Наследие Иверийской династии. Дочери Мелиры

– Кроме нас, больше никто не знает! – поспешила заверить Матриция. – Ни другие сёстры, ни госпожа Првленская, ни служанки.

Я подняла краешек губ. Святая наивность! Сомневаюсь, что Тильда догадалась, а Лаптолина – нет. Впрочем, это уже не важно. Мы берегли нашу тайну в Кроунице, наш маленький счастливый мир, а теперь всё это так далеко, так невероятно, что даже мне самой кажется неправдой.

Почти забытое, горькое и болезненное чувство, обида и надежда маленькой Юны шевельнулась в груди в отчаянной попытке расколоть скорлупу безразличия. Чтобы срочно отвлечь себя каким-нибудь глупым занятием, я вытянула вперёд ладонь и рассмотрела её. Стараниями Эсли кожа на подушечках стала нежнее, ногти – аккуратнее. Непривычным жестом развернув кисть, я слегка поиграла пальцами, будто они были унизаны перстнями.

– Ментор и мейлори в Квертинде не должны нарушать этических норм, – Финетта была явно обеспокоена моим молчанием, поэтому потрудилась оправдаться. – Он же как отец тебе, как старший брат. Кровная связь делает вас почти родственниками… – Она подошла, села напротив и заглянула в глаза. – Но мы не осуждаем.

– Наоборот, – голос Матриции дрогнул. Девушка порывисто шагнула к нам и с размаху налетела на Стрилли, тащившую ворох подушек куда-то в комнату гигиены. Под возмущенное «лу-ли» подушки разлетелись, мелькнув вышитыми наволочками. Леди Ноуби извинилась перед рудвиком и горячо продолжила: – То, что сделал Кирмос лин де Блайт, дало надежду всем влюблённым квертиндцам. Ваша история особенная, она придёт силы и воодушевляет! Фи, – с улыбкой обратилась она к подруге, – помоги же мне!

– За любовь, за счастье и друг за друга надо бороться до конца, – вторя ей, зашептала леди Томсон. – Даже если вас осудит всё королевство, даже если ваша любовь не совсем такая, какой её привыкли видеть квертиндцы…

Финетта замолчала, развернувшись к Матриции. Девушки переглянулись с нежностью. Таинственная пауза длилась и длилась, пока наконец до меня не дошло.

– Подождите, – с подозрением нахмурилась я.

– А давай я тебе спою! – звонко перебила телёнок Матриция.

Она подпрыгнула, хлопнула в ладоши и с нарочитой суетой скинула туфли. Взобралась на пуфик, словно он был импровизированной сценой. Её подруга с жаром зааплодировала, призывая меня присоединиться. Я развела руками, потрясенно переводя взгляд с одной на другую.

Сестра Ноуби запела:

Pu ignem canvi do, poctar pu meo corde

Te krimis min basson el calmi essinca.

Co hujo ma altar benmonio del Tolmund,

Deveine mir vital jo cripta nimita.

Я застыла с открытым ртом. То ли от неожиданного осознания, то ли от чарующего, гипнотизирующего голоса Матриции. В песне она преобразилась: стала просто нечеловечески привлекательной, превратилась из телёнка во взрослую женщину невиданной красоты. В этот миг, глядя на её раскосые глаза, лёгкий румянец, тонкие запястья и чётко очерченный подбородок, подсвеченный желтой магией тиаля Нарцины, я бы назвала Матрицию Ноуби самым прекрасным существом, когда-либо мною виденным. Это была сокрытая красота, и оттого осознавать её было особенно трепетно. В хрипловатом голосе девушки звучал звездопадом Кроуниц, густились туманы Галиофских утёсов и дрожали вершины скал. И тот лёд, что я носила в себе, тоже дрогнул.

– А перевод? – я вцепилась в подлокотник плетёного кресла и остановила его ход. – Что означают эти строки?

– Ты не знаешь тахиши? – удивилась Финетта.

– Я сама перевела этот отрывок баллады на язык древних волхвов, – похвасталась Матриция. – Это настолько красивые и грустные слова, что они заслуживают звучать в вечности. Но, если хочешь, я могу спеть ещё и оригинал.

Она кокетливо поправила платье, сверкнув ярко-синим подолом с блестящими золотистыми вставками, и вновь затянула знакомую мне мелодию:

Был мир совсем иным, огнём и страстью полон,

Неужто он исчез, как тень твоей любви?

И лёд в моей крови не раздробит сам Толмунд,

Девейны светлый взор не сможет исцелить.

– Матриция! – восхищенно прошептала Финетта, не отрывая глаз от завораживающей певицы. – Ты действительно поцелована Нарциной! Музыка, что ты сочиняешь, трогает душу…

– Милая Фи, – взмахнула руками певица, – я бы хотела быть автором этих строк, но короткий этюд подарил мне заезжий бард ещё летом. Он говорил, что это отрывок из его баллады, которую он обязательно напишет.

– Маэстро Мелироанский! – я вскочила и заметалась по комнате. – Гений Тибрийский! Ну конечно!

– Нет-нет-нет, – увлёкшись образом, пропела Матриция. – Менестрель Везулийский.

– Да не важно, – отмахнулась я. – Скажи, а продолжение? Ты знаешь продолжение?

– Он его ещё не написал, – пожала плечами леди Ноуби. – Вы знакомы?

– Да, – быстро выпалила я, но потом исправилась: – Нет.

И потёрла лоб. Возможно, у меня разыгралось воображение и я начала превращаться в мелироанскую деву с глупыми суевериями, наивными выводами и впечатлительностью, но прямо сейчас обнаружилась некая связь моей жизни с песнями барда. Строчки оказались как никогда трогательными, они отражали то, что было у меня на душе: чувство невосполнимой потери и пустоты.

Я попыталась вспомнить первую встречу с менестрелем в Нуотолинисе, но очень некстати на ум пришла Сирена Эстель, которой я теперь являлась. Ворох догадок никак не желал становиться в ровный ряд, от недостатка воздуха закружилась голова. Проклятый корсет!

– Эсли, – рявкнула я очень недружелюбно, – ослабь эту пыточную шнуровку!

Служанка напуганным кроликом метнулась ко мне, и уже через минуту я вдохнула полной грудью. Но не успела порадоваться, как в дверь снова постучали.

Захотелось кого-нибудь хорошенько треснуть. Разбить расписные вазы, все цветочные тарелочки и на обломках баторского фарфора устроить танец пробудившегося безумия.

Но вместо этого я сама лично распахнула дверь, чтобы обнаружить на пороге ещё пару докучливых сестёр. Тактичность дочерей Мелиры явно была переоценена, потому что в следующий миг Тильда Лорендин, в такую жару обёрнутая в палантин из горностая, без приглашения вошла в мою комнату и встала строго посередине ковра. Изящно развернулась – так, что ткань платья красиво обернулась вокруг стройных ног, и победоносно улыбнулась.

Следом, обхватив небольшой инкрустированный сундучок, просеменила Хломана.

– Конечно, вы можете войти, – с едким сарказмом разрешила я и хлопнула дверью.

– Ты уже готова к приёму в твою честь, сестра? – Тильда скинула отороченную мехом накидку прямо на пол и стянула кружевные перчатки.

Хломана Дельская поставила драгоценную ношу на низкий плетёный столик и плюхнулась в кресло, отчего Матриция и Финетта прижались к стене и затравленно притихли.

– Не справляюсь без вашей помощи, – ввернула я, осматривая компанию. – Вы ведь тоже пришли поддержать меня морально?

– Ещё чего, – фыркнула Тильда. – К тому же твоё представление – только повод, удачное прикрытие для другого знакомства, гораздо более важного для Квертинда. Но не будем сейчас об этом, – она промокнула платочком лоб. – Я бы не явилась сюда, не будь у меня весомой причины, – она закатила глаза и заговорила с подчёркнутым выражением: – «В моём лице узрите вы возмездие, и кара за грехи умерщвляет плоть».

– Ты тоже переводишь строки на какой-то непонятный язык? – по-своему расценила я высказывание Тильды.

– Поэма «Царственность», – пояснила Хломана, вальяжно раскачиваясь в кресле. – Глава девятая, строфы о наказании заблудших душ.

– Вы пришли меня наказывать? – я сложила руки на груди и развеселилась.

Даже если все четыре сестры вдруг решат напасть разом, вряд ли у них есть шансы. Жаль, придётся устроить погром в собственных покоях, но я уже давно приметила тяжёлый фарфоровый подсвечник для одной-единственной свечи. А если из декоративной клетки, служащей вазой для очередного букета, вытащить металлический прут, то я буду практически вооружена.

– Не тебя, – как будто даже возмутилась Тильда. – А этих двух негодниц, оскверняющих звание мелироанских дев. Они сбежали от меня и, видимо, решили, что смогут найти защиту здесь, у мейлори чёрного паука.

– Матрицию и Финетту? – удивилась я. – Что они сделали?

– Кое-что непростительное, – пояснила Тильда и, подойдя к пузатой расписной вазе, взбила руками букет астр.

Пушистые соцветия осенних красавиц ярко пестрели на фоне нарисованных на стенах розовых узоров. Настоящие розы я приказала выкинуть из моей комнаты ещё прошлым вечером. Я не была против растений из местного сада: они словно окружали меня любимой стихией Ревда. Но аромат роз всё ещё напоминал о домике Чахи и вызывал тошноту.

– Что именно? – задала я вопрос, которого от меня явно ждали.

Хломана тихо хихикнула в кресле, наблюдая за происходящими изменениями. Финетта спряталась за спиной Матриции, а последняя вновь превратилась в корову. Точнее, на этот раз – в покрасневшего, разъярённого быка. Того и гляди, пойдёт пар из ноздрей. Но копытом девушка не била и явно не рвалась в драку. Я показательно зевнула и прислонилась плечом к дверному косяку.

– Слышала когда-нибудь о позоре Мелироанской академии, от которого она не может отмыться много лет? – спросила Тильда почему-то у астры, которую вытащила из букета. – Ошибки прошлых сестёр бросают тень и на нас. Двадцать лет назад здесь училась некая леди лин де Торн.

– Дамна? – заинтересовалась я и тут же сама ответила: – Конечно, слышала. Дамна лин де Торн – мелироанская благородная дева.

– Даже такие, как ты, знают о минувшем скандале, – скорчила гримасу Тильда и бросила астру на пол. Её тут же подобрала Эсли и вернула на место. – Дамна лин де Торн не имеет права называться благородной девой. Её исключили в 191 году. Тогда ещё молодая Лаптолина Првленская способствовала её разоблачению. Госпожа лин де Торн посмела проявить весьма не сестринский интерес к подруге – Нарделии Линдрен. Последней удалось избежать позора: её спешно выдали замуж за какого-то богатея-выскочку Эстеля. А вот Дамна во всеуслышание признала свои прегрешения. С тех пор о мелироанских девах ходят унизительные слухи.

– Ты не имеешь права диктовать людям, кого любить! – неожиданно взорвалась Матриция. – Любовь – великое чувство! Она исцеляет, вселяет надежду, дарит крылья и талант… – Она задохнулась, подбирая слова. – Нужно бороться за свою любовь, как сам Кирмос лин де Блайт…

– Конечно, имею право! – прикрикнула Тильда. – Мы, сёстры, связаны. Скованы одной цепью! Задача всех благородных дев – беречь репутацию друг друга от гнусностей и срама.

– Послушай, Тильда, – Финетта вышла и растерянно улыбнулась. – Мы не имеем отношения к тому, о чём ты говоришь… Мы просто близкие подруги.

Дочь госпожи Томсон нервно теребила стрекозу на платье и боялась сделать лишний шаг. Низенькая девушка, казалось, уменьшилась ещё сильнее. Я хмыкнула. Тоже мне, борцы.

– Ложь! – заявила леди Лорендин. Её тонкие, чётко очерченные брови едва заметно подёргивались. – Вы всегда вместе, неразлучно, гуляете по коридору, взявшись за руки. Вас могут увидеть дети! Вы не только нарушаете нормы приличия, но ещё и настолько глупы, что не способны держать это в тайне!

– Откуда здесь дети? – спросила я, но меня не услышали.

Сестры были целиком поглощены конфликтом. Хломана Дельская, до сих пор мирно качавшаяся в кресле, раскрыла сундучок. Внутри оказались швейные принадлежности: вязальные спицы, мотки пряжи и прочее рукоделие. Ничего интересного, на мой взгляд, но Финетта Томсон ахнула, попятилась и, обняв Матрицию, тихонько заплакала.

– Мы, как сёстры, больше не можем прощать вам проступки, – уже спокойнее проговорила Тильда. – Но! – Она подняла палец вверх. – Лаптолине я тоже пока не расскажу, иначе вам обеим не избежать кристального колодца. И позорного исключения.

– Тильда, прошу тебя, – испуганно проговорила Матриция. – Это неправда, ты неверно всё поняла…

Хломана достала какой-то предмет из сундучка и церемониально вручила его Тильде. Та изящным жестом обхватила лакированную деревянную рукоять и велела служанкам зажечь свечу. Удивительно, но они повиновались. Когда же леди Лорендин поднесла своё орудие к пламени, до меня дошло, что это такое.

– Один проступок – одно клеймо, – завороженно глядя, как нагревается печать, проговорила Тильда. – Начнём с самых незаметных мест. Например, с затылка Матриции. Она и без того уродлива, а если её кожу отметить позорным клеймом, может, это отвадит Финетту… – Сестра вытянула перед собой раскаленный штамп и приказала: – Хломана, подними ей волосы. Юна, – о моём существовании наконец-то вспомнили, – держи сестру, чтобы не дёргалась. Говорят, ты боевой маг и весьма неплохой. Справишься?

– Нет, – спокойно ответила я, не шелохнувшись. – Я не буду участвовать в травле.

– Это не травля, – искренне возмутилась Тильда. – Это урок и назидание. Поверь, мы оказываем милость сёстрам, сохраняя их тайну от Лаптолины и избавляя от официального наказания. Но и спустить проступок тоже не можем. Тебе лучше принять правильное решение и поступить мудро. Или хочешь, чтобы тебя тоже записали в извращенки, как этих дурочек?

– Ладно, давайте начистоту, – я глубоко вдохнула, отлепилась от дверного проёма и встала между парами девушек, не позволяя им приблизиться друг к другу. – Вы открыли мне свои секреты, я открою вам свои. Справедливый обмен, – ухмыльнулась краешком губ и продолжила: – Мне наплевать. И на вас, и на вас, – кивнула на удивлённых леди по очереди. – Ничего личного, но вы мне не сёстры. Даже не подруги. Я ничем с вами не скована. И меньше всего хочу ввязываться в неприятности. Я здесь надолго не задержусь, так что буду благодарна, если вы сейчас же покинете мою комнату и просто перестанете меня замечать.

Остывающая печать качнулась в опасной от меня близости, и я уверенным жестом вывернула её из рук изумленной Тильды Лорендин. Помахала ею в воздухе, чтобы остудить, и едва не прижгла служанку Арму, которая непостижимым образом оказалась рядом.

– Но она же поступает несправедливо! – вмешалась Матриция, поняв, что опасность миновала. – Она хочет нас изуродовать! Ты ведь мейлори черного паука…

– Я – Юна Горст, – поправила я. – И не собираюсь выбирать сторону. Хотите клеймить друг друга, оскорблять, резать волосы, пальцы, глаза – пожалуйста. Только не в моей комнате. Кровь слишком трудно отмыть, знаю по своему опыту. А к белому ковру я уже прикипела, – в подтверждение я погладила длинный ворс ступнёй. – Мне понравилось ходить босиком.

Тильда хотела что-то сказать, но я резко взмахнула её же печатью и перебила:

– Повторяю: мне наплевать. Мне не интересны ваши благородные девичьи дрязги и разногласия, как и ваши предпочтения. Договоримся так: вы не вмешиваетесь в мою жизнь, а я закрываю глаза на ваши пристрастия, будь то… – я запнулась, – пристрастия друг к другу или к насилию друг над другом. А сейчас проваливайте.

Под растерянными взглядами я кинула печать в шкатулку, защёлкнула её крышку и вручила Хломане. На секунду мне показалось, что девушка смотрит с восхищением и благодарностью. Уточнять её истинные чувства не стала и поспешила выпроводить сестёр, пришедших поддержать меня перед приёмом в мою честь.

– Ну же, – я распахнула дверь и кивнула на выход. – Вечеринка окончена. Мне пора чулки натягивать и… что там ещё?

– Наносить ароматную воду, – торопливо подсказала Эсли. – Как раз доставили флакончик с запахом тарокко и эдельвейса. Как вы и просили, леди Горст.

Тильда подняла с пола свою меховую накидку, ещё раз оценила ситуацию. Видимо, размышляла, как обернуть всё себе на пользу. Я не дала ей времени на раздумья.

– Приказываю вам покинуть покои, – собственный голос прозвучал удивительно твёрдо.

Отдавать распоряжения я научилась ещё в банде изгоев. Управлять разгорячёнными парнями куда сложнее, чем обиженными леди. Девушкам, по крайней мере, не пришлось давать по морде. Хотя руки у меня так и чесались.

Шурша платьями, четыре стройные фигурки проследовали мимо.

– Спасибо, – прошептала Финетта у выхода и попыталась схватить меня за руки, но я убрала их за спину. – Спасибо тебе, Юна! Мы будем бороться за свою любовь, как твой ментор.

– Успехов, – искренне пожелала я.

Неожиданно все четверо развернулись и присели в реверансах.

– Хорошего дня и удачного приёма, сестра, – пропела Матриция.

– Благодарим за чудесное утро и гостеприимство, – вторила ей Тильда, которая недавно собиралась заклеймить сестру.

– Счастливы были разделить с тобой эти часы, – отозвалась Хломана.

Хотелось рассмеяться им в лица, и я бы так и сделала, но в следующую секунду обнаружила причину столь явного лицемерия.

Слева, в светлом просторном коридоре стояла группа маленьких девочек. Не меньше десятка пар детских глаз смотрели на мелироанских дев неотрывно и с восхищением. Осознав, что пришла моя очередь отвечать, я едва не начала заикаться от пристального внимания. Выбор между искренней неприязнью и притворным лицемерием под взглядами девочек оказался не таким уж простым.

И неожиданно для себя я оробела. Почти так же, как недавно Финетта перед обвинениями Тильды. Как будто струсила.

– Хорошего дня, сёстры, – онемевшими губами ответила я. – Берегите себя.

Над детской толпой прокатился восторженный ах. Старшая служанка – должно быть, наставница или воспитатель, сразу же призвала их к сдержанности и приличиям.

Группа детей двинулась дальше по коридору, но одна из девочек отделилась, тихонько подошла ко мне и вручила пучок соломы. В потрепанной связке я узнала самодельную куклу. Должно быть, малышка берегла её ещё с приюта.

– Для новой благородной девы, – подняв блестящие глаза, шепнула воспитанница. – Пусть Девейна и Нарцина хранят вас!

– Спасибо, – только и успела ответить я.

Девочку строго окликнули, и маленькие башмачки застучали по полу, унося свою хозяйку прочь.

– Наш договор в силе, – на всякий случай напомнила я четырём девушкам и захлопнула дверь.

Прислонилась спиной к створке, надула щёки, тяжело выдохнула и зажмурилась. А когда открыла глаза, обнаружила перед собой Стрилли с запотевшим кувшином лимонной воды. Кажется, там ещё плавали дольки тарокко. Арма подала стакан, и я удивилась расторопности и внимательности служанок. Поблагодарила обеих и жадно припала к освежающему напитку.

– Эсли, – позвала я, напившись. – Что в академии делают дети?

– Живут, – пояснила девушка. – Способные сиротки из приюта «Анна Верте» попадают сюда на обучение. Впоследствии они становятся служанками благородных дев. Верными и преданными горничными. Многие леди забирают девушек себе в услужение, дают им защиту, кров и достойную жизнь.

– Разве вам хочется всю жизнь прислуживать?

Я села на мягкий пуфик и пристроила соломенную куклу у зеркальной рамы. Надо заметить, весьма необычной: блестящую поверхность обрамляли белые кованые листья, цветы и ягоды, а внизу разлеглась прекрасная дева – не то одна из местных учениц, не то сама Нарцина. Она казалась живой: в крохотной скульптуре можно было разглядеть даже рельеф мышц и линии на ладонях. Не сомневаюсь, что этот предмет интерьера создавала какая-нибудь одарённая искусница.

– Быть горничной госпожи – почётно, – заявила Эсли, расчёсывая мои волосы. – Лёгкая работа с красивыми материалами и людьми, с ароматными маслами, в богатых интерьерах и среди знатных господ. Для сиротки, почитающей за удачу работу посудомойкой в таверне, это просто мечта.

– А как же свобода?

– Свобода не для сироток, леди Горст, – она растёрла в ладонях капельку масла и принялась пропускать длинные пряди между пальцами. – Это роскошь, доступная богатым. А для нас – небольшая цена за комфорт, сытость и тепло.

– Золотая клетка, – задумчиво провела я пробкой флакона по шее. Знакомый цитрусовый аромат моментально напомнил о Кроунице. – Почему-то кажется, что не все запертые здесь животные так же дружелюбны, как леопард Мотылёк.

– Мы не дадим вас в обиду, госпожа, – пискнула Стрилли и обхватила меня пушистыми лапами.

Я погладила её по шелковистой шерсти. Трогательная забота рудвика умиляла, как и преданность служанок.

Моя новая банда ещё не знала, что обидеть нынешнюю Юну Горст очень и очень сложно.

Ведь среди местных зверушек самым опасным хищником была я.

***

– Консул Батор – покровитель и благодетель нашей академии, – шепнула госпожа Првленская, едва я вышла на крыльцо. – Личное знакомство с ним – большая честь даже для мейлори чёрного паука. Выпрями спину! – сквозь зубы прорычала женщина и более спокойно продолжила: – А голову склони. Присядь в реверансе, выражающем глубокое почтение и покорность. Не заговаривай первая, не поднимай глаз и даже не вздумай перебивать его! Скажи: «Рада вас приветствовать, Ваша милость». Простая фраза, не требующая диалога и интонаций. Справишься?

На секунду я перенеслась в кроуницкое консульство, к дверям кабинета Рутзского. В тот момент я и не знала, какая честь мне выпала. Будь у меня немного больше опыта и рассудительности, я бы смекнула, что мелких преступниц не представляют консулам. А значит, мой случай уже тогда был особенным и имел веские причины. Грустная улыбка тронула губы. Всё ведь было на поверхности!

– Где ты витаешь? – Лаптолина осмотрела меня, нервно поправила платье, прошлась пальцами по волосам. – Соберись! Встань в ряд слева от леди Талиции, на ступеньку. Как последняя прибывшая сестра. – Она взяла меня под руку и самолично проводила до нужного места. – Это важный день. Сегодня ты представляешь не только своего ментора, консула Верховного Совета и наместника полуострова Змеи, но и всех мелироанских дев.

– Кого угодно, только не себя, – вздохнула я, вспоминая крышу театра и Кроуниц в огнях.

– Не прибедняйся. Здесь и сейчас ты Юна Горст, но за пределами академии и для любых других людей – Сирена Эстель. Мне и так пришлось отстаивать твоё настоящее имя и заверять консула лин де Блайта, что смогу обеспечить безопасность в своём замке.

– Правда? – удивилась я.

Првленская не ответила. Она задержала служанку с подносом фруктов, переложила виноградную гроздь на тарелке, поправила белый чепчик на голове девушки и немедленно двинулась к шатрам, где поварята и рудвики суетились над угощениями. Я приметила горку разноцветных пирожных, похожих на морские камешки, что усыпали дно в плавающей деревне. Только вместо воды на каждом сладком кругляше блестела иверийская корона.

– Обожаю мариоли, – подала голос Приин Блайт. – Могу съесть их сколько угодно! Сливочный крем, хрустящий бок, нежная начинка…

– Не переусердствуй, сестра, – отозвалась Тильда. – Все и без того заметили твои округлившиеся в последнее время формы.

Леди Блайт сверкнула глазами, такими блестящими, будто их полировал ювелир, и прикусила язык. Я невольно оценила её формы и не заметила никаких излишков, даже незначительных. Но отчего-то старшая из дочерей Мелиры заметно напряглась. Бледная кожа и тёмные волосы яркой красавицы Приин подчёркивало клетчатое платье в мелких оборочках, обшитых по краю синей бархатной лентой. Этот наряд невероятно шёл леди, выгодно оттеняя глубокую синеву её глаз. Хотелось сделать сестре комплимент, но она стояла слишком далеко: самой первой в ряду из восьми девичьих фигурок. Я же была последней.

– Стрилли, – от нечего делать обратилась я к единственной служанке, оказавшейся поблизости. – Передай Эсли и Арме, пусть к окончанию приёма подготовят ванну. Я уже чувствую, что вляпалась в самое вонючее троллье дерьмо из всех возможных. Будет здорово помыться, как только из него выберусь.

Рудвик охотно убежала в замок, а я невинно улыбнулась сёстрам. Душное ожидание утомляло куда сильнее, чем тренировки на Сомнидракотуле.

Мелироанские девы встречали важных гостей на пороге. Теперь я знала, что так они выражают гостеприимство и почтение любому прибывшему, будь то консул, знатный гость или новая сестра. Обычно визитёров приглашали внутрь, в голубую гостиную, но в этот раз продолжить приём решили на лужайке: недалеко от крыльца натянули шатры, накрыли столы и приволокли мягкие лавки и подушки. Южная осень всё ещё радовала ласковым теплом, и солнце висело высоко над цветочными полями, наполняя воздух пыльно-пряными ароматами.

Я поправила тусклый браслет на руке, убеждаясь, что он надёжно скрывает чёрные вены. Металл едва уловимо пульсировал от чужой магии. Стоило только остановить на нём своё внимание, как артефакт выдавал себя неслышным гулом и неощутимым покалыванием. Должно быть, мой порядок оказался уже достаточным для того, чтобы я могла на ощупь определять в предметах магию.

– Осторожнее, Марилли! – раздалось из голубой гостиной.

На звук бьющейся посуды обернулись все мелироанские девы. Рудвик не удержала горшок с цветочным деревом, и теперь по полированному паркету рассыпались черепки и комки влажной земли.