Хранители Мультиверсума. Книга пятая: Те, кто жив

– Типун тебе на язык! – сердито прошептала в ответ Ольга. – А ну, иди сюда! Я тебе покажу «последний раз»!

Историограф. «Ничьи земли»

Борух подёргал на мне разгрузку, потряс рюкзак, придирчиво осмотрел всего – от кепки до шнуровки берцев.

– Всё взял? Ничего в шкафчике не осталось? А ну, попрыгай!

Я послушно подпрыгнул. Антабка автомата звякнула о торчащий из разгрузки магазин, и Борух передвинул на мне ремни. Мне стало смешно – как будто ребёнка в школу собирает.

– Всё тебе смехуёчки! Тебе, балбесу, чего сам не положишь, того ты и не вспомнишь…

Это он нервничает так, я знаю.

– Серьёзно? Вот так просто? – Ольга осматривала окрестности в хитрый прицел своей супервинтовки. – Неужели даже наблюдателя не поставили? Не люблю, когда всё так гладко начинается… Плохая примета.

– А ну и хорошо, ну и ладушки! – обрадовался комгруппы. – Какое там время гашения?

Я поработал с планшетом и определился:

– Три минуты всего, вообще халява.

– Вот поэтому и не держат, – пояснил он, – поди удержи такой короткий. Так, мы тут обустраиваемся, а вы валите, куда собирались.

Мы дождались гашения, поздоровались с коллегой-оператором и бодро потрусили к лесу.

– Ну, давай направление, писатель! – сказал Борух, когда мы остановились на полянке.

Выходной репер транзита ощущался вполне отчетливо, а значит, был относительно недалеко. Определить расстояние точно я не мог, но вряд ли больше нескольких километров. Дальше я бы его не учуял. Мы не крались по кустам, как ниндзя, не ползли, собирая в штаны шишки и в карманы листву, – просто шли по достаточно редкому, светлому, вполне приятному лесу. Похоже, нежелательных встреч мы не опасаемся.

– Тут же никого нет? – спросил я.

– Не должно быть, – подтвердила Ольга. Если на входной точке не было, то на выходной им и вовсе делать нечего.

– Тогда зачем мы штурмовую группу тащили?

– Во-первых, на всякий случай, – ответил мне Борух. – Мало ли, что мы на пальцах прикинули, а вдруг бы нарвались? Ну, а во-вторых, – пусть ещё в одном срезе укрепятся, почему нет? Сейчас они силы накопят, сделают бросок к выходному реперу, и всё – срез наш. Он нахер никому не сдался, но командование любит победные реляции.

– А теперь, когда мы, наконец, уже идём, – спросил я то, что давно собирался, – я могу узнать – куда?

– Мы же вместе прокладывали маршрут? – почти убедительно удивилась Ольга. Ей никогда не надоедают эти игры.

– Ты поняла, о чём я, давай не будем. Не конечная точка, а конечная цель.

– Хочу проверить одно место. Лет пятьдесят назад там было интересно…

Вот сказать не могу, как меня это вымораживает. Умом-то я знаю, что она годится мне в бабушки, но визуальный ряд, так сказать, этот факт заслоняет. Поэтому в бытовом общении воспринимаю её как более-менее ровесницу, а потом хренакс – и вот такое. Когда она рассказывает о первых днях Коммуны, это не так цепляет – нет ощущения личной истории. В общем, моя бывшая ловко ввела меня в состояние рефлексии, и я не стал выяснять подробности. Она отлично умеет мной манипулировать. И не только мной – но это слабое утешение.

– Что это за срез? – поинтересовался Андрей. – Что тут есть? Кто живет?

– А черт его знает… – равнодушно ответила Ольга. – Может, и никто. Разведчики пометили зелёным. Эфир пустой, а значит, технологическая цивилизация, если и была, то схлопнулась, как везде.

Это тревожная, но привычная картина в известном нам Мультиверсуме – большинство его срезов находятся в той или иной стадии постапа. Насколько я знаю, никто не в курсе, почему, хотя версий, конечно, хватает. Выбирать можно любую. Как бывшему писателю пиздецом, мне, конечно, нравится версия «внешней силы» – некоего надчеловеческого агента, коварно толкающего людей к самоуничтожению. Это понравилось бы читателю, а главное – оставляет открытую концовку. Придет Герой и победит супостата, спасая себя, свою девушку, ну и заодно всё Человечество. Но в глубине души я в супостата не верю. Лишняя в этой картине «внешняя сила». Нас не надо подталкивать к самоуничтожению, сами распрекрасно справимся. Поэтому самой логичной мне кажется версия встроенной в любое человечество конечности цивилизационного цикла. Такой общественный «ген смерти», своеобразный «лимит Хейфлика»9 социумов. В конце концов, если все мы умираем как личности, то почему должны выжить как вид? Я социальный пессимист, хотя Борух и считает меня романтиком.

– Всегда бы так… – удовлетворенно сказал Борух, когда мы добрались до конечной точки – ровной круглой полянки, где среди карманной местной версии Стоунхенджа торчал из земли черный цилиндр репера. – Отличная прогулка.

– Сплюнь, – посоветовала Ольга, и он послушно выдал «тьфу-тьфу-тьфу, шоб не сглазить».

– Дальше два серых, – сверился я с маршрутом.

Борух надел шлем-сферу и взял наизготовку пулемёт.

– Держитесь за мной, на всякий случай, – сказал он. – Буду вам за щит.

Впрочем, в неприятных руинах, где мы оказались после резонанса, оказалось спокойно и безлюдно. Обломки выветренных кирпичных стен и проросшие сквозь них молодые деревья закрывали обзор, так что я не смог насладиться пейзажем. Судя по тому, что один из тонких стволов выворотил из земли потемневший человеческий череп, вряд ли окружающий вид меня бы порадовал.

– Стоим на месте, от греха, – скомандовал майор. – Мало ли какое тут эхо войны обнаружится.

– Небольшой фончик имеется, – сообщил, посмотрев на карманный цифровой радиометр, Андрей, – но некритично. Свинцовые трусы можно не надевать.

Неподалеку кто-то истошно и тоскливо глубоким низким голосом завыл, как будто оплакивая здешний невезучий мир. Все вздрогнули и напряглись.

– Надеюсь, он не настолько большой, насколько громкий, – тихо сказала Ольга. – Сколько там до гашения?

– А вот, уже, – ответил я. – Поехали!

Следующий репер оказался неожиданно благоустроенным. Ну, а как ещё скажешь про место, где вокруг чёрного цилиндра стоят кружком удобные диванчики, горят уютные торшеры, на низких полированных столиках – стаканы и бутылки с водой, а также яркие упаковки печенья? Квадратное помещение не имело окон, но всё равно почему-то казалось, что оно глубоко под землёй. На стене огромный плакат, где на десятке языков, из которых я опознал только русский, повторялась, видимо, одна и та же надпись:

Уважаемо приходимец из другой место! Отдыхать тут! Есть еда, пить жидко! Время ждания – дюжина минутов! Не пытаться на ружу, большая пожалуйста! Просить понимать нас! Хорошего в пути!

Ниже, для тех, кто не нашёл понятной надписи, была серия крупных пиктограмм – перечёркнутая дверь со стилизованной фигуркой выходящего человечка, часы – песочные и со стрелками – и двенадцать чёрточек рядом, бутылки со стаканами и вскрытая упаковка еды.

– Жри и проваливай, – прокомментировал Борух.

– На фоне прочих даже мило, – ответила ему Ольга, – интересно, как давно тут никого не было?

Я только после её слов заметил, что на диванах и столах довольно толстый слой пыли, в одном торшере лампа не горит, а в другом моргает. Кстати, двери, в которую так настойчиво просили не выходить, видно не было, зато на стене висел интерком – решётка динамика с кнопкой под ним. Андрей подошел и нажал кнопку, но ничего не произошло.

– Не работает, – констатировал он, – хотя освещение от чего-то запитано.

– От батарей, – ответил внимательно изучавший помещение Борух. – Включилось, когда мы прошли, тут сенсор. Да вот уже и гаснет…

Лампочки в торшерах на глазах теряли яркость.

– Дверь здесь – он уверенно постучал в стену прикладом, отдалось гулко и железно. – Попробуем выйти?

– Там может быть что-нибудь интересное! – оживился Андрей.

– Не зря тебя «коллекционером» прозвали, – усмехнулась Ольга. – Незачем нам выходить. У нас другая задача. Тем более что просят этого не делать.

– Следующий – транзитный, – предупредил я, – прогуляемся.

Прогулялись.

На входном репере когда-то висела куча измерительной аппаратуры, но под воздействием капающей с потолка воды она давно превратилась в кубические комки рыхлой ржавчины. Самому камню, разумеется, ничего не сделалось – в свете наших фонарей он так и отливал матовым чёрным блеском сквозь сгнившие стойки с оборудованием.

– И здесь пытались того… Алгеброй гармонию, – прокомментировал Борух.

Стены бетонного каземата затянула противная тёмная плесень, под ногами хлюпала грязь. Было душно, сыро и плохо пахло. В направлении выходного репера шёл мрачный коридор, по которому мы безо всяких приключений дошли до зеркального входному помещения. Здесь было посуше, приборные ящики заржавели меньше, в остальном – то же самое. С одним отличием – у стены стоял массивный железный стул, с которого приветливо скалился человеческий скелет в лохмотьях напрочь сгнившего мундира и совершенно целых сапогах. Скелет указывал на репер гостеприимным приглашающим жестом правой руки.

– Шуточки у кого-то… – проворчал Борух, осмотрев покойника. – Руку проволокой закрепили, а в черепе дырка от пули. Ничего себе, путевой знак…

– Давно? – спросила Ольга напряженно.

– Я тебе что, археолог? Не вчера. Проволоку приматывали поверх целой руки, до того, как она сгнила.

– Ну, может, это у местных такое чувство юмора было… – сказала она неуверенно. – Но давайте-ка осторожнее с этим переходом. У меня плохое предчувствие.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Буси» (яп.) – воин, придерживающийся буси-до, кодекса самурая, регламентирующего, какой у него должен быть чайник (нелакированный) и как он должен сдохнуть (легко и безмятежно, вежливо попрощавшись со старшим по званию).

2

АЕК-999 «Барсук» – российский единый пулемет на базе ПКМ под патрон 7,62×54 мм R.

3

2Б25 «Галл» – бесшумный носимый 82-мм миномёт. Весит всего 13 кг, кладет 15 выстрелов в минуту. Надёжно транслирует ваше недовольство другими людьми на расстояние от 100 до 1200 м.

4

Группа быстрого реагирования. Пресловутая «кавалерия», которая должна прийти на помощь на последней секунде.

5

Пистолет-пулемёт. Лучшее оружие для перестрелок в общественных туалетах.

6

Здесь: газотурбинная энергетическая установка.

7

Закрытое территориальное образование.

8

Фильтро-вентиляционная установка.

9

Лимит Хейфлика (англ. Hayflick limit) – граница количества делений соматических клеток. Для большинства человеческих клеток лимит Хейфлика составляет 52 деления. А потом все умирают. Да, вы тоже.