bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

– Только я не пойму, Пьер, зачем ты их гоняешь в кольчугах по воде? Сейчас же холодно!.. – Гуго поежился, вспоминая мучения своих воинов.

– Норманны всегда жили бок о бок с морем, мессир. А наши моря, как я помню, всегда были холодные! А наука, которую я преподал нашим молодцам – вещь полезная! Мне сказывали сведущие люди, что сам покойный мессир Антуан де Сент-Омер таким вот образом готовил личную гвардию его величества Людовика Французского!

– А я, признаться, и не знал об этом… – поразился Гуго. Он с интересом посмотрел на старого рыцаря. – Слава мессира де Сент-Омера не угаснет еще долгое время…

– Царствие ему Небесное… – перекрестился Пьер. – Великий был, помнится, воин! Сам покойный граф Робер Иерусалимский высоко ценил мастерство и знания мессира Антуана, иначе не поручился бы за него перед Филиппом Грешником, когда тот подыскивал для юного сынишки наставника и учителя воинскому искусству…

– Да? Сам его светлость Робер поручался за него? Ничего себе… – Гуго от изумления раскрыл рот. – Славные были времена…

– Это верно, хозяин… – поддакнул ему воин. – Не то, что сейчас. Нравы падают, уважения к старикам нет, одни наемники и прочее отребье…

– Послушай, Пьер, а, случайно, мессир де Сент-Омер, ну тот, что вместе с великим командором Гуго де Пейном основали орден рыцарей Храма, не приходится ему родичем?..

– Как же, хозяин! Еще как приходится! Он его родной племянник…

– Великий человек… – грустно и уважительно покачал головой Гуго де Биго. – Сейчас таких рыцарей уже точно «днем с огнем» не найдешь…

– Так, хозяин, мне продолжать учить наших шалопаев?

– Да-да, конечно, учи! Вбивай им ум вместе с шишками и синяками. Не приведи их Господь, но он, этот самый опыт, им понадобится и спасет их…

Первая группа новой тайной службы его величества короля Англии и герцога Нормандии, если это можно так назвать и считать, родилась на свет именно в эти минуты разговора…

ГЛАВА III.

Шторм в Английском канале.

Дувр. Англия. 23 декабря 1126г.

Пузатый торговый неф, на гроте которого трепетал вымпел Ганзы города Любек, мирно покачивался возле причала Дувра, удерживаемый пеньковыми канатами, перекинутыми с бака и кормы судна к дубовым столбам, вбитым в берег. Узкий и шаткий мостик, переброшенный с причала, угрожающе колыхался, нагоняя на обывателей, торговцев и всех сухопутных душ благоговейный страх. Пассажиры, кто ползком, кто боком, кто с закрытыми глазами, медленно заходили на корабль, нисколько не смущаясь улыбок, смешков и шуточек, отправляемых в их адрес матросами нефа.

Капитан нефа уже принял доклады помощников о готовности к отплытию, но медлил, нервно посматривая в сторону города. Старый немецкий моряк терпеть не мог задерживаться с отплытием, считая это плохой и дурной приметой. Как и все бывалые моряки, мэтр Ханс фон Керр свято верил в приметы, таскал с собой кучу амулетов, святых мощей и пергаментов, на которых услужливые (за умеренную плату) монахи написали несколько молитв на латыни. Рука Ханса машинально залезла за пазуху камзола и нащупала кожаный мешочек, едва орлиный взор капитана увидел группу людей, приближавшихся к причалу, возле которого покачивался его неф.

– Слава Господу, еще не пробили очередные склянки… – еле слышно прошептал он, разглядывая гостей. – Дурная примета, когда судно задерживает свой выход в море, а я слышу звон склянок не под плеск волн, а под удары борта о причал…

Капитан нахмурился и снова посмотрел на запаздывавших пассажиров. Всадник, ехавший несколько позади основной группы, был, несомненно, благородного происхождения: его длинные норманнские одежды нарочито небрежно (что показывало его богатство и знатность) развевались на ветру, забрызганные противной английской грязью, летевшей из-под копыт коня. Богатая упряжь и попона гнедого жеребца-иноходца была усыпана золотыми пряжками и наклепками. Зоркие глаза старого морского волка быстро выхватили среди колыхания одежд рукояти меча и кинжала, буквально усыпанных драгоценными камнями.

«Однако, – решил капитан и почесал подбородок, заросший пятидневной щетиной, – видать, это важная птица, раз комендант порта так юлил, темнил и заикался, всячески отказываясь назвать причину столь странной задержки. Даже от простойной платы отказался, отмахиваясь от мешочка с денье, словно черт от ладана. Да, как бы греха не было…»

Он украдкой перекрестился и коснулся пальцами мешочка с ладанками, шепча одними губами что-то себе под нос.

Запоздавшие пассажиры неуверенной походкой, крадучись, забирались на борт нефа, сразу же превращаясь в «сухопутных червей». Ханс украдкой покачал головой и усмехнулся, но его улыбка тут же исчезла, едва он столкнулся глазами с незнакомцем.

Всадник молча смотрел на него, но весь взгляд говорил о безграничной силе, власти и самоуверенности, приказывал, нет, просто толкал сломя голову бежать к нему. Ханс, сам того не понимая, проворно спустился по трапу и подбежал к всаднику.

– Ми ест счастлив видеть високородний сеньор рядом с мой неф… – коверкая франкский язык, произнес немец, склоняя голову в услужливом и раболепном поклоне. – Мой судно ест надежный и крепкий неф!

Незнакомец смерил капитана своим взглядом, скривился и, показав пальцем на крысу, бежавшую по канату на судно, произнес:

– И это, мэтр, вы называете надежным и крепким судном? Крысы буквально шныряют у нас под носом…

Ханс перехватил взгляд незнакомца, увидел большую серую крысу, поклонился и, широко улыбаясь, ответил:

– Благородний херр риттер, крыса ест символ надежност и крепкост корабля! Не ест плёхо! Плёхо, очен плёхо, когда крыса изволит бежат с неф!

Резкий немецкий говор капитана забавлял и, одновременно, раздражал Гуго де Биго. Он вздохнул и едва слышно произнес, адресуя слова только ушам капитана:

– Сделайте так, чтобы никто не говорил с этими людьми до высадки в порту. Да, чуть не забыл одну мелочь! Они сойдут самыми последними, а лучше, мэтр Ханс, – капитан несказанно удивился тому факту, что высокородный сеньор знал его имя, – вы с какой-нибудь оказией высадите их на лодке еще до входа в порт…

Ханс удивленно поднял брови, но незнакомец вынул из-под складок своих черных норманнских одежд большой кошель и бросил его капитану.

– Не изволить беспокоиться, херр риттер… – склонил седеющую голову Ханс, убирая кошель в карман куртки. Судя по его увесистости, кошель был полон монет. – Я сделяйт так, как и просит ваш милост…

– Это не просьба, мэтр, – Гуго де Биго снова поморщился. – Это – приказ…

Ханс понял, что, видимо, что-то не так сказал знатному англичанину. Капитан испуганно вытаращил глаза и, перекрестившись, залепетал:

– Ваша милост, я ест очень плёхо говорит и ошибайт слова часто…

Гуго мило улыбнулся и, наклонившись в седле, добавил:

– Слава Господу, иначе, мэтр… – он добавил фразу красноречивым жестом ребра ладони по горлу. Ханс побледнел, но не испугался, его стал злить надменный и самодовольный вид англичанина, позволявшего себе излишнюю наглость говорить с ним подобным образом. Ноздри немца раздулись, но он сдержался, подумав:

«Худой мир лучше доброй ссоры…»

– Ваш приказ, херр риттер, я будет исполнят четко и бистро!..

– Ну вот, и, слава Богу, совсем другие слова… – холодно оскалил зубы Гуго, меряя уничтожающим взглядом немца.

Всадник развернул своего гнедого иноходца и спокойно поехал по причалу, направляясь в город. Ханс плюнул на мокрые камни пирса, растер ногой свой плевок, почесал за ухом и быстро поднялся на корабль. Взойдя на борт, он испуганно оглянулся, окидывая взглядом прибрежные строения, холмы и соседние суда, качающиеся возле пирсов.

«Показалось… – подумал, зябко поеживаясь, немец. – Словно кто-то наблюдал за мной. – Ханс снова перекрестился, дотронулся до ладанки, прошептал слова молитвы и трижды плюнул через левое плечо. Но какой-то странный, словно могильный, холод все еще не отпускал капитана. Он снова бегло осмотрел пейзаж. – Не приведи Господь, если это морской вервольф решил присмотреть мой неф для своей адской трапезы. Да и погода, – Ханс задрал голову и посмотрел на свинцовые тучи, медленно застилавшие горизонт, – как раз для его мерзких проделок, упаси нас всех Господи…»

Его мрачные мысли отвлекла суета, крики и беготня, устроенная командой на палубе нефа. Ханс посмотрел и тут же улыбнулся: его помощник, и боцман уже командовали экипажем, крича во всю глотку. Матросы бегали словно угорелые, несведущим в морском деле людям могло показаться, что это странная и хаотичная суета, но, присмотревшись, становилось все ясно – команда готовилась к отплытию: несколько матросов проворно подтягивали канаты, часть команды лезла на мачты ставить паруса, несколько человек отталкивали баграми борт нефа от пирса.

Корабль несколько неуклюже отошел от причала и, кренясь на левый борт, стал выходить из порта. Латинские паруса, установленные на фоке и бушприте, наполнялись ветром. Неф неуклюже разворачивался, сильно кренясь. Ханс приказал рулевому переложить руль и держать курс строго на юг, проскакивая вдоль побережья и направляя судно к просторам Английского канала. Ханс молча кивнул головой и еще раз оглянулся на берег: ему снова показалось, что он затылком поймал чей-то внимательный взгляд. Пусто. Люди на пирсе и кораблях, стоявших в порту, занимались своим делом и не обращали на него внимание. Хотя, если быть честным – он не ошибся, ощущая на себе взгляд…

Неприметного вида монах расположился за тюками с английской шерстью и, казалось, занимался сотворением молитвы какому-то из святых или мучеников. Маленький и худощавый, как могло показаться на первый взгляд, монашек – совсем еще юноша, тем не менее, внимательно наблюдал за всеми происходившими на пирсе и корабле событиями. Он медленно закончил свою молитву, встал, отряхнул подол сутаны и пошел к соседнему кораблю, покачивающемуся возле пирса. Монах быстро поднялся на борт (просто удивительно и невероятно при всем его несуразном виде), подошел к капитану и что-то тихо сказал тому на ухо. Капитан маленькой рыбачьей фелюги покраснел, побледнел, неуклюже и растерянно попытался поклониться, но монах быстро остановил его, прервал на полупоклоне. Капитан растерянно посмотрел на него, кивнул и пошел отдавать команды к отплытию.

Фелюга резко отчалила от пирса и, забирая ветер косыми парусами, последовала к выходу из акватории порта вслед за нефом. Оба судна покинули порт и, пройдя с десяток миль, разделились: неф пошел круче к северо-востоку, держа курс на Фландрию или порты империи, а фелюга стала опускаться к югу, где ее ждали берега Франции и Нормандии. С сильным креном на правый борт (ветер был северный) фелюга неслась к Франции, буквально пожирая морские мили, разделявшие берега Англии и Франции. Нефу повезло меньше, боковой ветер вынуждал Ханса то и дело перекладывать курс, двигаясь галсами. Свинцовые тучи полностью заволокли небо, и вскоре начался мерзкий шторм. Ханс посмотрел на небо, перекрестился и прошептал:

– Все именно так, как я и думал. Быть беде… – он резко повернулся к боцману и скомандовал. – Паруса зарифить! Идем только на фоке и бушприте! Грот и бизань убрать к чертовой матери!..

Боцман развернулся и побежал по палубе, осыпая матросов грязными ругательствами, коими он обильно сдабривал команды капитана, придавая им большую живость и актуальность момента. Команда четко выполнила все приказы, но неповоротливый и пузатый неф все также болтало из стороны в сторону, подкидывая и креня на волнах, высота которых увеличивалась с каждой минутой. Словно легкая скорлупка, огромный и неуклюжий корабль взлетел на волнах, зарывался носом в пенистые барашки, захлестывавшие палубу судна.

Ханс встал возле рулевого и улыбнулся ему. Молодой рыжеволосый моряк, на лице которого только начинала расти некое подобие бороды, испуганно посмотрел на него расширенными глазами, сиявшими, словно два больших синих сапфира на бледном лице.

– Капитан, нас не поглотит океан?.. – на голландском наречии спросил он.

Капитан похлопал его по плечу и ответил:

– Хрен ему на воротник и кукиш с маслом в горло! Сынок, это еще цветочки! А, судя по всему, ягодки мы так и не увидим! Погода-то, не та!.. – Он указал на небольшие просветы, появлявшиеся среди свинцовых облаков. – Клабауперман не сможет полакомиться сегодня нашими телами! Ха-ха-ха!.. – смело и громко рассмеялся Ханс. Рулевой побледнел еще больше, услыхав из уст капитана имя грозного морского губителя кораблей и душ моряков, но немного приободрился, выдавив из себя слабую пародию на улыбку. – Не дрейфь, сынок! Прорвемся! Какие наши годы!.. – Ханс сложил руки рупором и крикнул боцману. – Зарифить фок! Идем на бушприте!..

Боцман, казалось, мирно дремал, ухватившись за основание мачты, но, услышав громкий голос капитана, резко пробудился и снова обогатил приказ массой грязных и удивительнейших для языка ругательств. Матросы забегали, словно тараканы на сковороде, проворно убрали фок на мачте и стали привязываться веревками к бортам нефа.

Резкий порыв шквалистого ветра, казалось, должен был погубить неф, перевернув его на бок. Огромная волна накрыла палубу, смывая бочки и прочие плохо закрепленные предметы в море. Шторм, не желая уходить без поживы, слизывал все, что только мог утащить. Несколько матросов смыло за борт, но им никто и ничем не мог помочь. Такова судьба моряков. Неф, словно детская игрушка «Жан-торчок», резко выпрямился. Вода, зачерпнутая судном, с шумом и грохотом стала сливаться через отверстия в бортах.

Ханс нахмурился но, присмотревшись, удовлетворенно кивнул головой – поломок, способных погубить неф, к счастью, пока еще не было. Судно держалось, сопротивляясь стихии, и продолжало двигаться урывками, напоминая огромного и неуклюжего вепря, обложенного охотниками. Волны, словно злые собаки, набрасывались на неф, заставляя трещать и стонать судно. Новый, более мощный шквал накрыл неф, захлестнул палубу. Раздался страшный скрежет, треск и крики.

Ханс раскрыл глаза и, отплевываясь соленой морской водой, вздрогнул: грот судна был сломан, вырван с корнем, оставив в палубе зияющую дыру с рваными краями обломанных досок. Фок-мачта, переломленная чуть выше палубы, удерживалась канатами и, истошно воя, с треском билась о борт, разнося его в щепки.

– Полундра! Рубите канаты! Освобождайте палубу от фок-мачты!..– заревел Ханс.

Боцман и пять матросов бросились обрубать канаты и, после страшных и неимоверных усилий, спасли израненное судно от верной смерти, но заплатили свою дань разъяренной стихии: боцман и два матроса были смыты за борт.

Неф, неуклюже двигаясь, черпал воду. Ханс, понимая, что судно начинает принимать много забортной воды, приказал оставшейся команде и пассажирам:

– Откачивать забортную воду! Не ленитесь, черти полосатые! Иначе нам всем придется пойти на корм рыбам!..

Пассажиры и оставшиеся члены экипажа, не щадя сил, бросились в трюм спасать корабль. Наступил момент истины: люди в изнеможении вычерпывали воду, откачивая огромные массы, которые сплошным и непрерывным водопадом обрушивались на их головы, пытаясь спасти себя, свои грешные жизни и несчастный корабль. С мольбами к Богу, проклятьями, воплями, стонами и богохульствами они боролись за живучесть хрупкой деревянной посудины. Небо, наконец, сжалилось над несчастными и приказало шторму затихать. Робкое весеннее солнце стало проглядывать из-за туч, появляясь в просветах голубого неба, разрывавшего серую пелену туч. Шторм уходил на запад и север, отпуская полузатопленный неф из своих объятий…

– Ну, обормот, что я тебе говорил?! – Выдохнул из себя Ханс, похлопывая полуживого рулевого. – Рановато нам еще на дно, понял?.. – Рулевой, трясясь от холодной воды и страха, судорожно и часто закивал головой в ответ. Капитан отошел от штурвала и крикнул оставшимся матросам, добавляя в команду ругательства. – Эй, мать вашу перетак, чините бушприт и ставьте бизань! Поплетемся, как косожопые!..

Матросы весело засмеялись, емкое сравнение, сказанное их капитаном, и уверенность в его голосе вселила в них спокойствие за свой завтрашний день. Паруса были поставлены, носовой парус быстро починили. Неф рыскал из стороны в сторону, неуклюже покачиваясь на волнах, напоминая разломанный бочонок, выброшенный кем-то за борт, но упрямо двигался к спасительному берегу. Течи не было, а с прекращением шторма вода, до этого момента заливавшая корабль, перестала поступать в трюм, но и того, что судно успело нахватать за недолгие часы буйства стихии, было достаточно, чтобы погубить корабль, если бы непогода продолжалась еще пару часов.

С глубокой осадкой и кренясь на левый борт судно, шло к спасению, пассажиры и экипаж несчастного корабля увидели, наконец-то, долгожданный берег континента. Едва заметной полоской, чуть различимый среди волн и тумана, спасительный берег вырастал, заполняя собой весь юг и юго-восток горизонта. Стали вырисовываться холмы и возвышенности, коими изобиловали берега Булони, Понтьё и Монтрей-сюр-Мер.

Ханс нервно закашлялся, увидев знакомые очертания берегов. Он несколько раз испуганно осмотрел небо, проверяя, не ошибся ли он в своих прогнозах относительно окончания внезапного шторма и успокоился: тучи разбегались и отступали к северу и северо-западу, готовясь обрушить волны дождей на Англию и Шотландию. Юг и восток были чисты, и ничто уже не могло помешать разбитому, но не сдавшемуся кораблю добраться до ближайшего порта. О том, чтобы добраться до Фландрии не могло быть и речи: неф так сильно пострадал от шторма, что вот-вот мог затонуть, если, не приведи Господь, снова поднимется сильный ветер и начнется болтанка. Некогда высокие борта корабля сейчас возвышались над водой всего чуть больше туаза, да и то с натяжкой.

Пассажиры и команда, забыв обо всех кошмарах, выпавших на их короткое путешествие от берегов Англии, высыпали на палубу и старались согреться под слабыми лучами солнца. Находиться на воздухе и обдуваться ветром куда лучше, чем мокнуть в трюме, стоя по горло в холодной морской воде.

Капитан с грустью осмотрел корабль и, присев среди обломков кормовой надстройки, тяжело вздохнул. Повреждения, которые успел получить его старый и верный корабль, были велики, а запасов, накопленных за годы удачных плаваний, едва могло хватить только на половину ремонта. Судно, как старый ветеран, надо было бросать, попытавшись продать какому-нибудь торговцу из фламандской Ганзы.

«Уж эти-то, наверняка, отремонтируют его и дожмут последние соки из старушки… – Ханс погладил мокрые перила надстройки. Пальцы нежно гладили старую древесину, местами изъеденную червями-древоточцами. Он помнил, как строился неф, а он, еще молодой шкипер, влюбился в пузатую посудину с первого взгляда. То, что это была именно любовь, Ханс не сомневался. Неф любил своего хозяина, напоминая верную, но немного сварливую жену, но, тем не менее, верностью и преданностью, если эти слова можно отнести к кораблю, привязал сердце старого морского волка к себе. Ханс так и не женился, не обзавелся семьей и детьми. Корабль стал для него всем, кем и чем только мог стать: домом, очагом, садом, отдушиной, бальзамом на душу. Даже характер у корабля был: неф на дух не переносил женщин и выкидывал такие штуки, что суеверный Ханс частенько хватался за ладанки, истово молился и начинал тайно верить в одушевленность своего корабля. Ни с того ни с сего, могла появиться течь в обшивке, или корабль начинал заваливаться на бок, угрожающе кренясь и постанывая. Но, стоило женщине сойти на берег или, на худой конец, пересесть в лодку, стоны и течь прекращались, неф выравнивался и, как ни в чем не бывало, начинал весело хлопать парусами, словно радуясь уходу незваной соперницы.

Капитан частенько перекидывался словечками с бывалыми моряками, сидя за кружкой вина в какой-нибудь портовой таверне и окончательно поверил в наличие души и собственного характера у корабля. Женского характера. Он долго выбирал имя для нефа – корабль сам подсказывал ему, подходит это имя ему или нет. После долгих поисков, Ханс, наконец-то, подобрал достойное имя для своей посудины. Он назвал корабль «Магда». Кораблю понравилось название: неф успокоился и стал, как казалось Хансу, менее норовистым и даже более скоростным, о чем он поделился с товарищами-капитанами и нарвался на громкий смех и некоторое подобие молчаливого согласия, ведь многие из его друзей или недругов уже сталкивались с подобным и необъяснимым феноменом. Тем не менее, Ханс стал спокойнее, рассудительнее и хладнокровнее, он всерьез полагался на свою посудину, доверяя ей себя и вверяя в ее трюм людей и грузы. Он брался за самые рискованные заказы: плавал к берегам далекой Норвегии и Швеции, торговал с голубоглазыми, светловолосыми и широкоскулыми славянами Новгорода, привозил оттуда меха соболя, песца и горностая, видел огромные белые льдины и удивительных медведей ослепительного белого цвета, плававших среди этого фантастического холода и ледяного безмолвия. Самые страшные шторма перестали пугать моряка, лишь вызывали кривую усмешку, да пару презрительных плевков. Но, годы властны над всем, в том числе и кораблями. «Магда» стала стареть, дряхлеть, все чаще и чаще показывая свой уже порядком позабытый характер, а крены, скрипы и стоны, издававшиеся кораблем, становились все чаще и напоминали вздохи и причитания старого и больного существа, уставшего от трудной, нудной и однообразной серости жизни.

Но расстаться с кораблем старый моряк не мог, не было сил, вот так, взять, да и решиться. Ханс понимал, нет, он отказывался верить в возможность разлуки. Вся его жизнь, прошедшая на нефе, летела в тартарары, оставляя за забой зияющую пустоту, заполнить которую было нечем, некогда, да и незачем.

Капитан сидел, понуро потупи голову. Его губы шептали что-то. Ветер теребил его просыхающие волосы, забирался за ворот куртки, но он не обращал внимания, сосредоточившись лишь на раздумьях.

– Хозяин, – осторожно произнес один из матросов, – вас разыскивают два пассажира…

Ханс поднял голову и отсутствующим взглядом посмотрел куда-то сквозь моряка, его губы машинально ответили:

– Чего меня искать. Я всегда на корабле. Зови их…

Подошли два незнакомца из числа восьми пассажиров, взятых им на борт в самый последний момент перед отплытием. Высокие, крепкие и широкоплечие, они молча подошли к нему и сказали. Вернее, заговорил только один из них, тот, что был, скорее всего, старшим в этой группе:

– Мэтр Ханс. Вы должны высадить нас только во Фландрии, да и то, стараясь не заходить в порт…

Капитан посмотрел на него, ухмыльнулся и, кивая головой на разбитый и полузатопленный неф, ответил:

– Майн херр, если би я и мой неф мочь доплыть до Фландрия… – красноречивый жест рукой довершил сказанную фразу.

– Но, таковы условия договора!..

– Майн херр, я есть пофторять вам, что неф имеет сильный затопление и тонуть, если начаться новий шторм. Мы будем плить, сколко ест сил и возможност до Фландрия, но, майн готт, если я увидеть другой корабль или ближний порт, я заходить туда для висадки пассажир и спасение груз шерсть! Болше ничем не ест могу помощь…

Незнакомец возмутился, но, увидев спокойный и, как ему показалось, отрешенный взгляд капитана, умолк, развернулся и пошел к своим людям, сидевшим на месте разрушенной штормом носовой надстройки нефа.

– Все толко требовать и учить жизн… – коверкая слова, проворчал Ханс.

Только ближе к вечеру разбитый и полуживой корабль смог дотащиться, иного слова и не подходило для описания страданий судна, до порта Булони – графства, соседнего с Нормандией и Фландрией.

Счастливые пассажиры гурьбой сошли, даже сбежали, на берег, оставив команду, корабль и капитана у разбитого корыта: английская шерсть вся промокла, и теперь стоила сущие гроши, а сушить ее в такую погоду просто не было смысла, и было бы пустой тратой денег.

Корабль погибал, выполнив свою главную задачу. Он спас то, что можно было спасти. Он доставил на спасительный берег людей, для которых судьба приготовила совершенно иную смерть, нежели гибель во время шторма. Восьмерка пассажиров, которых препроводил на неф Гуго де Биго, растворилась в городском шуме, не избежав, правда, дотошного контроля со стороны служб графства.

Ханс отрешенно сидел на большом камне причала рядом со своим нефом, вытащенным на берег для ремонта или продажи – он еще не решил, как поступать с частью своей жизни и мучился в тягостных раздумьях, когда к нему подошел высокий и широкоплечий незнакомец, одетый в купеческий костюм. На голове его был черный чепец с вышитым знаком Ганзы Пяти Портов Англии. Единственным предметом, который выдавал в нем значительность его должности и положения в торговой иерархии, был богато инкрустированный кинжал в узорчатых ножнах, едва показывающий свою рукоять из-под черных просторных одежд.

На страницу:
2 из 5