Культурная революция

Неслучайно еще в мае нынешнего года, при жизни Синдзо Абэ, японские деятели искусств, участники культурных обменов с Россией во главе с выдающейся актрисой Комаки Курихарой, которая все эти годы была заместителем председателя Оргкомитета фестиваля, обратились к общественности с посланием о роли культуры в современном неспокойном мире. «Искусство выше политики» – эта мысль, по их мнению, сохраняет свое значение даже в то время, когда политика хочет доминировать над всеми сферами человеческой деятельности. В этом нет прекраснодушия.

Неслучайно Синдзо Абэ, проводя последовательную политику сближения с нашей страной, был вместе с президентом России инициатором проведения беспрецедентного в истории отношений двух государств «перекрестного года “Россия – Япония”». Его постоянные контакты с Владимиром Путиным были исполнены не только политического прагматизма, но и человеческой симпатии. По подсчетам экспертов, они провели 27 встреч в стремлении разрешить существующие проблемы и приблизиться к подписанию мирного договора между Россией и Японией. Они понимали значение искусства и культуры в этом процессе. В данном случае «почва и судьба» не упраздняли искусства – они возлагали на него сущностные надежды.

И никто не думал, что Синдзо Абэ, искреннему патриоту своей страны, самому молодому премьеру в послевоенной истории Японии, уготована столь трагическая смерть.

Синдзо Абэ был лидером Либерально-демократической партии и дважды: в 2006–2007 годах и с 2012 по 2020 год возглавлял японское правительство. За это время он сумел вернуть в публичное поле дискуссию о необходимости внесения поправок в конституцию Японии, которые бы обеспечили Японии большую независимость, свободу действий, которая была ограничена в послевоенный период, когда основные законы были прописаны под влиянием американской администрации. Он был уверен, что Япония выстрадала свою национальную самостоятельность. Он считал необходимым обеспечить для своей страны мирное и безопасное будущее.

Синдзо Абэ, родившийся в 1954 году, принадлежал к тому поколению японских политиков, которые хорошо помнили о трагедии Хиросимы и Нагасаки, когда две американские атомные бомбы с игривыми названиями «Малыш» и «Толстяк» унесли жизни более 200 тысяч человек. Он, как и нынешний премьер-министр Японии Фумио Кисида, чей избирательный округ находится в Хиросиме, прекрасно знали историю японской девочки Садако Сасаки, которая, надеясь излечиться от лучевой болезни, старалась сделать как можно больше бумажных журавликов оригами – символов удачи и долголетия.

По японской легенде, если сумеешь сотворить 1000 бумажных журавликов, то в ответ получишь 1000 улыбок и исполнение желаний. Двенадцатилетняя Садако Сасаки перед уходом из жизни в 1955 году успела сделать только 644 журавлика – и тогда японские дети, а за ними и дети других стран мира, продолжили ее работу. Памятник в Хиросиме, созданный Казуо Кикути и Киёси Икэбэ, посвященный Садако, называется «Дети атомной бомбы». И каждый год 5 мая в День детей тысячи бумажных журавликов окружают фигурку девочки, так и не дожившей до своего совершеннолетия.

Нынешние отношения России и Японии переживают тяжелейший кризис. Японское правительство – один из лидеров в санкционной войне с Россией. Но во время государственных похорон Синдзо Абэ я размышлял вовсе не об этом. Вспоминая мудрого японского политика, думал о наших детях, внуках, правнуках – российских и японских, у которых должна быть долгая жизнь.

Сентябрь 2022

Современное современно

«Современным искусством, как мне кажется, может считаться искусство, созданное в 2022 году», – Екатерина Проничева, много занимавшаяся актуальной культурой, а недавно назначенная генеральным директором Владимиро-Суздальского музея-заповедника, завершая программу «Агора», предложила ту примиряющую формулу, которая в социальном плане отражает сегодняшние художественные реалии как в нашей стране, так и за ее пределами.

Две закрывшиеся в Москве выставки-ярмарки современного искусства – Cosmoscow в Гостином дворе и Blazar в Музее Москвы – подтвердили подобную позицию в полной мере. Работы студентов, которые представляют всю палитру отечественных художественных вузов, дополняли творчество зрелых и известных уже мастеров, но и они не опровергали того мнения, что на сегодняшнем рынке искусств для всего найдется место – и для жизнеподобного реализма, и для творчества, проникающего за пределы предметного мира. Здесь используют самые разные инструменты – от холста и красок до программного обеспечения. Но в этом многообразии, как кажется, нет внятного конфликта. Зачем бороться друг с другом, когда у каждого художника, у каждого художественного направления есть своя публика, свои почитатели и свои покупатели? И уж точно не имеет смысла выяснять, кто главнее: эстетическая борьба ушла в прошлое, что имеет свои положительные и отрицательные стороны. Подобная картина современной художественной жизни вовсе не означает «конца истории» искусств.

Ведь если взглянуть на историю человечества, то развитие искусства всегда происходило в социальной и художественной борьбе. Даже конфликт между творческим видением Эсхила, Софокла и Еврипида в «златокудрой» греческой античности V столетия, века высшего расцвета Афин, был результатом не только эстетической, но и общественной дискуссии. Еврипид сумел разглядеть и выразить те глубинные противоречия афинской жизни, которые не могли разрешиться даже с появлением «бога из машины». Сценические изменения – появление второго и третьего протагониста, что казалось революцией в театральном деле, – были лишь следствиями попыток осмыслить меняющийся мир.

Смена художественных направлений, как правило, отражала слом исторических эпох, революционные изменения в социально-экономической и духовной жизни человечества. Можно по-разному масштабировать те или иные исторические события, вглядываясь в изменения, которые происходили в течение одного века, или рассматривая процессы перехода от одной эпохи к другой, как, например, движение от средневекового искусства к искусству Возрождения, но мы неизменно разглядим напряженную творческую дискуссию, которая вбирала в себя множество смыслов.

Новое художественное творчество рубежа XIX–XX столетий рождалось в острой полемике с академическим искусством и всеядным натурализмом. Именно в эту пору с особой остротой встает вопрос о том, что такое современное искусство, чему оно наследует и от чего отказывается. Революция в пластических искусствах, театре, нарождающемся кинематографе, литературе, музыке происходила одновременно со взрывом в науках. Новое искусство не было художественным хулиганством, желанием эпатировать благопристойную публику, как казалось некоторым даже очень умным современникам. Его творцы стремились к познанию меняющегося мира в неменьшей степени, чем их предшественники. Но так же, как современные им ученые, они обнаружили, что при устремлении к глубинному постижению реальности перестают действовать те закономерности, которые применимы при изучении предметного мира с помощью классической «ньютоновой» механики. То есть привычных художественных практик. Это время новых представлений о времени и пространстве. Достаточно вспомнить гипотезу Анри Пуанкаре об односвязном компактном трехмерном многообразии, сформулированную великим французским математиком в 1904 году и через столетие доказанную великим российским математиком Григорием Перельманом. Или теорию относительности (термин Макса Планка), которую называют «релятивистской физикой». Материя потеряла осязаемость, видимость. Путь ученых на свой манер преодолевали художники. Традиционные представления о красоте отступали перед этими поисками новой реальности.

Течение времени отделяет зерна от плевел. То, что считалось эпатажным на рубеже XIX–XX столетий, уже во второй половине прошлого века стало признанной классикой. Искусствоведы напомнят о художественных скандалах, которые вызывало новаторство импрессионистов и постимпрессионистов. Но сегодня им восхищаются даже те люди, которые с подозрением относятся к поискам нынешних художников, считая их разрушителями прекрасного. То есть так же, как сто с лишним лет назад многие современники относились к произведениям Ван Гога, Пикассо или Кандинского.

Сегодня появилась возможность рассматривать историю искусств не только как череду конфликтов художественных направлений, но как некое единство, где у каждого явления есть своя праистория в прошлом. Исходя из такого подхода, блистательный куратор Жан-Юбер Мартен создал одну из самых заметных выставок последних лет «Бывают странные сближенья…» в ГМИИ имени А.С. Пушкина.

…Но разговор о языке искусства утрачивает свой смысл, когда современность взрывается невероятными реальными событиями, обжигающими не блеском интеллекта, а кровью и страданиями. Когда человеческое бытие и небытие вступают в непримиримую борьбу. И эта новая боль диктует художнику неведомый творческий путь.

Сентябрь 2022

Место силы

«Когда я поднялась на холм и оказалась среди надгробий, где лежат останки моих предков, я почувствовала – это место, которое давно искала. Место силы». Екатерина Клебанова с мудрой сосредоточенностью выразила то, что жило в душах всех, приехавших в белорусский районный центр Шклов, 26 августа 2022 года. И, уверен, всех жителей города. И единственной чудом спасшейся свидетельницы трагедии – 89-летней Клары Альтшуллер.

В нынешние жесткие времена, когда борьба за памятники Второй мировой войны для европейцев стала делом политики, а для нас вопросом нравственности, создание и сохранение каждого мемориала Великой Отечественной войны – это умножение исторической справедливости.

Предложение провести реставрацию и художественно облагородить руины старого еврейского кладбища «Бейс Хаим», где захоронены останки жертв Шкловского гетто, замученных в августе – декабре 1941-го, с которым Илья Клебанов обратился к Александру Лукашенко, президенту Республики Белоруссия, было поддержано в декабре 2019 года. Пандемия задержала работу, но, быть может, в этом тоже была рука провидения. Георгий Франгулян, который стал автором проекта, получил дополнительное время, чтобы создать удивительную архитектурную композицию, в которой развалины старой крытой лестницы, ведущей на кладбищенский холм, с разбитыми ступенями, оставшимися со времен войны, приводят к вертикальным серым столбам-монолитам, напоминающим традиционные еврейские памятные знаки. Их семь – как свечей в меноре.

Они задают ритм всей композиции кладбища с центральным монументом и лежащими на земле надгробиями, где написаны имена зверски уничтоженных евреев, жителей этого района. Холм окружен рвом, в котором закапывали расстрелянных взрослых и живых малолетних детей, – нацисты экономили оружейные припасы. И земля эта, прекрасная на исходе лета, как и во все другие времена, была ни в чем не виновата, хотя носила на себе выродков рода человеческого, которые радовались тому, как с хрипами удушья из жизни уходили ни в чем не повинные люди.

Снова и снова ко мне возвращалась страшная фраза историка другого гетто, в Хмельнике Винницкой области, сказанная про моих брата, сестру и их маму, про первую семью моего отца: «Они не страдали, их просто сожгли». Их сожгли в январе 1942 года, об их смерти отец узнал уже после победы под Сталинградом, где ему, прошедшему самые страшные бои, искалеченному, чудом удалось выжить. Стоя на холме Шкловского кладбища, вспоминал о прабабушке и прадедушке, застреленных около их дома в Одессе, когда их гнали в гетто. Обо всех, кто погиб в Великой Отечественной и других войнах, защищая свое право на жизнь. О тех, для кого сегодня война с нацизмом не абстракция, но суровая реальность. У каждого – свои воспоминания о войне. Все они, очень личные, претворяются в ту высокую материю, которая и называется патриотизмом.

Любовь к родному пепелищу,Любовь к отеческим гробам.Животворящая святыня!

И она не терпит суетности.

Камень – главный материал еврейских кладбищ, куда, как правило, не приносят цветов, их заменяют поминальные камешки. Но цветы принесли местные жители, для которых это место памяти существует с середины 50-х годов прошлого века, когда братскую могилу, обустроенную здесь, обозначили как воинское захоронение за номером 6186. Тогда же, в середине 50-х, на этом кладбище перезахоронили останки жертв Шкловского гетто.

Так они и покоятся на еврейском кладбище все вместе, как когда-то все вместе жили в Шклове, одном из важнейших центров восточноевропейского иудаизма последних десятилетий XVIII и первых десятилетий XIX столетия, когда город был передан во владения Екатериной Великой своему бывшему фавориту генералу Семену Зоричу. В то время, когда в еврейской общине «шкловские мудрецы», ученики и приверженцы Виленского Гаона, вели непримиримую борьбу с хасидами и добились в ней безусловного превосходства, Зорич с таким же успехом превращал Шклов в «маленький Петербург». Он построил не только корабельную, кожевенную и канатную фабрики, но и театр, труппа которого была настолько хороша, что после его смерти 14 танцовщиков были приняты в состав Императорского балета. Помимо балетной школы для девочек, он учредил благородное училище для мальчиков, отпрысков русских и польских дворян. По существу, оно было военным, его программа позволяла говорить о нем как о кадетском корпусе. И все это в городке, где в 1790-х годах из 2381 взрослого жителя восемьдесят процентов были евреями, а синагога располагалась на площади рядом с театром.

История Шклова хранит множество удивительных событий и имен, которые сделали его частью мировой политики и культуры. Здесь состоялась памятная встреча Екатерины Великой и австрийского императора Иосифа Второго, здесь сформировался один из лидеров российской социал-демократии Павел Аксельрод, из здешних краев – президент Республики Белоруссия Александр Лукашенко и выдающийся советский актер Петр Алейников… Лариса Силивестрова и Ирина Ганеева, которые знакомили нас с городом и экспозицией Шкловского краеведческого музея, не делали различий между большими и малыми линиями истории, – их переплетение и составляет человеческое бытие.

Именно поэтому, казалось бы, частное дело одной семьи оказалось таким важным для самых разных людей. В том числе и для жителей сегодняшнего Шклова. «Мы считаем вас земляками» – это обращение Андрея Камко, председателя районного исполкома, к приехавшим из Москвы и Санкт-Петербурга не было фигурой речи.

В 1655 году, когда войска царя Алексея Михайловича покидали город, они вывезли список с особо почитаемой иконы «Утоли моя печали». Мы увозили с собой образ Шклова, удивительную энергию заново рожденного еврейского кладбища «Бейс Хаим», название которого в переводе с идиш означает «Дом жизни». Мы увозили с собой свои печали, утолимые и неутолимые. Без них жизнь мертва.

Август 2022

Неотъемлемость

В своем письменном обращении к членам Германо-Российского форума один из основателей этой влиятельной немецкой организации, почетный член ее Попечительского совета, последний председатель правительства ГДР Лотар де Мезьер привел цитату из Эгона Бара: «Америка необходима, Россия – неотъемлема».

Эту фразу Бар, один из главных архитекторов «новой восточной политики» ФРГ, повторял до самой смерти. То, что удалось ему, федеральному министру по особым поручениям в правительстве Вилли Брандта на рубеже 1960–1970 годов, когда в конце концов был заключен Московский договор между СССР и ФРГ, а затем договор между ФРГ и ГДР 1972 года, Эгон Бар надеялся повторить в 2015 году, в период международного политического кризиса после воссоединения Крыма с Россией. Он приехал в Москву незадолго до смерти в июле 2015 года и вместе с М.С. Горбачевым обсуждал возможные пути для «разрядки 2.0». Именно тогда он произнес другую свою знаменитую фразу: «Россия должна найти свой собственный путь. Она должна развиваться в соответствии со своими традициями. Демократия к ним не относится».

Именно в таком ключе выдержал свое обращение к коллегам по Германо-Российскому форуму Лотар де Мезьер, который при этом выразил свое непонимание действий России на Украине. Но вместе с тем он подчеркнул необходимость продолжать диалог с той реальной современной Россией, которая и поныне является «неотъемлемой» частью германского бытия. «Германо-Российскому форуму недостойно отказываться работать во благо этих отношений. Председатель отошел от дел (Маттиас Платцек покинул свой пост в марте 2022 года. – Прим. ред.), почетный председатель заявляет членам, что взаимодействие с Россией недопустимо. И это в то время, когда взаимопонимание между нашими странами и народами имеет экзистенциальное значение. После окончания холодной войны началась новая эра. На Западе этого не поняли. Все осталось так, будто продолжает существовать только Запад. Россия же развивается по-своему. Воспитывать ее нам не стоит».

Письмо Лотара де Мезьера стало ответом на обращение к членам форума почетного председателя правления Эрнста-Йорга фон Штудница, который был послом ФРГ в России с 1995 по 2002 год. В выражениях, прямо скажем, далеких от дипломатического этикета, он призвал прекратить любые отношения с современной Россией, сосредоточившись на поддержке представителей русской эмиграции, покинувших Россию после начала специальной военной операции на Украине. «На них зиждется надежда России на европейское будущее, когда бы оно ни было достигнуто». Фон Штудниц обвинил Маттиаса Платцека, видного немецкого политика, с 2002 по 2013 год возглавлявшего правительство земли Бранденбург, а с 2014-го ставшего руководителем форума, в пророссийской ориентации. По его словам, политизация «загнала Германо-Российский форум в лагерь “понимающих Путина” (Putinversteher). Это оказалось тяжелым бременем. С такой дурной славой сегодня будет очень сложно заложить новую основу форума». Естественно, что такая недальновидная позиция не могла остаться незамеченной, – так появился ответ де Мезьера.

Это побудило и меня взяться за перо, так как на протяжении ряда лет мне выпала честь быть членом Попечительского совета этой организации. Форум, созданный в 1993 году, был и, надеюсь, останется важнейшей площадкой диалога общественности России и Германии. Он стал одним из учредителей «Петербургского диалога», «Потсдамских встреч», активно способствовал движению городов-побратимов наших стран. При его основополагающем участии прошли сотни различных мероприятий, которые помогали гражданам двух стран, связанных непростой тысячелетней историей, лучше понять друг друга. Именно поэтому дискуссия среди членов Германо-Российского форума – это далеко не конфликт внутри одной уважаемой организации. Он отражает сегодняшние противоречия внутри немецкого общества, различие во взглядах на будущие отношения между нашими политическими и общественными деятелями и, в конечном счете, между нашими народами. Фон Штудниц уверен, что главной задачей форума было научить Россию европейской демократии. Де Мезьер, как и Бар, прекрасно понимает, что в любом диалоге надо уметь расслышать собеседника, проникнуться его миропониманием. Что вовсе не предполагает отказа от собственной позиции.

Сегодня в Германии не так много людей, которые открыто позволяют себе говорить о необходимости продолжения диалога с Россией. Они находятся под угрозой быть подвергнутыми публичному остракизму. Такого рода шаги позволяют себе люди, прожившие большую часть своей жизни и знающие, почем фунт лиха. Те, кто испытал невероятные зигзаги европейской истории в XX веке. Пережившие Вторую мировую войну, принявшие на себя грехи нацизма. Выстрадавшие путь к примирению с советским народом. Познавшие благородство победителей.

Они знают, как тяжело дался путь к прощению и примирению между народами наших стран. И они точно знают, что наши страны связывают не только нити газопроводов, но нечто более глубинное и пережитое. Загляните в книги русских и немецких классиков, и вы откроете для себя ту внутреннюю неразрывную духовную связь, которая заставляла наши народы находиться в непрерывном диалоге друг с другом. Ограничусь двумя цитатами. В 1844 году Виссарион Белинский напишет: «Германия – отечество философии нового мира. Когда говорят о философии, то всегда разумеют германскую, потому что никакой другой философии человечество не имеет». А в 1903 году в письме своей недавней возлюбленной Саломе Лу Райнер Мария Рильке сделает неожиданное признание: «К числу сокровенных тайн и незыблемых опор моей жизни принадлежит то, что Россия – моя родина. <…> Другие страны граничат с горами, морями и реками, Россия же граничит с Богом…»

Нужны ли еще доказательства для прозорливой мудрости Эгона Бара и Лотара де Мезьера?

Август 2022

Закон да любовь

Прошу не считать мое последующее заявление сексуальным домогательством, но я проникся необыкновенно теплым чувством к Нине Александровне Останиной, председателю Комитета Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации по вопросам семьи, женщин и детей после того, как она, отвечая своим оппонентам, искренне сказала: «В указе президента не пропишешь же, что такое любовь». Это ее высказывание и пробудило во мне нечто похожее на запретное, но, безусловно, платоническое чувство женатого мужчины к замужней женщине. Есть опасность, что меня заподозрят в посягательстве на семейные ценности, но, пока закон не примут, мне придется отвечать только перед моей женой, с которой мы знакомы пятьдесят четыре года, из них сорок три состоим в законном браке. Надеюсь, она поймет и простит.

Поверьте, в моих словах нет никакой иронии. Понимание того, что любовь не укладывается ни в какие законодательные акты, – высшее проявление человечности. Помните, как заканчивается 33-я песнь «Рая» «Божественной комедии» Данте: «Любовь, что движет Солнца и светила…» Это не под силу объяснить ни формулами права, ни формулами естественных наук. И какое правовое обоснование можно предложить пронзительной мысли Хемингуэя: «Кто не понимает, что любовь – это трагедия, никогда не любил». Есть таинства, которые выше интеллектуального понимания и рациональных толкований. Что бы ни утверждали по этому поводу гуру разнообразных биологических наук.

Сколько раз за годы своей советской партийной жизни подписывал выездные характеристики, в которых были царапающие душу формулировки: «Разведен. Партбюро известны причины развода. Они не могут быть причиной отказа в разрешении выезда за границу». (Вместо слова «разведен», могло быть словосочетание «женат вторично». Количество браков могло увеличиваться до пяти. После этого ты был уже невыездным.) И мне, и членам выездных комиссий было понятно, что «причины развода» – тайна за семью печатями. Но необходимость формулировки объяснялась железобетонным принципом: если изменил жене, то может изменить и Отечеству. Словом, «кто шляпку спер, тот и старушку пришил».

Не менее сложная проблема – юридическое регулирование деторождения и всей сопутствующей этому публичной активности. Я принадлежу к тому поколению людей, которые выплачивали налог на бездетность, введенный в 1941-м и отмененный только в 1991-м. В применении «бездетного» законодательства было немало исключений, в частности с 1946 года от этого налога освобождались монахини и монахи и лица, которые не могли иметь детей по состоянию здоровья. Государство морально и материально стимулирует деторождение, но по-прежнему у людей немало причин, по которым они не заводят ребенка. И подавляющее большинство из них не связано с сексуальной распущенностью или социальной безответственностью.

Законодательство, регулирующее семейные отношения, – одна из самых сложных и деликатных сфер права. Прежде всего потому, что ткань этих отношений соткана не только из духовных, но и чувственно интимных проявлений, которые нередко трудно рационально объяснить даже самим субъектам, составляющим семейную пару. И чаще всего у них нет в этом никакой потребности. Для большинства россиян брак не является предметом правового регулирования. Именно поэтому подписание брачного контракта перед вступлением в семейный союз не стало повсеместной практикой. Нравственные принципы, религиозные или внерелигиозные, в данном случае оказываются важнее норм права.

Хорошо это или дурно – не новый вопрос. Он обсуждается со времен отчуждения светского права из религиозных установлений, которые не требовали и не требуют рациональных объяснений. Как справедливо пишет Розали Гилберт в своей книге «Интимное Средневековье», довольно трудно объяснить, почему в Средние века мужу и жене было запрещено предаваться любовным утехам по средам, пятницам и субботам. То, что им нельзя было предаваться по воскресеньям, хотя бы имело внятное объяснение – этот день был предназначен для посещения церкви и общения с Господом. Право же всегда предполагает рациональную доказательность. И обладает собственной целесообразностью.

Как кажется, вторгаясь в сферу интимных отношений, пытаясь юридически их формализовать, мы продолжаем руководствоваться нормами морали, которые по природе своей отличаются от правового регулирования. Об истории дискуссий на эту тему и о современном осмыслении этого фундаментального противоречия весьма интересно, хотя порой и спорно, размышляет В. Слыщенков в своем недавнем исследовании «Право и нравственность: различие понятий». И если в обывательском представлении нормы закона – это минимальные установления морали, которые должен исполнять каждый гражданин, чтобы не оказаться в конфликте с окружающими его людьми, то с научной точки зрения это не вполне (или вовсе!) не так.