Ген хищника

– Из торгового центра она, получается, вышла. До машины не дошла. И куда пошла? Там поле вокруг. До домов далеко. – Кира покосилась на Аню. Та пожала плечами.

Глава 17

По адресу, названному Ниной Павловной Кирилловой, располагался типичный дом коттеджного поселка. Кубик из красного кирпича, один из многих таких же кубиков в поселке. Приличный район, хороший ценник, жизнь в достатке. По всей видимости, у супруга Нины Павловны дела процветали. Кира с Аней припарковались и не успели дойти до дома, как дверь наполовину открылась. Их ждали. Наблюдали за улицей. Девушки зашли в темный дом.

– У меня сегодня весь день очень болела голова. Мигрени. Нестерпимость звуков, непереносимость света. Поэтому в доме все шторы плотно закрыты, – пролепетала хозяйка дома болезненным тихим голосом. В слабом освещении ее силуэт еле угадывался.

– Ниночка, ну не будем же мы томить гостей в темноте. – Голос донесся откуда-то сверху. Со второго этажа спустился пожилой мужчина. Он проходил мимо окон и распахивал шторы. В просторный холл проник свет, освещая со вкусом обставленную гостиную в светлых сиреневых тонах, пару велюровых диванов, три кресла, мохнатый ковер, напольные вазы с цветами, широкую арку, ведущую на кухню.

– А тебе, дорогая, могу предложить повязку, – продолжил абсолютно седой мужчина со спокойным строгим взглядом.

Военный, предположила Кира, лет на пятнадцать старше Нины Павловны, но потом вспомнила, что это диагноз женщины оказал ей любезную услугу: она выглядела моложе своих лет. Возможность спрятаться в выдуманной реальности и возвращаться в действительность, когда все хорошо, подарила ей спокойствие, безмятежность, иллюзию отсутствия проблем и, как следствие, меньше тревог и переживаний, а значит, нет риска выработки большого количества кортизола[10], избыток которого пагубно влияет на организм. Нина Павловна медленнее старела.

– Не нужно. Пока не нужно, – отказалась Нина Павловна. – Сейчас я хорошо себя чувствую. – Глубоко вздохнув, она опустилась в широкое кресло, слабым жестом предложив гостьям присесть.

– Я, собственно, Кириллов Всеволод Николаевич. Полковник таможни в отставке.

Кира и Аня представились. Мужчина производил приятное впечатление. Серьезный, умный, воспитанный. Но что-то скрывалось за этой приятностью и строгостью.

«Поглядим», – решила Кира.

– Позвольте предложить вам кофе или чай? – улыбаясь проговорил хозяин дома.

– Чай, если можно, – согласилась Кира.

Аня отказалась. Распоряжения Всеволод Николаевич не отдавал. Но буквально через несколько минут, они еще не успели расположиться в креслах, фигуристая женщина, чуть моложе хозяев, внесла поднос с чашками. Яркий макияж, высокая, словно корона, прическа, явно обозначающая важность ее обладательницы. Кира с интересом отметила слишком для ее возраста и должности домработницы обтягивающее платье, откровенно выставляющее напоказ рельефные формы. И взгляд, радостный, любезный, который мог бы принадлежать радушной хозяйке. Взгляд, напрочь обошедший Нину Павловну. Домработница не спешила покидать гостиную, и хозяин дома холодно ей сказал:

– Спасибо, Диана Николаевна.

Кира сдержала горькую улыбку и переключилась на чашку. Всеволод Николаевич заставляет законную супругу жить под одной крышей с любовницей. И она считает себя хозяйкой. Слушает разговоры, распоряжается, не стесняется выставлять свои отношения с мужчиной напоказ посторонним людям. Интересно. Возможно, Нина Павловна не знает этого? По едва заметно дрогнувшим губам и каменному взгляду стало понятно – законную супругу эта реальность не обошла.

– Я просмотрела альбом. Ваша дочь отличалась красотой и силой характера, – начала Кира. – Всегда в компании, всегда в центре друзей.

– Это верно, но, к сожалению, это не помогло ей стать достойной личностью и прожить долгую жизнь, – сухо ответил полковник таможни. – Воспитание в этом деле играет очень большую роль. С определенного возраста уже ничего нельзя изменить.

– Фатальность судьбы? – уточнила Кира.

– Не совсем. Я говорю о том, что с детства в человеке программируется его будущее. Производя на свет потомство, мы берем на себя ответственность не только за то, как будет жить ребенок, но и как этот ребенок будет влиять на жизни тех, кто окажется с ним на жизненном пути. Мы создаем общество. Дело родителя воспитать в ребенке нужные черты характера, заложить основы понимания жизни. Если сосуд наполнен дерьмом, простите, то и всю оставшуюся жизнь из человека будет расплескиваться только оно. – Всеволод Николаевич говорил спокойно, но в голосе звучала сталь.

Нина Павловна метнула на мужа возмущенный взгляд, который тут же погас. Она сникла, уставилась в пол.

Кира слегка прищурилась, пристальнее присматриваясь к хозяину дома.

– Вы вините себя в том, что неправильно воспитали Анастасию? – наивно хлопнув глазами, уточнила Кира.

– Я все сделал правильно, – уверенно и спокойно объявил Всеволод Николаевич. – Я четко осознавал, что делаю. Я вложил в дочь все необходимые понятия, которые должен иметь человек. Я растил ее в строгости. К сожалению, не я один участвовал в ее воспитании.

Кира всем своим видом изображала полное внимание.

Нина Павловна не полыхнула взглядом, лишь руки, смиренно опущенные на колени, дернулись и снова замерли.

– Самому себе мне нечего предъявить. Ни один педагог и воспитатель, я говорю о педагоге как о профессионале с большой буквы, не о современных все позволяющих себе свистульках, не найдет ни малейшего изъяна в моем воспитании дочери, – ровным, совершенно безэмоциональным тоном вещал Кириллов. – Производя на свет ребенка, я четко осознавал ответственность, которая на меня ложится. И прекрасно справился с бременем этой ответственности.

– Все-таки не ты ее произвел на свет, я рожала дочь двое суток с разрывами и… – едва слышно заметила Нина Павловна. В глазах тлела обида. Всеволод Николаевич будто даже не заметил супругу и так же ровно продолжил:

– Все условия воспитания Анастасии я спланировал согласно правильным представлениям и необходимым условиям для взращивания молодого существа, будущего члена общества. Если бы в этот процесс не вмешивались, не нарушали его, из Анастасии вполне могла получиться целостная и гармоничная личность, и, соответственно, она вполне могла бы прожить удачную, достойную жизнь. А Ниночка хочет сказать, что у нее были очень сложные роды. Нет, она рожала не в поле в грозу и в одиночестве. Ей помогал профессиональный медицинский персонал, вооруженный самым современным оборудованием и всеми необходимыми лекарственными средствами. И тем не менее она убеждена, что с ее стороны это подвиг. Как и большинство нынешних женщин, она склонна драматизировать и чересчур завышать сложность и важность родов, будто это не то единственное, что им предназначено природой.

Нина Павловна тяжело вздохнула, и даже стороннему наблюдателю стало бы очевидно, с каким трудом она проглотила обиду.

– А вы считаете, что формула этого самого правильного воспитания известна? И она гарантирует, заведомо дает понимание, каким будет ребенок и какую он проживет жизнь? – Кира постаралась не выплеснуть на собеседника свое негодование и презрение. – Вы, вероятно, всесторонне изучили этот вопрос?

– Разумеется, изучал! – Вывести из себя самоуверенного воспитателя – задача не из простых, но Кира опытный раздражитель, и в голосе бывшего полковника таможни уже слышалось негодование. – Но нужно самому иметь жесткое представление о том, какой ты человек, показать достойный пример и установить четкие правила и границы. Ну и, разумеется, строго следить за их выполнением.

– Вы служили безупречным примером для дочери. – Кира наивно хлопнула ресницами. На Всеволода Николаевича уставился восторженный взгляд серых глаз. Но определить, язвит девушка или искренне восхищается, он не мог.

– Разумеется, – от распиравших его высокомерия и гордости полковник вскинул подбородок.

– Как интересно! И тем не менее попытка оказалась неудачной? Вы потерпели фиаско? Анастасия была упрямым ребенком? – не унималась Кира.

– Повторю, к сожалению, я воспитывал ее не один. Все мои правила нарушались за моей спиной. Анастасии все позволяли, оставляли безнаказанной ее проступки и бог знает что еще… Она выросла глупой, вздорной и развратной! – Он повысил голос и буравил Киру недобрым взглядом.

– Она не была развратной, – снова едва слышно вмешалась в разговор супруга.

– В нашей семье не разводятся. Нормальные люди вообще не разводятся. Разводятся только недалекие и легкомысленные женщины. Разводятся шалавы, – отрезал хозяин дома.

– Прекрасно, – согласилась Кира. – По всей видимости, Анастасия все-таки следовала именно вашему примеру. Это отчетливо заметно.

– Где это? С чего бы? – возмущенно захлебнулся словами полковник. – Все свои недостатки она скопировала с матери…

– То, что вы больны, не делает вас бесправной. – Кира встала с дивана, подошла к Нине Павловне и села рядом, положив ей руку на плечо. – А то, что он основной и единственный добытчик финансов, не делает его всегда категорически правым.

– Не единственный. – Нина Павловна подняла на девушку бледный встревоженный взгляд. – Мой отец оставил мне большое наследство. Этот дом, например. И я все понимаю. Все, что происходит. Прекрасно помню, как Настенька росла.

– Нина Павловна, что вас беспокоило в дочери, когда она была маленькой? Когда она училась в школе? – Кира резко вытянула руку в сторону мужчины, предупреждая возражения и возмущения.

– Настя была жестокой, – с тяжелым вздохом выговорила Нина Павловна после недолгого молчания. – Понимаете, Всеволод был очень строг с ней. У нас в семье существовало огромное количество правил. Да, он хотел мальчика. Возможно, если бы я смогла родить ему мальчика, то он занялся бы его воспитанием. Возможно, с мальчиками подобное воспитание было бы правильным, но Настя девочка. Нежная и тонкая, понимаете? Она не из тех, что бегают с мальчишками, лазают по заборам и деревьям, играют в футбол или в машинки. Она истинная девочка. На нее новое платье наденешь, и она ходит как маленькая леди и ни за что не запачкает.

– Нина! – Всеволод Николаевич предпринял попытку подняться.

Аня посмотрела на него в упор, и тот замер. Взгляд у капитана МВД, когда нужно, припечатывал тяжелее бетонной плиты.

– Если вы помешаете беседе, мы вызовем вас обоих повестками и проведем дознание отдельно друг от друга, – прошептала младший сотрудник Терехова.

Впрочем, Нина Павловна не заметила протеста супруга, она уже погрузилась в ту реальность, где дочь была ребенком.

– Он заставлял ее бегать и отжиматься, не разрешал танцевать или пойти на гимнастику. Слушать современную музыку тоже нельзя. Считал бесполезными куклы и пластмассовую посудку, полезными считал только развивающие игры. Каждую красивую девчачью одежку мы отвоевывали с боем. – Нину Павловну уже нельзя было остановить.

– Отец наказывал Настю? – направила Кира разговор в нужное русло.

Нина Павловна закивала:

– Ремнем или физическими упражнениями до полного изнеможения… Как в армии.

– Вот уж с меня довольно! – снова подал голос Кириллов. – Воспитание…

– Помолчите, – холодно и презрительно кинула ему Кира и снова обратилась к Нине Павловне: – И жестокость дочери вы считали следствием подобного воспитания? – Кира смотрела на женщину терпеливо и понимающе. Она вложила ей в руки альбом с фотографиями, и Нина Павловна рассеянно открыла его, принялась листать. Она не рассматривала фотографии, знала наизусть их расположение и то, что изображено, она листала страницы, словно просматривала киноленту тех времен.

– Да, – кивнула несчастная мать. – Мне казалось, что она не может выносить эту безумную строгость и требовательность. Не может терпеть давление и вечное недовольство. Бездушие, холодность, суровость чувств. И вот так она это выплескивала.

– Как? Как проявлялась жестокость Насти?

– Она могла перевернуть коробку для милостыни, даже если ее просил калека или слепой. – Нина хмурилась. Эти воспоминания не доставляли ей радости. – А потом сказать, что случайно получилось. Она могла испачкать штаны толстой женщине, ну намочить сзади… Однажды такое сделала… в автобусе. И человеку маленького роста тоже могла сделать что-то неприятное, унижающее…

– Она издевалась по принципу беспомощности? Когда не боялась расправы, не опасалась получить сдачу? – На лице Киры не дрогнул ни один мускул, оно выражало только терпение и сочувствие. Она не считала Нину Павловну виновной и ни в коем случае не хотела, чтобы женщина хоть на мгновение в этом усомнилась.

– Нет, она не боялась. Никого не боялась. Она издевалась над некрасивыми людьми, над нестандартными, – ответила Нина Павловна. – Она говорила, что им не место в обществе и они должны осознавать, что не равны нам. Наверное, даже не думала, что в ответ может получить какое-то наказание.

Кира задумалась, а Нина Павловна продолжила:

– Когда Настя выросла, она жалела о содеянном. Сейчас она стала совсем другой. Она очень рассудительная, добрая, понимающая и участливая. Мы много с ней разговариваем. Она даже хочет заняться благотворительностью. Правда, для этого ей придется уехать. Но, возможно, не так надолго, как сейчас кажется… – Нина Павловна помотала головой, будто стряхивая наваждение. – Я путаю… Да?

Всеволод Николаевич окинул супругу презрительным взором. Аня взглянула на Киру. Та ласково и понимающе улыбнулась.

– Ничего страшного. Это сейчас. А тогда? Как вы реагировали тогда, когда Настя была маленькой?

– Я стала много читать. Психологическую литературу. – Женщина гладила лицо дочери на фотографии. – И решила, что красота – это единственное, что у нее есть, единственное, что она в себе ценит. Это нельзя было отнять и запретить. Поэтому Настя так за нее держалась. Считала красоту очень важным даром. Хотела все красивое вокруг себя и не хотела знать, видеть, что бывает по-другому. Но я тогда очень боялась, что, когда стану старой и некрасивой, тоже буду вызывать у нее отвращение, неприязнь, желание унизить.

Переворачивая страницы альбома, Нина Павловна дошла до фотографии с велосипедом. Кира ткнула в изображение Андрея Крякина:

– Кто это? Вы помните этого мальчика?

– Это Андрей. Фамилию… нет, не помню. Он очень странный мальчик. Он… – Нина Павловна подняла на Киру печальные, замутненные воспоминаниями глаза. – Я сейчас подумала… поняла, что это единственный…

Кира замерла, ожидая, что вспомнит Нина Павловна.

– Вы знаете, он был некрасивым мальчиком. Ну, у него с глазом было что-то такое… белое…

– Лейкома, – подсказала Кира, понимая, что Нине Павловне не комфортно употребить народное определение заболевания «бельмо».

– Да. И это был единственный человек, который точно был некрасивый, но находился в числе Настиных друзей. Она даже как-то по-особенному к нему относилась. – Нина Павловна подняла изумленный взор на Киру. Взор человека, который только что сделал открытие. – Но дело не в том, что Настя его боялась. Она никого не боялась. Но над ним не издевалась и не смеялась. Не знаю почему. Но он единственный… Хотя он очень пугающий был паренек.

– Пугающий? Он как-то себя вел странно?

Боковым зрением Кира видела, что Аня взглядом цербера прижала Всеволода Николаевича к дивану. Тот сопел, сверлил ее возмущенным взором, щурился в сторону жены, но молчал и не мешал разговору Киры и Нины Павловны.

– Очень странно себя вел. Не как ребенок. Он как будто взрослый был. Серьезный, тихий, нет, не просто тихий, невозмутимо спокойный, молчаливый, холодный. Как будто у него и чувств никаких нет. Ну знаете, они же дети еще. Веселятся, играют, бегают. А он нет. Внешне маленький мальчик, а в глазах, как будто он сдерживает что-то. И ощущение, что это что-то ужасное. Даже не знаю, зачем он Насте был нужен. Но Настя сама настаивала, чтобы он с ними везде был. Еще он ловко управлялся с велосипедами. И ездил так… сейчас многие так ездят, ну подпрыгивают, вертятся, с трамплина… а тогда так еще не ездили. А он мог. И это очень впечатляло. Ну и велосипеды были у него с разными колесами и раскрашенные чудовищами всякими. Думаю, многие дети его боялись, но он и притягивал. А Настя нет, не боялась.

– Может быть, была влюблена? Так бывает, красавица и чудовище…

Нина Павловна покачала головой:

– Я не замечала. Она такая недотрога была. Как будто никто ее не достоин… А знаете, этот Андрей… Да, вот теперь я точно помню…

Кира внимательно смотрела на рассказчицу.

– На класс или два младше училась девочка. Анита, фамилию не помню. Странная девочка, очень некрасивая и нелюдимая, агрессивная. Из неблагополучной семьи. Она не родная своим родителям, удочеренная. В последнем классе Анита стала цепляться к Насте. Дошло до серьезного конфликта. Эта Анита клеветала на Настю и еще на нескольких детей. Всякие гадости подстраивала. Даже в собачью будку залезала, чтобы доказать, что Настя с друзьями ее туда засунула. Глупость, конечно… Эти детские войны… Но Анита пользовалась жалостью учителей, ну и в школе всегда не хотят проблем, скандалов. Я даже заявление хотела в милицию написать, Настя ночами рыдала, просила меня это сделать. А потом в один миг передумала. Я тогда не поняла почему, а вот сейчас догадалась.

– И почему?

– Андрей вмешался. Он тогда из школы уже ушел. До одиннадцатого учиться не остался. И вот это вот все началось. Эта Анита, учителя, милиция. А потом Андрей пришел к Насте, к нам домой, и Настя передумала заявление писать. Эта Анита оказалась не то сестрой Андрея, не то соседкой. В тот день Настя с Андреем через забор разговаривали, он даже не зашел к нам. Она его звала, а он пробубнил что-то и ушел. У Насти такое лицо было. Я думала, она замертво упадет.

Нина Павловна замолчала, переживая нахлынувшие на нее чувства. Потом лицо разгладилось, чуть побледнело. Кира поняла, что реальности сменились. Угрызений совести за то, что заставила перенапрячься сознание больной женщины, девушка не испытывала. Кира устала, хотела поскорее оказаться в безопасном месте и подумать.

– А в какой школе училась Настя? Это же не в Краснодаре? – Кира указала на картинки, расположенные фоном к групповой фотографии.

– Нет, не в Краснодаре, – подал голос Всеволод Николаевич. Нина Павловна молчала, погруженная в себя. – Мы жили в Адлере. Потом дочь поступила в университет, и мы тоже переехали.

– Вы искали дочь при помощи детектива, он раздобыл какие-то новые сведения? – впервые за время разговора встряла Аня, видя, что Кира уже узнала все, что ей нужно, и собиралась уходить.

– Да, их было даже двое. Но ничего нового они не нашли. Никаких следов. Бесполезная трата времени, пустые надежды, да и суммы немалые потрачены. – Всеволод Николаевич раздраженно ухмыльнулся, он приходил в себя, вновь вспомнив, что хозяин дома.

– А отчеты детективов у вас есть? Можно на них взглянуть?

– Я принесу, – встрепенулась Нина Павловна и вышла из гостиной.

– Ваша супруга героическая женщина. И как бы ее ни воспитали в детстве родители, в ней точно есть мужество, непреклонность и сила. Она справляется с серьезной, мучительной болезнью. Ее есть за что любить и ценить. Она предана вам и никогда не покинет. Ни в болезни, ни в здравии. Есть ли еще более достойная женщина в вашем окружении? – тихо проговорила Кира.

Полковник встрепенулся и уставился на нее. Девушка взирала на него почти нежным взглядом. Мужчина нахмурился.

– А легкомыслие и склонность к разврату Настя, по всей видимости, унаследовала от вас, – продолжала девушка. – Хотя признаю, чай ваша любовница заваривает бесподобно. Обожаю душицу.

Аня и Кира уже стояли у двери. Провожать их отправилась только Нина Павловна. Полковник таможни в отставке лишь кивнул на прощание. Он сидел на диване, уставившись в одну точку.

– Если нам понадобятся еще какие-то сведения, мы вызовем вас, – сообщила Аня.

Полковник снова лишь кивнул.

– Скажите… Как вы думаете… – Нина Павловна мялась, смотрела в пол.

Кира сразу догадалась, какой вопрос она хочет задать. Знала, что мучает женщину.

– Нет. Никакой надежды нет. Мне очень жаль. – Девушка смотрела прямо на женщину, взгляда не прятала. – Прошло очень много времени. Если пропавший человек не находится в течение двух месяцев, то статистика безжалостна. Скорее всего, он уже мертв.

– Понятно. – Нина Павловна выдавила из себя понимающую улыбку и совсем тихо добавила: – Хотя бы останки. Похоронить. Чтобы душа нашла упокоение.

– Вы похороните дочь. Я обещаю вам, – произнесла Кира, похлопав женщину по руке, и спустилась по ступеням.

– Зачем ты так? – спросила Аня, когда они уже сидели в «минике» Киры и тот уверенно вписался в поток машин.

– Мы найдем останки Насти Кирилловой, не сомневайся. Выплывут. – Кира погрузилась в размышления, поэтому отвечала и вела машину рассеянно.

Заходившее солнце заливало дорогу, зайчики плясали на кузовах машин и в окнах зданий, мимо которых они проезжали.

Кира в очередной раз подумала, что теплый, солнечный климат – это залог хорошего настроения. Просто невозможно хандрить и грустить, глядя на зеленые деревья, цветущие палисадники и клумбы, солнечные лучи.

– Я не про останки, про Настю. Ты сказала, что она уже мертва. Мать живет надеждой… Ты лишила женщину надежды.

– Нельзя лишить того, чего нет, – сухо проговорила Кира. – У нее нет надежды. Давно. Только она не может признать, что ее дочь мертва. Боится осуждения. В нашем обществе надеяться и верить очень модно. Мать вообще всегда должна надеяться, что дети живы, выздоровеют или одумаются. Невозможная глупость, усложняющая жизнь, загоняющая в неврозы и депрессию. Надежда только отнимает последние силы и парализует действия. Лучше сразу отбросить надежду и действовать исходя из худшего сценария. Настя мертва. Ты это знаешь не хуже меня, – спокойно пояснила Кира. – А Нине Павловне нужно только официальное подтверждение, хоть от кого-то, что ее дочь мертва. Я его ей дала. Может быть, она найдет в себе силы противостоять соседкам и мужу, похоронит пустой гроб и начнет жизнь с новыми вводными. Может, ей повезет еще больше, и мы найдем останки. Тогда она и лицо сохранит.

– Ты права, – кивнула Аня. – И ты действительно умная.

Кира улыбнулась. Это «действительно умная» благодаря полковнику Вольцеву преследует ее. Все чаще и чаще Кира чувствовала, что сдает экзамен на соответствие этому «действительно умная». Еще немного – и у нее появится устойчивый комплекс доказывать, что она «действительно умная».

В управление девушки вернулись задумчивыми. Самбуров смотрел на них хмуро и подозрительно. Кира заварила себе чай.

– Ты уверена, что пропажа Анастасии Кирилловой связана с нашим делом? – Григорию не понравился их рассказ. Отчеты детективов оказались практически пустыми. С момента пропажи прошло четыре года. Найти хоть что-то – никаких шансов. К тому же получается, что в деле еще на один труп больше. Труп, который почти нет шансов найти. Да, Кракен псих, уже в школе был странным, но к делу это не пришьешь.

– Да, связана, – кивнула Кира, растягиваясь в своем кресле.

– Все еще больше усложняется, – проворчал Самбуров. Он смотрел на девушку, не в силах отвести глаз. Словно ленивая кошка, не совершая ни одного лишнего движения, грациозно и медленно она растянулась в кресле. За изяществом и плавностью чувствовалась сила и уверенность. Под тонкими темно-синими легинсами на бедре очертилась мышца. Григорию нестерпимо захотелось провести по ней рукой, ощутить под пальцами голую кожу, не ткань.

– Вообще, все просто, – отмахнулась Кира. – Авторитарный папашка командовал женой и дочерью, одна не сопротивлялась, покорилась. А Настя родилась с другим типом мышления, поэтому не просто сопротивлялась, но и усвоила уроки. Власть – ценный ресурс, который дает вседозволенность. А саму власть можно получить разными путями. Она пользовалась красивой внешностью и наивным поведением маленькой девочки. Хитрила, обманывала, интриговала. Собрала вокруг себя компанию, которая ей подчиняется и ее боготворит, ради нее будет лгать, издеваться, загонять, словно животное, любого, на кого та укажет. Я думаю, только Андрей не подчинялся вот так слепо, как остальные. Наверное, перечил, может, высмеивал за глупости. Настя в этом видела силу, бо`льшую, чем у себя, но я думаю – это его болезнь так действовала. Даже для нее Андрей был странным, она его не понимала, не могла предсказать его поведение. Инакомыслие часто притягивает.

– Настя была влюблена в Андрея? – Самбуров внимательно следил за измышлениями Киры, что-то чертил на листочке.

– Нет, это не любовь, – помотала головой Кира. – Хотя черт его знает. Психозы часто принимают формы, похожие на любовь. Зависимость, интерес, желание быть рядом. Думаю, она не могла принять, что кто-то не подчиняется ей. Не могла смириться с неудачей. А тут еще младшеклассница хвост подняла. Стала подрывать авторитет. Интересно, они Андрея делили? Анита. Раз в школе был скандал… милиция… Слушай, Самбуров, давай в Адлер прокатимся, в эту школу. – Кира выплыла из размышлений и, глядя на Григория, по-детски захлопала глазами. – Ну, поедем, а? Ну, точно что-то накопаем. Когда там твоя Коламут придет? Мы за один денечек смотаемся.