Наследие Иверийской династии. Дочери Мелиры

– Ты едва не навредила девушке, – коротко бросила Лаптолина.

– Да она просто лживая, лицемерная дрянь! – вспылила я. – Это была месть! Вы же видели пломп! Я защищалась!

– Как взбесившийся зверь, лишенный разума, – тут же среагировала женщина. – Научись находить другие способы защиты. Холодная вежливость, расчётливость, сдержанность и мудрость способны изобрести столь изощрённую месть, в сравнении с которой обычная драка покажется обезьяньей палкой. Нравится тебе быть обезьяной с палкой?

Я помолчала, позволяя тащить себя, как собачку на поводке, а потом устало ответила:

– Ничего другого у меня нет.

Мы резко остановились. Лаптолина пристально вгляделась в меня.

Как много она умела сказать глазами! Сейчас в них были такие оттенки сочувствия, которые и ободряли, и уничтожали одновременно. Настоящий букет из жалости, составу которого позавидовала бы сама леди Дижуре.

– Дочери Мелиры, – ровно проговорила госпожа Првленская и отвернулась, – долг велит вам позаботиться о сестре.

Поправив перекинутую через плечо бордовую накидку, Лаптолина Првленская гордо зашагала прочь. Она даже не убедилась в том, что её приказ будет выполнен. Уверенность этой женщины была нерушима, как Галиофские утёсы.

Девушки потупились и виновато опустили взгляды. Я размяла шею и пальцы, сделала пару шагов назад, готовая к драке. Меньше всего хотелось применять кровавую магию, ведь я была уверена, что Тильда и этот факт непременно обернёт против меня. Но сестра Лорендин, грязная и помятая, на удивление не светилась довольством. Она блуждала рассеянным взглядом по пространству за моей спиной.

– Ну же, – поторопила я. – Смотрите, я безоружна!

Пока я оценивала расстановку сил, память подкинула строчку из учебника Демиурга: Sang dalor venie. Это на крайний случай. Сейчас не время осторожничать.

Только вот ни одна из дочерей Мелиры не спешила нападать.

– Кристальный колодец, – тихо проговорила Хломана. – Выстроен в 178 году Париной Доротин. В этом же колодце её и казнили за то, что в своём творении она использовала контрабандные артефакты из Тимберии. Ледяные стены высасывают из человека магические силы, как стязатели высасывают жизнь.

– А? – не сразу сообразила я и обернулась.

Замахала руками и тут же отошла от края глубокой ямы, схватилась за пучки ближайшей травы. За спиной и правда был колодец: на насколько метров вглубь уходила скважина, на первый взгляд напоминающая пещеры в Трескимале. На округлых стенах сверкали серебристо-голубые наросты, внизу струился белёсый пар. Солнце отражалось от хрустальных льдинок и играло радужными переливами на острых гранях. Морозная темница посреди душного лета! Невероятно!

Замешательство стоило очень дорого: воспользовавшись моментом, Тильда Лорендин с неожиданной ловкостью пнула меня по голени и навалилась, сталкивая в ледяные недра кристального колодца.

Ощущение свободного падения скрутило нутро животным страхом. Разобьюсь! Переломаю все кости о каменный пол! О боги, пощадите!

Но приземление вышло мягким: я рухнула в ворох свежей соломы, сжимая в руках оборванные соцветия полевых трав. Сухие стебли оцарапали голые плечи, грудь и щёки, но жажда жизни придала сил и рвения. Я завозилась, выплюнула травинки и полезла наверх, выныривая из моря сушеной травы.

– Ах ты, тварь! – заорала я, как только смогла говорить, и задрала голову. Наверху пять тёмных фигур, подсвеченных солнцем, окружили колодец. Шестая сматывала верёвочную лестницу. Деревянные перекладины, ударяясь о стены, выбивали искры снежинок.

– Прости, Юна, – виновато проговорила Финетта. – Мы не хотели…

– Кроме Юны, в этом никто не виноват, – тут же отозвалась Тильда. – Она сама загнала себя в эту яму. Приятных размышлений, сестра.

Леди Лорендин первой отошла от края и скрылась.

– Ты только что подписала себе смертный приговор! – крикнула я ей вслед. – За то, что ты меня подставила, я выжгу тебе на груди твоё же клеймо. А потом ещё одно – на лбу.

Мелироанские девы разом ахнули и спешно отошли от края. Наверху осталась только одна. Я прищурилась, рассматривая Хломану, что задержалась дольше остальных. Её образ был почти неразличим, но чёрная орхидея на шее выделялась прекрасно.

– Вытащи меня отсюда! – не то попросила, не то приказала я.

– По правилам академии, ты будешь сидеть здесь, пока одна из сестёр не разделит с тобой позор и не подаст лестницу, – невесело сообщила леди Дельская.

В руках она держала верёвочный конец с перекладинами.

– Так дай мне лестницу! – потребовала я слишком настойчиво.

Постаралась придать себе уверенный вид и даже подняла уголок губ. Хотя на самом деле моя напористая уверенность уже уступила место потрясению и невольному испугу.

Хломана Дельская посомневалась ещё пару секунд, но услышала оклик и тоже ушла, так и не скинув мне спасительный трос.

– Стой! – я схватилась за покрытую кристаллами стену, и те моментально осыпались крошкой.

Разгорячённая злобой и ошарашенная, я попыталась влезть на стену колодца, хватаясь за выступающие части. Хотелось подняться вверх, как капран по горному склону, но хрупкие наросты разваливались под пальцами, впивались ледяными иглами и оставляли подтаявшие капли.

– Вернитесь! – прокричала я, и голос эхом отразился от стен.

Ответом было молчание.

Частое дыхание драло глотку, изо рта начали вырываться облачка пара. Боевой запал отступал, и тело остывало. Руки и плечи покрылись мурашками.

– Вы не можете меня тут оставить, – уже спокойно проговорила я. – Вы же, икша вас дери, благородные девы!

От досады я пнула туфлей самый крупный кристалл, и он с треском разлетелся на осколки.

Троллье дерьмо! Кряхт, кряхт, кряхт!

Сёстры и в самом деле ушли. Меня, как пленницу, как узницу Зандагата, скинули на ледяное дно колодца и оставили в одиночестве.

Поначалу я не могла поверить в то, что это возможно. А потом почувствовала дрожь.

Идеально круглые стены не просто источали холод. Особая аура этого чудовищного места проникала под кожу и пробирала до костей: колодец и правда высасывал магические силы. Браслеты из ризолита стали ещё холоднее: через несколько минут мне казалось, что я не чувствую рук.

Я ещё раз оценила сверкающие стены на предмет побега. Там, где кристаллы разрушились, в проплешинах виднелся гладкий заиндевевший камень. Никак не взобраться. Скользко и слишком высоко.

Пришлось зарыться поглубже в солому. Я принялась растирать руки и ноги, щипать плечи. Не оставят меня же тут умирать, в самом деле, как изобретательницу этой темницы? Между прочим, легенда о ней похожа на бред. Просто нужно дождаться, когда кто-то решит, что с меня достаточно, и спустит эту злосчастную лестницу.

Минуты ползли раненной улиткой. Я до последнего старалась не поддаваться панике и унынию, но проклятый мороз пробирал до костей. Влажные волосы взялись сосульками, ресницы покрылись инеем, но хуже всего было то, что колодец по капле высасывал из меня плазну. Я теряла силы, а вместе с ними – самообладание. Даже армия Квертинда была милосерднее к изменнице из Ордена Крона, чем мелироанские девы к своей сестре.

Это не сказочные принцессы, а палачи, укутанные в шелка и приличия! А Лаптолина Првленская – свирепая гарпия!

Зубы выстукивали марш поражения.

Время, то подгоняющее меня вперёд, то застывающее вязким студнем, в этот миг обратилось холодом. Он сгустился вокруг и стал почти осязаем. Чудилось, будто стены сомкнулись и ледяные кристаллы впиваются в кожу, режут её острыми краями и колют. Но кровь из ран не течёт, потому что замёрзла в жилах. И мне было больно. О Ревд, как же мне больно! Снаружи, внутри, везде – мороз превращался в боль, а истощение магической памяти стало знаменем всех потерь, что лежали на сердце тяжким грузом.

Сколько я так пролежала? Несколько минут? Часов? Дней? Может, лет?

Я не знала, в какой момент хрустальная темница насытилась слоем спеси и самоуверенности и перешла к глубинным, потаённым кладовым моей души. Ушла гордость, а следом – честь и достоинство, и убеждённость, и даже желание вернуться к друзьям. Вскоре я перестала чувствовать тело, видеть свет, а чуть позже и разум покинул меня. Остался ничтожный комок полусознательного существа, преисполненного жалости к себе и желания выжить.

Как же я устала! Просто смертельно устала, даже не от сегодняшнего дня, а вообще от всего. От борьбы, от вечных сражений, от обид, от чувств и бесчувствия. От самой жизни. Захотелось уснуть, но сон никак не шёл. Обморок тоже. В полубреду я дрожала и слушала стук крови в ушах.

Какая злая насмешка судьбы – замёрзнуть насмерть посреди баторской жары! Где-то наверху подходил к концу день с его блестящими пирожными, дурманящими ароматами, звонким смехом и горячей ванной, что дожидалась меня в покоях.

А я отдавала магию и жизнь за… за что? За глупость? За дикость? За то, что отличалась от других?

Чтобы не свихнуться окончательно, закрыла глаза и постаралась в мельчайших деталях воспроизвести в памяти образ ментора. Нового, иного ментора в его истинном обличии. Как и раньше, Кирмос лин де Блайт помогал мне сражаться с судьбой. Он был действительно Чёрным Консулом, от макушки до пят, и даже знак соединения по странному стечению обстоятельств не добавил красок его внешности. Как ярко он выделялся среди пёстрой знати и светлых платьев сестёр!

Я вспомнила, как он тянулся ко мне в тот миг, когда мы оказались близко. Этот факт немного согревал. Мне даже удалось улыбнуться.

Если честно, он мало изменился. Разве что стал ещё привлекательнее. Да, пожалуй, таким он был даже лучше – гармоничным в своей тьме и восхищающим всех, кто только мог дотянуться до него мыслями. Человек, сумевший стать легендой при жизни. Мой ментор.

Наша связь вдруг свелась к примитивной, элементарной истине.

Морозные стены, холод в жилах и костях, ледяная корка вокруг сердца, а под ней – жаркое, пылкое чувство. Всё ещё живое. Шепчущее на разные голоса: он любит. Он любит, а значит, придёт за тобой. Только дождись. Только люби в ответ.

Никогда бы не позволила себе таких мыслей и никогда бы в это не поверила, если бы не уменьшилась до размеров собственного сердца, пульсирующего медленно, но ровно. Всё перестало быть важным, кроме этого мерного стука и… ментора. Конечно, ментора. Пока у меня был ментор, я не верила в свою смерть. Я не позволяла себе умереть.

– Я всё ещё дышу, – неуверенно проговорила я, чтобы услышать собственный голос.

Кто-то шаркнул сверху, и я открыла глаза.

Я дрожала и дрожали звёзды в крохотном круге над головой, пока чёрная тень не заслонила их.

Стукнули деревянные перекладины, с хрустом ломая уже вновь выросшие кристаллы, и перед носом закачалась лестница.

Покрасневшие пальцы, едва гнущиеся, ухватились за спасительные ступени. Я поползла наверх. Сознания уже коснулось ледяное безразличие, а тело всё ещё хотело жить и переставляло ноги. Выжить! Наверх!

Я подтянулась, перевалилась через край, упала в тёплую, почти горячую траву и закашлялась так, будто собиралась украсить заросли своими лёгкими.

– У тебя губы синие, – пискнул девичий голос.

Тоненькие руки обняли меня, и леди в долю секунды задрожала вместе со мной. Надо было растереть занемевшие конечности, размять их, но тело не слушалось, а спасительница явно не знала, что делать с живыми мертвецами. Она только обнимала меня и всё шептала: «Прости, прости… Прости, что я так долго. Надо было раньше. Я должна была раньше!»

Когда приступ кашля закончился, я всё-таки смогла сесть и ощупать себя. Как могла, конечно. Кожу покалывало и стягивало.

– Сколько же ты тут пролежала, сестра? – запричитала Талиция. – Какой жестокий обычай! Ты ведь могла умереть! Это… просто пытка!

– Людям нравится насилие, – прохрипела я. – От него хорошо на душе. Это удовольствие.

– Не говори так! – почти разозлилась княжна. – Людям нравятся люди. И человеческое тепло, и доброта. А злые они, только потому что несчастные. Идём, тебе нужна помощь!

Она помогла мне подняться. Хрупкая и тонкая Талиция оказалась удивительно сильной. Я оперлась на её плечи, прикрытые белой накидкой.

– Это моя вина, – сокрушалась юная сестра. – Нужно было найти повод, чтобы уйти раньше. Нужно было вспомнить о тебе и об этом кошмарном колодце. – Я споткнулась, и мы обе едва не рухнули. Княжна ойкнула. – Вместо этого я с консулом лин де Блайтом беззаботно гуляла в Саду Грёз. Он почти в одиночку восстановил то, что ты разрушила. Растил все эти прекрасные цветы и рассказывал мне о детстве, о Квертинде и о традициях…

Мышцы скрутило в тугой канат боли. Я едва не завыла, но прикусила губу. Покосилась на Талицию – в волосах девушки белел цветок магнолии.

– Я так увлеклась его речами, что совсем забыла о наказании сестёр, – она по-детски надула щёки. – Какая же я эгоистка! Я должна была подумать не только о себе, должна была вспомнить! – Глаза её вспыхнули. – Но Кирмос… Он, знаешь, необыкновенный! Я и не представляла раньше, насколько. Дома, в Янтарных палатах, мне рассказывали, что он злой и жестокий кровопийца. А он совсем не такой. Он столько всего умеет! И обожает животных. Ты знала, что у него огромные конюшни? – Она тряхнула волосами. – Ой, ну что же я, конечно, ты знала! Ведь вы с Кирмосом почти родственники!

Моё сердце застучало громче зубов. Имя, которое я так и не смогла произнести, легко слетало с губ Талиции.

Глаза защипало: замёрзшего лица коснулся рассветный луч. Ещё розовое новорожденное солнце поднималось над полями, знаменуя начало нового дня.

Выходит, я провела в хрустальной западне всю ночь. Едва не свихнулась, чудом выжила. Но сейчас вдруг захотелось туда вернуться…

Я вдохнула – рвано, со всхлипами и остановилась перевести дух.

Сколько боли может выдержать человек?

– Он… – голоса было не слышно, и я прочистила горло. – Он был здесь всю ночь? С тобой?

– Прости, прости, прости, – запричитала княжна Веллапольская, на свой лад понимая вопрос. – Он не мог нарушить традиций академии, а я… Я бы хотела прийти раньше, но долг велел мне остаться. Сначала на приёме, потом рядом с консулом. Того требовала ситуация и политика. Это моя обязанность как княжны. – Она тоже всхлипнула и затараторила без остановки: – Умоляю, Юна, прости! Первое впечатление очень важно! Моё представление Кирмосу обязано было пройти идеально. Ты должна понимать, ты же сама… Ой, – девушка поняла, что сказала лишнее, и осеклась. Прикрыла рот ладонью в белой кружевной перчатке и виновато вытаращила глаза.

Но я понимала.

Понимала всё и даже гораздо больше, чем должна была.

Когда-то светом души слепила маленькая Юна. Теперь же отважная маленькая Талиция разделила со мной мой позор, потому что была чиста, справедлива и мечтала нести в мир добро. Она не была мной, нет. Она была лучшей версией меня. И ещё – княжной. Гораздо более приспособленной к жизни рядом с Кирмосом лин де Блайтом. Практически созданной для него. Он был здесь всю ночь, рядом с ней, и это было лучшим решением консула Верховного Совета.

О, я прекрасно это понимала.

А ещё чувствовала.

Стыд за наивное малодушие и женскую слабость. Впервые за всё время мне было холодно настолько, что внутри ощущался не лёд, а жар. То самое горячее сердце, что спасло мне жизнь, сейчас разлилось раскалённой лавой по внутренностям. Пожар ревности и отчаяния выжигал меня изнутри, но не согревал, а опустошал. Как это мучительно, когда в тебе всё ещё остаётся любовь, но сгорает вера в её будущее.

– Ваше сиятельство, – подоспел Жорхе. – Мне запретили помогать вам. Позвольте…

Он легко подхватил меня на руки, почти сняв с несчастной хрупкой княжны.

– Я не сиятельство, Жорхе, – слабовольно промямлила я. – Я Юна Горст. И я хочу домой. Пожалуйста, отнеси меня домой…

Рассудок всё-таки помутился. Потому что я просила о несбыточном. Откуда Жорхе Вилейн мог знать, где теперь мой дом, если я и сама не знала?

Стязатель просто отнёс меня в спальню, где служанки уже приготовили постель. Простыни оказались тёплыми, почти горячими, нагретыми раскалёнными бутылками, и от этого жара меня затрясло в лихорадке. Я беспокойно заметалась. В бледных лучах показалось, что мой мокрый от пота лоб трогает не Жорхе, а Каас. Мёртвый друг пришёл проведать меня.

Эсли шептала воззвания к Девейне, но получалось у неё откровенно плохо. Магия исцеления почти не отзывалась служанке, лишь немного улучшая моё состояние.

– Позову Лаптолину, – коротко бросил стязатель, но я вцепилась в его рукав.

– Вы знаете, где он? – потрескавшимися губами спросила я. – Он придёт ко мне?

Стязатель Вилейн отвёл глаза. Жестом велел служанкам выйти, и те подчинились, оставив нас наедине. Жорхе присел на постель, заботливо поправил одеяло. И сказал:

– Он уехал, госпожа Горст. Просил передать, что ищет способ, как разорвать связь. Мне жаль, Юна.

Я закрыла глаза.

Да, всё верно. Ментор разорвёт связь, и я не буду нужна ни ему, ни Ордену Крона, ни Мелироанской академии, ни лицемерной знати Батора. Я смогу быть собой – Юной Горст. Далеко отсюда. Я просто стану свободным человеком и начну всё заново, как начинала уже не раз.

Именно этого я и хочу. Нужно верить. Он найдёт способ разорвать связь. Он же…

– Кирмос, – сказала я вслух.

Покатала это слово на языке, пробуя его на вкус, представляя перед собой родной образ.

– Кирмос, – повторила снова.

Потом снова. И снова. Так и шептала это рычащее, громкое имя до тех пор, пока окончательно не провалилась в беспамятство.

Глава 3. Постарайся ничего не делать

– Inflammate Utvie. Eman miсhi'tum del Deveine! – звучал голос Сирены из далёкого прошлого.

В бреду, в корчах и приступах хриплого кашля я свернулась клубком на кровати и попыталась отпихнуть чужие руки.

В прохладной комнате покоев, где тоненькие свечи развеивали сумрак, женские фигуры в белом казались призраками. По телу прошла приятная волна магии Девейны, согревая и успокаивая.

– Вот так, – прошептала девушка. – Ещё немного. Alvioli bulmonos Vitalut. Eman miсhi'tum del Deveine.

Зидани Мозьен, светловолосая сестра-целительница, что всегда казалась самой незаметной, смущённо улыбнулась. От её прикосновений дышалось легче, и организм ускоренно побеждал болезнь.

– Konscimta Menielendo. Eman miсhi'tum del Deveine, – прошептала благородная дева и потрогала мой мокрый от пота лоб. – Это заклинание я составила сама. Чтобы ты немного успокоилась.

Магия исцеления работала безотказно. Зидани и правда была выдающейся целительницей, поскольку за несколько минут привела меня в чувство. Даже захотелось пить и есть. Сестра Мозьен сразу же поднесла мне горячего бульона с ароматным, ещё теплым куском хлеба. Я с жадностью накинулась на еду.

– Умница, Зидани, – подала голос Лаптолина. – Можешь быть свободна.

Госпожа Првленская стояла у окна, задумчиво рассматривая сад в розово-фиолетовом цвете вечера. Её длинные пальцы, украшенные тремя сочетающимися друг с другом кольцами, держали край занавеси.

– Слабость от потери магической памяти не пройдёт, – предупредила сестра и виновато закусила губу, кинув взгляд на браслеты из ризолита. Она открыла сумку и достала знакомый мне флакончик. – Лауданум. Придаст бодрости. Это всё, что я могу сделать.

Руки девушки дрожали. Она отводила глаза, суетилась и даже случайно оборвала часть балдахина. За что осыпала меня беспокойными извинениями и ринулась снова лечить. Обхватила белый тиаль, и тот в ответ вспыхнул, отдавая владелице накопленную магическую память.

– Спасибо, – как можно мягче поблагодарила я. – Зидани, не переживай так. Я не обижаюсь на то, что ты не разделила со мной позор.

Сестра кивнула, задержалась рядом, будто хотела что-то сказать, но её прервала Првленская. Она ещё раз вежливо, но твёрдо прогнала мелироанскую деву. Провожая взглядом тонкую фигурку с пушистым облаком волос, я невольно подметила излишнюю нервозность. В походке, в строгой осанке и сжатых кулаках девушки угадывалась решительность. Она шла так, будто готовилась спрыгнуть в пропасть. Возможно, я ещё недостаточно оправилась от лихорадочного бреда, но что-то в поведении целительницы было не так. Я даже на всякий случай понюхала бульон. Не подсыпала ли она мне яда?

Ароматный суп пах безобидно, и я одним глотком прикончила тарелку, моментально выбросив из головы странности поведения сестры Мозьен. Запила ягодным киселём, с удовольствием прихлюпывая. Вот бы сейчас айвового сока!

Госпожа Првленская, краем глаза наблюдавшая за мной, скорчила брезгливую мину.

Я только пожала плечами. Ем как умею. Остаться наедине с Првленской не боялась. Её отповедь вряд ли будет страшнее кристального колодца.

Женщина отошла от окна и, аккуратно расправив светлую юбку, присела на край кровати. Ни один локон не выбился из её причёски, платье не пошло складками, и даже лицемерная улыбка не исказила лицо. Надо мной нависла неподвижная фарфоровая маска, слишком бледная в холодном свете сумерек.

– Позволь, – не спросила, а приказала Лаптолина, забралась под мою сорочку ладонями, и те сразу же загорелись белым свечением.

Уже знакомые волны тепла и удовольствия прокатились по телу, и я оправилась настолько, что даже смогла выдать насмешку.

– Так, значит, вы воспитываете благородных дев? Истязаете, а потом лечите, – я хмыкнула над собственным выводом. – Слышала, такое проделывают с изменниками из Ордена Крона.

– Значит, тебе подходит в самый раз, – не осталась в долгу Лаптолина.

Я откинулась на подушки и отвернулась. Как много она обо мне знает? Интересно, кто ей рассказал? Ментор? Или излишне догадливая Тильда?

– Мы так поступаем только с теми, кто допускает непростительные ошибки, – пояснила женщина и заботливо взбила подо мной подушки. – Кристальный колодец – для самых тяжёлых случаев. Он ускоряет осознание. Стыд и отчаяние, что ты испытала вчера, превратятся в силу, которую ты почувствуешь завтра. Это урок.

– А Тильда Лорендин не тяжелый случай? – я нарочно не смотрела на Првленскую. В поле зрения попала новая корзина из знакомой уже лавки, но карточки-записки среди листьев почему-то не было. – Ей не нужен этот урок? Вы же видели, что она сделала на представлении. Я обязана была отреагировать. Страх заставит их уважать меня.

– Консула лин де Блайта ты тоже хотела напугать? – Я открыла рот, чтобы возразить, но Лаптолина повысила голос и перешла на «вы»: – Даже не смейте жаловаться на то, что я применила силу. Сестра Лорендин получит своё наказание, а вы получили своё. На том языке, который для вас понятен, леди Горст. Я сохранила остатки вашей репутации, как сохраню и тайну пребывания здесь. Вы находитесь у меня в гостях. Не забывайте об этом. Может, я заслужила нечто большее, чем то презрение, которым вы одариваете меня из раза в раз?

Открытый лоб госпожи Првленской пересекли две морщины. Аристократическая испарина выдавала то, что исцеление далось ей нелегко. Удивительно, ведь Лаптолина просто доделала работу за сестрой. Выходит, госпожа Првленская довольно слабый маг. И действительно потратила много сил… не только на моё исцеление.

– Спасибо, – уже второй раз за вечер выдавила я.

Как будто мне надо было благодарить её за кристальный колодец!

– Не за что, – невозмутимо отозвалась женщина.

Она обмакнула салфетку в расписную фарфоровую чашу и с подчёркнутой заботой принялась обтирать моё лицо. Какая удивительная щедрость палача по отношению к своей жертве! Я никак не могла понять эту противоречивость, таящуюся в её личности: жестокость и забота, лицемерие и искренность так тесно переплетались в речах хозяйки Мелироанской академии, что отличить одно от другого было невозможно. У Лаптолины Првленской для каждого была заготовлена особая интонация. Для слуг – снисходительно-учтивая, для консула Батора – непринуждённая, для сестёр – строгая и в то же время ласковая. Даже возраст женщины определить было невозможно: это была одна из тех особ, которым легко можно дать от двадцати пяти до пятидесяти лет.

Какое-то время я лежала молча, слушая потрескивание свечей, журчание сверчков за окном и позволяя Лаптолине вытирать мне лицо, шею и плечи. В круглое окно то и дело врывался ветерок, вздымая прозрачную занавесь и заставляя подрагивать пламя свечей. Сиреневые сумерки плавно сменялись темнотой. В воздухе висел аромат магнолий и тарокко.

– Давай-ка наденем свежую одежду, – решила Лаптолина. – Эта совсем намокла.

Она встала и помогла мне стянуть платье. Влажная обнажённая кожа тут же покрылась мурашками, и я обхватила себя руками.

После сна и лечения я чувствовала себя гораздо лучше, но, стоило поднять руки вверх, как закружилась голова: опустошённая магическая память так и не восстановилась из-за ризолита и сейчас давала о себе знать слабостью. Лаптолина накинула на меня свежую сорочку. Выбеленная ткань почти хрустела от чистоты и пахла свежестью.