Записки из тёмного района

Компания ширилась, обитателей стало больше. Слух о существовании уютного самостроя быстро дошёл до старших. Они начали частенько наведываться в халявное заведение и устанавливать свои порядки. В новом загаражном клубе появился алкоголь. Теперь к азартным играм, курению и зачаткам отношений добавились попойки. Пиво и модный в те времена сидр стали сопровождать молодое крыло всё лето напролёт.

Шалаш номер два дожил до следующей весны. Когда время близилось к лету и попойки возобновились, старшие в состоянии крепкого подпития разломали этот «венец творения» потехи ради. Гордость подростков превратилась в кучу переломанных досок с торчащими повсюду гвоздями.

Тут бы опустить руки и пасть духом, но «юные архитекторы» превозмогли уныние и явили на свет творение номер три. К началу лета, уже ни от кого не скрывая (всё равно ведь узнают), на самом видном месте пустыря был возведён модернизированный двухкомнатный шалаш. Теперь он был примерно три метра в длину, два в ширину и полтора в высоту. Одна комната была для совместных посиделок, другая предусматривала возможность уединения для влюбленных. Подростки ведь росли и в физическом плане, и в плане полового созревания.

К моменту постройки третьего шалаша компания расширилась ещё больше. Девчонки стали приводить подруг, пацаны ширили знакомства. Старшие, как и предполагалось, быстро пронюхали про новое халявное пристанище и коршунами слетелись туда. Новый двухкомнатный сарай, по привычке называемый шалашом, мог вместить в себя две компании. Если внутри не хватало места, можно было приземлиться рядом на сваленном дереве, которое в народе именовалось «бревно».

Тусовки стали грандиознее и масштабнее. Молодёжь со всей округи стягивалась к набирающему популярность самодельному сооружению. Однажды кто-то принёс старый однокассетный магнитофон, и с тех пор заиграла музыка. «Дискотека» на открытом воздухе продолжалась обычно до тех пор, пока не сядет батарейка. В смысле у магнитофона. У участников тусовок энергии было через край.

Стили музыки вообще не имели значения. Играло всё. «Руки вверх», «Иванушки», Scooter, Prodigy, «Сектор газа», «Кино», шансон, какие-то армейские песни, рэп, металл. Беспечными летними вечерами рядом с шалашом горел костёр. На нём жарились хлеб и сосиски, насаженные на тонкие веточки. На крыше грандиозного по меркам молодёжи шалаша ревел мафон. По периметру заросшего растительностью пустыря неумело дрыгались юные организмы, от души веселясь и скрашивая суровые дни конца девяностых. Из их уст выходил сквашенный запах алкоголя и табака.

Их маленький мир был полон беспечности, в то время как вокруг царили разруха, безработица и разгул преступности. Но молодость есть молодость. Она бьёт ключом во все времена и при любых режимах. Вокруг, кроме домов, гаражей, завода и самодельного футбольного поля, не было ничего. Ни клубов, ни кафе, ни торговых центров, ни каких-либо досуговых мероприятий. Всё делалось и организовывалось самостоятельно из того скудного арсенала, которым обладала молодёжь в силу возраста и места жительства. Всё было примитивно, просто и без намёка на пафос. Зато всё было по-настоящему и от души. Это была настоящая свобода!

С приходом осени посещаемость шалаша резко снизилась. Все начали учиться. Кто-то ещё в школах, кто-то уже в «технарях». Однажды группа прогуливающих школу участников тусовок пришла в шалаш и обнаружила, что в бесхозном деревянном двухкомнатном сооружении поселился бомж. Старый, смердящий, в рваном тряпье, он громко сопел на самодельной лавке.

На резонный вопрос прогульщиков: «Чего тут делаешь, ёпт?» бомж извинился и быстро ретировался с местности. Но спустя какое-то время вернулся. И не один, а с целой бригадой пьяных, вонючих и беспардонных бродяг. Их смердящим запахом пропитался не только «грандиозный» самострой, но и всё в радиусе нескольких метров вокруг.

Третий районный «архитектурный ансамбль» снова сломали старшие. На этот раз с пояснением: «нефиг тут плодить бомжей». Бомжи, лишившиеся жилья, ушли. Переломанные доски сгорели в кострах. Так закончилась недолгая эпопея строения номер три.

Было ещё несколько попыток построить что-то уже не на пустыре за гаражами, а в других укромных уголках района. Но либо потухал настрой, либо строительство обрывали местные жители, которые обещали вызвать милицию. Подобного «соседства» не желал никто.

Последнее сооружение, именуемое «сарай», возвели уже старшаки возле футбольного поля в парке. Место также стало популярным, но ненадолго. Помимо попоек и посиделок с девчонками, в «сарае» стали совершаться процедуры «ядоукалывания». Местные наркоманы оккупировали строение со скоростью ветра. Постройку старших сломал пьяный дядя Паша Тамбовцев с пояснением: «чтоб не кололись тут».

Жизнь держится на балансе созидания и разрушения. Одни строят, другие ломают. И каждому возвращается тоже, что он сделал сам. Всё закономерно. На сломанном сарае старшаков прервалась череда самопальных строительств. То ли мода прошла, то ли «строители» повзрослели.

22–23.02.2022

Спортсмен

Антон Спортсмен качественно выделялся из общей массы молодёжи. Пока большинство стремительно деградировало согласно канонам времени, Спортсмен неустанно тянулся к развитию. Обычный парень из четвёртого подъезда, который выходил во двор исключительно для занятий спортом наперекор пьянству и наркомании, был награждён своим незамысловатым прозвищем.

Антон никогда не пил и не курил, по его словам, даже не пробовал, что вызывало неоднозначную реакцию у местного контингента. Кто-то пытался склонить его к выпивке, упрекая в том, что совсем не пить – это перебор, кто-то наоборот восхищался его стойкостью и нестандартностью.

Почти в любой сезон Спортсмен выходил из подъезда в своём «фирменном» спорткостюме и первым делом шёл ко вкрученному между двух сосен самодельному турнику. На нём он виртуозно исполнял разные финты и параллельно беседовал с местной публикой. Публика любила подобные «представления» и спешно стягивалась к единственной перекладине во дворе, едва Антон попадал в поле видимости.

Разливая по гранёным стаканам и закуривая сигареты, люди с интересом смотрели на то, как молодой парень делает «подъём-переворот» или «выход на две». Порой от подвыпивших дворовых старожил в адрес Спортсмена поступали азартные предложения следующего содержания:

– Антох, давай на спор: если будешь подтягиваться, пока я курю, с меня червонец. Если не потянешь, то с тебя.

Антон всегда принимал вызовы, и, как ни странно, червонцы доставались ему с завидной регулярностью. И это несмотря на то, что спорщики старались курить медленно, конкретно усложняя задачу. Спортсмен без труда подтягивался нужное время, и когда истлевшая сигарета начинала обжигать пальцы, оппонент был вынужден признать поражение.

– Да, Антоха нас всех переживёт, у него здоровья, как у быка! – говорили курильщики сквозь хриплый кашель.

– Пацан далеко пойдёт – не бухает, не курит! Никакая хворь его не возьмёт, – обсуждали Спортсмена местные алкоголики и тунеядцы.

Но коварные повороты судьбы неподвластны логике и общественному мнению. Перспективный и заряженный жизнью Антон Спортсмен неожиданно ушёл в мир иной во время стандартной велопробежки. Смерть явилась к нему в облике пьяного водителя иномарки. Внезапное столкновение и несовместимые с жизнью травмы – вот и вся история.

Спортсмену не было и тридцати. Он ушёл странно, рано и как-то очень нелепо. А многие из тех, кто пророчил ему длинную жизнь, медленно выжигали себя изнутри алкоголем и наркотиками возле того самого турника между сосен. Выжигали десятилетиями.

Необъяснимы хитросплетения судьбы.

11.07.2021

Целебная симуляция

Как не пойти в школу? Этим вопросом задавалось не одно поколение школьников. Задавалось именно в те прискорбные минуты, когда приходилось вставать ни свет ни заря и, трясясь от холода, всматриваться в окно, за которым вскоре предстояло оказаться.

А за окном далеко не всегда грело солнышко и пели птички. Порой по запотевшему стеклу нещадно лупил ливень или оно покрывалось узорным инеем, а беспощадный термометр показывал температуры сильно ниже нуля.

Месить снег, грязь, прыгать через лужи или обдувать закоченевшее на морозе лицо для того, чтобы получать какие-то скучные знания? Перспектива так себе. Мысли о том, что коварная математичка вызовет к доске и, наслаждаясь властью, будет методично уничтожать тебя как личность перед тридцатью одноклассниками за невыученный урок, подталкивали любой ценой остаться дома.

Родители? Да, они любили тебя, но, тем не менее, пять дней в неделю гнали в серое четырёхэтажное здание на этот зубрильный эшафот. В этом вопросе они были далеко не союзниками, ведь действовали с учителями заодно.

Поэтому за право остаться дома приходилось бороться самыми различными методами. Ты один против враждебной системы. Система сильна, но ты не по годам хитёр. Да победит сильнейший!

Прерванный сон и томительные утренние сборы, потом завтрак, который сразу после пробуждения не лезет в рот, за ним следует двадцатиминутное передвижение по мрачным закоулкам города с тяжёлым ранцем за плечами, а в самой школе – скучная бесконечная зубрёжка теорий.

И когда ты уже отмучался и вроде бы можешь расслабиться, тебя уже дома добивают утомительной «домашкой». Система жестока, но имеет лазейки, которыми можно пользоваться.

Самая верная и проверенная многими поколениями школьников лазейка – это имитация болезни. Жалобы на плохое самочувствие – начало борьбы с системой. Но не всё так просто, ведь пособники учителей, а именно твои родные и любимые родители, требуют доказательств.

Единственный и железный аргумент в твою пользу – это повышенная температура тела. Покашливания, чихи и показная слабость отметаются на начальном этапе. Для освобождения от занятий нужна именно температура, причём более-менее солидная, начиная от 37,2. Всё остальное, скорее всего, закончится в пользу системы.

И вот, открыв глаза и снова очутившись в холодной жестокой реальности, которая срывает с тебя тёплое одеяло и, вопреки желанию, заставляет совершать придуманные кем-то алгоритмы, ты начинаешь сопротивление. В этом противостоянии у тебя есть лишь один союзник – это обычный стеклянный градусник с ртутью. От этой, казалось бы, примитивной побрякушки под мышкой зависит твоя дальнейшая судьба. Но как заставить эту бездушную стекляшку работать тебе во благо?

Среди школьников девяностых ходило множество легенд относительно манипуляций с градусником. Его совали в кипяток, прислоняли к батареям и лампочкам, натирали ладонями – в общем, нагревали любыми доступными способами.

Те десять минут, пока ты наигранно слабый и больной застывал с градусником под мышкой, а родители покидали помещение, ты должен был найти способ «поднять себе температуру».

Самый верный способ – это лампочка или батарея, так как кипятку в твоей комнате взяться неоткуда. Батарея тоже зависела от времени года, топили не всегда, а откосить от школы нужно было здесь и сейчас. Поэтому методом исключения оставалась лампочка в люстре. Она нагревалась за считанные секунды, так же молниеносно она нагревала и градусник.

И вот ты застыл с кончиком ртутной стекляшки возле своей неказистой постсоветской люстры, параллельно вслушиваясь в шаги за дверью. В вакансиях часто пишут – умение работать в режиме многозадачности. Так вот – подобные навыки волей-неволей отрабатывались ещё со школьной скамьи.

Представь, читатель: тебе предстояло нагреть градусник, не переборщив со временем, так как эта стекляшка могла запросто лопнуть, выпустив наружу страшную ядовитую ртуть. Параллельно нужно было прислушиваться к перемещению домочадцев, которые в любую секунду могли заглянуть в твою комнату, а ты уже должен был лежать в постели театрально бледным и немощным. И все твои действия должны были быть максимально тихими. И всё это параллельно с готовностью объяснить внезапно вошедшему родителю, зачем ты включил свет.

За несколько секунд лампочка заряжала градусник до 38–39 градусов. Слегка задумался, и пол покрыт стеклом и ртутью. А это было психологически тяжело, так как родители повторяли из раза в раз: «только не разбей, ртуть ядовитая!». Вот в таких вот суровых условиях приходилось «работать».

И даже если ты всё сделал быстро и чётко, нужно было сбросить ртутную шкалу до более-менее правдоподобных показателей, ведь если у тебя лоб еле тёплый, а на градуснике 39,5, – это стопроцентный провал операции! Ты будешь уличён в симуляции и нещадно отправлен в школу.

В общем, за удачным нагревом всегда следовал следующий пункт: удачный сброс. Махнул сильней, чем надо, и всё по новой, а время сильно ограничено. Такой вот нелёгкий триггер.

И вот наступает минута X – в комнату заходит делегация родственников и забирает подогнанный под нужную температуру градусник. Отдавая им свой раскалённый аргумент, ты демонстративно кашляешь и шмыгаешь носом.

И вот породившие тебя люди с недоверием смотрят на ртуть. В своём решении они опираются на яд за стеклом, а не на твои слова и внешний вид, хотя в целом это оправданно.

После этого их ладони поочерёдно ложатся тебе на лоб. Ты слушаешь их обсуждения с такой непоколебимой внимательностью, с какой не учил ни один урок за все десять лет школы. Томительная пауза перед вынесением вердикта, и вот, наконец-то, заветная фраза: «Ладно, сегодня не ходи, отлежись денёк!».

Победа! От радости ты готов вскочить с кровати и заорать во всё горло. Ах да, ты же нынче болен, поэтому продолжаешь бледным пятном давить на подушку.

Вдвойне классно, если такое происходило в пятницу, так как в выходные ты уже мог досрочно поправиться и гулять, гулять, гулять!

Система потерпела крах. Ты сбил её алгоритмы и победил в неравном бою! И вот сон, в который клонило десять минут назад, – рассеивается, на смену холоду приходит тепло, а настроение от погано-пассивного переходит в радостно-активное. Математичка, русичка, историчка, а также весь карательный состав четырёхэтажного здания, – сегодня не ваш день.

Когда проходило несколько часов и уверенность в своей победе укреплялась, ты начинал исцеляться прямо на глазах. Кашель, чихание и температуру снимало как рукой. В школу ты уже не пошёл, а значит притворяться больным было больше неактуально. Наступала пора выздоравливать! Воистину целебная симуляция!

20–21.10.2021

В подъезде

Подъезд… как много в этом звуке для сердца русского слилось! Да, в жизни молодёжи девяностых-нулевых подъезды играли важную роль. В зимнее время сложно было найти подъезд, в котором бы не сидели подростки. В дутых пуховиках, джинсах или спортштанах, ботинках или туфлях, на лестницах и в пролётах и днём и вечером сидели шумные компании. И если для взрослых подъезды были лишь коротким переходом от улицы до квартиры, то для их детей они являлись и кровом, и убежищем.

Когда на улице лютовала непогода, а квартиры были заняты родителями, при которых нельзя было быть самими собой, подъезды становились единственным местом для раскрепощённого общения со сверстниками. Здесь можно было перекинуться в картишки, затянуться табачком или провести время с девушкой. А также послушать самопальные песни под гитару и пообщаться на разные темы, при этом используя свой словарный запас без цензуры и ограничений.

Но помимо упомянутых выше благ, подъезды таили в себе всевозможные угрозы…

* * *

– Анекдот! – выпучив губы, Мишаня выпустил густой белый дым в спёртый воздух подъезда, – сидят в яме русский, поляк и немец…

– Покурить-то оставь, – толкнул его в бок Малой.

Мишаня отдал ему наполовину скуренную сигарету «Золотой Явы» и снова оказался в центре внимания. Вокруг него на корточках сидели четверо, предвкушая интригующее продолжение анекдота. Рассказчик поднялся с корточек и, нависнув над своей немногочисленной аудиторией, продолжил:

– День сидят, два сидят, три сидят. Есть нечего. Тут немец решил поделиться…

– По йогурту и спать? – перебил его Костя, – да все слышали уже, угомонись.

– Я не слышал! – недовольно буркнул Паша, – на фиг ты перебил?

– Да не гони, что не слышал, кто-то вчера рассказывал, или тебя не было?

– Не знаю, не слышал я. Малой, на троих курим, помнишь?

Малой, что сидел ближе всех к идущей вниз лестнице, слегка кивнул и жадно затянулся.

– Тогда не буду рассказывать, – махнул рукой Мишаня.

Малой делал затяжку за затяжкой. Его губы с наслаждением всасывали продукт сгорания сигареты. Выходящий изо рта и носа дым окутывал узкое пространство бетонного помещения. На лестничном пролёте, снизу от места пребывания подростков, тлел чей-то недавно брошенный «бычок». Дым от него поднимался к окну, за которым темнел морозный январский двор.

Неожиданно на одиноко дымящийся окурок в пролёте бесшумно ступила чья-то нога. Блеклый огонёк окончательно потух под подошвой. Здоровый мужик бандитского вида в расстёгнутой кожаной куртке, щедро укрытой мехом, старался идти как можно тише и быстрее. Следом за ним такой же тихой походкой шёл второй мужчина довольно высокого роста. На его широком плече грозно висел укороченный автомат Калашникова.

– Стоять! Руки из карманов! – неожиданно гаркнул мужчина в кожаной куртке и смешной жёлтой шапке с помпоном, стремительно сокращая расстояние.

От неожиданности пятеро тринадцати-четырнадцатилетних подростков застыли в своих позах. Мишаня неподвижно стоял возле лифта, остальные сидели на корточках. Ближе всего к незваному гостю, около лестницы, сидел Малой. В его правой руке беспардонно дымил окурок.

– Руки, руки показываем, чтоб я их видел! – снова прокричал плечистый мужик с бандитским лицом.

Все показали открытые ладони, мужик умело и уверенно окинул их беглым взглядом. Следом к подросткам подошёл тот высокий тип с автоматом на плече. Он был одет в милицейскую форму.

– Так-так-так, – ехидно выпалил бугай в кожанке и жёлтой шапке, – чего мы тут делаем?

Все молчали. Не дожидаясь ответа, он присел на корточки рядом с Малым и посмотрел на дымящий в его руке бычок «Золотой Явы».

– Я задал вопрос, – повысил голос «бандитообразный», – чего здесь делаем, ёпта?

– Да ничего, сидим просто, – ответил Малой.

– Сидим просто, – недобрым тоном повторил здоровяк и аккуратно взял из рук Малого сигарету. Не сводя глаз с присутствующих, он затушил её об пол. Затем мужик в кожанке стал аккуратно вытряхивать содержимое недокуренной сиги на бетонный пол, внимательно наблюдая за тем, что из неё высыпается. Убедившись, что это обычная сигарета, а не косяк, плечистый мужик продолжил диалог:

– Знаешь, кто я? – уверенным дерзким взглядом он сверлил Малого насквозь. Его стоявший позади коллега держал руку на спусковом крючке АКС-74У и внимательно наблюдал за остальными.

– Нет, – отрицательно покачал головой Малой.

– Оперуполномоченный Воробьев. В народе Воробей. А это ваш участковый Карманов. Прошу любить и жаловать, – дерзкий бугай кивнул на стоявшего за спиной высокого коллегу в милицейской форме.

Все снова промолчали. Воробей продолжал сидеть на корточках возле Малого, сжимая в руках его потушенный и выпотрошенный окурок. На вид плечистому оперу было в районе тридцати. От него прямо несло какой-то дерзостью и решимостью. Из-под жёлтой шапки с помпоном, что совсем не вписывалась в его кожано-туфельный прикид, виднелись довольная ухмылка и зоркие выстрелы глаз.

– Ты у меня из какой квартирки-то, сынок? – обратился он к Малому.

– Я не здесь живу, – еле слышно ответил подросток.

– А где ты живёшь?

– У бабушки.

– А бабушка где живёт?

– Не здесь, – без какого-либо энтузиазма отвечал Малой.

Вертя в руках злополучный окурок, довольный своим превосходством, Воробей глумливо продолжал:

– Курить значит, любишь, сынок? Любишь, да?

– Нет, я только попробовал, – голос Малого становился всё тише и жалобней.

– Попробовал, да? – смакуя момент, повторял его слова Воробей, – а я тебя сейчас отучу курить.

Сделав паузу и снова посмотрев на молчавших товарищей Малого, он продолжил:

– Ешь сигарету! Открывай ротик шире! – с этими словами он поднёс «бычок» ко рту малолетнего курильщика. Малой отрицательно покачал головой.

– Что нет? Это же вкусно. Тебе же нравится курить. Открывай ротик, а-а-а-м и всё.

– Не буду, – чуть не плача ответил подросток, отвернув голову и уткнув рот в плечо.

– Ну чего ты стесняешься? – издевательски-ласково говорил милиционер, – проглотишь и пойдёшь гулять. Давай-давай, это не страшно. Открывай ротик, пока я добрый.

С этими словами он сунул окурок прямо под нос Малому.

– Не буду больше курить, правда, – буркнул из-под плеча подросток.

– Конечно, не будешь, после того, как съешь, – садистская улыбка растягивалась по пухлым щекам.

Сверху неожиданно раздался женский голос:

– Что здесь происходит?

Все участники подъездной сцены подняли головы вверх. На верхней ступеньке лестницы стояла женщина средних лет в меховой шапке и дублёнке. В ней компания подростков узнала тётю Свету, маму их друга, которая жила в этом подъезде. Она появилась так же неожиданно и тихо, как и несколько минут назад двое сотрудников силовых структур.

– Что вы делаете? – смотря с укором на Воробья, произнесла тётя Света.

На лице сурового оперативника читалась лёгкая растерянность. Он убрал руку с «бычком» ото рта Малого и, улыбаясь женщине, произнёс:

– Да вот, профилактические беседы с молодёжью проводим. Курят тут в подъездах, знаете ли.

– Я с ними сама потом проведу беседу, не волнуйтесь, этих ребят я отлично знаю, – властно намекнула женщина.

– Как скажете, уважаемая, – пожал плечами Воробей. На его лице проступила еле заметная досада от того, что так нелепо сорвалась экзекуция малолетнего курильщика. Повернувшись к пятерым представителям дворовой шпаны, он еле слышно прошипел: «Чтоб я вас тут больше не видел, иначе…».

Незаконченная фраза утонула в топоте молодых ног. Грохот подошв отскакивал от бетонной лестницы подъезда, стремительно удаляясь от двух милиционеров и местной жительницы. Через несколько мгновений дверь подъезда шумно распахнулась и несущиеся галопом фигуры исчезли в темноте морозных улиц.

28.05.2021

Молитва

Остановившись возле подъезда, Костя Шип закурил. Поздний вечер сгустился над двором, спрятав во тьме все его недостатки: сломанные качели на детской площадке, самодельный деревянный столик, за которым день и ночь восседали местные дегустаторы суррогатов и разбросанный повсюду мусор. Над всем этим неказистым пейзажем возвышались высокие стволы деревьев. Под покровом сумерек двор был абсолютно недосягаем взгляду, так как не освещался от слова «совсем».

Вообще, весь район был довольно тёмным, отчего в народе был шуточно прозван Dark Zone. Фонари имелись непосредственно у самих подъездов, и их свет не проникал в таинственные недра широкого двора. О том, что творилось в глубине неосвещённого пространства, можно было долго и упорно фантазировать, ведь на события район был всегда богат.

Шип ждал товарища, который жил в этом доме. Они должны были идти по своим, только им известным делам под покровом стремительно наступающей ночи. Лампочка над железной дверью была разбита, поэтому со стороны Костя являл собой лишь тёмный силуэт. Единственное, что выделяло его из тотального мрака, – одиноко тлеющий в районе рта огонёк сигареты. Едкий табачный дым незримо поднимался к высокой крыше подъезда. Каждая затяжка нарушала практически гробовую тишину.

Шип бесцельно вглядывался в темноту двора и думал о своём. Гнетущая дневная жара сменилась на приятную вечернюю прохладу. Летом это всегда приятно.

Товарищ, которого он ждал, задерживался, и это напрягало. Редкие звуки доносились до его слуха, но, погружённый в собственные мысли, Костя не обращал на них внимания.

Вдруг к потоку привычных и безобидных звуков, таких как дуновение ветра или редкий шум проезжающей за двором машины, неожиданно добавился таинственный и неопознанный шёпот.

Шип замер на месте и прислушался. Темнота вокруг таила в себе угрозу. Шёпот нарастал и приближался неизвестно откуда. По спине поползли мурашки, а глаза стали жадно цепляться за окружающие объекты в поисках источника зловещего звука.

Встревоженный взгляд пробежался по припаркованным вдоль подъездов машинам – все они были пусты. За машинами по-прежнему виднелся безмолвный тёмный двор. Различить в его потёмках что-либо не представлялось возможным. А шёпот тем временем усиливался, вонзаясь в уши и заставляя сердце биться чаще.

Через несколько секунд он достиг пика и переключился на полноценную громкость. В нём стали различаться отдельные слова. Кинув бычок на землю и затушив его ногой, Костян стал недосягаем взору со стороны – так было безопаснее. Он снова замер и вслушался в тембр таинственного голоса.

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твое, да придет Царствие Твое…