Двенадцать месяцев. От февраля до февраля. Том 2

Вывалила она всё это на меня и замолчала. Так и стояли мы рядом молча, я о своём думал, она о своём, и казалось, что всё, разговор закончен, но нет, она ко мне снова повернулась:

– Знаешь, Ваня… Можно, я тебя так называть буду? – и даже не посмотрев в мою сторону, продолжила: – Тут вот недавно выяснилось, что мы с тобой уже давно, пусть и заочно, знакомы. Мне, как только я первый раз твою фамилию услышала, показалось, что меня с человеком по фамилии Елисеев что-то связывает. Хотя она не редкая, но никаких Елисеевых среди моих знакомых нет. И всё же знакома мне эта фамилия. Никак не могла вспомнить, каким образом я с Елисеевым могу быть связана. Но вы же с Дмитрием прямо передо мной в автобусе сидите и разговариваете, думая, что никто вас не слышит. – Она даже улыбнулась. – Но иногда до нас хочешь не хочешь ваши разговоры доносятся. Так вот, ты как-то раз упомянул, что в патентном институте подрабатываешь, и я поняла, где с тобой столкнулась. Ты же тот самый эксперт, что рассматривал нашу заявку на…

И она выговорила сложное название вещества, на способ получения которого я действительно пару лет назад вынес решение о выдаче авторского свидетельства.

– Его мы, – продолжила она, – в качестве действующего компонента в новом препарате для лечения всяких болячек с успехом применяем. Это вещество в институте элементо-органических соединений синтезировали и включили меня в число соавторов. У меня это было первое авторское свидетельство, вот я и запомнила всё так хорошо.

Я смотрел на эту оживлённую женщину: глаза горят, с лица улыбка не сходит, – и думал совсем о другом, о том, что вот она, ещё одна случайность в моей жизни, о которой я ничего не знал. А сколько их таких уже было и сколько ещё впереди меня ждёт. Я так погрузился в эти мысли, что в себя пришёл, лишь когда она меня за рукав дёрнула:

– Эй, Ваня, мечтательный ты наш, я здесь. Уже не раз замечала, как ты, с Дмитрием разговаривая, вдруг будто исчезаешь, в мечтах своих, как в тенетах, запутавшись.

Второй раз она имя Дмитрий произнесла, и второй раз оно мне ухо резануло – я же так Диму почему-то никогда не называл, всё Дима да Дима, – но она мне додумать эту мысль не дала, перебила:

– Ты на меня посмотри и внимательно, не отвлекаясь, выслушай, а то времени уже много. Смотри, дождь вроде затих, и народ на палубу всё вылазит и вылазит. Скоро на завтрак позовут, а там уже экскурсия начнётся. Гид у нас – закачаешься. Вообще, что ни гид, то с нами каким-то образом связан – интересно получилось… Ну да ладно, я сама куда-то в сторону ушла, а тебя за это укоряю. Слушай дальше. Есть в компании, что у нас в группе невольно образовалась, дама одна. Её Аглаей Николаевной кличут. Ну и имечко ей родители дали – умереть не встать. Так вот, эта Аглая, я тебе скажу, пакость редкостная, можешь даже ей передать, я не обижусь. Вроде доктор наук, профессор, но такая… – Она задумалась, затем головой тряхнула. – Никак цензурное слово подобрать не могу, всё матерные в голову лезут. Думаю, ты меня понял, что я имею в виду. Явно в роли сексотки при великом вожде подвизалась. Да и сейчас этим грешит, от дурных привычек сложнее избавиться, чем от хороших. С виду так симпатичная женщина, весьма неглупая, но с напрочь гнилой сердцевиной. Представляешь, решила она с нами приватные беседы вести, пытаясь разузнать, кто, что да кому говорит, когда она этого слышать не может. Мы, все остальные, собрались, её блокнот изъяли, с которым она не расстаётся. Мы-то по наивности полагали, что она рассказы гидов стенографирует, а оказалось… – Тут она рукой от возмущения махнула. – Блокнот мы в её присутствии в море отправили, пусть Нептун или Посейдон – я не знаю, кто здесь царствует – полюбопытствует, до чего пакостные души доходят, а ей популярно объяснили, что если она не уймётся, то мы её ночью спеленаем, рот заткнём и следом за блокнотом в гости к царю морскому отправим, а для надёжности предварительно сонную артерию вскроем, чтобы акулы на запах свежей крови сбежались. Никто не найдёт. Она поняла, что с нами шутить нельзя, здесь же врачи собрались, нам резать и кромсать одно удовольствие. Садистки мы. Вроде после этого она немного подуспокоилась, а потом на вас взъелась из-за чего-то. Вернулась как-то вечером, это ещё в Италии было, сама не своя – бешеная, в общем. Если бы кричать стала, было бы нормально, покричит да перестанет, но она шипеть начала, что вас всех со свету сживёт. Особенно тех, которые стоматологами прикидываются. Во все инстанции пообещала кляузы разослать и опять к нам подкатывать принялась, чтобы мы её слова подтвердили. Честно говоря, ваше поведение и нас уже доставать начало. Вы вроде ребята хорошие, но пьёте чересчур много, а уж с девицами этими своими чёрт-те что вытворяете прилюдно, как напьётесь. Сами-то, наверное, не замечаете. Так что ты, Ваня, учти: на теплоходе у вас имеется злейший враг.

Она ещё раз мило мне улыбнулась и пошла к трапу, ведущему вниз.

Я остался один, стоял и думал: вот ведь бывают люди хорошие, и их по определению больше, а бывают плохие, и эти плохие все те бяки, которые в мире происходят, собственными руками производят. «Вот бы, – принялся я мечтать, – изобрести такую штуку, чтобы можно было твёрдо определить: у этой и этой пары родятся мерзавцы, но если родителей поменять местами, то детишки вырастут нормальными людьми. Какая бы жизнь замечательная на Земле началась».

Не успел я эту мифическую картинку бытия до конца в своём воображении нарисовать, как на завтрак позвали. Пришлось всё мысли в дальний угол засунуть, а самому в ресторан отправиться.

Дорога до цели нашего сегодняшнего путешествия проходила под неумолчный шум дождя. Хотя, по правде, этого шума мы не слышали, видели только, как капли в лобовое стекло с исступлённостью маньяка бьют и бьют. А не слышали, поскольку внешние звуки заглушали работающий двигатель автобуса и голос Анжелы. Эта неутомимая женщина буквально не закрывала рта. Познания её в истории Каталонии и её взаимоотношениях с соседними регионами Испании поистине были неиссякаемы. Причём она рассказывала с вкраплениями такого количества шуток, анекдотов и легенд, что скучать нам не пришлось. Дорога в один конец заняла у нас около трёх часов, и всё это время почти непрерывно шёл дождь. Возможно, иногда он прекращался, но асфальтовая лента дороги постоянно была мокрой.

Мы остановились на большом пустыре. Вокруг виднелись жилые строения, а совсем рядышком находился, судя по товарам, просматривающимся через окна, продуктовый магазин. Возле нас один за другим припарковывались остальные наши автобусы. Последним подъехал микроавтобус, откуда вылезло всё руководство круиза во главе с директором, толстым казахом по фамилии Курамов. Рядом с ним сбились в кучу руководители групп, те самые дядьки и тётки, которых мы увидели фактически второй раз за всю поездку. Судя по интенсивности размахивания руками, они о чём-то бурно переговаривались. Наконец Курамов и ещё три человека, две женщины и мужчина, уселись назад и куда-то укатили, а остальные пошли по автобусам с туристами.

К нам поднялся тот, кого нам представили в качестве нашего руководителя: мужчина лет сорока – сорока пяти, невысокий, коренастый, блондинистый, с крупной круглой головой и носом картошкой. Такого встретишь на улице ни за что не узнаешь. Единственное, что отличало этого субъекта от ему подобных, – очки в большой роговой оправе, явно импортной и не менее явно очень дорогой, да две большие залысины, сходящиеся к темечку. Глядя на него, можно было подумать, что его зализанные реденькие волосы, которые каким-то чудом уцелели на голове, собрались в некий остров… ну, может, полуостров – он же стоял, а мы сидели, трудно было разобрать.

– Сбрил бы остатки, – прошептал мне Дима, – был бы копией «нашего дорогого Никиты Сергеевича».

Он так похоже передразнил Виктора Балашова, диктора Центрального телевидения, постоянного ведущего программы «Время», что я внимательно присмотрелся к секретарю по идеологии одного из московских райкомов партии. И ведь прав Дима, даже так похож, а с лысиной во всю круглую голову если и не будет копией, то уж напоминать того нехорошего человека, который нашей страной более десяти лет руководил и шухера по всему миру навёл, точно станет.

– Наверное, потому и не сбривает, – прошептал я в ответ, а Дима мне согласно головой кивнул.

Я не стал слушать, что этот тип хорошо поставленным, таким, знаете, бравурным голосом, которым наши вожди на митингах речи толкают, начал рассказывать, а задумался над тем, как Хрущёв, с его незнанием и непониманием элементарных вещей, мог стать главой великого государства. С моей точки зрения, вред, нанесённый им мировому коммунистическому движению, оказался таким, что все наши враги в ладоши должны хлопать. Я вспомнил, как он, действительно как слон в посудную лавку – кто-то сделал такое сравнение, по-моему, очень точное, – ввалился на выставку XXX лет МОСХа. Вот уж где он проявил в полной мере своё дремучее невежество и абсолютное неуважение к людям, значительно превосходящим его в интеллекте; как он набросился на «Обнажённую» Фалька, живописца с мировым именем, обозвав её «голой Валькой», по-видимому не расслышав фамилию художника. Хорошо, что Роберт Рафаилович за четыре года до того скончался и не был свидетелем, как Хрущёв совсем разошёлся и разговаривал с авторами некоторых полотен в таком грубом, базарном тоне, что становилось стыдно. Я вспомнил – по рассказам, конечно, кто бы меня пустил в Манеж, – как он обрушился на прекрасную картину Павла Никонова «Геологи», громогласно выкрикнув: «Это что, осёл, что ли, хвостом рисовал?»

Эта тема так интересовала меня, что я думал бы над судьбой страны и дальше, но Дима ткнул меня кулаком в бок. Я поднял голову. Передо мной стоял и внимательно на меня глядел партийный деятель значительно меньшего, конечно, масштаба, нежели первый секретарь ЦК КПСС, но всё же способный сломать жизнь любому из нас. Я машинально чуть было не вскочил и не выпалил что-нибудь типа: «Здравствуйте, Никита Сергеевич!» – но он прошёл по автобусу дальше, и это приветствие так и осталось висеть на кончике моего языка.

Когда он вернулся и наконец вышел из автобуса, забрав с собой Надежду, я тихонько сказал Диме:

– Ты знаешь, я так о Хрущёве задумался, что этого чуть было Никитой Сергеевичем не обозвал.

Дима посмотрел-посмотрел на меня как на не вполне здорового, а затем в ответ тоже прошептал:

– Вот бы посмотреть на такое.

И мы оба тихонько засмеялись.

Началось долгое ожидание неизвестно чего. Если ждали, что дождь закончится, так это было весьма и весьма сомнительно, поскольку всё небо, доступное нашему взгляду, было совершенно ровным – из таких облаков дождь может сутками идти.

Анжела вместе с Надеждой, вскоре вернувшейся в автобус, всё ещё пытались нас хоть немного расшевелить, но если им это и удавалось, то лишь на пару минут, не больше. В конце концов обеим это надоело, и они тоже притихли.

Неожиданно откуда-то с задних рядов раздался клич:

– Мужики, выпить ни у кого не найдётся?

Автобус буквально взорвался от смеха. Смеялись все – и мужчины, и женщины. Смех был явно нервным, но он немного разрядил обстановку.

– С собой нет, но можно сбегать, – отозвался, отсмеявшись, Виктор, – вон и магазин имеется. Заодно ознакомимся с ассортиментом и ценами. Вряд ли они будут ценники из-за нашего сюда прибытия менять.

– И то правда, – поддержал его чей-то женский голос, – пойдёмте, что без толку сиднем сидеть, хоть действительно посмотрим, чем они здесь друг друга кормят.

Дождик за окном приутих, поэтому автобус почти полностью опустел. Мы вчетвером оказались у прилавков в первых рядах. Отдел со спиртным был в магазине самым большим. Вдоль всей стены протянулся многоэтажный стеллаж с бутылками разной формы и содержания. Крепкими напитками была заполнена чуть ли не половина стеллажа. Нас интересовала водка. Рассматривать этикетки можно было долго. Кто только её, родимую, не производил. Нам приглянулась водка с радующим названием – «Волжская», произведённая, по какому-то странному стечению обстоятельств, в городе Амстердаме. На этикетке текла река Волга, и этим всё было сказано. Чёрный хлебушек и сырок «Дружба» у этих басурман, разумеется, отсутствовали, пришлось на закусь взять батон белого. Он был непривычно тонким и длинным, без малого полметра.

На нашу компанию из восьми здоровых лбов одной бутылки было только на понюх, но мы же не хотели напиваться, нам требовалось лишь рты смочить да понять, чем тут народ поят под видом водки. Мы, как отоварились, сразу в автобус направились – не уподобляться же некоторым несознательным нашим согражданам, которые на виду у всех прямо из горла благородный напиток употребляют. Однако в автобусе ни у кого не нашлось никакой тары, из которой можно было пить. Выручил всех неожиданно Дима. У него у единственного был широкоплёночный фотоаппарат. Его особенностью было то, что плёнка для него продавалась в алюминиевых патрончиках объёмом грамм двадцать. Вот один из таких патрончиков Дима и пожертвовал на общее дело.

Разломили мы батон, а это оказалась обманка: внешне действительно как настоящий батон, даже пахнет хлебом, а внутри не привычный мякиш, а какая-то паутина паучья. Пришлось зажёвывать хрустящими тонкими корками – они были настоящими. Благо водка оказалась тоже вполне настоящей, без обмана.

Пока мы выпивали и закусывали, вернулись руководители. И опять они сгрудились вокруг директора, а затем разбежались по автобусам. Наш пришёл и объявил:

– Товарищи, в связи с погодными условиями здесь даже саму тренировку бычков отменили. Хозяин арены предложил на те деньги, что мы ему перечислили, устроить нам обед, совмещённый с народными плясками и песнями. Всё будет по-настоящему народное, поскольку здесь даже такого понятия, как художественная самодеятельность, не существует. Выйдут простые, обычные крестьяне и будут петь и танцевать. Единственная просьба – немного подождать. Приём нам окажут вон в том амбаре. Внешне он вроде небольшой и пока совершенно пустой. Скоро его заполнят ящиками с апельсинами, которые предназначены для отправки на экспорт, поэтому там чисто и нет никаких насекомых.

Мы сидели и наблюдали, как со всех сторон в амбар тащили столы, скамейки и посуду. Примерно через полчаса нам предложили занимать места. Изнутри амбар оказался огромным. Вдоль стен стояли длинные, накрытые скатертями столы примерно на десять человек каждый. Сидеть пришлось на длинных скамейках, как на наших свадьбах или юбилеях, когда народа приходит значительно больше, чем посадочных мест. Но, в общем, все уселись, и тут началось. Со всех сторон несли и несли еду. Явно получилось, что за разными столами ели разные блюда. Много было непривычных нам, но на поверку оказавшихся вкусными морепродуктов (нам объяснили, что именно так следует называть всех этих моллюсков и каракатиц с осьминогами). Но больше всего нас удивили сосуды, в которые было налито вино. Кто-то сказал, что они похожи на стеклянные заварочные чайники с длинным носиком, а по мне так типичные химические реторты, только нос у них дополнительно вытянут и слегка загнут вниз. Нам продемонстрировали, как следует пить из такого сосуда. Надо поднять его перед своим лицом, чуть выше носа, и струю вина направить в рот, стараясь, чтобы оно при этом попадало прямо в горло. Все попробовали, но мало у кого получилось. В основном все пообливались, и этим всё закончилось. Когда смех затих, встал наш Виктор и показал местным, ну и нам вместе с ними, класс. Картинно отставив в сторону локоть, Виктор без перерыва в течение пары минут влил в себя содержимое сосуда, не пролив при этом ни капли. Вино текло тонкой непрерывной струйкой прямо в глотку. Он даже глотательных движений не делал и сорвал заслуженные аплодисменты.

Мы ели, а местные водили какой-то хоровод посреди амбара, где было оставлено свободное пространство. Анжела потом объяснила, что это и есть их знаменитая сардана; нам же, по незнанию наверное, показалось, что хоровод, как его ни назови, хороводом и останется. А кроме того, нам пели песни – или задорные, или печальные. В ответ одна из наших дам, не знаю из какой группы, завела «Ой, то не вечер, то не вечер…». К ней тут же присоединились ещё две женщины, и они так задушевно спели эту песню, что многие местные, не понимая ни слова, прослезились. Тут же один далеко уже не молодой турист исполнил «Эх, дороги…». Всё было так здорово, импровизированный концерт продолжался и продолжался. Испанцы нам свой номер, а мы им в ответ наш. Разошлись так, что расставаться даже не собирались, тем более что нам всё подливали и подливали, да и закуску не забывали подносить.

Возвращаться в Барселону нас буквально еле-еле уговорили, так нам понравилось среди этих не киношных, а совершенно обычных местных крестьян и ремесленников. Уезжали мы, когда на улице уже совсем стемнело; я посмотрел на часы – садиться в автобусы мы начали в восемь вечера. Многие к этому времени так наприсасывались к носику реторт, потягивая из них вино, которое никак не кончалось, поскольку его всё подливали и подливали – нам неоднократно говорили, что вино молодое, очень коварное, но оно было таким вкусным, – что в результате некоторых набравшихся пришлось чуть ли не волоком подтаскивать к автобусам.

Обратно ехали в полной темноте. В нашем автобусе все спали. Думается, что такая же картина была и в других. Три с лишним часа пролетели незаметно. За дорогу многие проспались и на теплоход входили вполне уверенно, хотя были и такие, кто шёл шатаясь из стороны в сторону. Мы вчетвером поднялись на верхнюю палубу, и там я рассказал остальным о предупреждении Ольги Николаевны. Их реакция меня несколько удивила. Вадим лишь пожал плечами, Виктор махнул рукой, а Дима, как всегда, воспринял эту информацию с совершенно невозмутимым лицом, лишь желваки свидетельствовали, что она его задела.

Вроде мы ничего не делали целый день, только скатались туда-обратно несколько сотен километров, проведя в автобусах шесть с лишним часов, а устали все сильно. Желания отрываться в тот день уже никто не высказывал.

Утро следующего дня выдалось препоганейшим. Сильный дождь, сопровождавшийся шквалистым ветром, – не лучшее время для прогулок. Мы это поняли, как только вышли на трап. Японские складные зонтики, которыми были вооружены практически все женщины и даже большинство мужчин, спасали плохо. При сильных порывах ветра их выворачивало наизнанку, а то и вовсе вырывало из рук – и побегай за ними под проливным дождём. Все влезали в автобус мокрыми от и до. Первым делом народ сбрасывал с себя вымокшую верхнюю одежду и пытался пристроить её куда угодно, лишь бы она не лезла хозяевам под нос и не мешала обзору. Жаль нельзя было снять и повесить сушиться брюки, мокрые до колен. К тому времени, когда автобус заполнился, дышать в нём было трудно запах сохнущей одежды с явно повышенной влажностью действовал на нервы всем. Антонио включил кондиционер. Стало немного получше, и мы поехали.

Ехали как и накануне: длинная колонна огромных автобусов, извиваясь, ползла вверх, в сторону гор. Надежда, что там, в тридцати километрах от Барселоны, погода резко переменится, вполне естественно, не оправдалась. В предгорьях было нисколько не лучше. Такой же дождь с такими же сумасшедшими порывами ветра. Автобусы остановились, и мы начали следить, как кто-то из водителей вначале обежал всех, а затем помчался, разбрасывая в разные стороны фонтаны брызг, всё к тому же микроавтобусу с руководством круиза.

Через несколько минут к нам сделал попытку подняться наш… назовём его лидером, чтобы не путать с руководителем – Надеждой. Стоя на верхней ступеньке, он решил закрыть автоматический зонт-трость. Но тот автоматически только открывается, а чтобы его закрыть, надо приложить некоторое усилие, а главное – иметь две свободные руки. Но, как только он отцепился от поручня, ветер потащил зонт, как парус, в сторону, и наш лидер чуть не упал прямо в грязь. Удивительно, как он сумел удержаться на ногах. Наконец он влез в автобус и, не поздоровавшись с Анжелой, а, наоборот, откровенно повернувшись к ней спиной, начал говорить:

– Испанские водители отказываются подниматься в такой дождь в горы. Как нам объяснил их бригадир, дорога размякла настолько, что на ней можно забуксовать, а удержать такую тяжёлую машину на крутом склоне достаточно сложно. Возможна авария. Это во-первых. Но имеется ещё и во-вторых. Им по рации сообщили, что наверху пошёл снег.

Он говорил медленно, чтобы все поняли, в какую передрягу мы можем попасть, если будем настаивать на продолжении запланированной экскурсии, немного помолчал, наверное, чтобы все прониклись серьёзностью момента, а затем продолжил:

– Мы связались с организаторами, и они предложили два запасных варианта. Первый – подниматься вверх пешком. Тут недалеко, каких-то три, ну, может, четыре километра.

Пока он это всё проговаривал, очередной порыв ветра бросил с сторону автобуса столько небесной водички, что её шум напрочь заглушил последние слова нашего лидера. Это вызвало громкий, я бы даже сказал, издевательский смех абсолютно всех собравшихся.

Лидер воспользовался этим моментом, достал из кармана платок и тщательно вытер им лысеющую голову.

– Шляпу не рискует надевать, ещё больше будет на Никиту походить. Тяжко ему скоро станет, – прошептал мне Дима.

– Ничего, париком обзаведётся. Или пересадит волосы – сейчас, говорят, это научились делать, – ответил я.

– Скорее научились обещаниями о пересадке прикрывать парики на голове у мужиков, – ещё раз шепнул мне Дима.

К этому моменту лидер справился с мокрой головой.

– Но имеется другое предложение. Они надеются, что оно нас точно устроит. Здесь неподалёку есть один любопытный, как нам сказали, пещерный завод. Мне кажется, что он просто подземный, а называя его пещерным, они ему цену набивают. Завод этот производит… – Он выдержал небольшую паузу. – Шампанское он производит по старинной технологии. Нам пообещали, если мы, конечно, согласимся на их предложение, показать нам всю технологическую цепочку, дать нам возможность продегустировать все виды шампанских вин, которые они делают, а в завершение презентовать каждому по бутылке настоящего коллекционного шампанского, изготовленного на этом заводе.

Он с такой гордостью на нас посмотрел, что прям держись. Как будто это его непосредственная заслуга, хотя мы все прекрасно понимали, что всё это согласовывали специально обученные люди, а по бутылке шампанского нам достанется лишь потому, что денег, заплаченных за экскурсию на Монсеррат, с лихвой хватает не только на осмотр завода и дегустацию его продукции, но даже и на «по бутылке на брата».

Завод действительно оказался пещерным. Это не значило, разумеется, что он начал работать, когда в этих местах жили пещерные львы и прочие доисторические существа, а то, что построен он был в цепочке карстовых пещер, что позволило весь процесс вести в условиях строго фиксированной температуры окружающей среды – 12–13 °C.

Единственное, что было очень неудобно, – на завод невозможно было запустить всех одновременно, поэтому пришлось бросить жребий. Нам повезло, и мы попали в первый заход. Пускали по три группы. Одна шла по заводу, другая начинала с дегустации, а третья вначале посещала музей. На всё про всё отводился час. Так что оставшимся группам пришлось скучать в автобусах. Им крутили кино и пытались их всячески развлечь.

Наше посещение завода началось с музейной экспозиции. Мы с удовольствием узнали всё про сорта винограда, пригодного для производства шампанских вин, про то, во что разливали шампанское в те времена, когда обнаружили способ его производства, и прочие тонкости этой сложной разновидности виноделия. Затем мы пошли по пещерам и искусственным штольням, которые пробили, чтобы соединить отдельные провалы в настоящую анфиладу подземных залов. Мы с любопытством крутили головами, вдыхали пьянящий воздух и ничего, разумеется, не видели, поскольку сами процессы проходили в герметично закрытых больших металлических ёмкостях. Экскурсия закончилась, и мы оказались в дегустационном зале.

Вот где мы могли насладиться настоящим шампанским, но тут оказалось, что дома мы пили вовсе не шампанское, которое приводит в восторг истинных ценителей прежде всего своим лёгким будоражащим покалыванием кончика языка. И, как это ни странно, то, что мы пили раньше, нам нравилось больше того, что нам наливали в зале дегустации одной из испанских виноделен. Закончилось всё тем, что большинство из нас попросили выдать нам в качестве презента полусладкое или вообще сладкое шампанское.

На выходе мы в буквальном смысле столкнулись с магаданками. Оказалось, что именно они начинали эту экскурсию с дегустационного зала. Три автобуса отправились назад в Барселону, а остальные остались ожидать своей очереди.

Когда мы добрались до порта, оказалось, что погода в очередной раз решила сыграть с нами в увлекательную игру «Угадай, какой я буду через десять минут?». Было сухо, и временами из-за облаков даже выглядывало солнце. Там, в порту, мы, объединившись в привычную семёрку – четверо мужчин и три женщины, – распрощались с Анжелой, искренне пожелав ей разделаться со всеми мешающими нормальной жизни проблемами, и отправились на пару часов погулять по окрестностям Врат Мира. Анжелу атаковали наши дамы и попросили помочь им купить чего-нибудь для себя любимых в одном из больших фирменных магазинов. Надежда, которая большая, увязалась с ними, вот нас и оказалось семеро.