Медный обряд. Легенды Черного озера

– Нелли!

Я обернулась на пороге.

– Мать очень любила вас. А тот, кто любит, не пропадает без вести.

– Чего это она? – шепнула Марина. – Знаешь ее?

– Позже расскажу, – пообещала я. – Когда схожу к ней и все узнаю. Сейчас я не до конца все понимаю. Вдруг это розыгрыш?

– Хорошо. Пойдем к Оле, там ждут только нас. Все уже собрались.

Встреча с друзьями избавила на несколько часов от тревожных мыслей, включая ту, что я все равно вернусь домой. Эта обманчивая безмятежность продлилась до звонка в дверь. Я не сразу поняла, кому принадлежит тихий голос в прихожей. Алкоголь искажал звуки и цвета. Но, когда я столкнулась взглядом с Марком, то словно погрузилась в холодное озеро и ощутила, как в голове просветлело.

– Добрый вечер, – обратился он к Ольге и гостям, переминаясь с ноги на ногу и непрерывно пялясь в мою сторону. – Тёма, на пару слов.

Артем отодвинул в сторону бокал и, пошатываясь, подошел к брату. Я с интересом выглянула в прихожую, перегнувшись через край дивана. Марк говорил очень тихо, я предположила, что он уговаривает Артема ехать домой. Нахмуренные брови и резкая жестикуляция говорили о его недовольстве. Маринка толкнула меня локтем, и я обернулась.

– Ты чего? – спросила она.

– Да, так, – отмахнулась я. – Что у них там?

– Не обращай внимания, – подливая в мой бокал вино, сказала Марина. – Это я написала Марку сообщение. Тёме пора домой, ему нельзя налегать на спиртное, врач запрещает. Мы же не хотим испортить Оле праздник?

– Слушай, – шепнула я, косясь на прихожую, – хватит шифроваться. Я догадалась, что вы встречаетесь.

Марина вскинула изумленные глаза и вмиг протрезвела.

– Неправда, мы всего лишь друзья.

– У тебя взгляд меняется, когда говоришь о нем.

– И… Что ты об этом думаешь? – губы Маринки дрогнули, щеки заметно порозовели, она отвернулась, делая вид, что разглядывает картину на стене. – Осуждаешь, да?

– О чем шепчемся, а? – подсела к нам Оля и по очереди коснулась своим бокалом наших. Раздался хрустальный звон.

– Маринка, нас рассекретили, – рассмеялась я. – Мы шептались о Теме. Сейчас грозный брат заберет его домой, и бедняга останется без торта.

– Непорядок, – кивнула Ольга и вышла в прихожую. Черт дернул за язык. Подруга о чем-то быстро договорилась с Марком, и вскоре они вместе очутились в гостиной.

– Значит так, мальчики, – обратилась Оля к друзьям Сережи, которые оживленно играли в мафию и распивали на четверых бутылку коньяка. – Бар на сегодня закрывается. Будем пить чай.

Марк не растерял уверенности в большой компании. Он еще раз подошел к имениннице и с улыбкой вручил ей роскошную брошь с аметистовым лотосом. Сиреневые лепестки великолепно подошли к Олиному воздушному платью изумрудного цвета и подчеркнули красоту ее глаз. Надо же. Марк умеет искренне улыбаться.

Оля смутилась, ее пухлые щечки вспыхнули. Она поблагодарила за поздравление и убежала в кухню, ставить чайник. Я хотела встать и помочь ей, но, приподнявшись, поняла, что протрезвела лишь голова, но не тело. Марк присел рядом и вальяжно откинулся на спинку дивана. От его пиджака слабо повеяло дорогим парфюмом. Я с удивлением отметила, что меня не тяготит его присутствие, он словно смирился с тем, что оказался неправ. Хорошо. Это к лучшему.

Сережа принес чайник и разлил кипяток по кружкам. Я опустила в воду пакетик зеленого чая.

– Сейчас вернусь, – шепнула я Марине и, изо всех сил стараясь сохранить равновесие, вышла из-за стола.

Вернувшись, я с недоумением наклонилась над кружкой.

– Марин, что за фигня? Почему в моей кружке черная бурда? Разыграть решили? Сознавайтесь. А-а, кофе подсыпали, – покачнувшись, плюхнулась я на диван.

– Нелька, не буянь, – шутливо погрозила пальцем подруга. – Я только что пакетик вытащила. Пей свою зеленую гадость.

Марк напрягся и, вытянув шею, с интересом заглянул через мое плечо в кружку.

Я сглотнула, отгоняя приступ внезапной тошноты, и отпрянула от стола, но вовремя осеклась, чтобы избежать подозрений.

– В глазах потемнело. Действительно, чай, – не теряя самообладания, ответила я и присмотрелась к ужасной черной жиже, в которой, ко всему прочему, всплыла речная букашка.

– Так пей, если чай, – хмыкнула полупьяная Маринка. – И торт ешь. Вкуснотища, Оля сама стряпала.

Я оглянулась на Марка. Он терпеливо ждал, как я поступлю дальше. Комната кружилась, во рту пересохло.

Он коснулся моей руки и хмуро усмехнулся.

– Что, совсем плохо? Давай подвезу до дома?

Я с недоверием покосилась на Марка.

– Благодарю, я сама. На свежем воздухе полегчает.

Маринка придвинула к себе мою порцию чая и выдала:

– Тогда я за тебя чай выпью, нечего добру пропадать.

Я подошла к Оле, поблагодарила ее за угощение и поспешила выйти на свежий воздух.

На улице меня стошнило. Голова кружилась так, что я боялась сделать шаг, всюду чудилась черная вода. Она затапливала двор, колыхалась в лужах, хлюпала на зеленом газоне. Сознаться во всем Марку? А если он нарочно сбивает с толку? Все злоключения начались после встречи с ним. Или, может быть, виновата я сама? В том, что я и есть зло, я и есть ведьма…

В эту ночь у меня пропал сон. Свет от месяца серебрился сквозь полупрозрачные крылья штор, оставляя на полу узкие бледные полоски. Это сияние раздражало меня. Или я боялась уснуть. Сон перетекал в реальность и обратно. Я села у окна и смотрела, как ветер кружит лепестки отцветающих яблонь. Когда соседний дом залили розовые лучи рассвета, я улеглась в кровать и отключилась до позднего вечера.

Половина десятого утра, пустой, расхлябанный автобус, в мыслях туман, ничего не разобрать. К левому виску крадется ноющая, изматывающая боль, она медленно нарастает, становясь невыносимой. Я снимаю наушники, и ритмичная музыка сменяется монотонным гулом мотора. Моросит дождик, и вода растекается по пыльному стеклу сетью прозрачных капилляров. Мысленно окрашиваю эти дорожки в черный цвет. Зачем?

О чем хотела рассказать Дарья Степановна? Почему не поговорила с папой, пока он был жив? Да, вопросов больше, чем ответов на них.

Я постучала в дверь, обитую бордовым дерматином, единственную на площадке без номера. За ней раздался топот ног, шорох, и на пороге появилась молодая девушка в махровом халате горчичного цвета. Ее глаза и щеки покраснели от слез.

– Вам кого? – надтреснутым голосом спросила она, теребя в руках пояс от халата.

– А… Дарья Степановна здесь живет? – вопросом на вопрос ответила я, испытывая чрезвычайную неловкость от того, что пришла в неподходящее время.

– Жила, – всхлипнула девушка и провела ладонью по лицу, вытирая выступившие слезы. – Убили маму.

– Как убили? – я заморгала, пол под ногами дрогнул.

– Возвращалась домой поздним вечером, а ее… ножом в спину… – дочь Дарьи Степановны разрыдалась. – Сначала маму увезли в больницу, я приехала тут же. Сделали операцию. Она на пару минут пришла в сознание, а потом умерла. А вы… Нелли?

– Да. Дарья Степановна рассказывала обо мне?

– Она просила передать вам кое-что. Я сейчас принесу, подождите.

Через минуту девушка вернулась, держа на ладони небольшую картонную коробочку. Я не знала, что в ней, но догадывалась. От резкого прилива сил закружилась голова. Неужели Дарья Степановна знала о моем секрете? Откуда? От мамы?

– Вот… Я положила сюда записку. Писала со слов мамы, но, думаю, она просто бредила перед смертью. Не берите в голову. Мама и при жизни была чудной. Она хотела сказать что-то еще, но… не успела.

– Примите мои соболезнования… – я спрятала глаза, ощутив, как становится не по себе от чужого горя. – Спасибо, что помогли.

– Не за что, – тяжело вздохнула она в ответ. – Я всего лишь выполнила мамину последнюю волю. До свидания, Нелли.

Дверь захлопнулась, а я открыла коробку и нашла записку, лежащую поверх бархатного мешочка. Крупными печатными буквами в ней было сказано следующее:

«Старая ведьма готовит медный обряд. Берегись черных часов».

Обратная дорога заняла уйму времени: впереди произошла авария, и машины застряли в пробке. Подходила моя очередь сдавать экзамен, в аське мигало тридцать непрочитанных от Маринки, а надежда на то, что я успею к назначенному часу, гасла на каждом красном светофоре.

Я начала нервничать и, чтобы как-то отвлечься, открыла коробку и вынула из нее бархатный мешочек. В нем лежали карманные часы на цепочке, выполненные из меди. Крышку украшали искусно вырезанные завитки, которые сплетались в цветочный узор. Чувствовалась рука талантливого мастера. Под крышкой скрывался белый циферблат с черными римскими цифрами. На торцевой поверхности корпуса часов выпячивалось колесико, предназначенное для их заведения. Я попыталась его покрутить, но часовой механизм не сработал, стрелки так и остались на месте.

От остановки я бросилась к институту. В мыслях мелькали слова, сказанные Дарьей Степановной перед смертью. Я бы сочла эту записку бредом, если бы не заикнулась о ведьмах у черных вод, если бы не собирала всю жизнь медную коллекцию, если бы Марк не увидел в шкатулке ничего странного. Все пути ведут во тьму. Но откуда взялись, черт возьми, ведьмы в двадцать первом веке, и чего они хотят? Украсть медь, накопленную за эти годы? Сколько угодно. Пускай идут к Марку, забирают шкатулку и делают хоть тысячи обрядов. Берегись черных часов…

Стоп.

А не про эти ли часы упомянула Дарья Степановна? Ну, нет. Вряд ли бы она их передала, будь оно так. Побеспокоиться лучше о другом: какие доводы я приведу перед профессором, когда самым позорным образом опоздаю на экзамен.

Глава 5

В холле института часы показывали половину первого, и я не надеялась, что застану Бориса Глебовича в кабинете. Задребезжал звонок, в коридорах смолкли шумные голоса: началась третья пара. Я торопливо провела пальцем по строчкам расписания и, минуя сурового вахтера – Зинаиду Павловну, грозу опоздавших студентов, юркнула в правую рекреацию. Здесь находилась лестница, которая вела наверх. На площадке между первым и вторым этажом я столкнулась лицом к лицу с Борисом Глебовичем, тут же вспыхнула от стыда и вжалась в стену. Профессор укоризненно взглянул на меня и направился вниз. Он держался за перила и спускался боком, с трудом переставляя ногу на следующую ступеньку. Морщинистая рука подрагивала на перилах. Я не посмела предложить свою помощь, переживая, что ненароком задену гордость профессора. Куда там! Я вообще не могла ни заговорить, ни шевельнуться, пока Борис Глебович сам не обратился ко мне, одолев лестницу:

– Так и будете стоять? На экзамен вы не явились. Ступайте к ректору, пишите заявление на пересдачу в сентябре.

– Борис Глебович… простите, – краснея до самых ушей и с трудом подбирая нужные слова, ответила я. От волнения ноги тряслись и спотыкались на ступеньках. – Я готова к экзамену. Просто ездила по одному делу и нечаянно задержалась. Не ставьте, пожалуйста, неявку, – я прикусила губу и опустила голову, чтобы спрятать выступившие слезы.

– М-да, – вздохнул профессор, вытирая платком лоб. – Ну и дела. Все, все. Отставить слезы. Пойдемте в аудиторию. Я надеюсь, у вас хватило времени, чтобы повторить материал?

Я поспешно вытерла щеки и с готовностью закивала.

– Присаживайтесь, – он положил ключи на трибуну и указал на первую парту. – Сейчас разложу билеты. Нелли, имейте в виду, я первый и последний раз делаю для вас исключение.

Борис Глебович приоткрыл окно, повесил пиджак на спинку стула, поправил галстук на рубашке в мелкую синюю клетку и подготовил экзаменационный стол. В душное помещение ворвался ароматный майский ветер. Профессор украдкой взглянул в мою сторону, и лицо у него подобрело.

Я подошла к столу, вытянула билет из середины и пробежалась глазами по списку вопросов. Волнение в один миг испарилось и сменилось радостью. Выпала знакомая тема, в свободное время я изучала ее дополнительно.

– Борис Глебович, можно сразу ответить?

– Если уверены, то, конечно, – профессор развел руками, надел очки и опустился в кресло напротив.

– Первый вопрос билета – «Древняя Русь в тринадцатом веке». Киевская Русь возникла в результате объединения восточнославянских племен под властью князей династии Рюриковичей… – бойко начала я.

Профессор слушал мой рассказ с интересом, и я с удовольствием отмечала про себя, что он больше не сердится из-за опоздания. Когда я ответила на все вопросы, Борис Глебович с одобрением кивнул, расписался в ведомости и сказал:

– Превосходно. Заметно, что вы с особой ответственностью отнеслись к подготовке. Но будьте добры, успевайте на другие контрольные точки. Давайте зачетку.

Я открыла сумку, силясь вспомнить, брала ли зачетку с собой. К счастью, она нашлась в подкладе на самом дне. Когда я выходила из автобуса, то не убрала часы в мешочек, теперь пришлось их доставать, чтобы распутать длинную цепочку, которая зацепилась за вещи.

– Любопытно, – прогремел голос Бориса Глебовича. – Разрешите-ка взглянуть.

Я оглянулась на него, пытаясь понять, о чем он говорит, и заметила, что профессор не сводит прищуренных глаз с часов. Я протянула их Борису Глебовичу. Он осторожно положил часы на ладонь, посмотрел на них через очки-лекторы, сдвинутые на кончик носа, извлек из нагрудного кармана лупу и принялся разглядывать резьбу на крышке. Потом профессор щелкнул механизмом, раскрыл часы и покрутил колесо заведения.

– Еще минутку, – озадаченно почесал затылок Борис Глебович и отошел к окну, изучая циферблат под разными углами.

– Мне передали часы сегодня. Они… какие-то особенные, да?

Сердце ухнуло в пропасть, а к горлу опять подкатил ком. Тревожные мысли, странные сны и видения сплетались воедино, отражаясь в блестящей крышке медных часов. Я сгорала в рыжем огне.

– Их непросто забыть, – покачал профессор головой и вернул мне часы. – Но… есть одна странность. Вы не меняли циферблат?

– Нет. А в чем дело?

Борис Глебович сделал несколько шагов до шкафа и обратно, словно решая, стоит ли продолжать разговор, но вскоре тень колебаний пропала с его лица. Он подошел к столу, сел в кресло и объяснил:

– Когда-то я держал в руках подобную вещь. Это было очень давно. А про циферблат спросил не просто так. Дело в том, что у тех часов, которые мне встречались, он был черного цвета, а цифры на нем – желтого. А вот корпус… Узор оригинален, принадлежит одному и тому же мастеру или… роду мастеров. Тот же круг с цветочным орнаментом, а в нем изображен символ времени. Вот здесь, видите? – профессор показал на тонкую вертикальную молнию. – Не думал, что встречу эту символику вновь.

– Странно. Может быть, это современная копия? Просто сувенир без часового механизма. Я не смогла их завести.

– Сомневаюсь, что подделка, – нахмурился Борис Глебович. Я заметила, что он недоверчиво поглядывает на меня. Как же это знакомо…

– Откуда они у вас? – спросил он.

– Их передала женщина, которая назвалась маминой коллегой по работе. Я не слышала о ней раньше, и к папе она не приходила. А тут… Дарья встретилась со мной, пригласила в гости. Обещала рассказать, что произошло с мамой, куда она пропала… – тут я не выдержала, остановилась и сжала зубы. Я не знала, как спрятать боль. Она все время вырывалась наружу.

– Да, я слышал про вашу маму, – профессор вздохнул и нерешительно опустил ладонь на мое дрогнувшее плечо. – Громкая история. В то время вам сопереживал весь город. А что за коллега? Я бы хотел переговорить с ней. Поймите меня правильно. Профессор наклонился над столом и прошептал: – Эти часы могут быть опасны.

– Мне бы тоже хотелось встретиться с ней, – отчаянным шепотом ответила я. – Но вчера ночью ее убили.

В глазах моего собеседника промелькнул ужас. Он оглянулся на дверь и сказал:

– Я расскажу историю, которая случилась почти двадцать лет назад. Не хочу пугать, но нельзя, чтобы вы оставались в неведении. Коли уж заикнулся о часах, то должен объяснить, почему нахожу их опасными, верно?

Я кивнула и поспешила успокоить профессора:

– В моей жизни происходило слишком много странностей. Я все понимаю. Весь разговор останется между нами.

– Что ж, превосходно, – Борис Глебович зашелся тяжелым кашлем, а потом продолжил. – Я получил докторскую степень двадцать лет назад. Тогда же поступило предложение поработать в вологодском университете. А до этой поры я числился в составе крупной археологической группы. Путешествовал по миру, участвовал в международных исследованиях, писал научные труды. Наша команда была дружной и сплоченной, ее состав почти не менялся. Мы прошли огонь и воду, пески и тундру. Участвовали в самых известных экспедициях. Было много всего интересного, вы же знаете, археология в те времена развивалась семимильными шагами. На каждом участке море работы. Мы и не заметили в этой вечной круговерти, как подкралась старость. А силы-то стали не те. Вот и задумались о новой работе. На пенсию никто не собирался, мы не привыкли к покою и одиночеству. Меня, как я уже сказал, пригласили на кафедру, некоторые соратники ушли с головой в научную деятельность, а мой лучший друг Олег Соловьев, занялся созданием антикварной коллекции.

Как-то раз он собрался в Златоуст за набором стальных ножей со штихельной резьбой, и попросил, чтобы я присмотрел денек другой за квартирой. Олег буквально светился от счастья, когда уезжал, хвалился передо мной новым экспонатом: старинными часами, которые один в один напоминали ваш экземпляр. Но, – поднял палец профессор, – за медной крышкой корпуса скрывался черный циферблат с ярко-желтыми цифрами.

– Зачем тебе они? – спросил я Олега. – Ты же не собирал часы!

– Неправда, мой профиль – резьба по металлу. Только взгляни на это чудо! Безукоризненный рисунок! Ручная работа, – парировал он. – Выкупил у одной дамы. Часы ей достались от отца, потомственного белого офицера.

– Согласен, гравировка уникальна, – признал я. – А что с механизмом?

– Не подлежат ремонту, – опустил голову Олежка. – Я обратился к мастеру, он крутил и так и сяк, бесполезно. Не страшно. Хозяйка предупреждала, что часы не завести.

– Главное, что ты доволен, – подытожил я. – Поздравляю с новым приобретением. А за музей не беспокойся, пригляжу. Хорошей тебе дороги.

Ночью я долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. В чужом доме тяжело засыпаю. Только задремал – слышу тихий всплеск. Ну, думаю, кран плохо закрыл. Поплелся в ванную, но когда проходил мимо комнаты-музея, замер, что околдованный. На полу будто раскинулся маленький пруд. Я присмотрелся. На воде заискрился свет от уличного фонаря, побежала мелкая рябь и снова негромко плеснуло. В нос ударил резкий болотный запах, с примесью гнили и травы. «Ну, все, – испугался я, – затопило дом». Я включил свет, и пруд бесследно исчез. Прошелся, осмотрел комнату еще раз. Надо же такому привидеться!

Потом случайно взглянул на часы. Они по-прежнему лежали под стеклом, как и вчера, но что-то с ними было не так. Я подошел ближе и увидел, что бумага под корпусом стала влажной, а в цепочке запуталась речная водоросль. У меня пропал дар речи. Я слышал о проклятых артефактах, но никогда не верил коллегам, которые рассказывали о них. Считал, что они сочиняют страшные сказки. И вот она, сказка, прямо передо мной…

Когда я проснулся, то так и не понял: был ли это сон или же все происходило наяву. Водоросль с цепочки исчезла, а бумага под часами разгладилась, никаких следов воды или пятен. Но тревога осталась.

В полдень друг вернулся, и я не удержался, выложил перед уходом свои опасения. Соловьев только рассмеялся в ответ. Боюсь предположить, что он подумал обо мне в тот день. Мы, археологи, вынуждены быть скептиками. Можно свихнуться, если верить, что находки обладают большим, чем просто историей.

Прошел месяц, и я утвердился в мысли, что увидел скверный сон, но однажды поздним вечером позвонил Олег:

– Помнишь, Борис, ты говорил о неких странностях в моем доме? – взбудораженно начал он. – Ты оказался прав. Что-то здесь неладно. То всплески воды, то ветер, то дождь с потолка, то жуткая вонища из музея, то тиканье часов. Соседи крутят около виска. Я прибегал к ним ночью, думал, что меня топят. Но дело не в утечке! Я тоже видел озеро в комнате. Жуть. А потом оно внезапно исчезло, стоило включить свет. Как такое возможно? Одинаковые сны? Или мы одинаково рехнулись?

– Ты меня разыгрываешь? – осерчал я на товарища.

– Вовсе нет. Как будет время, зайди ко мне, попробуем вместе разобраться.

– Хорошо, зайду. Но если узнаю, что это была шутка…

– Ты знаешь, шутить я не мастак, – перебил Олег. – Обещай, что сегодня-завтра заскочишь. Ты что-то говорил о часах, так вот, я считаю, что на них не простая гравировка. Это символы. Надо бы их расшифровать.

– Понял, – ответил я. – Приду, как вырвусь с работы.

А время выпало сессионное. Каждый день был расписан – зачеты, экзамены, семинары. К Олежке поехал через неделю. Вижу – квартира открыта, родственников полный дом. Говорят, руки наложил на себя Соловьев, повесился.

Борис Глебович помолчал, опустив голову.

– Я не верил, что Олег решился на это сам. Он так любил жизнь, у него имелось столько планов, проектов… Я не сомневался: его погубили те самые проклятые часы.

Несколькими днями позже позвонил брат Олега, который тоже увлекался коллекционированием. Он попросил помощи в разборе экспонатов. И когда я листал учетный журнал, то не нашел ни одного упоминания о медных часах, они бесследно пропали из квартиры. Хотел разыскать женщину, которая принесла их, но о ней никто не слышал. Я силился вспомнить ту гравировку. Безуспешно. Однажды она приснилась. Я сразу же зарисовал кольцо из цветов и молнию в центре. О цветах не говорилось в словарях, а молния – это славянская руна, древняя мера одного мига. Ее называли и руной победы. Полное значение рисунка я не разгадал, возможно, это родовая печать. Тогда в нее вложены смыслы, которые нигде не описаны.

Я решил не возвращаться к прошлому. У меня получалось до тех пор, пока не увидел у вас часы, почти такие же, как были у Олега. И про ведьм у черных вод было сказано неспроста, так? Вы точно в порядке и не нуждаетесь в помощи? – профессор выжидательно взглянул на меня.

Я призадумалась. История Бориса Глебовича вызвала бурный отклик. Кажется, я догадывалась, что произошло с Олегом. То же самое могло случиться со мной. Берегись медной ведьмы… Она вновь начала охоту. Я – ее жертва.

– Да. Мне знакомы черные воды, – сказала я и облизнула пересохшие губы. Вновь затошнило. Некстати вспомнилась мерзкая жижа в кружке. – Вижу их с детства. Сначала они снились, теперь… появляются в любой момент. Я считаю, что дело не в часах, а в материале, из которого они сделаны.

– Вы про медь? – удивился Борис Глебович. – Что в ней такого?

– Думаю, мне придется начать издалека, чтобы все объяснить, – покачала я головой.

Профессор перевел взгляд на часы и сказал:

– Я бы хотел послушать, если вы располагаете временем.

Я не боялась раскрыть карты. Страшнее – копить тайны в себе, страшнее – ждать, когда погрязнешь во мраке. Пока все складывается наилучшим образом, пока твою правду принимают – следует действовать. Собравшись с духом, я начала:

– Я почти не помню детство до пятилетнего возраста…

Мой рассказ оказался длиннее, чем у профессора и занял около часа. Он не торопил меня, ему была важна каждая деталь. Когда я закончила, Борис Глебович в десятый раз снял очки, еще раз тщательно их протер и спросил:

– Как я понял, часы все это время находились у Дарьи Степановны?

– Именно так.

– Удивительно. Если допустить, что они из коллекции Олега, то возникает вопрос, почему коллега вашей мамы прожила столько лет?

– А что, если существуют другие часы? Дарья Степановна не отдала бы то, что убьет меня. Тогда бы она не писала записку с предупреждением.

– Надо подумать. Скажу одно, вы убедили меня в том, что существует особый вид меди. И она притягивает вас, как я понял. Одних губит, других питает… Странное дело. Что же произойдет, если вы лишитесь ее?

Я побледнела и хрустнула пальцами. В словах Бориса Глебовича не было ничего обидного, но меня захлестнуло чувство вины. Отчего?

– Это уже произошло. Я ходила к одному человеку по совету подруги. Он намекнул, что я владею медной магией. Якобы она передалась по наследству. Возможно, – глубоко вдохнула я, – так и есть. Но Марк так странно себя вел… Словно испытывал неприязнь или страх. Когда мы прощались, он сказал, что я вернусь, и мы поговорим иначе. Звучало, как угроза. А я была уверена, что не питаюсь медной энергией. Оставила шкатулку у него. И в этот же день появились видения с черной водой. Совпадение? Не знаю. Но возвращаться за шкатулкой страшно. И…я так хотела стать археологом. Если признаю зависимость от меди, то откажусь от мечты.

– Значит так, – строго сверкнул глазами профессор, – не бегите впереди паровоза. Безвыходных ситуаций не бывает. Есть проблема, значит, есть решение. Вы говорили о человеке с окраины города? Слышал о нем, знакомые обращались. Причем, остались в восторге от приема. Но это чужое мнение. Прислушайтесь к себе. Если чувствуете подвох, то лучше не возвращайтесь. Поймите, ваша шкатулка – следствие, а не причина. Будем разбираться. Я помогу вам, не беспокойтесь. А пока ступайте домой, сегодня вам ничего не угрожает.