая рыдать.

В груди зияла дыра, будто Денис забрал ее душу вместе с собой, оставив только пустую оболочку.

Вика стояла на крыше заброшенной больницы, с трудом переводя дыхание. Мертвяк попался не из простых – пришлось побегать, чтобы его догнать. А этот паршивец напоследок запустил в нее этажеркой, сбив с ног.

– Чертовы призраки, – проворчала она, потирая плечо.

Усевшись на край крыши и свесив ноги, вытащила из рюкзака термос и бутерброд. Над спящим городом занимался рассвет: розовое марево заливало небо, раскрашивая серые стены многоэтажек. Вика зачарованно наблюдала, как солнце поднимается все выше, а цвета становятся все насыщеннее. Яркие краски стирали усталость, наполняя сердце теплом.

Экзорцистам некогда любоваться рассветами, но три недели назад, после ритуала, Вика пообещала себе, что насладится каждым, что отвела ей судьба. В память о Денисе.

Этот был особенно красивым – солнечный свет разливался по небу огненной рекой, и от этого зрелища захватывало дух.

Девушка ощутила присутствие за секунду до того, как услышала родной уже голос:

– Соскучилась?

Сердце рванулось куда-то вверх, и все слова застряли в горле. Вика повернулась и увидела Дениса, сидевшего справа на карнизе крыши. Лучи утреннего солнца проходили сквозь него, как положено, но при этом он сидел, а не проходил сквозь бетон. Это было неправильно и совершенно ненормально, как и то, что он вообще вернулся, но ей было плевать.

– Как… как? – шепотом спросила, не в силах оторвать взгляд от его улыбки.

Почему она только сейчас заметила, какие милые ямочки у него на щеках?

– Ты знаешь, что я отвечу, – пошутил Денис, осторожно касаясь ее запястья.

Вика не дернулась и не убрала руку. Она смотрела на него так, будто никогда не видела ничего прекраснее. Денис гладил ее ладонь подушечками пальцев, и по ее коже бежали мурашки.

Он знал, что пришло время признаться, и ужасно этого боялся. Чувствовал, что, когда скажет, исчезнет насовсем, ведь у него больше не будет причины возвращаться. А так хотелось еще хотя бы секунду посидеть так: гладить ее руку, любуясь тем, как лучи утреннего солнца танцуют в волосах, и смотреть в глаза цвета крапивы.

– Я влюбился в тебя с первого взгляда, еще до смерти…

– Нет! Не говори, – всхлипнула Вика. – Пожалуйста, не надо.

Она видела, что Денис начинает бледнеть. Нежно-голубое сияние вокруг его кожи становилось все ярче, а его прикосновения еле ощущались. Он исчезал, уходил, теперь навсегда, потому что наконец завершил то, что хотел.

– Но я должен тебе сказать, – Денис грустно улыбался. – Я столько раз смотрел на тебя и не решался подойти и позвать на свидание… Прости. Прости, что не могу предложить ничего, кроме своего признания.

Он изо всех сил сжал ее руки своими растворяющимися в воздухе пальцами и прижался своим лбом к ее.

– Я бы согласилась, – прошептала Вика. – Я бы пошла с тобой на свидание. Даже сейчас. Даже так.

Неважно, что она может видеть сквозь его полупрозрачное тело крыши соседних многоэтажек. Неважно, что его прикосновения ощущаются такими легкими, будто ветерок касается кожи. Все неважно, когда он рядом.

Денис подался вперед, прижимаясь своими губами к ее.

Поцелуй был холодным от его губ и солеными от слез Вики. Воздушным, как малиновые облака над их головой, робким, как первый луч солнца, и бесконечно медленным.

Девушка цеплялась пальцами за ускользающие плечи Дениса, мечтая задержать его хоть на мгновение. На всю жизнь. Сердце разрывалось от мысли, что она больше его не увидит. Что снова потеряет, в этот раз окончательно.

– Не уходи, – отчаянно шептала Вика в поцелуй, проводя руками по его волосам. – Не уходи, – как заклинание повторяла она, обвивая руками его шею. – Не уходи.

Денис прижимал ее к себе, чувствуя, что становится все более плотным. Знакомое жжение под кожей усиливалось, и он вдруг ощутил, как между ним и девушкой натягивается незримая нить, которая снова и снова возвращала его с того света. Но раньше его удерживало желание завершить то, что не успел, а сейчас Вика.

Он чуть отстранился, заглядывая в заплаканные глаза девушки, и хитро усмехнулся.

– А кто говорил, что я бесплотная тень и обзывал мертвяком? – припомнил он.

– Не такая уж и бесплотная, – слабо улыбнулась она, до боли сжимая его руки. – И прости за мертвяка. Ты не злой.

– Но я все равно призрак. – Его усмешка стала еще шире.

– А я экзорцист. Сойдет, – выдохнула Вика в его губы. – Ты только не уходи.

– Не уйду, – пообещал Денис. – Ты – моя причина остаться.

Яна Волкова

Мизери Холл

1. Пять ассоциаций со словом «призрак».

Таинство, туман, безмолвие, покой, белый.

2. Есть ли жизнь после смерти?

Об этом нам станет известно только тогда, когда придет время.

3. О чем эта история?

О том, что мрачные истории не так просты, как кажутся.

18ХХ,Юго-Восточная Англия,г. ХХХ

Когда Эдвард привез ее в ХХХ, Оливия подумала, что во всем мире нет места прекраснее. Осень только приходила в эти края, окрашивая листья и кустарники во все оттенки золотого, оранжевого и красного. До тех пор пока не вышла замуж за художника, она не обращала на подобные детали никакого внимания. Цвета и их оттенки были лишь обыденностью, которую Оливия принимала как нечто должное. Теперь же, изредка наблюдая за работой супруга, она никак не могла прекратить выискивать новые полутона в окружающем их мире. По ее скромному мнению, ХХХ более чем соответствовал им по цветовой гамме. Небольшой уютный город с домами из красного кирпича и белоснежными окнами. Кругом аккуратно подстриженые газоны и сады, сейчас не радующие буйством красок. Сидя в повозке, она все рассматривала их, с удивлением понимая, что лошади не замедляли свой ход ни перед одним из домов, что выстроились ровной линией вдоль дороги.

Повернув голову, Оливия изумленно посмотрела на Эдварда. Поездка сюда была полностью его инициативой. Она должна была быть благодарной и полностью ему доверять. Но…

С тех самых пор, как ею овладела чахотка, их супружеская жизнь стремительно шла на самое дно, подобно бумажному кораблику, пущенному по буйному потоку водостока неуверенной детской рукой. Безусловно, как настоящий джентльмен и достойный супруг, Эдвард не сумел оставить ее в беде. Многие друзья и родственники, включая мать самой Оливии, призывали его отдать ее в специализированное медицинское учреждение. В институте, занимающемся изучением подобных недугов, она была бы ценнейшим экспонатом. Только вот он все равно сделал так, как сам считал нужным, и эту его черту Оливия любила больше всего на свете.

Эдвард – мужчина строгих и непоколебимых убеждений. Даже если бы все кругом начинали кричать о том, что совсем скоро небо упадет на землю, он не стал бы верить чужим злым языкам до тех пор, пока не убедился бы в достоверности сказанных слов. Наделенный художественным талантом, он стал причиной гордости Оливии с первых же секунд, как только ее сердце воспылало светлейшим чувством по отношению к нему.

Даже когда врачи сказали о том, что Оливия больна, Эдвард поверил им далеко не сразу. Он все отрицал, даже саму вероятность того, что его дорогая супруга могла стать жертвой столь губительного недуга. Пожалуй, на его месте любой другой давно бы уже отправил жену в пансионат. Оставил бы ее в одиночестве, думая в первую очередь о собственной жизни. Но Эдвард был здесь. Крепко сжимал в ладонях поводья, направляя двух гнедых лошадей все дальше от ХХХ.

И чем дольше они ехали, тем тоскливее и тревожнее ей становилось. Конечно, она знала прекрасно о рекомендациях врачей. О необходимости и важности изоляции. Но ведь знать и принимать – совершенно разные вещи! А она не могла принять тот факт, что обречена на одинокое существование вдали от людей.

Раньше – кажется, словно бы в другой жизни! – Оливия Бетелл была жемчужиной светской жизни Лондона. Веселая, элегантная девушка, способная поддержать любой разговор. Ах, насколько же хорошенькой она была! Поклонники вились вокруг нее, боролись за внимание, заставляли чувствовать себя героиней любовного романа. На одном из подобных вечеров Эдвард и обратил на нее внимание. Талантливый художник, душа компании, он пользовался невероятной популярностью у женщин – но выбрал ее.

И теперь должен был вести уже Оливию Шекли прочь от привычного мира.

Улицы ХХХ, его красный кирпич и белые ставни остались позади. Кинув на них прощальный взгляд, Оливия вновь обернулась на мужа.

– Эдвард?

Утомленный, с плотно поджатыми губами, он даже не сразу понял, что она окликнула его. Вздрогнув, словно под одежду к нему забрался прохладный осенний ветер, он повернул голову. Взгляд его серых, цвета грозовых туч, глаз показался ей пустым и лишенным любой искры сознания. Крепко зажмурившись и покачав головой, Эдвард посмотрел на нее куда более осмысленно. Губы его тронула кривая улыбка.

– Что такое, душа моя?

Нежное обращение заставило бледные щеки слабо порозоветь. Слишком ласковое, слишком интимное для чужих ушей; благо, что здесь они сейчас одни. Несмотря на три года брака, миссис Шекли до сих пор не привыкла к подобным прозвищам. Она даже забыла, для чего окликнула его, но сумела взять себя в руки. Прокашлявшись, Оливия слегка поерзала на своем месте.

– Разве мы не арендовали дом в этом милом городе?

– Нет, дорогая. Дом, который мы арендовали, находится немного в стороне.

Кивнув, она постаралась скрыть свое разочарование. ХХХ очаровал ее даже во время этой мимолетной поездки, и ей так хотелось бы жить в подобном доме! В родном Лондоне дома узкие и высокие, с трудом ютящиеся на пропахших туманом и табачным дымом улицах. Удивительно, но ведь семья Шекли жила не в самом дурном районе столицы! Приданое, которое Оливия получила от родителей, а также средства, выручаемые Эдвардом за его картины, могли обеспечить им достойную жизнь.

До тех пор, пока в ней не появилась болезнь.

На неровной лесной дороге повозку начало сильно трясти. Она подскакивала на камнях, опасно накренялась, и с губ Эдварда все чаще стали срываться ругательства. Стараясь не упасть, Оливия вцепилась в корпус повозки обеими ладонями, изредка крепко жмурясь для того, чтобы сдержать рвущийся из горла кашель. Это оказалось не так уж и просто. С трудом вынув из сумки платок, миссис Шекли прикрыла им рот, содрогаясь в новых приступах удушающего кашля. Она делала это столь надрывно, что казалось, словно бы вот-вот могла выплюнуть в платок собственное сердце.

Злясь только сильнее, Эдвард щелкал поводьями, будто это могло заставить лошадей шагать быстрее.

Убрав платок ото рта, Оливия увидела кровь.

– Добро пожаловать в Мизери Холл, мистер Шекли!

Сидя в повозке, Оливия с изумлением смотрела на огромный готический особняк, перед которым остановилась их повозка. Спрыгнув на землю, Эдвард пожимал руку пропахшего по́том мужчины в потрепанном шерстяном пальто. Тот держал в зубах сигарету, подушечки его пальцев давно пожелтели. Когда он улыбнулся Эдварду, свободной рукой снимая с головы помятый котелок, она увидела, что в ряду желтых и кривых зубов были пустоты.

Оливия поморщилась. Отвратительно.

– А, мистер Гибсон! Очень рад. Мистер Торндайк на месте?

– Никак нет, мистер Шекли, сэр. Господин изволил отбыть еще утром. Он велел передать вам хозяйский ключ.

На этих словах мистер Гибсон, прекратив трясти руку ее мужа, вынул из внутреннего кармана своего пальто тяжелую связку ключей на крупном медном кольце. Подкинул их ловко, потряс перед лицом Эдварда, словно пустышку перед несмышленым ребенком, а после вложил в его протянутую ладонь.

– Спасибо, мистер Гибсон. Познакомьтесь, – на этих словах Эдвард, словно вспомнив о ее существовании, протянул локоть в сторону повозки, помогая выбраться из нее, – моя дражайшая супруга, Оливия Шекли.

Помятый котелок вновь покинул голову старика, открывая покрытую редкими седыми волосками макушку. Он улыбнулся шире, еще раз демонстрируя кривые и больные зубы.

– Безмерно рад, миссис Шекли! Давненько Мизери Холл не видел таких хорошеньких мэм, как вы.

Стараясь скрыть свою неприязнь, Оливия заставила себя улыбнуться. Держась за локоть Эдварда, вновь прикрыла губы платком. Конечно, она прекрасно помнила предписания врачей. Избегать лишних контактов, всеми силами не допуская распространения болезни. По ее мнению, мистер Гибсон, что стоял перед ними прямо сейчас, был куда сильнее болен, чем она сама. Но, конечно же, воспитание добропорядочной леди не позволило ей сказать об этом.

Понимая, что тишина затянулась, Эдвард вновь обратился к сторожу:

– Мистер Гибсон, будьте любезны, отнесите багаж миссис Шекли в ее покои. Свои вещи я позже отнесу сам.

Оставив старика разбираться с многочисленными сумками и чемоданами, прикрепленными к повозке, Эдвард потянул жену за собой, уводя прочь. Она была только рада оставить компанию этого неприятного человека и потому вновь вернулась к рассматриванию фасада дома, который – пусть и на короткий промежуток времени – принадлежал им.

– Невероятно. Неужели тебе удалось арендовать целый особняк?

Крайне довольный произведенным эффектом, мистер Шекли с ухмылкой пожал плечами. Он старался создать впечатление того, словно бы в этом не было ничего необычного, но при этом желал подчеркнуть, насколько же непросто это было на самом деле.

– Пустяки. Доктор ведь сказал, что тебе нужен свежий воздух. А где воздух может быть более свежим, чем на утесе над самым Северным морем? К тому же вдали от Лондона. Разве не этого ты хотела?

Она этого не хотела. Это была рекомендация лечащего врача, не больше. Будь ее воля, Оливия ни за что не оставила бы их дом и светскую жизнь. Бледность кожи и худоба, которые обрела вместе с недугом, а также огромные оленьи глаза, делали ее невероятно хорошенькой в глазах столичных модниц. В таком виде она могла бы составить достойную партию Эдварду. Оливия ведь знала прекрасно о том, что бывшие поклонницы и сейчас продолжали крутиться вокруг ее мужа, силясь привлечь к себе его внимание. Им словно было невдомек, что свое сердце он уже отдал ей, и возвращать его Оливия была не намерена.

Они были для него лишь натурщицами, не больше. Оливия могла уступить только его чувству прекрасного. Какой бы была она женой, если бы сдерживала творческие порывы Эдварда? Еще в первую пару недель знакомства ей стало ясно, что ничто не должно вставать между художником и его музой. Однажды глупая ревность уже едва не привела к тому, что они могли разругаться столь яростно, что никогда больше не заговорили бы.

И тогда жизнь ее была бы просто ужасной.

Внимание Оливии привлекла надпись над входной дверью, выложенная позеленевшими, явно медными буквами:

«МИЗЕРИ ХОЛЛ».

– Мизери Холл, – прочитала Оливия вслух. – Какое ужасное название.

– Ты так считаешь? Я нахожу его крайне романтичным. Принимая во внимание историю особняка, оно и правда подходит ему как нельзя лучше.

– А что за история?

Эдвард слегка скривился; кажется, ему не слишком хотелось рассказывать ей об этом. Отпустив ее руку, он принялся перебирать ключи на медном кольце, пытаясь подобрать нужный. Некоторое время он молчал, но, чувствуя на себе ее полный любопытства взгляд, все же начал свой рассказ.

– Двадцать лет назад этим особняком владела леди Катрина Торндайк. Женщина невиданной красоты, как о ней говорили в этих местах. Рано овдовевшая, она вела разгульный образ жизни, устраивала пышные празднества, а еще имела множество любовников. И до того она стала ненасытна до мужчин, что принялась уводить их из семей. Одного ее взгляда и томной улыбки было достаточно, чтобы они, позабыв о собственных женах, скрывались за этими самыми дверьми. Только вот обратно из Мизери Холл никто не возвращался. Ходили слухи, словно бы леди Торндайк пожирает своих любовников, желая продлить молодость. Жителей близлежащих городов, безусловно, подобный ход вещей не устраивал, – на этих словах Эдвард сделал зловещую паузу, поднимая на уровень глаз один из приглянувшихся ему ключей, следом за этим погружая его в замочную скважину, – а затем леди Торндайк неожиданно пропала. Все, кто знал ее, утверждали, что представить не могут, куда она могла исчезнуть, а нечастые гости особняка рассказывали о стенаниях, которые словно доносились из самых стен. Полиция несколько раз осматривала Мизери Холл от крыши до подвала, но так ничего и не нашла. Теперь им владеет мистер Грегори Торндайк, племянник леди Торндайк. Он и сдал нам его в аренду.

Ключ повернулся в замке с таким грохотом, что сердце Оливии едва не рухнуло в пятки. Охнув, она накрыла ладонью грудь, заставляя супруга расхохотаться. Подкинув связку в ладони, Эдвард убрал ключи в карман пальто, после подталкивая Оливию в лопатки.

– Не бойся, душа моя, это лишь местные байки. Думаю, леди Торндайк просто сбежала с очередным молодым любовником.

Сбежала с молодым любовником? Бросила такой прекрасный особняк? Оливии слабо в это верилось, но спорить с Эдвардом ей не хотелось. К тому же разве произошедшее целых двадцать лет назад в этих стенах горе могло отразиться на них каким-либо образом?

Нет. У них хватало и собственного горя.

Склонившись в изящном поклоне, Эдвард широким жестом предложил ей переступить порог первой.

– Миссис Шекли.

Рассмеявшись негромко и подобрав юбки своего платья, Оливия присела перед ним в не менее шутливом реверансе.

– Мистер Шекли.

Особняк встретил их тревожной тишиной, переходящей в пронзительный звон. Стук ее каблуков отталкивался от стен и едва ли не оглушал. Оглядываясь по сторонам, Оливия тревожно заламывала пальцы. Она чувствовала, что каждый шаг давался ей с невыносимым трудом.

Темный, мрачный, но невероятно притягательный – так можно было охарактеризовать Мизери Холл. Он соответствовал в полной мере всем понятиям готической красоты. Лепнина, огромная витиеватая лестница, ведущая на второй этаж, и великое множество картин. Казалось, словно стены были украшены ими вплоть от пола до потолка. Восторженно ахнув, Оливия обернулась на Эдварда, явно довольного ее реакцией.

– Милый, это просто прекрасно! Неужели наших сбережений хватило для того, чтобы арендовать подобный особняк на целый месяц?

После этих ее слов тот несколько стушевался. Его серые глаза забегали от одного элемента декора к другому, стараясь зацепиться за все что угодно, лишь бы не приходилось смотреть в глаза Оливии. Но, когда она подошла ближе, обеспокоенно изогнув брови, ему не осталось ничего другого, кроме как посмотреть в ее глаза. Тяжело вздохнув, не скрывая своего недовольства, вызванного ее любопытством, Эдвард принялся тереть ладонью затылок.

– Нет, душа моя. Практически все наши сбережения ушли на врачей и твое лечение, ты же знаешь. За аренду я отдал весь аванс, что дала мне леди Росси за свой портрет. Но не тревожься! Раз в неделю мистер Гибсон будет привозить для нас продукты, и мы ни в чем не будем нуждаться.

Но Оливия думала вовсе не о продуктах. Все ее мысли тревожно метались вокруг образа Летиции Росси, певицы, не столь давно прибывшей в Лондон из Милана. Ее смуглая кожа, пухлые губы и густые черные волосы тут же очаровали Эдварда. На фоне красавицы, пахнущей апельсинами и дорогим парфюмом, скованные строгими платьями англичанки казались ему лишь серыми тенями.

Даже собственная супруга.

И удивительно ли, что мисс Росси, привыкшая ко всеобщему восхищению, не устояла и заказала у Эдварда свой портрет? Ради него ему даже пришлось вести в ХХХ свои художественные принадлежности, холсты и мольберт, а перед самым отъездом пару дней он вечерами пропадал в ее доме, делая наброски для будущей картины. Оливии приходилось самой упаковывать вещи, пока супруг все извинялся и говорил, что это лишь необходимость.

Летиция хорошо платит, говорил он, ее деньги нам нужны. Оливии стало стыдно, что на одно жалкое мгновение она допустила мысль о том, что дело могло быть вовсе не в картине. Как же ей не стыдно! Эдвард делал все это лишь для того, чтобы помочь ей, прикладывал все силы, чтобы спасти от смертельного недуга! Он – ее супруг перед Господом и людьми, ей не нужно в нем сомневаться.

– О, милый, – трагично шепнула Оливия, борясь с желанием взять его за руки, – ты потратил все деньги, что получил от мисс Росси?

– Лишь половину, – поспешил утешить Эдвард. Сделав шаг ближе, он накрыл ладонями ее плечи, заглядывая с улыбкой в глаза. – Душа моя, не тревожься. Как только портрет будет готов, мисс Росси заплатит оставшуюся часть суммы. Кто знает, быть может, ей настолько понравится мой портрет, что она порекомендует меня своим друзьями? Только представь! Эдвард Шекли, художник, покоривший Милан! Быть может, однажды мы даже сумеем посетить Италию? Однако для этого тебе необходимо поправиться, а это значит, что никакой печали нет места в твоем сердце!

Оливия улыбнулась ему дрожащими от сдерживаемых слез губами. Она увидела, как жалобно изогнулись его брови, а следом за этим муж притянул ее ближе, заключая в объятия и поглаживая ладонями по лопаткам.

Обнимая его в ответ, Оливия подняла взгляд – и замерла испуганно. Прямо на них с огромного портрета, украшавшего лестничный пролет, жгучим взглядом злых зеленых глаз смотрела, по всей видимости, леди Катрина Торндайк. Ракурс был подобран таким образом, что создавалось впечатление, словно бы хозяйка Мизери Холл смотрела на своих гостей свысока. И, в какой бы части комнаты ты ни был, этот взгляд преследовал, будто она смотрела прямо на тебя. Оливии стало так жутко в то самое мгновение, что она лишь крепче обняла Эдварда, позабыв обо всех рекомендациях врачей. Они в один голос кричали, что стоило избегать контакта, ведь заболеть чахоткой можно было даже через обычное прикосновение. Но сейчас супруг был единственным, кто мог спасти ее от любой опасности – и от той, что несла в себе пугающая картина бывшей хозяйки особняка, и от той, которую Оливия уже долгие полгода носила в самой себе.

Крепкая ладонь Эдварда накрыла ее затылок. Его длинные пальцы запутались в каштановых волосах, и она прикрыла глаза, наслаждаясь этой нежной лаской. Своей грудью Оливия чувствовала уверенное биение его сердца, и, видит Бог, в то самое мгновение ей хотелось слиться с ним в единое целое и никогда не отпускать из собственных рук.

– Не тревожься, душа моя, – шепнул он негромко. – Мы справимся с любой бедой, которую только встретим на своем пути. Я ни за что не дам тебя в обиду.

Она нашла в себе силы лишь на то, чтобы кивнуть. Непослушными пальцами комкая ткань шерстяного пальто на его лопатках, Оливия прижималась только крепче. Держа глаза закрытыми, она не думала больше о страшном портрете, который хотелось закрыть плотной черной тканью и никогда не вспоминать о нем. Все, что было ей нужно, сейчас находилось в ее руках.

– Ты не представляешь, как мы будем здесь счастливы.

И она поверила ему.

Это был первый раз, когда Эдвард столь жестоко обманул ее.

Они не были счастливы. И, признаться, они даже не были вместе.

Первые несколько дней она чувствовала себя принцессой, живущей в прекрасном замке. Муж отдал ей хозяйскую спальню с огромной двухместной постелью под тяжелым балдахином. Перина была столь мягкой, что Оливия едва ли не утопала в ней, а вид из окна открывался на Вдовий пик – утес, своими острыми скалами уходящий в Северное море. В ветреные дни ей нравилось сидеть в кресле-качалке у окна, наблюдая за тем, как гнется над утесом старый дуб.

Ночью же, когда ей становилось плохо, Оливия могла в любой момент призвать Эдварда, позвонив в серебряный колокольчик. Тот был куплен перед самой поездкой именно для этих целей. Стоило его трели разбить мрачную тишину особняка, как супруг покидал свою мастерскую, расположенную на первом этаже, и спешил к ней. Безусловно, Оливия старалась не злоупотреблять вверенной в ее руки властью, но каждый раз невероятно серьезных поводов для того, чтобы призвать Эдварда к себе, становилось все больше.