Дмитрий. Русский роман

Княжна, с явным интересом выслушавшая эту хвалебную речь, казалось, была разочарована ее внезапным окончанием, но глубокомысленно заметила:

– С какой бы опасностью ему ни пришлось столкнуться в будущем, ему повезло, что у него есть теперь такой друг, как граф Вишневецкий.

Граф поблагодарил ее за этот комплимент; в этот момент объявили танцы, и они с княжной направились в соседний зал. По окончании сарабанда18 граф подвел Марину к креслу, возле которого стоял Дмитрий; в это момент к ним подошел граф Коссар, отвел графа в сторону для разговора и отвлек его внимание от княжны. Дмитрий все еще молчал, не сводя с княжны полного восхищения взгляда. Княжна почувствовала неловкость и, стремясь прервать затянувшееся молчание, смущенно произнесла:

– Ваша светлость, я выслушала хвалебный рассказ графа Вишневецкого о вас, и почти готова завидовать тому, что у вас есть такой друг.

Едва она заговорила, Дмитрий оживленно обернулся к ней; но к концу ее речи выражение его лица изменилось.

– Я осознаю, – ответил он сдержанно, – ценность дружбы графа Вишневецкого, но у вас, сударыня, несомненно, нет оснований завидовать мне: вы идеально созданы для того, чтобы чувствовать и вдохновлять на дружеские чувства.

Княжна, не догадываясь, что эти слова имеют в виду именно дружбу графа, приняла их за общее наблюдение и ответила:

– Дружба – это сокровище столь высокой ценности, требующее качеств столь редкого свойства, что я сочла бы почти самонадеянным полагать, что я обладаю ими. Способность к пониманию не менее важна, чем доброе сердце; понимание позволяет нам познать характер друга во всех его проявлениях, сердце же учит нас ценить и помнить о его достоинствах, прощать или забывать его недостатки.

– Однако я могу потерпеть неудачу во всех других отношениях, – весело сказал граф Коссар, подходя к ним, – если бы одно лишь созерцание ваших добродетелей могло считаться доказательством дружбы, я мог бы претендовать на честь почувствовать ее, между тем, тут я менее всего заслуживаю аплодисментов, ибо недостатков в вас мне не удалось обнаружить.

Взгляд Дмитрия выражал смесь презрения и негодования от этих слов и фамильярности, с которой они было произнесены, однако княжна, не ответив ему, повернулась к графу Вишневецкому, который, услышав ее наблюдение, произнес:

– Я согласен с Вашей Светлостью, что нельзя полагаться на стабильность дружбы в слабых умах, они слишком часто оценивают людей по внешним признакам и неспособны обнаружить проявления недостатков, пока не прочувствуют на собственном опыте. Их внезапно привлекает нечто приятное, и столь же неожиданно отталкивает некое неблагоприятное качество.

– Да, – сказал Дмитрий, – мы несовершенны, и все же мы ожидаем совершенства в других, не осознавая, что некоторые достоинства влекут за собой определенные недостатки подобно тому, как океан подвержен бурям или ветер переменчив.

– Не будь я не знаком с вашим характером, – сказал граф с улыбкой, – ваше желание считать воздержанность одной из первых обязанностей дружбы, заставило бы меня думать, что вы рассчитываете употребить ее себе во благо.

– Ваше предположение совершенно справедливо, – ответил Дмитрий, – и я никогда более болезненно не переживал его истинность, нежели теперь.

Марина, пораженная тем, какой эффект шутливое замечание графа произвело на Дмитрия, попыталась отвлечь его, сказав:

– Нет ли опасности, что мы можем распространить эту снисходительность к ошибкам наших друзей, на ошибки в целом?

– Ни в коей мере, на мой взгляд, – ответил Дмитрий, – друзей нужно любить не за что-то, а вопреки их недостаткам.

– Позвольте спросить, каков предмет вашей столь серьезной дискуссии, – поинтересовалась графиня Сирадия, подходя к ним.

– Недостатки друзей, сударыня, – ответил граф Коссар.

– Недостатки друзей! – повторила она с удивлением. – Должна признаться, я сочла бы их достоинства более приятной темой. Что до меня, то мне так же трудно обнаружить недостатки в моих друзьях, как добродетели в моих врагах. Однако теперь нам следует отложить обсуждение этого вопроса и присоединиться к праздничному столу.

Она попросила графа Вишневецкого сопровождать княжну, а себе в спутники выбрала Дмитрия, который неохотно повиновался; даже в то время, когда он находился рядом с очаровательной графиней, взгляд его был прикован к яркому и прекрасному облику княжны Сендомирской. Она сидела между графами Вишневецким и Коссаром, и, хотя Дмитрий не слышал, что именно она им говорила, он отметил интерес, с которым она слушала первого, и лукавую, но сдержанную улыбку, которая играла на ее губах, когда она отвечала последнему. Не имея привычки скрывать свои чувства, он продолжал смотреть на нее, пока графиня, удивленная его молчанием, не проследила за его взглядом и не поняла, чем оно вызвано.

– Красота княжны Сендомирской, – сказала она, – настолько ослепительна, что второстепенные планеты, что движутся вблизи ее орбиты, рискуют оставаться в тени и забвении.

Легкая досада, прозвучавшая в этих словах, напомнила Дмитрию о самообладании, и весь остаток вечера он уделял внимание лишь графине. Оживление на его лице и беззаботность речи были вымученными, но Марина с удивлением отметила изменения в его поведении; вызвав любопытство и догадки, они пробудили внимание и интерес.

Глава III

Ее очарование и разум,

И добродетели он изучал в восторге.

Любовь пришла на смену восхищенью.

Не будучи любимым, пал он духом,

Но не признался никому, молчал;

Бродил совсем один подобно тени,

Своим искал убежище печалям,

Лишь в маске слабой радости, в улыбке

Скрывал тоску, покуда тайный пламень

Пылал в его груди, лишив покоя.

«Леонид» Гловера19

Марина, княжна Сендомирская, была единственной дочерью одного из самых влиятельных дворян Польши, воеводы Сендомира. Ранние годы ее жизни прошли в уединении отцовского замка. Благодаря усвоенным из его наставлений знаниям в сочетании с природной одаренностью, она прославилась как умом, так прекрасными личностными качествами. Чувствительность ее сердца равнялась силе ее разума; чарующая нежность, уважение к волеизъявлению любимого человека, черты, столь важные в женском характере, были присущи Марине в полной мере. Отсутствие этих прекрасных качеств не способны искупить даже самая соблазнительная красота, даже самые чарующие милости; они, в самом деле, могут вызвать пылкую страсть, но не в силах сохранить чистую и длительную привязанность.

Марина унаследовала от отца сильное и восторженное религиозное чувство. Вера была для нее жизненно важным принципом, сопровождавшим каждую мысль и влиявшим на каждое действие. Вера научила ее помогать страждущим, прощать заблуждения, плакать с несчастными и радоваться с удачливыми, среди прекрасных картин природы любить добро и среди возвышенного и необычайного – преклоняться перед силой Всевышнего. Не ведая печали, она едва могла поверить в ее реальность, и когда чистейшее счастье наполняло ее сердце, и живительная улыбка играла на губах, она мысленно восклицала: «Неужели есть на свете существа, не считающие свою жизнь благословением божьем и молящие о наступлении конца, тогда как мне жизнь дарит постоянное очарование, и каждый день изобилует новыми удовольствиями?»

Когда княжна Сендомирская предстала пред двором, сияющая молодостью, искрящаяся весельем, яркая, счастливая, невинная, она опасалась, что не сумеет одновременно с изяществом и страстью выразить различные чувства своего чистого и благородного ума. Ее титул обеспечивал ей почтение, ее красота требовала преклонения, ее добродетель вызывала уважение. В сочетании с этими качествами таланты столь же редки, сколь привлекательны, неудивительно, что она не могла не вызывать самый безграничный интерес, самое искреннее восхищение. Несмотря на комплименты, поклонников и всеобщее обожание, она сумела сохранить простоту, столь характерную для ума, скромность, столь необходимую для женщины; ее манеры приобрели придворную изысканность, однако ее разум не попал под влияние придворной фальши. Так поверхность алмаза приобретает блеск в результате полировки, а его сущность сохраняет всю свою первоначальную чистоту. Такова была княжна Сендомирская, когда граф впервые представил ей Дмитрия. Сочетание изящества и благородства его манер, одухотворенное лицо, глубокий мягкий тон его голоса, мягкость его улыбки во время их короткого разговора в сочетании с восторженной речью графа в его адрес произвели сильное впечатление на княжну и вызвали тайное желание вновь увидеть его. Это желание недолго оставалось не исполненным; граф вскоре представил Дмитрия в Сендомирском дворце20; и оба друга стали наведываться туда так часто, как только позволяли приличия.

Воевода, всегда относившийся к графу с особым уважением, распространил это отношение и на его друга и с большим удовольствием встретил известие о его намерении поступить на службу в Польше.

В частых дружеских беседах, которые Дмитрий вел теперь с воеводой и Мариной, он мог наблюдать влияние религии на разум, избавившись от тех суеверий, с которыми он привык ее видеть неразрывно связанной. Теперь он впервые научился верить и почитать возвышенные истины христианства, но его негодование было более чем когда-либо направлено против тех учреждений, чья очевидная бесполезность так долго мешала ему получать и признавать божественные доктрины, которые они стремились приукрашивать и распространять. Он не знал, что впечатление, производимое на чувства общественными законами, подкрепляет то, которое передается разуму религиозными заповедями, и поскольку они обычно объединены, невозможно критиковать первое, не разрушая благоговения, связанного с последним.

Дмитрий, убежденный в том, что между графом и княжной существовала взаимная привязанность, находил подтверждение своему мнению в удовольствии, которое она, казалось, всегда получала от общества графа, и в восхищении, с которым тот всегда говорил о Марине. Он долго пытался убедить себя том, что старательно продолжал искать ее общества более из уважения, нежели из любви, и что воздействие ее красоты меркло на фоне ее талантов. Между тем страдание, которое он испытывал при виде удовольствия, которое излучали ее глаза при появлении графа или когда она обращалась к нему с обворожительной улыбкой, могло бы раскрыть ему природу собственных чувств, не уклоняйся он от их изучения.

Утро Дмитрия обычно проходило в одиночестве и посвящалось учебе. Удалившись в привычный час в свои покои, он сел за стол, покрытый картами разных провинций Литвы и России, планами укреплений, макетами великих сражений и прочая, и прочая. Он пододвинул их поближе, но не мог сосредоточиться. Его глаза глядели на реки или леса или бродили от бастионов к редутам, но его мысли были далеко, он был погружен в воспоминания о нежной и задумчивой улыбке Марины, когда она прощалась с ним накануне вечером. Она показалось ему не столь оживленной, чем прежде, но не столь лучистый взгляд, более нежное и более трогательное выражение ее лица делали ее еще привлекательнее, интереснее. Отчего могла произойти такая перемена? Она все еще была княжной Сендомирской, восхищала каждым взгляд, пробуждала любовь в каждом сердце – в числе прочих и в единственном сердце, любовь которого она ценила. Засевшая в нем досада на привязанность Марины к его другу, теперь сопровождалась угрызениями совести. Он пытался изгнать эти болезненные эмоции, вспоминая большие надежды, возвышенные цели, блестящие амбиции, прежде переполнявшие его грудь, но возникал гнетущий вопрос: если эти надежды осуществятся, если эти амбиции будут удовлетворены, принесут они ему счастье? О, никогда! никогда! был мучительный ответ. Затем он попытался забыть о муках неразделенной любви, болезненной надежды, возвращаясь мыслями к своей матери, к ее прощальным ласкам, о которых он так часто с теплом вспоминал. Но те, кто любит, видят незаметную связь всякой нежной привязанности, с главным источником всех чувств, их отношение к бывшим друзьям становится теплее, выражается чаще и с большим пылом. Это происходит из-за переполняющей сердце мягкости; вдохновлённая любовью, она напоминает пропитанный весенним теплом снег, тающий под самым робким солнечным лучом.

Дмитрий, тщетно пытаясь отвлечься от нахлынувших на него болезненных воспоминаний, встал и быстро зашагал по комнате, чтобы движением притупить остроту мыслей, еще более гнетущих в состоянии одиночества и покоя. Граф Вишневецкий вошел в его комнату.

– Звук ваших шагов, – сказал он, – убедил меня, что мое появление не прервет ваших занятий, я рискнул войти, чтобы сообщить вам кое-какие важные сведения.

Бодрый голос и манеры графа болезненно контрастировали с настроением Дмитрия. Веселый и счастливый вид более удачливого соперника казался ему своего рода оскорблением; не скрывая своего раздражения, он ответил сухим и резким тоном на слова графа, не слишком интересуясь известиями, с которыми тот пожаловал.

Граф, взглянув в лицо Дмитрию, переменил тон:

– Вряд ли что-то способно более удивить меня, нежели тот малый интерес, что вы проявляли в последнее время к предмету, некогда занимавшему каждую вашу мысль, влиявшему на каждое ваше действие. Мне следует напомнить вам, – продолжил он, отметив вопросительный взгляд Дмитрия, – что вы потомок рода Ивана, наследник российского престола.

– Когда же или как, сударь, – надменно отозвался Дмитрий, – я проявил эту забывчивость?

– О нет, – ответил граф, с такой сладчайшей улыбкой, которая способна была обезоружить любого, – признаюсь, что в настоящее время вы полностью осознаете свою имперскую родословную; дух величия, исходящий от вашей персоны, говорит о том, что вы чувствуете различие между сувереном и подданным. И все же позвольте мне надеяться, что, по крайней мере, какое-то время равенство дружбы может быть сохранено между нами.

– О, друг мой! – сказал Дмитрий, торопливо пожимая протянутую графом руку, – каким жалким я выгляжу в ваших глазах, как больно мне видеть в них свое отражение…

– Так гоните прочь тоску, – ответил граф, – пусть ее заменит радость надежды. Известия, о которых я упомянул, войдя к вам, и которые демон раздора едва не помешал мне сообщить, состоят в том, что небольшой отряд русского войска недавно неожиданно вторгся во владения Сендомирского воеводы. Крестьяне прогнали их, и те не решились на еще одно вторжение. Однако давайте воспользуемся этим благоприятным моментом и сообщим тайну вашего рождения воеводе, дабы побудить его отомстить за собственные обиды и поддержать дело того, к будущей судьбе которого он уже выражал глубокий интерес. Вы позволите мне сделать это заявление? Или предпочитаете оставить признание за собой?

– В моем деле не найти более способного защитника, чем Август Вишневецкий, и ему я уступаю роль рассказчика. К тому же, – добавил Дмитрий с вялой улыбкой, – мой разум и мое сердце слишком сильно подавлены, чтобы я смог поведать свою историю в выгодном свете.

– Некая тайная печаль, – сказал граф, с выражением тревожного сочувствия, – гложет вас. Отчего вы не решаетесь рассказать о ней? Право слово, отчего?

– Не мучайте меня расспросами, – прервал его Дмитрий, – нынче они для меня нестерпимы. Однажды наступит тот день, когда моя рана сможет быть осмотрена, когда я смогу рассказать вам о своих чувствах и своих терзаниях. А теперь оставьте меня один на один с моими мыслями. И считайте меня кем угодно, только не считайте недружелюбным или неблагодарным.

Граф посочувствовал его печали и удалился, не пытаясь более разобраться в причинах.

Дмитрий, вновь оставшись один, в полной мере переживал свою оплошность; он малодушно поддался страсти, казалось, достигшей теперь неодолимой силы.

– Если победить невозможно, – воскликнул он, – по крайней мере, я больше не буду покорно мириться с ее господством.

Едва он произнес эти слова, взгляд его случайно упал на его шлем и саблю, лежавшие без дела. Он вспомнил, что нынче был тот самый день и час, когда молодое дворянство Кракова обычно собиралось на равнине за городскими стенами, чтобы испытать свое мастерство в боевых ударах или военных упражнениях. Некогда Дмитрий с увлечением предавался этим занятиям, однако его интерес к ним постепенно угасал, и в последнее время он и вовсе их забросил. Теперь же, однако, он с воодушевлением смотрел на участие в любом занятии, которое могло бы хоть на мгновение отвлечь его от болезненных и опасных мыслей.

Снаряженный по-военному, он проехал верхом на коне по главным улицам города к назначенному месту, не осознавая, какое восхищения вызывают его статная фигура и благородный вид, когда он направлял своего горячего коня, наклонившего свою покорную шею, под могучей рукой, которую не смел ослушаться. Графиня Сирадия стояла на открытом балконе своего дворца, в окружении нескольких дам, среди которых была и княжна Сендомирская, когда проезжал мимо Дмитрий. Он ответил на ее приветственную улыбку холодным, но глубоким поклоном, не замечая Марину, которая невольно пыталась укрыться от его взгляда.

– Граф Лукнов, – разочарованно произнесла Генриетта, – несомненно, самый бесчувственный, но и самый красивый мужчина на свете.

– Стало быть, напрасно вы вступили в борьбу с этой бесчувственностью и говорите так, словно потерпели поражение? – спросила госпожа Колони с недоброй улыбкой.

Тень растерянности пробежала по лицу графини, но она пыталась скрыть это, напустив на себя веселый вид, и ответила, что у нее достаточно оснований обвинять в бесчувственности того, кто способен с таким безразличием взирать на красавиц на ее балконе.

– Давайте, – продолжила она, сделав вид, что ей внезапно пришла в голову идея, – последуем за этим бесчувственным графом на поле состязаний, куда он направляется, судя по его снаряжению, и выясним, сохранит ли он столь же бесстрастный и серьезный вид под ударами копий, как под взглядами прекрасных дам.

Дамы согласились с этим предложением, отвечавшим также тайному желанию Марины, и отправились в великолепных каретах графини на поле состязаний. Когда они прибыли на место, составлявшие часть отряда польских гусар дворяне, среди которых был Дмитрий, упражнялись в различных маневрах. Их блестящие кольчуги, надетые скорее для украшения, нежели для защиты, развевающиеся над шлемами белоснежные перья, гордый и размеренный шаг лошадей вызывали возгласы восхищения у дам. Молчала одна лишь Марина; она не осмеливалась доверять своему голосу выражение чувств при виде сцены, которая, в отсутствие Дмитрия показалась бы ей пустым представлением. Каждая новая или примечательная ситуация с участием предмета любви, кажется, вызывает сперва глубокий интерес к нему и уж после – восторг. Когда любви сопутствует надежда, убеждение в этом сопровождается своего рода ликованием, но лишенная надежды, она становится безмерно болезненной; это тягостное ощущение неполноценности, столь характерное для истинной привязанности, возрастает до гнетущей степени, и возникает мимолетный соблазн обесценить совершенства, вид которых вызывает одновременно чувства разочарования и унижения. Марина давно уже перестала смотреть на Дмитрия с безразличием. Своеобразие его манер и взглядов поначалу просто вызывало у нее интерес, но любезность, благородство, сочетание мягкости и силы характера, в конце концов, сумели затронуть ее сердце.

Многие из молодых дворян, которые охотились за улыбками княжны или томились в надежде поймать ее взгляд, сочетали в себе зрелый ум, элегантность манер и привлекательность, но они не обладали достаточной определенностью характера, чтобы произвести сильное впечатление на такую личность, как Марина. Их мысли, их надежды, их чаяния не только находились под влиянием, но и формировались устоями того общества, в котором они жили. Хотя их способности и характеры могли быть от природы различны, как разные металлы, отлитые в одной и той же форме, они получали одинаковый отпечаток современного мира, и печать природы стиралась в монетном дворе притворства. Их разговоры, если они касались серьезных вещей, основывались не на их собственных чувствах или суждениях, но на тех общепринятых мнениях, которые запоминаются, но не осмысливаются, утомляют своей банальностью, ничего не значат или никому не нужны. Веселые же разговоры нередко казались искрометными и забавными, но им недоставало той глубины и оригинальности, внезапного жеста, яркой улыбки, блеска в глазах, которые дополняли блестящий ум, придавали пикантность остроумию и изящество шуткам Дмитрия. В графе Вишневецком княжна видела многое, чем можно восхищаться, и все в нем заслуживало уважения. Она ценила справедливость его суждений и их последовательное отражение в его поведении; беседы с ним часто развивали ее, иногда забавляли и всегда были ей интересны; но постоянство его манер, размеренность его чувств не позволяли ему возбуждать те яркие эмоции, которые умел вызвать Дмитрий.

Необычные характеры, чьи особенности не отталкивают и не вызывают тревоги, часто привлекают гораздо сильнее, чем обладающие менее своеобразными и, быть может, более ценными качествами. Плодородную долину или ароматный цветок мы видим слишком часто, чтобы получать от них сильное впечатление, но на грохочущий водопад или уходящие за облака верхушки гор мы смотрим с удивлением и вспоминаем о них с интересом.

Марине Дмитрий казался единственным в своем роде; все, что он делал, все, что он произносил, дышало такой смелой независимостью, что иной раз она смотрела на него с чувством, почти граничащим с благоговением. В другой раз слабость и нежность переполняли ее при звуке его мягкого голоса, когда он обращался к ней, при блеске его ласкового взгляда, когда он смотрел на нее. В эти моменты ей открылась истинная природа чувств, которые она лелеяла; она была потрясена, ее охватили стыд и раскаяние, ибо она ничуть не тешила себя надеждой на взаимность. Общая сдержанность его манер, его неизменная привычка удаляться, как только к ним подходил граф, убеждали ее в его безразличии. Его холодность накануне вечером заставила ее еще более утвердиться в этом убеждении, и огорчение вытеснило удовольствие из ее сознания. Теперь она наблюдала за его быстрыми движениями, отмечала изящество его жестов, блеск в его глазах, пока он ехал верхом по кругу, быстро миновав место, где она сидела незамеченная. Она представляла большие надежды, возвышенные эмоции, которые теперь, должно быть, переполняли его грудь; стараясь представить себе его чувства, она мысленно заглянула в будущее и увидела героические успехи, поля славных битв, «праздник чести». Увы! для нее ее это предвидение было источником страха, а не ликования; она отвернулась, чтобы скрыть от своих спутниц чувства, отразившиеся на ее лице.

В этот момент отряд гусар, до того ездивших по кругу или выполнявших упражнения со своими копьями, построился в длинную узкую колонну. Они резко обнажили свои сабли и тотчас подняли их в воздух, словно нацеливаясь на врага. Внезапный отблеск света от полированного оружия, точно яркая молния, испугал лошадей, запряженных в экипаж, где сидела Марина. Лошади встали на дыбы, сбросив на землю наездников, и неуправляемым галопом понеслись через равнину. Строй тотчас рассыпался, и гусары бросились в погоню за каретой. Приближающийся шум преследования побудил лошадей к еще более отчаянным усилиям; они стремительно приближались ко рву, окружавшему стены Кракова. Гусары остановились, в отчаянии, в безмолвной тревоге перед надвигающейся и, казалось, неминуемой бедой. Находившаяся в карете женщина попыталась выбраться на ходу, но, обнаружив, что усилия тщетны, всплеснула руками и дико вскрикнула от отчаяния, устремив полный ужаса взгляд в сторону места, к которому они приближались.

Дмитрий мгновенно узнал это лицо и этот голос. Чрезмерная тревога, которая так часто расстраивает самое стойкое сердце и парализует самую сильную руку, теперь придала Дмитрию смелости и решительности, почти сверхъестественной. Он отметил место, к которому приближались лошади, и с отчаянной скоростью устремился туда, заставив своего разгоряченного и напуганного коня остановиться на самом краю рва. Чтобы прекратить движение бешеных и неуправляемых лошадей, силы его руки было явно недостаточно. Ждать же их приближения означало лишь подвергнуть себя смертельной опасности, не отвлекая ее от Марины.

Первоначальная причина их испуга теперь пришла ему в голову, он быстро поднял саблю и сверкнул ею перед их глазами. Уловка удалась: лошади резко повернули и понеслись в противоположном направлении. Дмитрий, подскакал к гусарам, собравшимся теперь в отряд, коротко объяснил, им следует делать и помчался вслед за лошадьми; те уже заметно устали и, тяжело дыша, постепенно замедляли бег. Тем временем гусары сформировали огромный круг, и когда Дмитрий бросился вперед и повернул лошадей с их нынешнего курса, со всех сторон в глаза им сверкнули сабли, мешая их движению вперед; испуганные и сбитые с толку, они, наконец, остановились и дико смотрели вокруг, в то время как их огненные глаза, дымящиеся ноздри и поднятые уши говорили о том, что их дух еще не успокоился. Дмитрий, воспользовавшись этим моментом, приблизился, разрезал ремни конской упряжи, стремительно выхватил из кареты княжну и понес ее через плотную толпу.