Самаэль. История Джерома Елисеевича

– Мария, не искажай имена на западный манер, брат.

Стрелок, аккуратно положив винтовку на стойку огневого рубежа, подбирал слова, но все не мог сложить картину воедино. Все вылилось в тяжелый вопросительный взгляд его темных глаз в водянистые глаза Марии. Повисло неловкое молчание.

– Не извольте гневаться, у нас закрытый клуб, эм… мисс, – шаркая, подошел Петька, прищурив свои хитрые маленькие глазки.

– Все нормально, Петр, прошу, оставь нас.

Оружейник о чем-то задумался, но спорить не стал.

– Как угодно, господин Постников.

Стоило двери хлопнуть за их спинами, тон монахини сменился.

– Идем за мной, Ерема, – как в детстве, произнесла сестра. – Винтовку оставь здесь, она тебе пока не понадобится.

Проследовали к дальней пустовавшей стене, где сваливали отслужившие свой срок пулеуловители у крепкого бруса подпорок. Мария коснулась одной из балок, и та ушла внутрь, открывая узкий проход в темный мрак коридора. Балка бесшумно опустилась на свое место за спинами пары, со щелчком включился холодный свет электрических ламп, подвешенных по потолку, – невиданное дело в этой части Петербурга.

– Что за лабиринты тайного ордена? – усмехнулся этому пафосному спектаклю Джером, но, признаться, им удалось его удивить.

– Подожди немного, сейчас увидишь все своими глазами.

– Никак в монахи меня завербовать решили?

– Выбор посвятить себя служению Господу каждый делает сам, я лишь хочу отвратить тебя от пути неправедного либо указать путь истинный. Нам нужен такой «вольный стрелок», как ты, брат Иероним.

– Избавь меня от таких пафосных речей… Брат Иероним, звучит хорошо, даже имя церковное брать не нужно, но я пас, прошу Джером покамест.

– Джером так Джером. Но ответная просьба – Мария.

– Мария так Мария.

Молодой человек пожал плечами, возможно, идущая впереди него девушка сделала похожий жест, либо это была всего лишь игра света в темном узком коридоре, освещенном потусторонним электрическим светом. Он все еще не мог сложить картину в одно целое, но страха перед неизвестностью не испытывал, скорее, предвкушение познания сокровенной тайны исчезновения сестры. Коридор был невероятно аккуратным, идеально выровненные стены, потолок, пол соприкасались под точными прямыми углами. Можно было поклясться, что если к ним приложить треугольник, то стороны совпадут идеально. Еще ни разу не попадалось ему такое торжество геометрии в построенных человеком сооружениях, всегда можно было найти изъян, но, похоже, тут его не было.

– Кто строил эти тоннели?

– Они были тут всегда, мы просто научились ими пользоваться.

– Как это всегда? – немного опешил молодой человек.

– Я точно не знаю, но, похоже, еще до основания Санкт-Петербурга.

– И ты так легко рассказываешь мне такие вещи?

– Тебе вскоре придется узнать гораздо больше тайн этого мира, чем многие узнают за всю жизнь, конечно, если согласишься нам помочь.

– А если не соглашусь? – Но коридор, конечно уже произвел впечатление, сложно устоять, когда тебе предлагают узнать сокровенные тайны.

– Можешь сразу не соглашаться, подумать, у тебя есть один день, а теперь ближе к делу.

Когда сестра Мария закончила фразу, коридор внезапно закончился просторной комнатой, обставленной аскетически и также освещенной электрическими лампами. Пахло сосной и ладаном, каменные стены завешаны холстами с библейскими и еще какими-то не известными Иерониму картинами, в центре стол с кипой различных папок и бумаг.

– Прошу.

Они сели рядом на жесткие табуреты, Мария быстро разложила перед братом старинные пергаменты. Одни на латыни, другие на древнерусском, еще иврит и совершенно на непонятном языке, черточки-палочки. Где-то Иероним уже слышал про азиатский стиль письма – иероглифы, но видел впервые.

– Японский, – пояснила Мария, увидев небольшую заминку в глазах студента. – Тут записи из различных источников, они описывают определенное событие, которое произойдет завтрашней ночью снова. Наша задача его предотвратить.

Вполуха слушая приятный сердцу голос сестры, Джером успел вчитаться в пергаменты на знакомом древнерусском и латыни. И его до этого момента холодное выражение лица уже не могло скрыть некоторого удивления. Мистика, сказки, легенды все на одну тему. Тридцатое апреля, то есть завтра, день, описанный в каждом из пергаментов, по крайней мере в тех, что Иероним мог прочесть. Каждая история сводилась к тому, что грань между миром живых и мертвых истончится настолько, чтобы дать возможность темным силам проникнуть в мир людей, и тогда наступит, так скажем, «начало конца», все погрузится в хаос.

– Серьезно? Ведьмы, Вальпургиева ночь? Эти детские сказки просто прикрытие для черных делишек католической церкви…

– Можно сказать и так, у нас есть точные сведения, завтра в святом Петербурге произойдет самое нечистое событие за всю мировую историю.

Джером резко поднялся, оттолкнув табурет так, что тот упал на каменный пол, в глазах молодого человека читалась толика презрения и обиды за сестру и её затуманенный рассудок. Тайна, которая будоражила его мысли последние невероятно долгие десять минут, этот идеальный геометрический коридор, возвращение пропавшей сестры. На поверку очередная «охота на ведьм», и это в конце девятнадцатого века, века науки, изобретений и надежд, о котором еще недавно он так живо беседовал с одногруппником, англичанином Деннингемом. «Это был крах, полнейшее фиаско, сестра Мария».

– Nonsense!

– Постой, и правда церковь совершала ошибки, но нам действительно нужна помощь именно такого человека, как ты, брат. Того, кто свободен в своих мышлениях, человека широких взглядов, «вольного стрелка». Не спеши, Иероним, я уже говорила, подумай до завтра.

– Джером.

Он хотел было отмахнуться и уйти, но, во-первых, не знал, как выйти из этого подпольного убежища современной православной инквизиции, а, во-вторых, в глазах его старшей и горячо любимой сестры, в ее стальных глазах читалась просьба о помощи.

– Но не все «выдумки», дабы поддержать веру в людях за счет страха перед богом. Дьявол действительно существует.

Она ждала ответа, но молодой человек стоял и молча оглядывался по сторонам. Похоже, план эффектного появления монахини-сестры трещал по швам. Она действительно не виделась с братом слишком долго, позабыв про его упертый характер и живой ум, шансы таяли, придется раскрыть карты.

– Мы не какие-то сумасшедшие фанатики, и то, что произойдет завтрашней ночью, нужно остановить… Иначе начнется темная эра, которая погрузит в хаос не только наш столичный Санкт-Петербург и всю Россию, но следом захлестнет и всю остальную планету.

Девушка тоже встала из-за стола, прошлась по комнате, обойдя стол вокруг, достала из-под стопки бумаг два конверта – один с гербовой сургучной печатью, второй крупнее, перевязанный нитью.

– Состоится «встреча», конечно, это будут не пляски обнаженных ведьм на лесной поляне у костра в лунном свете. Светский ужин, много гостей, высших чинов, генералы. Всех этих людей захватят в свои сети, затуманят им разум и отвратят от пути божеского. А потом они вернутся на свои высокие посты и будут вести нашу страну к развалу и войнам.

Из большого конверта на стол высыпались фотокарточки и чертежи. На одних карточках запечатлены маленькие фигурки людей на фоне величественных гор, на других портреты.

– Мы выбрали тебя не только за невероятные достижения в стрельбе. – Мария подвинула несколько фотографий на край стола. Джером вздрогнул, всех этих людей он хорошо знал, и особенно прекрасную девушку с длинными волнистыми волосами и умными темными глазами. – Ты, несомненно, знаешь этих людей, Генрих Фон Арнет, ведущий мировой археолог, Дженнифер Дейси, британский историк, а вот этих, возможно, еще не знаешь. – Она указала на странного человека с незапоминающейся внешностью. – Брат Генриха – Софо. – Перевела палец на светловолосого мужчину с каменным лицом и волевым подбородком. – Начальник личной охраны – Пауль Рихте.

– И что же, по-вашему, уважаемый мной Генрих, светило науки, каких поискать, планирует бал Сатаны? И откуда тебе известно про меня и Дженнифер, как давно вы следите за мной?

– Не так давно, с тех пор как ты познакомился с англичанкой, Джером, и честно сказать я была невероятно удивлена. Хорошо, давай уже покончим с недомолвками, это все прикрытие, вся эта мантия. Это дело императорской секретной службы.

– Государственная измена – это теперь по части Сатаны и православной церкви? Я не исключаю, что в высших чинах есть шпионы и изменники, которые строят козни, вставляют палки в колеса Государю Императору Александру и государственной машине, но происки Дьявола…

– Тут нечто больше, Генрих нашел в этой экспедиции то, что не должно было покидать пределов Кавказских гор и всегда оставаться захороненным. По обрывкам информации, большая часть которой, конечно, всего лишь легенды, этот артефакт уже уничтожил целый народ или что-то в этом роде. Легенды расплывчаты. Понимаешь, Генрих ученый, наука идет вперед путем ошибок, но некоторые из них недопустимы, и наша задача – предотвратить одну из них.

– А может, это наш билет в будущее, Мэри, а такие ретрограды бюрократической машины, как ваша служба, зароют нас обратно в каменный век?

– Дженнифер грозит опасность, если не ради России, то ради неё.

– Это уже удар ниже пояса, – голос молодого человека, уязвленного таким подлым маневром, зазвенел сталью. – Ради России я отдам свою жизнь, как и ради Дженн, но тут не тот случай.

– Раз уж ты настроен столь скептически, открой, когда вернешься домой, а твой воспаленный неожиданными событиями рассудок успокоится, Иероним. – Отдав второй конверт – дорогая рифленая бумага, перевязанная черной шелковой лентой и скрепленная сургучной печатью с гербом Романовых, – шпионка продолжила: – Тут действительно замешано что-то большее, чем политика, наука или религия. Что-то, с чем еще не сталкивалось человечество.

Высокие речи, но безосновательные, догадки, легенды, вымыслы, а Джером Елисеевич, считая себя образованным современным человеком, открытым новому миру, в такие вещи не верил. Конверт все-таки взял, возможно, из-за возраста, все еще осталась юношеская доверчивость, сунул во внутренний карман пиджака. Знакомое письмо.

– Подумай еще, Джером, не руби сгоряча, пожалуй, я сказала тебе больше чем позволено. Возвращайся обратно по коридору и забери с собой винтовку.

– Жаль, что в такой обстановке, но, несмотря ни на что, рад был видеть тебя, Мария, надеюсь, это ты еще одумаешься.

Возможно, так он и поступит, подумает, но вряд ли что-то сможет убедить его поверить в несуразность обвинений против Генриха. Это нелепо и не укладывается в голове образованного человека, даже и выросшего в религиозной семье. Раздраженный и, казалось, совершенно выжатый, лишенный сил молодой человек брел по бесконечному узкому коридору, тени от потустороннего света электрических ламп плясали, создавая безумные образы, дополненные возбужденным сознанием Джерома Елисеевича. Когда бесконечный коридор закончился, и в ноздри вновь ударил приятный и знакомый запах пороха, на вышедшего из стены Иеронима уставились глаза изумленного Петра.

– Как так…

– Не важно, Петька.

На мгновение показалось, что в глазах мужика сверкнули странные искры, словно просвечивающие молодого человека насквозь, как у заправского сыщика, совершенно не свойственные его типажу, но быстро пропали. Пожевав губу, оружейник добавил.

– Не хотите еще пару выстрелов поупражнять, господин Постников?

Джером перевел взгляд с ружья на мишени, потом на Петьку и отрицательно покачал головой.

– Подай чехол, Петька, я на сегодня закончил.

– Сию секунду, не извольте гневаться.

Он скрылся за стойкой и тут же вернулся с отличным чехлом из кожи крокодила, подобно тем, о которых Джером читал в зарубежных газетах у Теренса про африканских охотников. Кажется, это называлось сафари, тогда он мечтал побывать на таком мероприятии, вокруг опасность и не только дикие огромные хищники, но и обезвоживание и лихорадка, всюду опасность, Африка манила тысячей приключений. «Вот это настоящее и интересное дело – сафари, а не инквизиторская „охота на ведьм“ – мрак». Стрелок принял от оружейника «Самаэля», аккуратно уложенного в твердый чехол из кожи крокодила, и закинул его за плечо, ремешок с мягкой тряпичной прокладкой невероятно удобно устроился на плече.

– Диковинная вещица, с чего это? – день не переставал удивлять Джерома Елисеевича.

– Подарок от клубу, со всеми почестями от учредителя.

– Кто таков?

– Не положено, простите, господин Постников.

– А впрочем не важно, достаточно с меня на сегодня. – Молодой человек устало вздохнул, возможно, хороший коньяк мог бы исправить дело.

Так Джером Елисеевич Постников и вышел на задворки Санкт-Петербурга, этаким студентом франтом с закрученными кверху усами и одновременно африканским охотником с чехлом из кожи крокодила за плечами. Молодой человек мог лишь гадать, какие странные мысли вызывал его вид у случайных прохожих в этой, если не сказать, «деревенской» местности, даже полисмены лишь проводили странного прохожего взглядом. Извозчика подозвать такому господину не составило труда, аж сразу несколько кинулось, а один даже пытался произнести на ломаном французском: «Мсьё эст аллё».

Нахмурившись, Мария просидела еще какое-то время в тишине и одиночестве, где-то она просчиталась, сыграла не тем козырем. Джером клюнул на пропавшую сестру, но вот религиозная развязка испортила все планы. Теперь оставалось только ждать, и еще столько нужно всего подготовить до начала операции. Медленно вдохнув, задержала дыхание и закрыла глаза, на этой работе нужно сохранять предельное самообладание, как учил Виктор Петрович.

С новым оружием и довольно примечательным чехлом из кожи крокодила Джером Елисеевич решил не гулять и направил извозчика прямиком до Вознесенской, где она подходит к обводному каналу. Затем до дома №6, соседствующего с домом №7, в котором располагалась Санкт-Петербургская Духовная Академия, и потому практически весь дом был заселен духовенством, а по родственным связям и сам Постников, хоть и внук, получил в нем неплохую двухкомнатную квартиру. Молодой «охотник» прямиком с сафари быстро взбежал по ступенькам, стараясь не попасться на глаза Агафье Павловне – домостроительнице, весьма разговорчивой и безумно набожной женщине. Но все же краем глаза она успела заметить стремительно прошмыгнувшего молодого человека и даже крикнула что-то вслед, но Джером не разобрал, что это было: то ли «какая погода», что было самым вероятным, либо «как полгода», что могло означать игнорирование Джеромом посещения храма. Агафья Павловна частенько напоминала Джерому о его «странных и неподобающих атеистических замашках». Действительно, он не был в храме уже около полугода, а на исповеди и того больше, и ничуть не жалел.

Под дверь просунули конверт, еще одно письмо на дорогой бумаге, перевязанное лентой и пропитанное ароматом нежных духов, тех ж,е что и на платке, что Джером носил с собой. Этот конверт он ждал и даже на мгновение забыл про всё приключившееся. Оставил «Самаэля» на газетном столике, сбросил пиджак и опустился в уютное кресло у окна. Медленно с предвкушением развязав ленту, развернул письмо. Его приветствовали милые сердцу инициалы J.D., выведенные аккуратным почерком. И далее на английском.

Jerome, I was missing you…

Finally I’m back to the Petersburg. It was a long journey and many tales to tell about, my Love. Meet me tomorrow, Friday, 30 of April, same place on 13 line street.

Jennifer.

Он перечитал короткое письмо несколько раз, много слов не требовалось, они лучше обо всем поговорят лично. Улыбаясь и мечтая о встрече, словно мальчишка, Иероним вспомнил о словах Марии и в мгновение сделался мрачнее тучи, совершенно растеряв весь свой шарм скучающего интеллектуала и франта с подкрученными кверху усами. Что же затеяла эта секретная служба…

Джером прошелся по комнате, взгляд задержался на чехле из кожи крокодила, в котором хранился «Самаэль», приклад выточен под строение плеча Иеронима, пятизарядный, мягкий спуск, повышенная точность – совершенное оружие. Затем зацепился за пиджак, из кармана которого, напоминая о себе, торчало письмо с сургучной печатью Романовых. И именно такое же он сегодня поднял с пола в университете и вернул профессору Тетереву. Произойдет что-то масштабное, странное предчувствие не давало Джерому Елисеевичу покоя. Сорвав печать, пробежал глазами письмо, и руки задрожали. Молодой человек закрыл глаза, сделал глубокий вдох и быстро выдохнул, повторил эту процедуру несколько раз, пока пульс не восстановился. Впервые за сегодня Иероним почувствовал сильный голод и понял, что с самого утра не съел ни крошки. Еды дома он не держал, да и готовить совершенно не умел, да и выпить бы не помешало.

Глава 3

Комната освещалась лишь несколькими свечами, расположенными в нишах стен. Слабый свет падал на стол и слегка выделял контуры двух человек, находившихся в комнате. За столом в глубоком кресле сидел мужчина, все его тело скрывала грубая ряса, а черты лица полумрак. Возможно было рассмотреть только подернутые сединой волосы, спадающие на плечи, и его руки, лежавшие на деревянном столе, пальцами отбивая ритм, похожий на стук часовых стрелок, словно отсчитывая время. Напротив стола знакомая нам девушка, гордо подняв подбородок, вытянулась практически по стойке «смирно», ожидая, пока мужчина закончит свои размышления и обратиться к ней. В помещение попадал легкий ветерок, пламя свеч колыхалось, а тени гротескно подрагивали. Седоволосый закончил отбивать ритм, будто только заметил девушку, удивленно обвел ее взглядом скрытых в тени массивных надбровных дуг глаз. Уважительно кивнул, положил перед собой свежий лист бумаги, обмакнул перо в окованную золотой оправой чернильницу, изготовился к письму.

– Сестра Мария, – почтительно кивнул отец Зиновий, главный писчий тайной канцелярии, разрешая девушке начать.

– Все прошло в точности, как и ожидалось, брат Иероним и вправду великолепный стрелок, но на него оказано ужасающее паразитическое влияние Запада. Реформаторские идеи, новые веяния в мышлении полностью поглотили его, и хоть это может показаться минусом, но сыграет нам на руку. Я думаю, он согласится, ваше преосвященство, в любом случае, Джером будет на завтрашнем вечере, по моей просьбе или по своей собственной воле, а там он все увидит своими глазами.

Только Мария начала свой отчет, собеседник принялся быстро водить пером по бумаге, периодически обмакивая его в чернильницу. Отец Зиновий, человек, не только посвятивший свою жизнь господу, но и невероятно осведомленный в вопросах государственных, нужен был секретной службе в качестве эксперта. Но как человек Бога, в отличие от Иеронима, легко поддался на версию про Дьявола и пока оставался в неведении о делах императорской секретной службы.

– Что если враг заманит его на свою сторону?

– Вот в этом я уверена, мой брат – наиумнейший человек, такого никогда не произойдет.

– Вы все еще веруете в люд и недооцениваете силы врага нашего, не уверен я даже за себя, лишь на провидение Господа уповаю, столкнись с таким влиянием, а вы, сестра, веруете за другого человека, пусть и вашего родного брата, которого и сами не видели шесть лет.

– Полностью осознаю всю опасность, но с нами Господь и Пресветлый Император.

– Господь посылает нам сложные испытания, не со всеми суждено нам справиться, некоторые заведомо непроходимы, дабы усилить веру нашу и отсеять недостойных.

– Простите мою самоуверенность в этом вопросе, ваше преосвященство.

– И в чем же основные моменты плана?

– На приеме буду я лично и человек, за которого я могу поручиться всей душой. – Выдавать весь план, даже такому высокопоставленному сановнику, Мария не собиралась, слишком уж сложную не двойную, а даже тройную игру она сейчас вела. – Мы ляжем костьми, но и не дадим свершиться дьявольским планам, даже если Джером Елисеевич не примкнет к нам.

Писарь помедлил, задержал перо в чернильнице немного дольше обычного и, тяжело вздохнув, подытожил.

– В любом случае, единственная надежда наша на Господа и на брата Иеронима вашего. Идите, сестра, времени на подготовку осталось не так много, не смею задерживать более.

Мария перекрестилась, накинула капюшон своей монашеской рясы и удалилась в непроницаемый мрак. Достав изрядно впитавшееся чернилами перо, монах продолжил записи и поставил приличных размеров кляксу. Наклонившись к столу, он с сожалением присмотрелся к полученной кляксе. В слабом освещении было не заметно, как его глаза широко разверзлись, а лицо исказила гримаса ужаса, крик застрял в горле, на свет вырвался лишь жалобный хрип. Неизвестно откуда взявшийся сквозняк пронесся по келье, поочередно затушив все четыре свечи, седовласый попытался встать, но силы покинули старое тело. Несмотря на кромешную тьму, поглотившую все пространство, он все еще мог видеть, как чернила, растекаясь по освященной бумаге, образуют отвратительный богохульный символ. От вида этого еретического действа старый писарь Зиновий сложил на груди руки и нараспев принялся читать молитвы. Когда он вновь открыл глаза, клякса пропала, а огонь вновь горел в нишах стен, но странный символ успел проникнуть в его сознание, старец не мог даже описать это чуждое естеству изображение. Зиновий помедлил немного, словно пытаясь вспомнить о чем-то очень важном, недовольно хмыкнул и продолжил вести записи. О мистическом событии, произошедшем несколько минут назад, он уже забыл и больше не вспоминал. Встряхнул длинные покрытые сединой волосы, открывая шею, на которой отпечатался ужасный еретический символ, источающий темную дьявольскую энергию. «…не уверен я даже за себя, лишь на провидение Господа уповаю…» – вывел главный писчий тайной канцелярии каллиграфическим почерком, хотя его рука слегка подрагивала.

Мария помедлила, покидая келью отца Зиновия, странное чувство не покидало её все время, что она находилась внутри, будто кто-то все время наблюдал за ними, но теперь оно пропало. Девушка поежилась от сквозняка, ворвавшегося внутрь из открывшейся двери, и ступила за порог. Дверь за спиной захлопнулась, Марии уже начинали надоедать эти сквозняки и сырость катакомб, в которых приходилось вести подпольные дела. Почему слугам Господа приходилось скрываться под землей, словно крысам, а еретики устраивают пышные приемы и балы в роскошных особняках? Коридор петлял, Мария проходила мимо закрытых дверей пустующих келий и складов, каждый шаг эхом разлетался по замкнутому пространству. На каменных стенах были высечены святые символы и молитвы, защищающие и освещающие подземелье. В стальных с позолотой петлях вставлены факелы, но сам коридор освещали потусторонним светом электрические лампы, как и тот, что вел со стрельбища в комнату для брифинга. С силой толкнув одну из дверей, монахиня вернулась как раз в неё. За столом, перекладывая бумаги, сидел молодой мужчина в деловом костюме при шейном платке, рыжеватые кучерявые волосы переходили в жиденькие бакенбарды, а по лицу рассыпались мелкие веснушки. Оглянувшись на вошедшую девушку, он улыбнулся, в зеленых глазах мелькнули радостные нотки. Заперев за собой дверь на засов, Мария скинула капюшон, устало вздохнула и, кокетливо приобняв мужчину за плечо, остановилась у него за спиной.

– Машенька, вы выглядите измученно, эти промозглые катакомбы сделали вашу нежную кожу совершенно бледной.

– Если бы только катакомбы, Виктор Петрович.

Они перевели взгляды на бумаги, расположенные на столе, которые изучал мужчина до возвращения Марии. Подробные чертежи двухэтажного особняка с подвалом были разложены и испещрены пометками и стрелками.

– Я представил приблизительное расположение гостей, разделил их на группы по знакомствам. – Рыжеволосый указал на столбики из инициалов с пометками. – Стрелками обозначил вероятные пересечения и, проанализировав ход действий, предположил, что нам с вами, дорогая Машенька, лучше расположиться здесь, в компании генерала Стрельникова-Ижова, с которым мне выпала возможность служить и быть знакомым лично. Также именно с этой позиции будет открываться возможность наблюдать практически за всеми гостями. Господин Потап Михайлович страстен до вкусной закуски и не будет отходить далеко от стола, а с ним предпочтут быть в компании посол балтийский Ангус Эльс и зажиточный банкир Самуил Эрнестович Бруман. Ангус страстен до военных баек, мечтал оказаться на передовой, но не может перебороть свою врожденную трусость. Самуил Эрнестович хорошо наживается на любых военных конфликтах и не пропустит малейшей информации от русского генерала.

– Здесь Иероним? – К Марии снова вернулось серьезное выражение лица и грубые командирские нотки в голосе, указав на толстую красную точку. – А это Дженнифер. – Она провела указательным пальцем по тонкой красной линии, аккуратно очерченной Виктором Петровичем, от точки к инициалам Д.Д. и прищурила глаза. Далее линия расходилась паутиной по всему особняку.