Кровь и струны

Казалось, за столом сидит незнакомый ей человек. Лицо Яса словно осунулось, постаревшее и изможденное. Тени услужливо залегли в каждой складке на лбу, выделили мешки под глазами и морщины в уголках губ. Сейчас Яс не казался ни уверенным, ни сильным, только совершенно потерянным. Это точно он без малейших колебаний отдал приказ о казни? Заставил толпу замолкнуть одним своим появлением?

Это он одним взглядом обращал кровь в жилах в лед?

Еще раз вздохнув, Яс провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть с него усталость, и упер взгляд в потолок. Сейчас в его глазах не было ни властности, ни твердости – только пустота. По спине Мариты пробежались мурашки. Она сидела, едва дыша, напуганная и завороженная открывшейся картиной. Яс вновь медленно поднял в воздух руку, будто пытался коснуться чего-то невидимого, и вдруг резко махнул ею в сторону, стиснув пальцы в кулак.

– Уйди! – глухо рявкнул он, уставившись в проем.

Гнев в чужом голосе опалил, как огонь. Марита вздрогнула и отшатнулась, притиснувшись обратно к стене. Ноги дернулись, готовые бежать, но тут же застыли. Поздно. Дура, и с чего сразу не ушла, с чего сидела и подглядывала, как деревенская девка? Она досадливо закусила губу. Сердце дико колотилось, отдавая пульсацией в висках, и казалось, что когда Яс выйдет и вновь посмотрит Тем Самым Взглядом, грудь разорвет на части. Но Яс не вышел, шагов не раздалось. Марита медленно распрямилась и, проклиная свое любопытство, вновь заглянула в комнату. Он все так же сидел, глядя в потолок и обхватив себя за плечи руками.

Не заметил? Но зачем тогда замахивался? И… на кого? В кабинете же больше ни души. В груди похолодело, и темнота в углах комнаты словно сгустилась и зашевелилась, как живая. Марита сглотнула и вновь вспомнила одеяло и теплую кровать. Но теперь об этом точно можно было забыть. Она тихо встала и, отряхнув подол, скользнула к лестнице. Возможно, когда вернется, Яс уже уйдет. Все лучше, чем торчать в коридоре, как ворона на снегу.

В зале тоже никого не было, только лунный свет блестел на боках брошенных кубков. В воздухе витал едва различимый запах кукурузных лепешек и дешевого вина. Горы объедков, тарелок и кубков высились над столом, словно сторожевые башни. Под ближайшим стулом валялась чья-то камиза.

Да-а-а, Верис бы пришел от такого зрелища в ужас. Марита улыбнулась, тонко и чуть злорадно, и прошла мимо погасших очагов. Угли медленно тлели в них, вспыхивая красным в трещинках. В углу что-то жевал хряк, водя носом по усеянному соломой полу. Он проводил Мариту безразличным взглядом. Та задержалась у выхода (с трудом удалось подпихнуть плечом тяжелую дверь) и вышла в ночь. В лицо тут же кинулся ветер, впился в плечи ледяными иглами, заколыхал юбку. Вновь малодушно захотелось вернуться и отсидеться в зале, но Марита решительно продолжила идти. Она добудет зачарованный ключ, чего бы это ни стоило. Жалкий холод – пустяк.

Под ногами скрипнули доски, тоскливо и протяжно, но вскоре и этот звук затерялся где-то между домов. Логово встретило Мариту тишиной – и уже ставшими непривычными просторами. После маленькой комнаты они показались необъятными. Задрав голову, Марита с наслаждением вдохнула прохладный воздух. Сегодня было ясно, и небо казалось бездонным озером, а звезды – тысячей золотых рыбок. Их чешуя мерно блестела, будто волшебная.

Тиски, до того сжимавшие грудь, вдруг разжались, и Марита поняла, что на губах сама собой появляется пьяная ухмылка. Впервые за долгое время она улыбалась по-настоящему. Не играя, не скрывая другие чувства за маской, как за щитом, не следуя привычке. Просто улыбалась, радуясь мимолетному глотку свободы, который почти что украла, как вор. Марита вдохнула еще раз, ощущая травяную горечь и земляную пыль на языке. Ее ноги нетерпеливо переступили с места на место, отдаваясь зудом в ступнях. Ничего страшного ведь не случится, если она пройдется? Совсем чуть-чуть. Все равно все спят, и никто кроме луны не сможет увидеть этой прогулки.

Марита сбежала по ступеням, дурачась и хлопая юбкой, и рассмеялась от переполняющих ее чувств. Казалось, она осталась одна во всем мире. Единственная хозяйка. Улыбнулась вновь, уже сдержаннее, и двинулась вперед, пригибаясь и держась теней. Ее голова все еще кружилась, как после пары бокалов вина, а взгляд то и дело возвращался к чернильному небу. И почему она не сделала этого раньше? Почему торчала взаперти, как трусиха, хотя свобода – вот она, только руку протяни.

Ответа не было. Ни поучений Яса, ни едких мыслей – только звенящая пустота. Прекрасная, освобождающая пустота.

Марита завернула за угол, глазея по сторонам, как ребенок. Она то и дело останавливалась: разглядеть цветной узор вокруг дверей, причудливую резьбу шестиугольной оконной рамы или погладить металлическую окантовку дождевой бочки. Вдоль стены одного из домов тянулась, как причудливые бусы, нить с нанизанными на нее ломтиками мяса и красного перца. На очередной бочке обнаружился кот. Он дремал, вальяжно развалившись на крышке, словно на мягких перинах, но, заслышав шаги, лениво приоткрыл один глаз. Марита наклонилась и осторожно прошлась по пушистой голове пальцами. Кот довольно зажмурился и заурчал.

– …а она говорит: «на меня разбойники напали», ха-ха, – вдруг раздалось пьяное совсем рядом. – А в кусте ее дружки сидят. Ну я эту шпану всю разогнал.

– Тихо ты. Моя спит уже.

Марита замерла с поднятой в воздухе рукой. Кот потянулся следом, не заметив ни побелевшего лица, но словно одеревеневшей конечности. А голоса стремительно приближались. Кто-то шел прямо сюда, громко топоча и смеясь, и их разделял всего один поворот. Проклятье! Туман из головы мгновенно вышибло вместе с блаженным спокойствием. Магия разрушилась.

В голове вновь застучало: «Дура, какая же дура, бездарная идиотка, возомнившая себя ловкой и хитрой». Марита метнулась к ближайшему проходу, но, не добежав, замерла, лихорадочно оглядываясь по сторонам. Она не знала, откуда идут разбойники. Одна ошибка – и вылетит прямо под ноги. Побелели стиснутые в кулак пальцы.

Смех раздался снова, совсем рядом.

Внутри все обмерло, и Марита вновь зашарила по сторонам взглядом – и уткнулась в маленькую, невзрачную дверь. Не украшенная ни узорами, ни резьбой, такая могла вести только в кладовку или склад. Марита в сомнении закусила шубу. Разбойники приблизились так быстро, что можно было различить звук шагов. Выбора нет. Тенрис защити!

Марита быстро взлетела по ступеням и, с силой дернув за ручку, ввалилась внутрь. Со всех сторон тут же обступила темнота, совсем непроницаемая после ясной ночи, и ноги тут же обо что-то запнулись. Марита рухнула на пол, болезненно ушибла локоть. Дверь захлопнулась прямо за спиной.

– Проклятье, – выругалась Марита шепотом и, приподнявшись, опасливо осмотрелась.

Внутри царил плотный, густой полумрак. Все шторы были задернуты, и из окна не проникало ни лучика. Марите удалось различить очертания стола со стульями, шкафа, кровати. На последней бугорком вздыбилось одеяло, под которым кто-то спал, мерно дыша.

По какому-то наитию Марита задрала голову и оцепенела. Над дверью болтался колокольчик, подскакивая на ниточке, но ни звука не издавал. По спине пробежался холодок, ледяной глыбой застыв в животе. Вот дерьмо! Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Надо убираться. Марита медленно, сдерживая порыв тотчас же сорваться с места, поднялась на ноги и крадучись двинулась обратно к выходу.

– Подожди.

Глубокий, словно обволакивающий голос застал почти у двери. Марита замерла, как застигнутый охотником зверь, и медленно обернулась. Из-под вороха одеял выбралась тонкая фигура и слепо зашарила по столу. Проклятье! Теперь точно надо бежать, пока чужак не разглядел ее лицо! Сердце загрохотало малийским барабаном. Марита подхватила юбку, стиснув ткань во взмокших пальцах, но сдвинуться с места не успела.

Чиркнуло. Жилистая рука махнула, высекая искру, и стоящая у кровати лампа загорелась. А одновременно с ней и все остальные. Стены словно вспыхнули, и свет потоком хлынул в глаза. Марита ахнула и зажмурилась, ослепленная.

– Как интересно, – сказали рядом. – А я-то думала, моей двери боятся, как огня. Или ты мотылек?

Бело-желтые круги продолжали вспыхивать под веками – пришлось потереть кулаками, чтобы они рассеялись. Марита отняла руки от лица и удивленно выдохнула. Она словно очутилась в пестрой городской лавке. Пузатые лампы из цветного стекла бросали на пол разноцветные блики, а под потолком извивались вырезанные на дереве узоры. Но все меркло рядом со столом. Он был весь заставлен глиняными горшками с бусинами, шкатулками с цепочками и мотками нитей. Позади, на стене, словно растянулось сверкающее полотно из развешанных на крючках браслетов.

Раздался шорох, и Марита резко повернулась на звук. В кровати, завернутая в одеяла, будто в кокон, сидела старушка. Маленькая, сухонькая, она походила на согнувшееся под весом собственной кроны дерево. Только пожухшие листья заменяли аккуратные волны волос, окружавшие голову белым ореолом.

– Как ты сюда попала? – спросила старушка.

Сердце, затихшее было, вновь заскакало, отдаваясь шумом крови в ушах.

Марита быстро пробежалась по комнате глазами. Добротная мебель, чистый пол, одеяло плотное и без заплат. Незнакомка явно занимала в шайке не последнее место. Какое же? Ценной пленницы? Советницы?

Личной мастерицы?

Так или иначе, опасной старушка не выглядела: глубокие морщины, крупный нос, округлый подбородок… будто добрая бабушка из сказки. Выбивались только глаза: веселые, искрящиеся, они могли бы принадлежать молодой девушке, но не пожилой урнийке.

В окно просочился ветер, заколыхав белые пряди, и двинулся дальше, затерявшись где-то в складках одеяла. Вдалеке хлопнула дверь и взвыли коты.

Марита продолжала стоять и молчать, откидывая мысль за мыслью. Убежать? Договориться? Если бы у нее был нож… Всего один удар, точный и выверенный, никто даже не услышит, если зажать старухе рот и… Она мотнула головой. Нет. Через эту черту нельзя переступать.

– Я слышала, как ты ругалась, – будто по секрету сообщила старушка. – Я проснулась до того, как ты вошла.

Но как?

И тут все сложилось. Безмолвный колокольчик, лампы, вспыхивающие одновременно, огонь в глубине выцветших глаз. Старуха, похоже, из нодоистов. Эти колдуны, связывающие вещи друг с другом, могут сотворить с любыми предметами что угодно. И не только с предметами… В груди резко похолодело, словно при очередном вдохе легкие покрылись изморосью. Попала, как же попала. Проклятье!

Пальцы невольно дернулись, словно пытаясь нащупать рукоять несуществующего ножа, чтобы суеверно вонзить прямо в морщинистую шею. Марита сглотнула, едва не поморщившись – во рту пересохло.

– Простите, я ошиблась дверью. Уже ухожу, – сказала, глупо хлопая глазами.

Старушка подалась вперед и подслеповато сощурилась, вглядываясь в ее лицо. Скрипнула кровать.

– А ты разве не та выжившая леди, которую недавно притащил Яс? Как там имя, Блинка?

Пальцы стиснулись в кулак. Нож, всего лишь нож – и проблема решена. Если напасть внезапно, даже колдунья среагировать не успеет. А может, удастся обойтись без него? Марита прикрыла глаза, усилием воли охлаждая разгоряченный разум. Внутри нее все дрожало от напряжения, как туго натянутая струна.

– Бланка. Да, это я, – призналась наконец, привычно приосаниваясь. – Дверь была открыта, а я так соскучилась по свежему воздуху… Не говорите никому, пожалуйста.

Марита тонко улыбнулась, спрятав за изящным изгибом губ зубы, готовые в любой момент превратиться в оскал. Носки ее туфель, покрытые разноцветными бликами, сами собой повернулись к двери.

– А меня зовут Амаранта. Или Амара, – старушка довольно улыбнулась, и морщинки в уголках ее глаз стали заметнее. – Давай заключим сделку, Бланка, и я никому не расскажу.

– Какую еще сделку?

Марита подозрительно сощурилась. Сделки с колдуньями в любых сказках заканчивались плохо. Но отказы – еще хуже.

Амара указала рукой в сторону стола. По хрупкому запястью скользнула нить с нанизанными на нее белыми бусинами.

– Сделай себе браслет по вкусу и отдай мне, развлеки старуху. Видишь ли, я их коллекционирую.

Вместо ответа Марита нетерпеливо постучала пальцами по сгибу локтя. Еще не хватало! Ее могли хватиться в любой момент – не время в игры играть. Но опыт вынуждал попробовать воду лапкой, прежде чем заходить.

– А иначе что? – поинтересовалась Марита, склонив голову набок.

От роли в этом взвешенном, скупом жесте было мало, но Марита перестала пытаться ее поддерживать – все равно посыпалась. Наверное, она и правда бездарность, если попалась так быстро и просто.

«Видишь, ты все и сама знаешь, хватить врать», – рассмеялся внутренний голос.

Амара лукаво улыбнулась – на мгновение даже показалось, что последняя мысль случайно слетела с языка.

– А иначе я закричу, – спокойно ответила она.

Ни страха, ни сомнений в этих словах не было. Лицо Амары осталось все таким же спокойным и слегка отстраненным. Казалось, урнийка соткана не из плоти и крови, а из снов и волшебной дымки, которая следует за ней зыбким шлейфом. И только в глубине глаз пряталась твердость стального лезвия. Закричит – и сомневаться не стоит.

Под ребрами закололо: представилось, как грудь пронзит меч, когда Мариту обнаружат тут. Она вздохнула, успокаивая все еще частящее сердце, и подошла к столу.

Бусины горами возвышались над мисками, переливаясь на свету, словно драгоценные камни. Глиняные и стеклянные, деревянные и металлические, разных форм и размеров, они посылали на стену разноцветные блики. Повинуясь порыву, Марита задрала голову выше, на сверкающее полотно браслетов. Тут краски горели еще ярче и почти резали глаза.

– Я всех прошу их сделать, – пояснила Амара, заметив ее заинтересованность. – Вон тот, третий в первом ряду, делал Расим. – Старушка подождала, пока Марита рассмотрит аккуратную гроздь. По деревянным бусинам вился узор из золотистых птичек. – А этот, первый в четвертом, Ревка.

Глаза скользнули выше. Эта безделушка оказалась корявой, словно детская поделка: нанизанные на нить шарики разного размера, расположенные вразнобой. Все в оттенках красного, кроме одной бусины, прозрачной.

Марита задумчиво запустила пальцы в миску, пошевелила ими, перебирая бусины. Что-то не давало ей покоя, ерзало в сердце червячком. Потом пришло осознание. Амара называла только тех, кого Марита уже знала. Случайно или?.. Почувствовав себя бабочкой под колпаком, девушка поежилась и спросила:

– А Тэкито?

– Отказался.

– Что, не сделал браслет?

Она внутренне усмехнулась.

– О нет, сделал. Но толку-то? – ответила Амара загадочно и замолчала.

Марита поджала губы. Подпустили совсем близко и как по носу щелкнули… Все пытаются играть с ней, как с мышкой, забавляются и веселятся, а если игрушка сломается – плевать. Можно найти новую. Челюсть заныла – слишком сильно стиснулись зубы, – пришлось с усилием разжимать.

Ладно. Хотят, чтобы она плясала – спляшет. Пока что.

Марита наклонилась и подхватила одну из пустых заготовок. Повертела в руках, рассматривая. Какие бусины бы выбрала леди Бланка? Пальцы пробежались над мисками, подхватили одну, вторую – и принялись нанизывать. Фиолетовая, с цветами, сиреневая… Нежно розовая, будто молодой бутон. И вот эта еще, белая.

Последняя бусина скользнула по нити и со стуком ударилась об уже собранную гроздь. Марита щелкнула застежкой и придирчиво рассмотрела браслет на вытянутой руке. Яркий, изящный – все как надо. Кивнув сама себе, она вернулась к Амаре.

Старушка подхватила браслет бережно, будто ребенка. Погладила, поднесла к глазам. Какое-то время она разглядывала его молча.

– Очень красиво, – наконец, задумчиво проронила Амара. – Нежный, элегантный, изящный. Прямо вижу его на балу…

– Ну, я тогда пойду?

Марита развернулась. По ногам скользнула юбка.

– …а теперь вернись и сделай по-настоящему.

– Как?

Вопрос вырвался сам собой, слетел с губ, как стрела с лука плохого охотника, не удержавшего тетиву.

Где она прокололась? В лице, в движениях? В лишнем взгляде? Чем выдала себя и свою маску?

А главное, когда успела повернуться?

Не ясно. Вот она идет к двери, а вот стоит и вглядывается в лицо урнийки с недостойной актрисы жадностью. Словно зверь, промахнувшийся в прыжке и теперь озадаченно рассматривающий добычу, когда стоило бы прыгнуть вновь или бежать.

Амара хитро улыбнулась.

– Ты не подумай – каждая бусинка к бусинке, как в песне, – сказала колдунья, подцепив браслет пальцем и подвесив в воздухе. – Но у меня глаз наметан. Эта девушка выбирала бы дольше, пытаясь сделать все идеально, – объяснила она, сделав упор на слове «эта». – А ей незачем выкручиваться и просить, ведь можно просто приказать. Впрочем, такая девушка бы вовсе до меня не дошла.

– Но дверь…

Марита запнулась и замолчала. Ей не просто не верили – над ней смеялись. Над глупым, корявым оправданием, игрой, не способной обдурить даже ребенка, чужой шкурой, сидящей не там и не так.

– Я здесь настолько давно, что скоро прирасту к кровати, цветочек, – весело заметила старушка. – Никто не оставил бы твою дверь открытой случайно. Нет, нет. Но замок, говорят, несложный.

Марита силой стиснула челюсти. Проклятая колдунья! Она ведь знала все с самого начала, и что пленница должна быть немой – тоже. Марита потерла переносицу.

– Если я не сделаю нового, ты закричишь, верно?

Амара промолчала, но глаза ее засияли, как монеты на свету. Закричит – и гадать не недо. Марита вздохнула и вновь подошла к столу. Надо просто сжульничать. Сделать очередную пустышку, более правдоподобную, но такую же бесполезную. Однако, подбирая первую бусину, девушка уже знала, что не станет. И дело было даже не в том, что она прокололась.

Марита всегда считала себя сложным замком. Массивной дверью, запертой на множество засовов, часть из которых фальшивая, а часть не имеет замочной скважины. Однако Амара не «взломала» ее, нет, она просто прошла насквозь, будто двери и вовсе не было. И это не могло не восхищать.

Когда Марита отдала свой браслет в этот раз, урнийка разглядывала его дольше, беззвучно шевеля губами. Одинаковые, серые с оранжевыми прожилками бусины казались заурядными. Но почему-то смотреть на них было неприятно. Как в зеркало.

– Ну вот, другое дело, – удовлетворенно причмокнула губами Амара и махнула рукой. – Ну, беги-беги, цветочек.

Свобода была в паре шагов. Но Марита, сделав всего один, помедлила.

– А какой браслет сделал Яс? – спросила она неожиданно для самой себя.

И тут же прикусила язык. Дура, нашла что спрашивать! Сейчас Амара еще решит, что «Бланка» влюбилась или, того хуже, ищет слабые места.

Колдунья в ответ лишь насмешливо сощурилась.

– А ты угадай, – хихикнула она, словно маленькая девочка, но в глазах так и осталось что-то хищное и лукавое.

– Не хочешь, не говори, – нахмурилась Марита и толкнула дверь.

Колокольчик опять безмолвно дернулся – будто муха в паутине.

– Приходи, когда угадаешь, цветочек, – послышалось прежде, чем дверь с шелестом закрылась.

Разбойников снаружи не было – и вообще никого. Но после случившегося гулять расхотелось совершенно, и Марита поспешила обратно, молясь, чтобы Яса в кабинете не было. Повезло – дверь вновь была закрыта, хотя девушка все равно проскочила мимо так быстро, как только могла. Но сердце успокоилось, лишь когда она защелкнула замок обратно.

В комнате было все так же тихо и темно. Бледный свет луны нарисовал на полу желтоватый прямоугольник. Марита медленно оглянулась по сторонам и внезапно обнаружила в груди не привычные печаль и пустоту, а приятное, словно согревающее спокойствие. Комната, еще недавно казавшаяся темницей, теперь выглядела какой-то уютной и даже… родной? Каждая черточка, каждое пятнышко и царапина были знакомы – хоть ищи с закрытыми глазами.

Странное чувство.

Марита вздохнула и подошла к окну. Выглянула в ночную темноту, в которой бродила еще недавно, поежилась. А ведь ей придется вновь отсюда выйти. А потом еще. И еще, пока в руках не окажется ключ. Рисковать не хотелось, но выбора не было. Оставаться в логове опасно. А Яс… Перед глазами вновь всплыл неясный образ: изможденное мужское лицо и пустые глаза, устремленные в потолок. Совсем не похоже на хладнокровное чудовище, увиденное на казни. Марита тряхнула головой. Не важно. Несмотря на увиденное, Яс с все еще был жестоким, умным и опасным. Ждать от такого милосердия…

Нет, от птички избавятся сразу, как узнают, что золотых яиц от нее не дождешься.

Значит…

Марита нахмурилась, но мысль, только что совершенно ясная, ускользнула из ее пальцев. Усталость навалилась резко и безжалостно, заставив веки отяжелеть, а конечности стать тряпичными. Марита зевнула и попыталась хотя бы раздеться, но сил хватило только на то, чтобы плюхнуться на кровать и накрыться одеялом.

Потом ночь влилась в окно чернильным потоком и накрыла с головой.

– Смотри-ка, что у меня есть, – сказал Расим, вытаскивая из-под бесконечных слоев одежды пузатую бутылку.

Они сидели в кабинете Яса и отдыхали. Лампа бросала оранжевые пятна на стопки бумаг, на плотно забитые книжные полки, и на Расима, развалившегося в кресле, вальяжно закинув сапоги на стол. Пара листов торчала из-под них, словно диковинное украшение. Яс сидел напротив, вытянув ноги в проход, и его взгляд блуждал по стенам и развешанному на них оружию – вот меч в позолоченных ножнах, вот кинжал с рукоятью в виде древесной коры. Бесполезные, на статусные вещи. Ветер лениво трепал занавески, принося снаружи то шелест листьев, то отдаленные крики ночных животных.

– Надеюсь, это не настойка на скорпионе, – хмыкнул Яс.

– Обижаешь!

Расим скорчил оскорбленную мину, но не выдержал и рассмеялся. Ну конечно, бутылку с белой лентой вокруг горлышка невозможно было не узнать. Верен Таро, «Нежную смерть», можно было найти только в Урносе.

Во время Выцветания большинство старых виноградников погибло, но часть, так сказать, приспособилась. Растения привыкли к хмари и стали впитывать ее наравне с водой. Поговаривали, если выпить такого вина слишком много, можно и умереть. Но это была бы очень дорогая смерть, которую не каждый аристократ мог бы себе позволить.

– Кого ты ограбил? Короля? – покачал головой Яс.

Расим ловко выхватил спрятанный под туникой изогнутый нож, который на юге звали уруном, и протолкнул пробку. Та с хлопком упала внутрь бутылки.

– У купца были не заказчики, а кошельки на ножках, – сообщил он и принялся разливать вино по бокалам.

Мертвенно-белая с желтоватыми прожилками жидкость заставила Яса почувствовать себя неуютно. Верен Таро одним своим видом вызывало тревогу, схожую с чувством, испытываемым при взгляде на труп. Кажется, раньше его даже пытались подкрашивать, но вино или упрямо сохраняло цвет, или напрочь теряло вкус. Поэтому Верен Таро обычно пили из черных бокалов, которых у Яса не нашлось.

Так что он просто закрыл глаза и прикончил свой за пару глотков.

Во рту защипало, но терпкий, вяжущий язык вкус быстро сменился обволакивающей прохладой, принесшей облегчение. Это было так же приятно, как приложить лед на ожог. Яс расслабленно откинулся на спинку стула, и какое-то время они молчали.

– Да-а, хорошо богачам, – мечтательно протянул Расим, потирая бороду. – Даже слишком. Так и тянет излишки снять.

Яс потянулся через стол, подхватил узкое горлышко и, подлив вина, выпил еще. Холод опустился ниже и застыл в груди. Взгляд удачно упал на серп из голубоватого, похожего на лед металла.

– Ты ведь и сам придворным был.

– А ты – бароном.

Они обменялись ухмылками, довольные собой. Яс невольно позавидовал спокойствию и мягкости, скрытых в уголках чужих губ. Он так не умел, да и не учился. Вожаку пристало вызывать страх. Так ведь? На мгновение прохлада, принесенная вином, стала почти неприятной, и он поежился. К счастью, Расим не заметил: покачав бокал в пальцах, он с сожалением отставил тот в сторону. По тому, как посерьезнели чужие глаза, Яс сразу все понял, и последние остатки веселья мгновенно выветрились. Однако он понадеялся, что ошибся.

Увы.

– Как продвигается дело с баронессой? – спросил Расим, плавным, почти театральным жестом спустив ноги на пол.

Дурной знак. Яс поморщился, чувствуя, как надежды на приятную встречу спикируют куда-то вниз вместе со смахнутыми другом листами.

– Я позвал тебя как друга, а не как офицера, – недовольно сказал Яс и вновь потянулся к бутылке.

Всего один глоток – и вернется этот приятный дурман, дымкой наполняющий голову. Пальцы почти коснулись горлышка, когда Расим схватил бутылку и отставил в сторону. Теперь, чтобы достать до нее, пришлось бы встать. Проклятье. В груди полыхнуло раздражение, уничтожив последние остатки прохлады, а вместе с ней – и хмеля.

Расим, явно разглядев что-то в лице командира, покаянно поднял вверх ладони.