Полная версия
Мистика в космосе культуры
Как известно, во многих справочных источниках «магами» часто называются только зороастрийские жрецы, что верно лишь отчасти.
Маги – одно из шести древних Мидийских племен (+ бусы, паретакены, струхаты, аризанты, будии). Мидийские племена Геродот называл ариями, скорее всего, это было их самоназвание. Они прибыли на территорию современного Ирана, скорее всего, в конце 2-го тыс. до н.э. – в начале 1го тыс. до н.э. из Средней Азии (возможно, Северного Кавказа и Прикаспия).
Известная британская иранистка Мэри Бойс, рассматривая предысторию зороастрийцев, отмечала, что их далекие предки, протоиранцы, примерно в начале II тысячелетия до н.э. расселялись на огромной территории от Волги до Западной Сибири. Они населяли также территорию нынешнего Северного Казахстана, а их близкие родственники – протоиндоарии жили южнее,116 по данным других авторов, постепенно продвигаясь к полуострову Индостан.117
Постепенно ассимилировав неарийские племена в период упадка Ассирии, Элама и Вавилонии, мидийские племена в 7 в. до н.э. (673 г. до н.э.) были объединены первым царем Мидии Дайукку (Дейок), построившим столицу Экбатан. Мидия была одним из важнейших политических и культурных центров Древнего Ближнего Востока, наряду с Вавилонией, Лидией и Египтом. В 553 г. до н. э. Мидия была завоевана Киром Великим. И только после этого мидяне приняли зороастризм, а скорее всего – соединили его со своими племенными магическими практиками. При этом, видимо, именно мидийские жрецы пользовались особым авторитетом, но с объединением древнеиранских племен и упрочением зороастризма, как религии «осевого времени», племенные представления и духовный авторитет мидян в глазах победивших племен и народов поблекли, для внешних наблюдателей навсегда слившись с зороастрийской традицией. (Подобный процесс включения развитой жреческой традиции одного племени в единую религию объединенных племен в государстве или регионе – мы рассмотрим подробно в следующем параграфе на примере прасунского племени в Северном Кафиристане. Как отмечал исследователь К. Йеттмар, «…кафиры являлись религиозной общиной, жрецами которой было племя прасунцев. Известна такая организация у иранцев (где маги считаются одним из шести „кланов“ мидийцев) и у индийцев (брахманы)».118)
Об основных истоках и сущности магии
…магия – это знание, которое учит практическому применению законов природы низшего уровня к высшим
законам духа.
Франц БардонНесмотря на поглощение зороастризмом магических практик мидийцев, важные для нас реликты древнеарийской жреческой магии в зороастризме сохранились.
Исследуя древнейшие представления протоиндоиранских племен, Мэри Бойс отмечала, что в основе древнеиранских представлений о божественном лежало приписывание особой сознательной силы всем существам и предметам, силы, называемой «манйу» (по- авестийски – «маинйу», от глагольного корня «ман» – думать). Эти силы наполняли землю, воду и огонь; но также «…существовали Маинйу мира и изобилия, Маинйу раздора и голода. Были и Маинйу качеств и чувств, таких как смелость и радость, ревность, жадность и тому подобные. Они, таким образом, воспринимались не как абстракции или составные части характера самого человека, но как активные независимые силы, к которым он может обращаться с молитвой или умиротворять их и которые, если человек им позволит, могут войти в него и влиять на него в лучшую или худшую сторону».119
Нетрудно увидеть, что авестийские «маинйу» соответствуют современной трактовке «энергий», присущих предметам, явлениям и людям, при этом представляющим собой «активные независимые силы», которые осознаются человеком в их влиянии на него, а также могут им использоваться или вынуждать его им, силам, противостоять.
М. Бойс отмечала: «Авестийское „маинйу“ чаще всего передается словом „дух“, и если эти духи были добрыми, то они почитались, а некоторые из них даже превозносились до такой степени, что могли действительно называться „божествами“ и призывались по имени во время богослужения ясна».120
Совершенно очевидно, что авестийское «манийу» и созвучно, и близко по значению термину «мана», принесенному западными антропологами из Меланезии и Полинезии. Первым это понятие описал Роберт Генри Кодрингтон (1830—1922), англиканский миссионер и один из признанных этнографов, изучавших меланезийские племена, их быт, мировосприятие и язык.
По представлениям аборигенов Меланезии и Полинезии, «мана» – некая сверхъестественная сила, носителями которой могут быть отдельные люди, животные, различные предметы, а также духи. В магии мана применялась для установления хорошей погоды, получения обильного урожая, лечения болезни, успеха в любви и в сражении…
Как отмечал М. Элиаде: «Для меланезийцев мана – это таинственная и активная сила, которой наделены некоторые индивиды, а также обычно души умерших и все духи. Грандиозный акт сотворения мира не был бы возможен без мана божества; глава клана также обладает мана; англичане покорили маори, потому что их мана оказалась сильнее; богослужение христианских миссионеров обладает мана, превосходящей мана местных ритуалов».121
Аналогичные представления о магической силе обнаруживаются и у других племен в разных регионах мира: у ирокезов Северной Америки – «оренда»; у племен сиу-Дакота – «вакан» или «ваконда»; у племени понгве в Африке – «еки».
Подобное представление о некоей «магической силе» предположил в древнеминойской культуре на Крите историк Ю. В. Андреев. Он замечал: «Подобно многим первобытным народам минойцы могли возлагать ответственность за происходившие вокруг них большие и малые события не только на конкретных духов, богов или иных существ, наделенных признаками божественных индивидов, но и на некую безличную, часто лишенную определенной формы магическую силу, которая могла быть просто разлита в окружающем пространстве или же свободно перемещалась в нем наподобие шаровой молнии или болида. Нечто подобное, по всей видимости, представляла собой столь чтимая обитателями островов Меланезии и Полинезии мана. Эта сила могла проявить себя или найти свое материальное воплощение в любом явлении природы, животном, растении, человеке или неодушевленной вещи».122
Многие десятилетия европейские и американские этнографы связывали магические «силы» почти исключительно или преимущественно с «духами» и «миром мертвых», обнаруживая категорическое непонимание самой сути «первобытного» или «примитивного» миропонимания аборигенов. Неудивительно, поскольку большинство западных ученых, включая признанных классиков, изучали предвзятую этнографическую литературу и никогда не жили бок-о-бок с реальными аборигенами.123 Современная этнографическая литература, опирающаяся на полевые исследования, дает богатейшие материал о реальной жизни и, главное, представлениях реликтовых племен. Потому можно вполне обоснованно критиковать взгляды классических и современных «анимистов» и «аниматистов», считающих, что древние люди и современные аборигены выстраивали какие-то «философские рассуждения» о смерти и таким образом создавали примитивные, а затем все более развитые религии.
В действительности, по нашему убеждению, древние люди и современные аборигены никогда не думали и не рассуждали о смерти, а всегда думали только о жизни! Другое дело, что они видели различные проявления жизни, и в своих далеко нефилософских умозаключениях принимали в расчет наличие некой Иной реальности, которую понимали вполне прозаически и практически, в своей племенной культуре получая устойчивый навык постоянного ритуального взаимодействия с этой Иной, оборотной стороной ЖИЗНИ!
Чрезвычайно популярная и затем яростно раскритикованная концепция «анимизма» Тейлора, с нашей точки зрения, была попыткой выразить в терминах европейской культуры идею «двойственности» всех вещей и явлений в мире, характерную для примитивного миропонимания. Идею, более удачно сформулированную в концепциях «партиципации» Люсьена Леви-Брюля и «оборотничества» А.Ф.Лосева.
Люсьен Леви-Брюль, исследовавший природу пра-магического, как «сверхъестественного» (в современном понимании) в мышлении дикарей, исходил из убеждения, что «…коллективные представления первобытных людей не являются, подобно нашим понятиям, продуктом интеллектуальной обработки в собственном смысле слова. Они заключают в себе в качестве составных частей эмоциональный и моторные элементы, и, что особенно важно, они вместо логических отношений (включений и исключений) подразумевают более или менее четко определенные, обычно живо ощущаемые партиципации (сопричастия)».124
Наряду с концепцией Л. Леви-Брюля, для того, чтобы подчеркнуть особость первобытного «магического мышления», обратимся к феномену «оборотнической логики», о которой писал А.Ф.Лосев. По его мнению, в собирательско- охотничий период в пробуждающемся мышлении человека отсутствовало понятие субстанции, и для общей смутной и нерасчлененной сферы человеческого мышления и сознания была характерна «оборотническая логика». Это означало, по словам философа, что «… ни в какой вещи человек не находит ничего устойчивого, ничего твердо определенного. Каждая вещь для такого сознания мажет превращаться в любую другую вещь и каждая вещь может иметь свойства и особенности любой другой вещи». Отсюда следует, что «…отдельный человек не отделял себя ни от своей общины, ни от природы. … это значит, что он может мыслить себя каким-нибудь другим индивидуумом (одним или многими), мыслить себя носителем его сил и находиться во власти иллюзий такого перевоплощения или оборотничества».125
Для древних людей реальность была полностью слита с «неизвестностью» и ощущение таинственного/непознаваемого проницало все связи и отношения человека с миром, т.е. сама «удвоенная» реальность была насквозь таинственна. По сообщению Л. Леви- Брюля, например, игороты с Филиппинских островов убеждены в том, что «все предметы имеют невидимое существование так же, как и видимое». Потому основополагающей чертой коллективных представлений первобытных людей в отношении природы является то, что в каждом предмете – «… действие неизменно признается реальностью и составляет один из элементов представления о предмете».126
Иначе говоря, таинственное было неотъемлемо присуще природным и созданным самим человеком предметам, оно носило действенный характер, причем действие объектов было неявным, но по своему значению считалось более существенным и жизненно-значимым, чем явные, так сказать, поверхностные связи и взаимодействия. Леви- Брюль подчеркивает, что все мироощущение первобытных людей было пронизано этим убеждением в том, что существуют «… силы, влияния, действия, неприметные, неощутимые для чувств, но тем не менее реальные».127
В первобытные времена «пра-магия» или древнейшая магия существовала как смутное представление и об окружающем мире, и об ответе действием на внешние (по отношению к человеку) и, как правило, скрытые («таинственные») влияния, силы, воздействия. Смутные представления о мире отражались в насыщенных базовых эмоциях128, совокупность которых и формировала первичное культурное поле этноса.
Ответное действие на влияния окружающего мира предполагало лишь приблизительное знание того, на что и как нужно отвечать. Результативность ответа не могла быть гарантирована, и человек никогда не мог быть уверен в правильности своего действия. Потому в психологическом плане нужно подчеркнуть высокую тревожность примитивных людей. За точку относительного постоянства взаимодействий со «скрытой реальностью» принималась удовлетворительная наличная ситуация, и максимум усилий племени, как «коллективной личности», был направлен на поддержание стабильности существования. Отсюда – постоянство внешнего вида построек, одежды, утвари, украшений, орнаментов и т. п. У членов племени существовало глубочайшее убеждение в том, что даже форма предмета, сделанного человеком (а также орнамент, цвет и т.д.) может оказывать на него и других людей сильное влияние.
Таким образом, в первобытную эпоху здешняя реальность в восприятии древних людей была слита с Иной, потому Тайна проницала все связи, отношения человека с миром; двойственная реальность была насквозь магичной. «Первобытная магия», как и «мифическое мышление», носили действенный и вполне реальный характер для примитивного мышления, а иногда – более существенный и жизненнозначимый, поскольку действие предмета на человека составляло неотъемлемый элемент представления об этом предмете.129
Можно сказать, что первобытная «партиципация» (по Л. Леви-Брюлю) и «оборотническая логика» (по А. Ф. Лосеву), проводившие полную «аналогию», например, между членами племени и тотемом, в своей кульминации «подменяли» и зеркально «отражали» их взаимоотношения в обычной жизни: тотем мог съесть (реально или символически) члена племени, «отправляя» его в запредельный мир; а во время периодически проводимого священнодействия члены племени поедали тотема, «возвращая» его к первопредкам и через него получая коллективный непосредственный доступ к Иному.
С ростом населения и постепенным смешением этносов во время коллективных церемоний трудно было привлечь всех присутствовавших к традиционному ритуалу, который уже совмещал магию и различные виды художественного творчества, искусства.
Как замечал Ю.М.Лотман, «…архаический обряд требует архаического мировоззрения, которое искусственно создать нельзя. Слияние актера и зрителя подразумевало слияние искусства и действия. …Это состояние бесконтрольного возбуждения, в которое приходит исполнитель в процессе своего творчества и которое в экстатических формах …завершается полным изнеможением. <…>»130
Появлялись исполнители культовых «представлений» и заинтересованные зрители, а главное – выделились особые люди, обладавшие необычными способностями, которых сегодня называют «шаманами» (у разных народов их именуют шаманами, ведунами, волхвами, колдунами…). Они были способны вне массовых праздников устанавливать «связь» с запредельным миром посредством индивидуальных техник, которые частично передавались по линии культурного наследования (от старого шамана к его преемнику), но главное – в результате переживания уникального личного опыта установления связи с Иным (мирами духов «верхнего», «среднего» и «нижнего» миров) и прохождения особых обрядов посвящения.
Маги (жрецы, шаманы, колдуны…) в древности аккумулировали изначальное тайнознание и народные представления, совмещали в своей деятельности «жреческие» и обыденные функции. Потому даже фрагменты изначальной Тайны они могли приоткрывать в общедоступной форме, расширяя круг если не посвященных, то приобщенных к тайноведению.
Мы далее будем более подробно говорить о различиях между магией и религией, но уже сейчас можно четко сформулировать нашу позицию: магия никоим образом не может считаться предшественницей религии! Еще раз повторим: магия – это этническая «интерпретация», деятельное освоение Тайны Иного и драматизация мифов. Можно совершенно определенно говорить о мифо- магическом миропонимании древних людей, которое закономерно трансформировалось в религиозное (подробнее в следующем параграфе).
Магия, как и миф, всегда присутствовала в человеческой культуре и всегда будет существовать, как в традиционных, этнических формах, так и в позднейших проявлениях, входя в сложные конгломераты с различными сторонами культуры – религией, наукой, искусством, политикой, различными видами творчества, особенно в тех, в которых есть риск, опасность, неопределенность…
В конечном счете, сущность магии составляет именно понятие «силы», некоего непостижимого «свойства» или «качества», в разной степени присущих предметам, людям и явлениям земного мира, но в значительно большей мере – проявлениям и «существам» мира Иного. При этом нельзя забывать, что для примитивного сознания Иное – это оборотная сторона здешней реальности, тоже реальность, но непознанная.
В определенном смысле, применяемое нами понятие «пассионарной энергии» также довольно близко по смыслу подобного рода понятиям, однако в нашей интерпретации энергия пассионариев представляется «сверхъестественной» обычным и инертным людям; в действительности, все виды энергий, рассматриваемые нами по шкале Дж. Г. Беннетта, имеют вполне естественное, земное и космическое происхождение, хотя во многих своих характеристиках и возможностях они пока не изучены человечеством.
В действительности, наше понятие «пассионарной энергии» ближайшим образом связано с более разработанными и важнейшими категориями: в китайской философии – «ци»131 и в древнеиндийской философии – «прана»132. Заметим, что у суфиев есть понятие «барака». В конце концов, в христианстве существует понятие «фаворский свет» и «энергии», описанные в исихастском учении Григория Паламы и его последователей… В русской традиции есть понятие «жизненная сила», а в богословии – «благодать».
Магия в этнокультурной динамике
Магические формулы проецируются в область эфира.
Розмари Гуили. Энциклопедия Магии и АлхимииВ свете этно-энергетической концепции культуры «магия» зарождалась и развивалась с момента появления конкретного этноса. Она явилась наиболее ранним в истории развития этноса деятельным воспроизведением мифологических представлений, связанных одновременно с ежедневной жизнью древней общины. Возможно, был даже некий этап творческого создания (или освоения данного извне образца) магии – так сказать, Пра- магии – как первичной этнической «интерпретации» мифов, представленной в деятельно-творческой форме. Она воплощала собой способ деятельного соединения здешней и Иной реальности.
Как мы рассматривали в предыдущем разделе, мифы с древнейших времен разделялись на тайные жреческие и народные (фольклор).
Магия была напрямую связана с Тайнами – и первоначального (космогонического, теогонического) мифа, и обыденных, общеплеменных мифов. На первых этапах формирования этноса, в процессе складывания традиции передачи полученных «извне» знаний и практики выживания в новой социокультурной среде133, некая пра-магия выступает как способ гармонизации и стабилизации племенной жизни, освоения и «оземления» Тайны, оформленной в миф.
О жреческом мифе М. Элиаде писал: «Рассказать священную историю значит открыть тайну, ведь персонажи мифа не человеческие существа, они боги или Герои- строители цивилизаций, а посему их gesta134 составляют тайны. Человек может узнать их только в том случае, если ему их откроют».135
Если жреческая магия была «дана» человеку в готовом виде (как наследие и некая «программа» на будущее), то обыденная магия, – с одной стороны, включавшая некоторые элементы тайнознания, а с другой, признававшая тайны человеческого бытия, – была неразрывно связана с повседневной практикой выживания племени, что в значительно большей степени влияло на формирование общеэтнического менталитета племени. Оба уровня магии соотносятся с тайнами, восходящими к мифическому Началу Времен, к непостижимым деяниям древних. Потому основная особенность магии состоит в том, что она практически использует неизвестные (непостижимые?) закономерности как полученное в готовом виде «ноу-хау», приемы, способы деятельности, доверяя традиции (в конечном счете, древнейшим Учителям).
Бронислав Малиновский, признанный социальный антрополог, специально изучавший магию у меланезийских племен, писал: «…когда социолог приступает к изучению магии там, где она до сих пор продолжает господствовать, <…> т.е. у дикарей, до сих пор еще живущих в Каменном веке, – к своему разочарованию он встречается с совершенно трезвым, прозаичным и даже грубым ремеслом, служащим чисто практическим целям, опирающимся на примитивные и неглубокие верования с незрелой и ограниченной идейной основой и с простыми и однообразными практическими приемами».136
Безусловно, мы далеки от подобного, крайне- функционалистского одностороннего понимания магии, да еще при отсутствии рассмотрения ее динамики, видового разнообразия и пр.
Но мы согласны с Б. Малиновским в главном: в магии нет веры, в ее позднейшей европейской трактовке. Подчеркнем еще раз: в древнейшей магии еще нет веры; в ней, как деятельном освоении мифа, есть доверие к традиции, и если проявляется некое «творчество», оно также неизбежно вписано в традиционные представления этнического менталитета. И если можно говорить о «магии вообще», то, видимо, стоит признать некое «ядро» первобытной магии, которое, как космическое реликтовое излучение, через века и тысячелетия несет в себе вполне различимые основополагающие черты «пассионарного взрыва» и начала конкретного этногенеза.
В упоминавшемся нами австралийском племени аранда в священных местах на «пути первопредков» до сих пор совершаются обряды интичиума (магического размножения тотема) и обряды посвящения юношей, достигших половой зрелости.137 В современном племени догонов почти тысячелетие проводятся обще- племенные священнодействия в рамках установленной традиции, естественным образом включающие в себя пра- магические представления, связанные с изначальной Тайной происхождения людей от первопредков с Сириуса. Это, как мы увидим далее, уже пра- мистическая «вертикаль», постоянно присутствует в основе «мифо-магического мышления».
Народная магия, по нашим представлениям, как «горизонталь» земного обыденного бытия, зарождалась в непосредственной культурной деятельности людей, когда они на свой страх и риск приспосабливались к неизвестным условиям жизни, вынужденно изобретая приспособления, способы выживания (как сейчас в народе говорят – «лайфхаки»), стремясь при этом максимально оставаться в пределах предписанной изначальной традиции. Так, Б. Малиновский, изучавший быт, как он полагал, в «классической стране магии, в Меланезии»138, подчеркивал, что только «…там, где человек видит недостаточность своих знаний и своего рационального подхода, он обращается к магии».139
Как показывают современные археологические данные, на самых ранних этапах исторического развития для первобытного дикаря магия была совокупностью таких действий, операций, заклинаний и т.п., которые никоим образом не были оторваны от обычных хозяйственных операций, вызванных насущными жизненными потребностями.
Большинство современных ученых считают, что на протяжении многих тысяч лет человечество не имело представления о «сверхъестественном», о «духах», т.к. для представления человеком таких воображаемых «существ» в природе ему необходимо было достичь довольно высокого уровня развития сознания, особо изощренного мышления. Обыденный же магический обряд можно рассматривать как «обычную реакцию» аборигена на конкретное жизненное событие, преображенное в примитивном сознании на основе двух важнейших элементов – коллективности и высокой эмоциональной напряженности. Эти элементы вычленяет Джейн Харрисон, рассматривая процесс труда первобытных людей. При этом она подчеркивает важнейшую отличительные черты первобытного человека – его активность и безотчетное стремление к самостоятельной деятельности. «Дикарь – это человек действия. Вместо того, чтобы просить бога сделать то, что он хочет, он сам делает это или старается сделать… Когда дикарь хочет, чтобы было солнце, или ветер, или дождь… Он собирает свое племя и исполняет танец солнца, или танец ветра, или танец дождя».140
Далее, анализируя место магии в трудовом процессе, она пишет: «Коллективность и эмоциональная напряженность – два элемента, которые обращают обычную реакцию в обряд – особенно среди примитивного народа, – они крепко связаны и поистине едва ли отделимы. Индивид – дикарь – слабая личность; высокое эмоциональное напряжение вызывает в нем и поддерживает чувство социальности; то, что чувствует племя, – священно, это – дело ритуала…»141
Значение эмоций и их развитие для становления и совершенствования человеческой культуры подробно описано в моей монографии «Симфония человеческой культуры»142. При этом эмоции понимаются как энергетическая основа формирования культурного поля, незаменимое «топливо» человеческой культуры. Эмоции, развиваясь в переживания и чувства, в значительной степени определяли пути развития культуры конкретного этноса, а также формы взаимодействия культур различных этносов (племен).
В первобытной пра-магии необходимо не только подчеркнуть эмоциональное значение ритуалов, но и техники выработки определенных коллективных эмоций и их высокого накала, а также сохранение этих техник в самом ритуализированном поведении и действиях, ведущих к формированию развитой магии, и сохраняющихся как ее отличительные черты. Именно через ритуал, непременно сопряженный с высокой коллективной эмоциональностью, пра-магия не только объединяла отдельных членов племени в единый коллектив, но также «соединяла» племя одновременно с окружающим миром и с миром Иного, т.е. объединяла обыденное и сакральное, известное и непостижимое, естественно-природное и «сверхъестественное»…