Реверс

Начал тасовать деньги. Подсчёт обескуражил – сто шесть «кусков»[117] с копейками. То есть, его навар – полста кусков. Слёзы! Если сминусо-вать расходы на подготовку, останется на пару-тройку раз зачётно пожрать с подругой в центровом кабаке. Овчинка не стоила выделки.

– Ты говорил – полтора ляма хапнем! – Молотков вроде как предъявил[118] ему.

Говорил, а сквозь шуршащий пакет обрез наглаживал. Разумеется, Валера помнил – второй ствол заряжен, а с мозгами у Костяна – напряжёнка.

По понятиям выходило, что предъява справедливая. Агитируя на делюгу, Жидких не сказал ведь: «Можем взять от ста кусков и выше». Конкретно обещал полтора ляма. Но виниться нельзя было, лицо потеряешь.

– И сто кусков на дороге не валяются. Работать надо не под кайфом! Ты, падла, ноги делал в маске! Запалил нас на районе!

Тут, похоже, до Пандуса дошло, что групповой разбой с двумя мертвяками тянет на пожизненное.

Глухим эхом поддакнул он Валере:

– Конкретно запалил!

Молотков опустил взъерошенную башку. На темени сквозь слипшиеся волосы ослепительно белел страшный шрам в форме буквы «V». Поднимал голову медленно – глаза налиты мутной кровью. Вылитый вампир перед тем, как прокусить жертве сонную артерию.

Не хватало ещё перегрызться на радость ментам. Жидких срочно развёл рамсы[119], признавая за собой нечаянный промах.

– И на старуху бывает проруха!

Бабки разделил поровну, уменьшив свой процент. Ему было фиолетово – полтос или тридцать пять кусков. Проблему такие деньги не решали.

Телефоны и оргтехнику, сгруженную на верстаке, искурочили кувалдой и свалили в мешок. Когда у парней остыл адреналин, они, кривя морды, согласились, что номерное барахло – палево. Славка взялся утопить мешок в Клязьме, благо отсюда до неё пять минут ходу, а гаситься он собирался на мызе у Лешего. То есть, вполне по дороге ему было.

Наглючий Молотков спросил, можно ли на время заныкать в гараже кочерыжку. Расставаться с железом они с Пандусом не собирались. У Валеры не хватило авторитета, чтобы их разубедить. Хотя, ежу понятно – найдут мусора стволы, проведут экспертизу и намертво привяжут к нападению! Превращать отстойник в арсенал Жидких не позволил. Через дядю Серёжу, покойного отцовского брата, мостик от гаража легко перекидывался к нему.

Отказав Костяну, задумался: «У него ведь не заржавеет с обрезом по городу блондиться».

– Прикопай в кустах на берегу. Волна уляжется, заберёшь, – посоветовал.

Молотков, как шёлковый, кивнул: «лады», а в глазах его читалось: «нашёл лоха». Посулил надёжно залечь на грунт. Но и тут, по ходу, фазана заряжал[120]. На какой, бляха, грунт он упадёт, когда карман ему прожигают башли[121], по его меркам – несусветные? Наверняка уже скалькулировал пробитой черепушкой, сколько доз герыча закупит у барыги.

Пятнадцать лет назад в сходной по накалу ситуации Валера не менжевался[122]. Достал нож и искромсал в лоскуты двух урок с Текстиля, объявивших войну их бригаде. Ценою пары жизней, таких же никчёмных, как и Костянова, сберёг себя и правильных пацанов. Миллион раз всплывал в памяти тот яростный миг и миллион раз Жидких повторял себе, что был прав.

Следуя проверенной логике, сейчас надлежало убрать неуправляемого торчка. Если этого не сделать, Молотков очень скоро угодит в мусарню, где его расколют до просака.

Потом на суде адвокат задвинет про эксцесс исполнителя, скажет, что подзащитный Жидких ни сном, ни духом не знал о намерениях других подсудимых. И благодаря высокой квалификации и крутому гонорару «доктора»[123] огребёт Валера не пожизненное, а пятнашку. Разница для него будет так же непринципиальна, как в случае с полюсом и тридцатью пятью тысячами. По любому – не выйти из зоны своими ногами. Значит, попадать туда нельзя.

Но кручёного Костяна голой рукой не вальнёшь. Он на стрёме, спину не кажет, обреза из рук не выпускает. И со Славкой не проговорили они варианта, чтоб гуртом накинуться по условному знаку. Вдвоём бы наркошу уделали легко, тем более, Славян при стволе.

Однако и тут не просто. У Пандуса в мозгу одна извилина – пацанская. А чисто по понятиям Молотков не накосячил настолько, чтоб его грохнуть. Идти на дело при железе благословил Валера. Да, он говорил: «Не шмаляйте там». Ну и чё? Расклад вышел другой, мокрый. Ну, завалили терпил, на то они и терпилы. Судьба у них такая – горемычная.

Нет, не поддержит Славка затею избавиться от подельника.

Меняя номера на машине, Жидких лихорадочно кубатурил. Правильный ход никак не нащупывался.

Гнать на своей тачке в Ярославль, как и планировал? Но менты, возможно, дали уже ориентировку на автомобиль. Сто пудов кто-нибудь из жильцов видел в окошко, как двое отморозков, не обратить внимания на которых было невозможно (один – в маске, другой – с тяжеленным мешком), чесали вдоль пятиэтажки, а потом прыгнули в ожидавшую их иномарку неброского цвета «зелёный металлик»…

Или сказать Пандусу: «Повесь снаружи замок», да загаситься в гараже дня на три? Хавчика немного есть, в багажнике – две резервные полторашки воды. Курева – початая пачка и полная, ноль-семь водки. В бардачке – книжка обожаемых с детства Стругацких. На улице теплынь. Перекантоваться можно.

Но нельзя завтра не дать ответа по долгу. В таком разе не счётчик включится, а вилы нарисуются тройные.

Из носу – кровь, надо двигать в Ярик. Но как? Оставить здесь тачку, и на попутках? Или тихариться до темноты и рискнуть-таки своим ходом? Дороги две, на обоих – стационарные посты ГИБДД, в Соломинских Двориках и в Прудках.

Первый вариант как будто вернее. Не надо через весь Острог переться. В город вообще соваться нехрен. Ночью улицы пустые, «гиббоны» по-любому тормознут. Но в Двориках постоянный пост, а в Прудках мусора не всегда пасутся.

«Стопэ! А пересменка? Они ж не роботы-полицейские! Меняются ночью в три или в четыре часа. Причём, на сдачу дежурства в город шпиляют. Забыл, что ли, как раньше с пацанами проскакивали через Дворики с трассы? Но то в молодости было, в другом измерении».

– Я пошёл? – Пандус закинул на просторное плечо мешок, громыхнувший изувеченной оргтехникой.

На фейсе его – ноль эмоций. Будто к соседу по гаражу сигаретку стрельнуть заглядывал.

Костян свалил пятью минутами раньше.

– Погодь, брат. Возьми до кучи, утопишь, – Жидких протянул согнутые вдвое номера, засветившиеся на разгоне.

– Угу.

Оставшись один, Валера вдруг остро испытал забытое чувство детской обиды. Словно взрослые бросили его, и не в чужом городе даже, а в страшном лесу на съедение волкам.

22

25 мая 2004 года. Вторник.

12.15–13.00

Областной центр Андреевск.

В перерыве пришлось бежать с четвёртого этажа на улицу. Курение в здании облпрокуратуры с приходом новой метлы попало под запрет. Напольные пепельницы из сияющей нержавейки, зимой установленные на лестничных площадках, несли теперь декоративную функцию.

Изголодавшийся по никотину Кораблёв в несколько жадных затяжек убил сигарету и от «бычка» прижёг вторую. Её потягивал с расстановкой, смаковал.

Аркадьич дымил машинально, не понимая элитного вкуса дорогостоящего «Ротманса», которым его угостил зам. Мысли межрайпрокурора были объяты тревогой. Накануне отпуска он стал уязвим донельзя. Перемирие на семейном фронте зиждилось на предстоящем двухнедельном туре в Анталию. Последствия крушения планов рисовались страшные.

– Мама сразу на развод подаст, Михалыч. Она с Нового года отель выбирала, наряды покупала, весь мозг мне вынесла, – причитал Буров. – Одна с детьми побоится лететь… Первый раз за границу собрались… Если паскуда Терминатор меня из отпуска отзовёт…

Кораблёв не отвлекался от процесса табакокурения. По-приятельски он сочувствовал хорошему мужику Аркадьичу, при котором ему работалось комфортно. Но жальче было Саше себя, любимого. Он представлял, какая свистопляска случится в ближайшие недели. Полагал справедливым, если каждый будет исполнять коренные обязанности.

Крыльцо заполнили офицеры милиции, кучно покидавшие негостеприимное здание.

Впереди шествовал начальник областного УВД. Он вернул себе ту особенную значительность, что присуща большим руководителям. Фуражка-аэродром с высоко задранной тульей делала его, и без того немаленького, великаном. Исключительность подчёркивалась также особым покроем формы. На воротнике кителя поблёскивало золочёное шитьё. Красные лампасы шириною в ладонь украшали отутюженные брюки.

Генерал отвесил общий прощальный кивок прокурорским. В скупом движении головы внимательный глаз мог уловить презрительное снисхождение. В его хозяйстве аналогичный бардак у центрального входа в контору был невозможен. Сигареты в зубах, руки в карманах, кителя нараспашку, головных уборов нет и в помине, старшего по званию подобающим образом не приветствуют…

Замыкавший свиту полковник Сомов тормознул подле Аркадьича с Кораблёвым:

– Как дальше жить будем, земляки?

Вероятно, он ждал простого обнадёживающего ответа, типа: «Как и раньше – дружно». Не дождался.

Межрайпрокурор объявил свою уважительную причину:

– Николаич, я со следующего понедельника в отпуске!

И засмеялся дурашливо: «хе-хе-хе».

Кораблёв растёр окурок о край урны. Неуместное паясничанье Аркадьича покоробило его.

Десять минут, отведённые на перерыв, истекали. Сотрудники прокуратуры заторопились вернуться в актовый зал. Там, несмотря на распахнутые настежь форточки, воздух оставался тяжёлым, пропитанным отрицательными эмоциями.

Аркадьич за рукав потянул Сашу на освободившуюся правую сторону. – У окошка-то посвежее.

Кораблёв не возражал. Усаживаясь, он огляделся и понял действительную причину маневра. Пространство вокруг григорьевского прокурора Белкина опустело. Никто не решился сидеть рядом со смутьяном. Подобное соседство могло быть расценено начальством как неблагонадёжность.

Саша досадливо съёжил рот, но на прежнее место не вернулся. Подумал, что шараханья будут выглядеть совсем по-идиотски.

Второй вопрос коллегии был рутинным. С нудным докладом о состоянии надзора за исполнением жилищных прав несовершеннолетних выступил старпом по «малолеткам».

У бубнилы нашёлся один внимательный слушатель – Бочкарёв. Терпеливо дождавшись итоговой фразы, он задал выступающему ряд каверзных вопросов, на которые тот промямлил маловразумительное, заслужив оценку: «Проблематикой не владеете».

Затем облпрокурор принялся экзаменовать районное звено. Поднимал на выбор, интересовался одним и тем же показателем.

– Сколько неблагополучных семей состоит у вас на учёте?

Ответ проверял по лежавшей перед ним справке. Правильных цифр не услышал.

– Статистика должна от зубов отскакивать, даже если вас ночью разбудят! – шаманил Бочкарёв, вытягивая шею и тыча в потолок указательным пальцем.

Кораблёва в этот момент осенило. Прокурор области вовсе не глумился над людьми, вверенными ему в безраздельное пользование, он веровал в абсолютность изрекаемых им бюрократических истин.

Сидевший в одиночестве Белкин взметнул вверх руку, намереваясь то ли дать ответы на вопросы руководства, то ли свой вопросик подкинуть. Бочкарёв упорно делал вид, будто не замечает его активности.

Кораблёв сделал ещё одно открытие: «Терминатор не всесилен. Не желает публично связываться с тем, кто огрызается».

Благодаря могильной тишине, царившей в зале, скрип входной двери показался ушераздирающим. Три десятка голов, как по команде, повернулись и узрели начальника отдела криминалистики Пасечника. Он всунулся в помещение плечом вперёд.

– Извините, Виктор Арнольдович. Разрешите острожского зама забрать. У них там двойное убийство, огнестрел. Мы через пять минут выезжаем на «пэкээлке»[124], захватили бы его с собой.

Бесцеремонность криминалиста обескуражила Бочкарёва настолько, что он не сразу подобрал нужные слова для ответа.

– Убийство подождёт, – в итоге вымолвил он с вкрадчивой интонацией злодея из старого кинофильма. – Назовите лучше причину, по которой вы игнорируете заседание коллегии?

– Так вопрос не наш, – Пасечник тряхнул богатой причёской цвета воронова крыла.

– Что вы говорите? – притворно удивившись, прокурор из разложенного перед ним пасьянса бумаг, выбрал нужную. – А в плане коллегии чёрным по белому написано: «Присутствие руководителей подразделений аппарата обязательно». Займите место в зале. По поводу отсутствия на коллегии представите письменное объяснение. Я дам оценку вашему проступку.

Пасечник, в жилах которого текла закарпатская кровь, не смог обуздать эмоций. Выпучил чёрные глазищи, изумлённую гримасу состроил.

– Так, а с убийством как быть, Виктор Арнольдович?! Двойной огнестрел, сопряжённый с разбоем! По приказу Генерального мы должны немедленно выехать!

– У вас есть подчинённые, пусть едут. А в Остроге не один заместитель прокурора. Буров! – властным жестом Бочкарёв активировал Аркадьича, драматично внимавшего диалогу. – Другой ваш заместитель обеспечит надлежащее руководство следственно-оперативной группой?

– Д-да, – сипло выдавил подскочивший чёртом Аркадьич.

Ноги у него качались, пришлось обеими руками опереться на спинку кресла предшествующего ряда.

Говорильня про жилищные права «малолеток» возобновилась, но Кораблёв уже ничего не слышал. У него вдруг нестерпимо засвербело меж лопаток. Сиденье сделалось жёстким и неудобным.

Только квалифицированного убийства не хватало в разгар бессмысленной кампании против МВД! Какими силами, господа начальники, прикажете раскрывать и расследовать новое резонансное преступление? Лучшими? Так вы сообщите завтра областным СМИ, привычно запудривая мозги обывателю?!

Снова всё валилось на него! Аркадьич сваливает на забугорный курорт, отключит там мобильник, будет пузо греть на солнышке и пиво сосать! Ради отпуска своего горазд штаны ширинкою назад надеть!

Не отважился даже сказать, что Кораблёв как зам, отвечающий за следствие, не ехать – лететь должен в Острог на место происшествия.

«Там сейчас Дрюня Хоробрых нарулит! Загубит Органчик всё, что возможно! А мне потом расхлёбывать!»

Прячась за спиной сидевшего впереди коллеги, Саша начал жестикулировать Пасечнику, пытаясь выяснить главный вопрос: «с лицом преступление или глухое». Криминалист сначала вздёрнул подбородком, качнул причёской: «не понимаю». Потом всё же прочитал по губам и скроил скорбную мину: «глухо, как в танке».

23

25 мая 2004 года. Вторник.

11.00–13.00

Андрей Леонидович Хоробрых жил в осаждённой крепости. Уже четыреста девяносто пять суток длилась блокада. Ровно столько, сколько он прозябал в городишке с мрачным названием Острог.

Попав сюда помимо своей воли, он оказался нежеланным гостем в стане аборигенов – чванливых, лицемерных и агрессивных. Сразу стало ясно – им не ужиться в одной берлоге.

Первая фаза ознаменовалась открытыми столкновениями, в ходе которых стороны обменялись чувствительными ударами. Неприятель действовал на своей территории. Давя числом, он понудил чужеземца укрыться в замке, лишил маневра. Окажись на месте Андрея Леонидовича менее искусный воитель, он давно был бы уничтожен.

Частный успех непросто дался противнику. Он понёс урон и не отважился нахрапом идти на приступ цитадели. Началась муторная осада в надежде истощить силы гарнизона и заставить его капитулировать. Вражеские катапульты и баллисты методично крушили крепостные стены. Для проникновения за защитные рубежи тихой сапой велись подкопы. В ожидании своего часа громоздились передвижные туры[125], штурмовые лестницы и тараны.

Но отважный гарнизон не бездействовал. Периодически совершал дерзкие вылазки, уничтожая осадные орудия и мелкие отряды супостатов. Налаживал встречные контрподкопы, рушил неприятельские подземные галереи.

В результате изматывающей борьбы установился зыбкий баланс. Каждая из сторон дожидалась промаха соперника, чтобы нанести крепкий удар, могущий стать решающим.

Смену власти в прокуратуре области Хоробрых расценил как шанс вырваться из постылой провинции. Для этого следовало доказать преданность новому вождю.

На уездном театре военных действий главных врагов олицетворяли феодал Буров и его вассал Кораблёв. Остальные туземцы собственного веса не имели и играли роль придворной массовки.

Андрей Леонидович раскусил Бурова давно. Это был человек примитивной умственной организации. Должность он получил исключительно благодаря лапе в ГП[126], где в своё время подвизался в следственной бригаде. Хоробрых прекрасно знал, что в данном контексте «бригада» – синоним к слову «клоака». Туда загонялся балласт с регионов – бездельники и залётчики всех мастей.

Кораблёв (надо отдать ему должное) значительно превосходил своего узколобого шефа по части профессионализма. Однако его таланты и заслуги во многом были дутыми. Просто подфартило мальчишке попасть в нужную струю. У него, кстати, также имелся тягач в лице тестя, крупного чиновника областной администрации.

В том, что у Острожских сюзеренов рыла в пуху, Хоробрых не сомневался. Жили они явно не по средствам. Не заметить этого мог только слепец. У обоих – квартиры в элитных домах, крутые иномарки, отапливаемые гаражи, у Бурова – двухэтажная дача на Святом озере.

Свои наблюдения Андрей Леонидович тщательно анализировал, факты, заслуживающие внимания, брал на карандаш. Вести разведку приходилось крайне осторожно. Дрянной городок кишел соглядатаями его недругов, здесь родившихся и выросших. Но аборигенная среда не являлась однородной и, тем более, монолитной. Находились в ней, как субъекты, обиженные прокурорскими баронами, так и идейные правдоискатели. Они подкидывали фактуру. Большая часть её на поверку оказывалась досужими слухами, но иногда меж шелухи проблескивали крупинки драгметалла.

Козырями, с которых Хоробрых намеревался зайти, были уголовные дела, спущенные Буровым на тормозах. Перечень их получился внушительным.

ДТП с трупом, совершённое сынком главного инженера механического завода. Головка данного предприятия, с советских лет по инерции именовавшегося градообразующим, относилась к касте неприкасаемых.

Несчастный случай со смертельным исходом на лесокомбинате, коим володел[127] Савельев, спонсор и собутыльник местной силовой шишка-туры.

Утрата по пьянке личного оружия (на кой ляд оно ему сдалось?!) гендиректором закрытого КБ «Абажур», работавшего на космос.

Оперативкой, подтверждающей корысть межрайпрокурора, Андрей Леонидович по понятным причинам не располагал, но в том, что шкурный интерес наличествовал, он не сомневался.

Состряпанное парадное блюдо надлежало приправить пикантными специями из моральных качеств фигурантов. Ассортимент здесь присутствовал типовой – пьянство, чревоугодие, любострастие. Простому смертному такие пороки извинительны в любых пропорциях, а оку государеву – лишь в гомеопатических, и то при благосклонности начальства.

После охлаждения кушанье можно было подавать к столу. Лишь бы тот, кому предназначался деликатес, возжелал его отведать.

Затеянная Москвой большая война с ментами пришлась как нельзя кстати. На этой благодатной ниве имелся шанс отличиться.

И пусть не надеется захолустный царёк Буров, что Андрей Леонидович будет сопеть в две дырки, поджавши хвост!

На прошлой неделе, разъясняя текущий момент, межрайпрокурор, сурово насупившись, велел решения по милицейскому руководству принимать только после согласования с ним. Для придания видимости, будто декларация носит общий характер, он собрал весь коллектив.

Это был дешёвый спектакль. Тирада, сопровождавшаяся грозным шевелением мохнатых бровей, адресовалась исключительно опальному заму.

Хоробрых дискутировать не стал. О чём может быть спор, если он находится в своём праве? Надзор за территориальным органом внутренних дел закреплён за ним приказом о распределении обязанностей.

Буровско-кораблёвские шашни привели к тому, что до настоящего времени, вопреки указанию Генерального, ни одного дела в отношении ментов возбудить в Остроге не удосужились. Это был саботаж чистой воды. Даже в той тощей стопке материалов (явно предварительно отсортированной), что канцелярия принесла на проверку Андрею Леонидовичу, усматривались формальные основания для уголовного преследования лиц, укрывавших криминал.

Разумеется, не случайно Буров сегодня не взял его на расширенную коллегию. По скудоумию своему пытался утаить в мешке шило. Но Хоробрых не зря десять лет отработал в областном аппарате. Было, кому проинформировать его о настроениях нового шефа. Тот наточил саблю и рвался в бой. В Москве должны были увидеть, что не ошиблись с назначением.

Андрея Леонидовича отличал прагматизм. Расстраиваться из-за очередной местечковой каверзы он счёл нерациональным. Напротив, порадовался возможности спокойно поработать в тиши кабинета.

«Никто не шпионит, не дёргает, под руку не смотрит», – рассуждал он, извлекая из сейфа папку с индивидуальными наработками.

Чувствовал себя бодро, голова была ясной, рука – твёрдой, мысли формулировались чётко. Утром Хоробрых сделал получасовую пробежечку, затем – комплекс гимнастических упражнений. Он снимал квартиру на тихой улице рядом с парком. Когда подыскивал жильё, перебрал полтора десятка вариантов, зато теперь имел возможность постоянно держать себя в тонусе.

С квартирой Андрея Леонидовича при переводе в район кинули. Номинально прокурор области обязательства перед ним выполнил. Ходатайство в администрацию города направил и даже подкрепил его телефонным звонком. Но времена наступили другие. Теперь местная власть не выделяла федералам бесплатного жилья, она предложила финансировать его строительство. На этом тема заглохла. Заместитель межрайонного прокурора, не имеющий блата, был слишком мелкой фигурой, чтобы под него выделили деньги в Генеральной.

Не сразу Хоробрых добился компенсации поднайма. Долго бухгалтерия ерепенилась, но в итоге, как миленькая, стала выплачивать ежемесячно по три с половиной тысячи рублей. Платил Андрей Леонидович за съёмную жилплощадь больше, но тут, как говорится, с драной собаки хоть шерсти клок!

В областном центре он проживал в скромной двухкомнатной брежневке с матерью-пенсионеркой. Своей семьи Хоробрых не имел никогда и обременяться ею не желал принципиально. Будучи человеком умным, он учился на чужих ошибках, видел – у женатиков жизнь состоит из конфликтов, затрудняющих нормальное существование. Собственно, его высокие производственные показатели во многом объяснялись отсутствием отвлекающих факторов. Поразительную работоспособность Андрея Леонидовича признавали даже его ненавистники.

Пришла пора продемонстрировать потенциал новому патрону.

Хоробрых пролистал документы, освежая в памяти детали. Как и предписывалось столичной директивой, он собрал материал на каждого из четверых руководителей острожской милиции. Для полноты проверки осталось получить у них объяснения.

Кадровик, в силу должности наиболее хитровыделанный, свалил на больничный. Уважительность неявки подтвердил копией листа о временной нетрудоспособности, присланной с нарочным. Тактика страуса, прячущего в минуту опасности голову в песке, не мешала принятию процессуального решения.

Начальник МОБ Коробов дисциплинированно явился к назначенному часу. Дубоватый строевик, явно кем-то наученный, отказался давать пояснения в отношении себя на основании статьи 51 Конституции РФ, о чём сделал собственноручную запись «паркером» с золотым пером. Позиция была обоснованной, однако неразумной, ибо также не препятствовала проверке. Главное, что получена бумажка, снимающая возможные упрёки в невыяснении позиции лица, нарушившего закон.

Начальник УВД Сомов в городе отсутствовал, и это шло на пользу делу.

«Пускай старый чёрт послушает на коллегии шефа, проникнется, что на сей раз вляпался крепко», – Андрей Леонидович аккуратно переложил бумаги по Сомову из левой стопочки в правую.

Наиболее перспективным выглядел материал в отношении начальника КМ Птицына.

В мае прошлого года некий о/у[128] Савченко проводил проверку по краже бэушного холодильника из дома-дачи. Коротнул заявку он, что называется, внаглую. Видите ли, гражданин не предоставил документа о стоимости пропавшей вещи.

На «отказнике» в правом верхнем углу, там, где должность начальника органа дознания, стояла косая черта, значившая, что постановление утвердил один из замов. В небрежной подписи читалась лишь заглавная буква «В». Расшифровки не было, милицейские начальники мнили себя слишком занятыми людьми, чтобы утруждаться подобными мелочами. Хоробрых пришлось выучить их автографы наизусть. Закорючка принадлежала Птицыну В.Л. Главный сыщик подмахнул документ, не вникая в содержание. За пофигизм ему предстояло поплатиться карьерой.

Яму себе менты вырыли сами. Месяц спустя о/у Савченко принёс в прокуратуру рапорт об отмене «отказного». Поворот на сто восемьдесят градусов объяснялся банально – нашёлся воришка, и преступление стало «светлым». Андрей Леонидович в просьбе не отказал. Но, поскольку он не состоял на службе в МВД, направлением материала на дополнительную проверку не ограничился, а возбудил уголовное дело.