Хранители Мультиверсума. Книга пятая: Те, кто жив

Куратор, не обращая на Ольгу внимания, полез в кабину грузовика, за рулём которого сидел Андрей.

Ольга сделала шаг вперёд и, упрямо сложив руки на груди, встала в воротах.

– Что вы делаете? – закричал Куратор из окна кабины, перекрикивая шум двигателя. – Уйдите с дороги, я приказываю!

– Пусть директор решает, какие у вас полномочия, а я вас не выпущу! Может, вы вообще шпион. Или диверсант. Может, это вы всё устроили?

– Уйдите!

– Не уйду!

Куратор жестом приказал Андрею ехать. Грузовик медленно, давая Ольге возможность отойти, покатился вперед. Она, упрямо наклонив голову, стояла в свете фар, пока в неё не уперся передний бампер. Машина встала. В кабине произошла короткая перепалка, за шумом молотящего прямо перед лицом мотора девушка услышала только эмоциональный выкрик: «Вот я ещё баб беременных не давил!».

– Что здесь происходит? – Ольга выдохнула с облечением – муж вернулся.

– Они пытались угнать машину!

– Эта дура…

– Как ты назвал мою жену?

– Иван Анатольевич! – громко сказал, спускаясь из кабины, Куратор. – Разъясните, пожалуйста, вашей супруге, что мои полномочия позволяют использовать имущество института – государственное имущество! – по своему усмотрению.

– В случаях крайней необходимости! – подчеркнул Иван.

– Уж поверьте, она самая крайняя, – Куратор обвёл вокруг себя широким жестом, как бы охватывая всю ненормальность происходящего.

– Пусти их, Оль, – устало сказал Громов, – пусть проваливают… Трусы.

Последнее слово он сказал тихо, но Куратор, кажется, расслышал. Он дёрнулся было, но потом внимательно посмотрел на Ивана, пожал плечами и полез в кабину. Ольга отошла в сторону, к мужу, и они вместе смотрели вслед задним фонарям направившегося в сторону выездного поста грузовика.

– Пойдём за машиной, – вздохнул Иван, – Никак у меня не получается самому вести. Чёртова деревяшка…

– Ничего, – девушка взяла хромающего больше обычного мужа под руку. – Я слышала, скоро всем инвалидам дадут специальные машины с ручным управлением. Будешь снова кататься.

– Я пока на мотоцикле! На нём я и с одной ногой управляюсь, – действительно, в институтском гараже был потасканный, трофейный ещё, «Цундап» с коляской, и Иван его часто брал, если надо было быстро смотаться на периметр.

К машине шли, подсвечивая себе фонарями. Иван хромал всё сильнее, видимо, от чрезмерной нагрузки натёр себе культю протезом. Ольга не спрашивала – знала, что отшутится, но в глубине души будет расстроен, что она заметила. Он до сих пор не смирился с потерей ноги, и особенно с тем, что иногда приходилось просить о помощи. И он, конечно, замечал взгляды, которые бросают на них всякие… Двадцать лет разницы! Целая Ольгина жизнь! «В дочки годится» – шипят за спиной. Иван силён и здоров молодым на зависть, ясностью ума утрёт нос кому угодно, но в глубине души очень боится физической немощи. Высматривает тайком перед зеркалом седые волосы…

– Вы на машине? – обрадовался Лебедев, когда они вернулись в институт. – Отлично, это очень кстати.

В вестибюле стало поменьше народу, но появились новые лица. Многих Ольга знала – это сотрудники, которые живут поблизости от института, молодые семьи из общежития, многие с детьми.

– Из общежитий, видите, сами на свет пришли, – подтвердил её впечатление директор. – Там темно, выбирались группами, кто со свечкой, кто с фонариком. Насосы встали, воды нет, плиты не работают, дети голодные… В столовой организовано горячее питание, почти все сейчас там. Вас я попрошу на машине проехать по улицам городка, покричать, чтобы шли к институту. Только аккуратно, я вас умоляю, не провоцируйте панику. Люди и так напуганы. Вот вам громкоговоритель.

Лебедев протянул Ивану электрический «матюгальник» на батарейках.

– Хорошо, сделаем, – ответил коротко Иван.

– А где наш Куратор? – запоздало поинтересовался директор.

– Удрал, – жёстко ответил Громов. – Реквизировал «шестьдесят третий» из гаража и рванул со своим этим Андреем на выезд. Вам разве с поста не доложили?

– Ну, баба с возу… – тихо сказал Лебедев. – Странные они какие-то, между нами говоря. Но с самого верха прислали, не нам решать. А вот с постом связи нет, даже по ТА-57. То ли обрыв на линии, то ли… Прокатитесь до него заодно, ну и…

Лебедев замялся.

– Проверить дорогу? – догадался Иван.

– Да, хотя бы до Александровки. Посмотрите, что там творится, есть ли электричество, связь… Только не задерживайтесь, сразу назад, и на обратном пути подбирайте, если кто к дороге выйдет.

– Задача ясна, – Иван кивнул и захромал к машине, Ольга пошла за ним.

– Холодает, или мне кажется? – поёжилась она, выйдя на улицу.

– Да, вроде как попрохладнело, – согласился муж. – Ничего, сейчас отопитель в машине включим.

– Как вот так можно? – спросила девушка, осторожно выруливая в ворота кованой ограды Института. – Бросить порученную тебе работу, людей, уехать… Ладно, будь ты слесарь какой-нибудь, но тебе же партия государственное дело поручила! Нет, не понимаю…

Иван помолчал, украдкой разминая ногу над протезом, потом ответил:

– Я тоже не очень понимаю этих, нынешних. Культ личности, конечно, правильно ругают, много допустили перегибов, но тогда как было – если тебе большое дело поручили, то полномочия у тебя огромные, можешь требовать с людей жёстко, но и ответственность на тебе полная. Не справился, завалил – извини, ответишь по всей строгости.

– А сейчас?

– А сейчас на каждый чих бегут наверх докладывать, бумажками задницы прикрывают… И дело не идет, и спросить, если что, не с кого – все друг на друга кивают. А главное – приезжает вот такой молодой и борзый, и непременно оказывается чей-то родственник. Уж прости моё старческое брюзжание, но те, кто повоевать успел, мне как-то понятнее. Война – она многое по местам в головах расставила.

– Уж сразу «старческое», – засмеялась Ольга. – Не изображай дедушку, ты ещё даже не папа!

Тёмная улица была пуста. Дважды они останавливались, и Иван кричал в мегафон: «Внимание, граждане! Ситуация под контролем! Не паникуйте, берите предметы первой необходимости, документы и продукты, собирайтесь к институту!»

Никто им не отвечал, никто не выходил.

– Ну, что они? – нервничала Ольга.

– Не переживай, – успокаивал муж. – Темнота, ничего не понятно, люди растерялись. Сейчас нас услышат, соберутся, на обратном пути подберём женщин и детей, остальным дорогу покажем…

– Кстати, о дороге… – Ольга выжала педаль тормоза и грузовик, скрипнув колодками, остановился. – А где мы едем?

– Заблудилась? – засмеялся муж. – Мы же выехали по Ленина направо, а значит сейчас… Хм, да, что-то не то.

Он растерянно замолчал.

– Мы проехали школу, – сказала Ольга, – потом первый гастроном, дальше должен быть слева Дом Быта… А это что?

– Это Дом Культуры.

– И как мы у него оказались, он же в другую сторону? И почему он справа?

– Не понимаю, мы же никуда не сворачивали… – Иван открыл дверь кабины. Снаружи потянуло холодом. Он огляделся, осветив фонарём ближайшие дома.

– Ну да, получается, что мы снова едем к Институту, а не от него. Только с другой стороны. Чертовщина какая-то. В лесу бы я сказал, что леший водит, а тут кто? Городовой?

– Городовой – это такой полицейский при царизме, – улыбнулась Ольга. – А ты, оказывается, у меня суеверный!

– В окопах атеистов не было, – мрачно ответил Иван. – Поехали вперёд, до Института пока, а там посмотрим.

Подъехав к институту, Ольга сосредоточилась на том, чтобы не задеть кузовом ворота, и чуть не врезалась в стоящий на подъездной дорожке грузовик.

– Надо же! – удивился Иван. – Вернулись!

В вестибюле, который, благодаря пульту охраны и ГО с системой оповещения, стал импровизированным штабом, осталось всего несколько человек. Сотрудники куда-то разошлись, директор и учёные сидели за принесённым из какого-то кабинета столом. На нём был чайник, стаканы в подстаканниках, бутерброды с колбасой и настольная лампа. Благодаря ей стало даже уютно – остальное помещение утонуло в тени, верхний свет ради экономии выключили, только тускло тлели аварийные лампочки на стенах.

– Нет, никак! – злобно говорил Куратор. – Уж поверьте, мы попробовали все дороги и направления, пытаясь покинуть город!

– Уж в этом вашем стремлении я нисколько не сомневаюсь, – с ехидцей сказал Лебедев.

– Я не обязан перед вами отчитываться! – вспыхнул Куратор.

– А вот и Громовы вернулись, – обрадовался директор. – Ну, что скажете? А то товарищ тут такие странные вещи излагает…

– Если речь о том, что выехать из города не получается, то в этом он прав… – признал Иван, тяжело опускаясь на стул и руками пытаясь удобнее расположить протез. – Какая-то ерунда творится, Палыч.

– Да что у вас ещё такое?

– Чертовщина, какая-то, сказать стыдно. Ехали на север по Ленина, никуда не сворачивали, приехали с юга. Не понимаю…

– Мы пробовали и на юг, и на восток, и на юго-запад, – сказал раздражённо Куратор. – Весь центр исколесили. Не верите – сами попробуйте!

– Какой диаметр локали? – внезапно спросил Матвеев.

– Чего? – удивился Куратор. – Какой диаметр?

– Как далеко вам удалось отъехать от Института?

Куратор с Андреем переглянулись и пожали плечами:

– Трудно понять. Нет никакой границы, темно, и город мы не очень хорошо знаем…

– Мы проехали школу, но не доехали до Дома Быта, – сказала Ольга.

– Километров шесть, угу, угу… В первом приближении сойдёт… – Матвеев достал из одного кармана логарифмическую линейку, из другого – блокнот, и невозмутимо погрузился в какие-то расчёты. Все мрачно уставились на него.

– Ну, что там, Игорь? – нетерпеливо сказал наконец Лебедев.

– А чего вы ждёте? – поднял голову учёный. – Это вам не квадратное уравнение решить. Идите, вон, людей спасайте…

– Да от чего спасать-то?

– От холода, конечно!

Ближайший наружный термометр оказался на окне помещения охраны. Красный спиртовой столбик показывал плюс двенадцать.

– Ну, прохладно, конечно, для лета, но ничего, в принципе, страшного, – неуверенно сказал Андрей.

– Я на Севере служил, так там летом такое за счастье, жара просто считалась! – бодро ответил ему Сережа или Вася, подтянувшийся со своим небратом-близнецом из столовой. От них вкусно пахло борщом, и Ольга внезапно поняла, что умирает от голода.

– Вань, я пойду в столовую, поем, – сказала она мужу.

– Да, Рыжик, сходи, конечно, – рассеянно ответил он. – Слушай, а у тебя зимние вещи где хранятся?

– В шкафу в прихожей, а что?

– Ничего, ничего. Иди в столовую, тебе надо хорошо питаться.

Только войдя в душное тепло столовой, Ольга поняла, что до сих пор сильно мёрзла. В большом помещении было людно, как никогда – сначала ей показалось, что тут собрались все, кто добрался в темноте до Института, но потом она заметила, что преобладают женщины и дети. Мужчин было мало, они торопливо ели и уходили. Вдоль дальней стены устроили, отгородив положенными на бок столами и застелив неизвестно откуда взявшимися матрасами, импровизированные ясли для самых маленьких. Оттуда доносились крики и возня, вокруг сидели несколько матерей, пытающихся уследить за этим хаосом. Было шумно, сильно пахло кухней, работающие от баллонов газовые плиты нагрели воздух до настоящей жары.

На раздаче, посмотрев на её выпирающий живот, налили сразу полторы порции наваристого борща: «Кушайте-кушайте! Вам надо! Вот, творожку ещё возьмите со сметанкой. Там самый кальций, для косточек полезно! Берите-берите, не смотрите, что последний, кому ещё, как не вам? Жалко, хлебушка нету, приели весь хлебушек…». Дородная пожилая повариха почти насильно всучила ей плошку творога и стакан сметаны. Впрочем, Ольга действительно чувствовала себя голодной и не сильно сопротивлялась.

Присев с краю за длинный стол, она начала с аппетитом есть. Борщ оказался очень вкусным, девушка вбухала туда чуть ни полстакана сметаны и смолотила большую порцию, почти не заметив. Творог уже ела спокойнее, замешав с остатком сметаны и посыпав сахаром.

– Ольга Пална! – рядом с ней присел завстоловой, небритый усталый мужчина предпенсионного возраста, фамилии которого девушка не вспомнила. – Говорят, из города не выехать?

– Кто говорит? – строго спросила Ольга.

– Ну… – он неопределенно развел руками.

– Вот панику не надо разводить!

– Да я что… Я, собственно, о продуктах… Кончается же всё. Не ждали мы такого наплыва, не запаслись. Хлеба нет, картошка кончается, молочные продукты… Да и холодильники выключили, электричества не хватает. Когда подвоз-то теперь ждать? Кормим, опять же, бесплатно, под запись, директор распорядился. Всё понимаю – люди прибежали в чём были, без денег, не сидеть же им голодом. Но я лицо материально ответственное…

– Не волнуйтесь, – веско сказала Ольга. – Во всём разберутся, всё будет хорошо. Лебедев обязательно всё решит.

– Вашими бы устами, Ольга Пална, вашими бы устами… – вздохнул завстоловой и ушёл, горестно качая лысеющей головой.

Ольга впервые задумалась о сложившейся ситуации в таком ракурсе – действительно, а что, если не удастся быстро наладить сообщение с «материком»? Есть ли в городе – точнее, в его доступной части, – продукты, чтобы прокормить… Сколько людей? Она оглянулась вокруг, но не смогла сходу сосчитать даже тех, кто в столовой. Люди хаотично перемещались, дети бегали и шумели, кто-то ел, кто-то входил, кто-то выходил… Кроме того, в Институте довольно много персонала – электриков, сантехников, грузчиков, водителей, уборщиц, в конце концов, – которые сейчас на рабочих местах. Ах, да, группа энергетиков… Сколько их там? Человек пятнадцать на смене. То есть, счёт людей идет на сотни. Хорошо ещё, что выходной и лето – иначе могло бы быть намного больше. Скажем, полная школа испуганных детей – а не одна небольшая экскурсия.

Вернувшись из столовой, Ольга обнаружила в вестибюле бурное совещание.

– Ещё на градус упала! – потрясал термометром завхоз Института Вазген Георгиевич, невысокий пузатый армянин с удивительно волосатыми руками. – И до каких пределов это будет продолжаться, я вас, Матвеев, спрашиваю?

Он так горячился, размахивая своими мохнатыми, как у орангутанга, конечностями перед носом невозмутимого учёного, как будто тот был лично виноват во внезапном похолодании.

– До нуля градусов, – сказал Матвеев спокойно.

– Ничего, себе! До нуля! А у нас уголь для котельной, между прочим, не завезён…

– По Кельвину, – уточнил он. Видя непонимание со стороны Вазгена, пояснил, – это минус двести семьдесят три градуса по Цельсию. Вам понадобится термометр побольше, товарищ Голоян.

– Минус… Сколько? Вы издеваетесь, Матвеев?

Учёный пожал плечами и вернулся к расчетам. Все молча смотрели на него.

– Игорь, ты сейчас пошутил, я надеюсь? – осторожно спросил Лебедев.

– Ни в коей мере, Палыч, – ответил тот. – Но вы можете надеяться, что я ошибся.

– График экспоненциальный, Игорь Иванович! – закричал с порога незнакомый Ольге лаборант. – Как вы и предсказывали!

В его руках была лента-миллиметровка с какого-то самописца, и глаза горели научным восторгом.

– Если проэкстраполировать изменение температуры и учесть вертикальный градиент…

– Спасибо, Антон, – оборвал его Матвеев, – Не надо это озвучивать, пожалуйста. Хорошая работа, давайте расчёты сюда, я их учту. Продолжайте измерения.

Лаборант положил бумаги ему на стол и унёсся, топоча ботинками, в темноту коридора.

Воцарилось молчание. Матвеев молча скрипел карандашом по страницам блокнота, все смотрели на него. Вазген, вздохнув, достал из кармана папиросы и направился к двери на улицу.

– Там… Там снег идет! – воскликнул он, через секунду вернувшись. Все, кроме учёного, кинулись к дверям вестибюля.

В лучах подсвечивающих колонны фасада прожекторов мягко падали крупные снежинки. Долетая до земли, они сразу таяли, блестя каплями на листьях подстриженных кустов у дорожки. Ольга, забывшись, подняла глаза к небу – и сразу опустила их, когда её замутило от текучего чёрного ничто над головой. Казалось, снег идёт без всяких облаков, самообразуясь в воздухе.

– Но ведь всего плюс десять? – жалобно спросил Вазген. – Как же так…

– Вертикальный градиент, – пояснил Воронцов. – Вверху атмосфера остывает быстрее, холодный воздух перестаёт удерживать влагу.

Ольга поёжилась – она всё ещё была в летнем платье и тонкой курточке. Заметивший это Иван сказал:

– Пойдем, прогуляемся до дома, возьмём тёплые вещи.

– Возвращайтесь быстрее, – сказал им Лебедев. – Сейчас каждый человек будет на счету.

– И во что мне одеваться? – задумчиво спросила Ольга, стоя перед небольшим шкафом в крошечной прихожей. У неё никогда не было много одежды – не привилось в ней этого женского стремления к нарядам. – На минус двести у меня ничего нет…

– Одевайся на сейчас, и возьми тёплое пальто зимнее, – Иван, морщась, разматывал обмотку на культе. На ней проступили бурые пятна.

– Натёр? – с сочувствием спросила Ольга. – Давай я тебе мазью намажу…

– Не надо, Рыжик, я сам. Достань лучше мой тулуп караульный, ватные штаны, да и валенки, наверное. Минус двести-то, небось, не сразу настанет. А до тех пор много чего может случиться…

– Мы же справимся? – спросила Ольга, упаковывая зимнюю одежду в большой рюкзак мужа.

– Конечно, Рыжик, обязательно, – уверенно сказал Иван. – В институте лучшие учёные Союза, самые оснащённые лаборатории, самые опытные инженеры и отличные производственные цеха. Всё что угодно сделаем!

Обратно шли трудно – Иван не отдавал Ольге рюкзак и с большим напряжением нёс его сам. Фонарь почти разрядился и еле светил, снег усилился. Он ещё таял на тёплой земле, но уже собирался пушистыми венчиками на верхушках кустов. Возле Института царила рабочая суета – отъезжали и подъезжали машины, люди что-то грузили, разгружали, несли и катили.

– А, Иван, – обрадовался усталый Лебедев. – Вовремя.

– Бери этих двух товарищей – он указал на Сергея и Василия, одетых в коротковатые им шинели поверх летних рубашек, – и езжайте по магазинам и торговым точкам. Отмечайте всё, что надо вывозить.

– Вывозить?

– Принято решение сосредоточить все ресурсы, пока они доступны, в здании Института. У нас множество свободных помещений сейчас. Особое внимание – продуктам и тёплой одежде, ну и ещё, что там, не знаю…

– Детские вещи, пеленки и так далее, – вмешалась Ольга. – Видели, сколько с детьми? Предметы гигиены – мыло, шампуни…

– Вот! – перебил её директор. – Слушай жену, Иван, женщины лучше знают. И вот вам радист…

Подошёл совсем юный мальчик с тяжёлым ящиком «Астры-2» за плечами. Ему шинель была, наоборот, сильно велика, здоровенные сапоги на ногах как будто шли отдельно.

– Умеешь? – кивнул ему Иван.

– Да, нас в радиоклубе учили…

– Молодец. Как зовут?

– Олег Синицын!

– Сколько лет?

– Шестна… Ну, скоро будет шестнадцать.

– Обмундирование у тебя не очень… Но потом что-нибудь подберём. Иди к машине.

Пацанёнок захлопал сапожищами к выходу.

– С материком связи так и не было? – спросил Иван директора, но ответил ему внезапно Матвеев.

– Вы что, так и не поняли? – раздражённо бросил он, не поднимая глаз от расчётов. – Нет больше никакого «материка».

Историограф. «Щенки войны»

Вечером мы собрались на природе – популярный вид досуга в этом не испорченном интернетом обществе. Ольга, я, Борух и Андираос Курценор по кличке «Коллекционер», которого все, кроме меня, звали запросто «Андрюхой». Я его не звал никак. Что не помешало ему прийти и занять моё место возле Ольги. Мы, конечно, расстались без обид и всё такое, но базовые мужские инстинкты никто не отменял – на каком-то уровне (чуть ниже пояса) я воспринимал его как соперника. Поэтому мне всё время хотелось ему нахамить, но я сдерживал этот порыв как неконструктивный. Если это будет продолжаться и дальше, много мы такой компанией не наработаем.

– Мы отличная команда! – мысли она, что ли, читает? – Идеальный состав для экспедиции, сбалансированный, с проводником и оператором.

– Двумя операторами! – вроде бы невинно уточнил Андрей, и я опять еле сдержался.

Хотелось сказать «полуторами» – но я не был уверен в существовании такого слова. Ну и прозвучало бы уже совсем по-детски. А я всё же почти школьный учитель. Это, знаете ли, взрослит человека.

– Ты уверена, – я специально обращался лично к Ольге, как будто никакого Андрея тут не было. – Уверена, что тебе нужен именно я? Возьми, вон, Дмитрия – у него и опыта больше, и боец он серьёзный…

– Я знаю, что боец ты никакой, – ну спасибо, бывшая дорогая, могла бы и помягче как-то сформулировать, – но мы и не воевать собираемся. Мне нужен не только и не столько оператор, сколько, не знаю даже как сказать… Человек, способный сделать выводы из того, что мы там увидим.

– Кто-то умный? – не удержался и съязвил я, но Андрей даже не моргнул своими белёсыми ресницами на невозмутимой блондинистой роже.

– Наша задача пока – осторожно посмотреть. Наблюдать, делать выводы. Никаких боестолкновений, никаких диверсий. Если нас заметят – тут же уходим. И вот тут нам даёт преимущество проводник!

Андрей церемонно раскланялся.

«Клоун какой-то, – раздражённо подумал я. – И что она в нём нашла?».

Хотя я, разумеется, знал, что. Он проводник. Говорят, чуть ли не лучший в Мультиверсуме. А главное – он готов быть её личным проводником. А я не готов быть её личным оператором. Такая вот фигня.

– Они знают, что мы работаем с реперами, и не ожидают, что мы сможем уйти через кросс-локусы.

– Так что, ты с нами?

– А куда ж я, блин, денусь… – ответил я так, как от меня ожидали. Попробовал бы я отказаться! Если Ольга что-то хочет, она это получает.

Но я согласился не ради её больших и красивых… Ну, например, глаз. Просто эту чёртову войнушку надо заканчивать. Детей жалко.

– Ну, коммунары, готовы вопросы? – в отличие от нормальных лекторов, я не заканчивал лекцию ответами на вопросы, а начинал.

Так я давал детям время на осмысление того, что я рассказал в прошлый раз. Повод лишний раз подумать во время дежурств или трудовой практики. Это вряд ли сработало бы в моём бывшем срезе – там слишком много медийных раздражителей и отвлекающего информационного шума, да и мотивация к познанию целенаправленно блокируется специальными педагогическими приёмами. Впрочем, там бы я и не смог преподавать. Я не переоцениваю свои педагогические способности.

В Коммуне же моя лекторская деятельность шла по разряду «общественной нагрузки» – самое обычное здесь явление. Почти все кроме основной занятости делали ещё что-то общеполезное – от разведения цветов на газонах и постройки детских площадок до спортивных секций и технических кружков. Ну и лекции, да – те, кому было что рассказать детям, и кто умел это делать более-менее складно, выступали этакими «учителями-общественниками». На этом фоне я стал публичным лектором по расплывчатой теме «материнский срез – как там чего вообще», постоянно сползая на более абстрактные аспекты из области истории, социологии, антропологии и философии. А всё благодаря детским вопросам, дисциплинировано записанным в тетрадочках карандашиками. Вопросам иногда наивным, но от этого не менее глубоким.

– Вы вчера говорили, что люди всегда воевали, и это для них нормально. А почему люди не могут не воевать?

– Доброе утро, Настя, – поприветствовал я белобрысое чудо, неизменно сидящее прямо перед лекторской кафедрой. – Это довольно сложный вопрос. Я хотел рассказать сегодня немного о другом, но, если всем интересно, можем обсудить и его.

– Интересно, интересно, расскажите про войну! – раздались голоса в аудитории.

Не знаю, как здесь обстоит дело у штатных учителей – давно собирался выяснить, да как-то недосуг, – но у меня как у «общественника» никакого «учебного плана» нет. То есть, могу рассказывать именно то, что детям интересно в данный момент. А поскольку сейчас у всех в голове война – то неизбежно будем возвращаться к ней снова и снова. Чем дальше я на это смотрю, тем отчетливее вижу, как быстро она меняет стерильный «заповедник хороших детей», которым до недавнего времени была – или, по крайней мере, казалась, – Коммуна. И, чёрт меня побери, как же мне это не нравится! Здешнее небольшое общество не выработало иммунитета к идеологическим вызовам внешней агрессии, и война его необратимо изменит. Нет, определённо, её надо как можно быстрее заканчивать!

– Что такое война? – начал я ab ovo – Давайте запишем определение: «Война является коалиционной внутривидовой агрессией, которая связана с организованными конфликтами между двумя группами одного и того же вида».

Дети послушно заскрипели карандашами в тетрадках.

– Ключевые слова «коалиционная» – то есть, в условиях объединения групп для общей цели, и «внутривидовая» – то есть, в пределах одного биологического вида. И то, и другое по отдельности встречается в природе довольно часто – и совместные действия (например – стайная охота), и внутривидовая агрессия (конкуренция из-за самок, к примеру). Но сочетание этих двух явлений характерно только для двух групп животных. И одна из них – приматы, к которым относимся и мы.