Полная версия
Тяга. Всемирная история зависимости
Мне страшно не нравилось, что они курят. Я кричал, ругался и топал ногами, умоляя их прекратить. В результате они начали прятать от меня сигареты, но я все равно находил их и демонстративно, торжественно разрезал пополам.
Одно из самых ярких воспоминаний моего детства – подпалины от сигарет на наволочках. Каждая наволочка была буквально изрешечена, будто дырками от картечи, такими подпалинами – некоторые совсем крошечные, другие большие, продолговатые, с жесткой черной бахромой по краям. Полагаю, я уже тогда понимал, что это ненормально, но едва ли полностью осознавал тот факт, что в каждой такой подпалине виноваты не только и не столько сигареты, сколько алкоголь. И именно из-за него родители проводили большинство вечеров перед телевизором, именно поэтому они были такими непредсказуемыми и эмоционально нестабильными. Где-то в глубине души я это знал. Я научился очень внимательно следить за их поведением: как они говорят, сильно ли у них заплетается язык, насколько они внимательны, и, если они вели себя глупо, я умел распознать, просто ли они дурачатся или это признак чего-то иного. Из-за пьянства родители могут вести себя как дети, и это внушает глубокий страх. Ребенку, которым я был тогда, курение казалось более понятным, более безопасным.
В пиратском рыбном ресторанчике на побережье я радостно доставал коктейльные вишни из их бокалов и наслаждался их ярким и слегка пьянящим вкусом, играя с пластиковыми шпажками, на которые эти вишни были наколоты. Если подумать, это и был мой первый алкоголь. Он был сладкий, и мне это очень нравилось.
Фармацевтическая компания Purdue Pharma, до недавнего времени находившаяся в частной собственности богатейшей семьи Саклер, прославилась как один из главных виновников нынешней опиоидной эпидемии, и вполне заслуженно. В 1996 году компания выпустила на рынок препарат под названием OxyContin и обеспечила ему мощную рекламную кампанию, которой не было равных в истории фармацевтической промышленности. Их маркетинговая стратегия была направлена на ниспровержение страха перед зависимостью, и главным рупором этой стратегии стали врачи общей практики. Компания платила авторитетным специалистам за презентации, в которых говорилось о безопасности нового препарата, и за написание отзывов для профессиональных медицинских ассоциаций об использовании «Оксиконтина» при лечении хронической боли. Они оплачивали тысячам врачей участие в медицинских конференциях, где им преподносились эти тщательно выверенные послания. В 2001 году, когда стало понятно, что в стране бушует настоящая эпидемия, руководители компании заявили перед Конгрессом[92], что их маркетинговая стратегия была «консервативной» и проблема заключается в плохих людях, злоупотребляющих лекарством, или же в плохих врачах, которые выдают слишком много рецептов. Когда отдельные штаты начали разрабатывать законы, направленные на сдерживание эпидемии, Purdue Pharma организовала закулисное лоббирование против этих законопроектов. На момент написания этой главы компания признала свою вину в том, что ввела федеральное правительство в заблуждение относительно продаж «Оксиконтина», и инициировала процедуру банкротства. Семья Саклеров потеряет компанию и должна будет уплатить 225 миллионов долларов в качестве штрафов[93], однако, судя по всему, сохранит львиную долю своего состояния, оцениваемого в 11 с лишним миллиардов долларов.
Purdue Pharma не единолично начала эту эпидемию, однако внесла в нее очень значительный вклад. И хотя руководители компании оказались настоящими мастерами своего дела, они были далеко не пионерами: они просто играли свою роль во всеобщей системе, которая существовала и развивалась в течение многих поколений. Все наркоэпидемии в истории обязаны своим существованием не только появлению нового наркотика, но и могущественной индустрии, которая его продвигала.
По словам исследователя зависимости Джима Орфорда, такие компании, как Purdue Pharma, представляют собой «индустрию поддержания зависимости»[94], поскольку продают препараты, которые по своей природе обладают определенной властью над человеческими желаниями. Психоактивные вещества не просто потребительский товар: в терминах экономики спрос на них «неэластичен», то есть они подвержены законам спроса и предложения гораздо меньше, чем обычные товары. Если поднять цены на газировку, люди просто начнут покупать воду. Если поднять цены на героин[95], люди начнут искать способы продолжать его покупать. Причем наиболее активные пользователи составляют на удивление большую долю рынка психоактивных веществ. Так, четверть всех покупателей каннабиса[96] отвечает за три четверти продаж.
Вещества, которые способны вызвать привыкание, – это не просто рядовые товары. Они могут повлечь за собой далеко идущие негативные последствия, однако компании-производители зачастую не несут за них прямой ответственности. Психологическая трагедия зависимости, ДТП, произошедшие по вине нетрезвых водителей, цирроз, рак, эмфизема, передозировки и так далее – все эти последствия на языке экономики называются «экстерналии», или внешние эффекты, то есть косвенные издержки, которые затрагивают невовлеченных лиц.
Защитить нас от этих издержек – задача властей и регулирующих органов. Однако с самых первых дней существования индустрии поддержания зависимости их вмешательству препятствовали финансовые интересы. Король Яков I в конце XVII века смог ввести табачный налог в 4000 % отчасти потому, что колонии, где выращивался табак, контролировали Испанская и Португальская империи и стоимость импорта была так высока[97], что это плохо сказывалось на английской экономике. Но после того как табак стали выращивать в британских колониях, импорт его стал делом взаимовыгодным, поэтому к 1643 году британский парламент отменил запретительные пошлины[98] и даже предпринял некоторые меры поддержки табачной торговли. Это помогло опасному чужаку стать частью английской культуры и из варварского обычая превратиться в уютный ритуал с трубкой у камина.
Аналогичная схема действий в отношении табака повторялась снова и снова. В России в конце XVII века[99] Петр I, осознав, что контрабанду табака не победить, отменил суровые наказания («вырывать ноздри и носы резать») и разрешил продажу и употребление табака: если невозможно что-то предотвратить, можно по крайней мере заработать на этом денег. И другие главы государств – от кардинала Ришелье во Франции до Габсбургской династии в Австрии и правителей итальянских республик – последовали его примеру[100] и отказались от запрета на табак в пользу налогов, создания монополий и других способов обогатиться за счет новой отравы. Нечто подобное происходило не раз на протяжении всей истории употребления различных наркотиков. Налоги на психоактивные вещества были одним из важных финансовых механизмов в колониальных империях: к 1885 году налоги на алкоголь, табак и чай[101] составляли почти половину валового дохода Великобритании. Потребность в налоговых поступлениях[102] послужила причиной отмены сухого закона в США (во время Великой депрессии) и Индии. На самом деле конституция Индии скорее подразумевала запрет на алкоголь, однако большинство индийских штатов слишком зависели от денег, поступающих в казну в виде соответствующих налогов.
Ради дохода, который приносят наркотики, правительства смотрят сквозь пальцы на вред, который они причиняют, в том числе и тот, что выходит за рамки зависимости. Зависимость часто рассматривается как форма принуждения или рабства, и неслучайно вся история зависимости связана с системами угнетения и контроля[103]. В начале XVII века именно табак спас Джеймстаун – первое английское поселение в Северной Америке. Колонистам не хватало рабочих, чтобы возделывать поля, и так в Виргинии появились первые африканские рабы[104], которых привезли работать на плантациях. Поскольку система плантаций, принятая в американских колониях, привела к взрывному росту британской табачной промышленности, европейские торговцы не только стали пропагандировать употребление табака, но также не допустили введения в Виргинии налога на владение рабами и всячески препятствовали движениям против рабства[105] у себя на родине, в Англии. Другим важным товаром, в производстве которого участвовали рабы и который в то время считался наркотиком, был карибский сахар[106].
Когда все вертится вокруг прибыли, индустрия поддержания зависимости, без сомнения, будет любыми путями стремиться к увеличению продаж. Задолго до Purdue Pharma фармацевтические компании осознали эффективность продвижения наркотиков среди конечных потребителей и врачей: американская компания Parke, Davis&Co начала рекламировать употребление кокаина[107] при «усталости» и «переутомлении на работе» еще в 1880-х, и приблизительно тогда же немецкая компания Merck сулила кокаину «великое будущее» в лечении морфиновой и алкогольной зависимостей. Такие методы регулярно приводили к тому, что одна группа ученых назвала «индустриальными эпидемиями» (industrial epidemies)[108], вызванными промышленным производством и продажей вредных товаров и подрывной деятельностью промышленников, направленной против здравоохранительных мер, которые могли бы снизить ущерб здоровью. В наши дни подобная история происходила с алкоголем, оружием и переработанными продуктами питания. Эта тенденция только усиливается по мере укрупнения и глобализации корпораций.
По всей видимости, табакокурение является самой широко известной из современных индустриальных эпидемий. После Второй мировой войны начали появляться исследования, посвященные связи между курением и раком, и табачная индустрия потратила миллионы долларов на рекламные кампании, убеждавшие публику, что курение безопасно[109]. И хотя руководители табачных компаний во внутренних документах еще в 1963 году признавали, что никотин вызывает зависимость, на публике и в медицинских кругах они энергично боролись с этой идеей. Как написал один из них в служебном документе для внутреннего пользования в 1969 году, «сомнение – наш козырь[110], это лучший инструмент борьбы против „голых фактов“, которые засели в умах широкой публики». Кроме того, табачные компании научились ловко перекладывать вину на отдельных потребителей, ссылаясь на исследования, согласно которым некоторые люди могут сократить количество сигарет или вовсе прекратить курить своими силами.
Эти стратегии – ложные заверения в безопасности, сокрытие свидетельств о причиняемом вреде, перекладывание вины на потребителей – не являются прерогативой одной только индустрии поддержания зависимости, а сомнение как маркетинговый инструмент, впервые примененный табачными компаниями, породило целую «оборонную индустрию» в рекламе потенциально вредных товаров, направленную на замалчивание научных данных и введение общественности в заблуждение относительно возможных рисков для здоровья. В наши дни нефтегазовые компании используют те же самые стратегии, чтобы посеять сомнения в реальности климатических изменений[111] – самой грозной экстерналии нашего времени, отложенному последствию столетий экономического роста за счет использования ископаемых источников энергии. Этот пример говорит о том, что зависимость – следствие не только способности наркотиков и некоторых других товаров вызывать привыкание, но устройства самой системы. Наркоэпидемии не возникали стихийно из-за случайного появления «антагониста», они на протяжении столетий были неотъемлемым свойством современной жизни. И пока корпорациям будет позволено продавать потенциально вредные товары и избегать ответственности и оплаты издержек по устранению вреда, так будет продолжаться и дальше.
В то же время у обществ, так же как и у отдельных людей, могут быть свои причины употреблять наркотики.
Когда случается эпидемия зависимости, нам хочется узнать о ее причинах. Мы слишком часто сводим сложную систему взаимопересекающихся факторов к одной упрощенной истории: травма, заболевание мозга, неудержимая пагубная сила наркотика, безответственные назначения врача, наследственная склонность, недостаток воли или безнравственность. Немецкий психолог и нейробиолог Эрнст Пёппель дал этому явлению шуточное название монокаузотаксофилия, то есть «любовь к единственной причине, которая объясняет все»[112]. Людям нужны ответы, но еще больше им, пожалуй, нужны злодеи. На эту роль охотно назначают опасный наркотик или коварную корпорацию, продвигающую этот наркотик на рынке, но зачастую причина лежит глубже, в более сложных социальных травмах.
В 1720-х в индейской общине, находившейся под угрозой полного исчезновения, родился талантливый мальчик. Самсон Окком был одним из 350 последних представителей народа мохеган, обитавшего на лесистых берегах реки Темзы на территории современного штата Коннектикут. Некогда мохеганы исчислялись тысячами, однако, к несчастью для них, область их расселения оказалась слишком близко к процветающей колонии, всего в нескольких милях от прекрасной глубоководной гавани, которую англичане окрестили Новым Лондоном, или Нью-Лондон. Мохеган годами преследовали болезни, нищета, войны, эксплуатация и в конце концов окончательно подкосила величайшая эпидемия нового времени, распространившаяся в Новый Свет из Европы, – алкоголизм.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Robert West and Jamie Brown, Theory of Addiction, 2nd ed. (Hoboken, NJ: Wiley-Blackwell, 2013), гл. 3–6.
2
Ben Goldacre, Bad Pharma: How Drug Companies Mislead Doctors and Harm Patients (London: Fourth Estate, 2012); Allen Frances, Saving Normal: An Insider’s Revolt against Out-of-Control Psychiatric Diagnosis, DSM-5, Big Pharma, and the Medicalization of Ordinary Life (New York: William Morrow, 2013); Allan V. Horwitz and Jerome C. Wakefield, The Loss of Sadness: How Psychiatry Transformed Normal Sorrow into Depressive Disorder (New York: Oxford University Press, 2007).
3
Benjamin Rush, An Inquiry into the Effects of Ardent Spirits […], 8th ed. (Boston, 1823), 5, https://books.google.ru/books?id=-6UoAAAAYAAJ
4
Robert D. Ashford, Austin M. Brown, and Brenda Curtis, “Abusing Addiction: Our Language Still Isn’t Good Enough,” Alcohol Treatment Quarterly 37, no. 2 (2019): 257–272, https://www.tandfonline.com/doi/full/10.1080/07347324.2018.1513777
5
Michelle L. McClellan, Lady Lushes: Gender, Alcoholism, and Medicine in Modern America (New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 2017), 23.
6
Substance Abuse and Mental Health Services Administration, Key Substance Use and Mental Health Indicators in the United States: Results from the 2019 National Survey on Drug Use and Health, HHS Publication PEP20-07-01-001, NSDUH Series H-55 (Rockville, MD: Center for Behavioral Health Statistics and Quality, 2020), 54, https://www.samhsa.gov/data/report/2019-nsduh-annual-national-report. Эта часто цитируемая статистика приводится в отчете Национального мониторинга употребления наркотиков и психического здоровья (NSDUH), в котором респондентов относят к категории «нуждается в лечении», если в течение последнего года у них было зафиксировано расстройство употребления психоактивных веществ или они получали лечение в специализированном учреждении. Это довольно спорная классификация.
7
Iain Gately, Drink: A Cultural History of Alcohol (New York: Gotham, 2008), глава 2. Примечательно, что у древних греков имелись и другие слова, которые как раз обладали негативными коннотациями, например philoinous (любители вин, см. «Государство» Платона) или akratokothones (упивающиеся неразбавленным вином, см. «Пир мудрецов» Афинея).
8
Edwin Van Bibber-Orr, “Alcoholism and Song Literati,” в кн. Behaving Badly in Early and Medieval China, ed. N. Harry Rothschild and Leslie V. Wallace (Honolulu: University of Hawai’i Press, 2017), 135.
9
Peter Ferentzy and Nigel E. Turner, The History of Problem Gambling: Temperance, Substance Abuse, Medicine, and Metaphors (New York: Springer, 2013), 1–4.
10
Stephanie W. Jamison and Joel P. Brereton, trans., The Rigveda: The Earliest Religious Poetry of India (New York: Oxford University Press, 2014), 3:1429.
11
«Плач игрока» дан в пер. Т. Я. Елизаренковой. – Здесь и далее, если не указано иное, примечания переводчика.
12
В оригинале приводится цитата по Jamison and Brereton, The Rigveda, 10.34.5, 10.34.7.
13
В оригинале дается отсылка на английский перевод «Ригведы»: Ralph T. H. Griffith, trans., The Rig Veda (n.p., 1897), 10.34.9, https://en.wikisource.org/wiki/The_Rig_Veda/Mandala_10/Hymn_34. В Древней Индии в кости играли иначе, чем мы представляем это сегодня. Игроки вытаскивали небольшие орехи коричневого цвета (vibhidaka) из ямки в земле.
14
Jamison and Brereton, The Rigveda, 1429–1430; Jan Gonda, Vedic Literature (Samhitas and Brahmanas), vol. 1, Veda and Upanishads (Wiesbaden, Germany: Otto Harrassowitz,1975), 147; Srinivas Reddy, личная переписка с автором, 20 мая 2020 года.
15
Srinivas Reddy, личная переписка с автором, 20 мая 2020 года.
16
Joseph Michael Gabriel, “Gods and Monsters: Drugs, Addiction, and the Origin of Narcotic Control in the Nineteenth-Century Urban North” (PhD diss., Rutgers University, 2006), 5; Robin Room, Matilda Hellman, and Kerstin Stenius, “Addiction: The Dance between Concept and Terms,” International Journal of Alcohol and Drug Research 4, no. 1 (June 2014): 27–29, https://ijadr.org/index.php/ijadr/article/view/199; Robin Room, “The Cultural Framing of Addiction,” Janus Head 6, no. 2 (2003): 221–234.
17
Nick Heather and Gabriel Segal, eds., Addiction and Choice: Rethinking the Relationship (New York: Oxford University Press, 2017), введение, главы 9, 25.
18
Аркасия долгое время оставалась предметом философских споров. Я многое почерпнул из целого ряда работ, в том числе: Kent Dunnington, Addiction and Virtue: Beyond the Models of Disease and Choice (Downers Grove, IL: InterVarsity Press, 2011), 27–56, 102–105; Nick Heather, “Addiction as a Form of Akrasia,” в кн. Heather and Segal, Addiction and Choice, 133–152; Robert C. Solomon, “Aristotle, the Socratic Principle, and the Problem of Akrasia,” Modern Schoolman 49, no. 1 (1974): 13–21; Donald Davidson, “How Is Weakness of the Will Possible?” в кн. Essays on Actions and Events (New York: Oxford University Press, 2001), 21–42; Richard Kraut, “Alternate Readings of Aristotle on Akrasia,” в кн. The Stanford Encyclopedia of Philosophy, ed. Edward N. Zalta (Palo Alto, CA: Metaphysics Research Lab, 2018), https://plato.stanford.edu/entries/aristotle-ethics/supplement1.html.
19
Plato, Phaedrus, trans. Alexander Nehamas and Paul Woodruff (Indianapolis: Hackett, 1995), 237d–38a. В русском переводе мы опираемся на перевод диалога «Федр», выполненный А. Н. Егуновым.
20
Plato, Protagoras, in The Collected Dialogues of Plato, ed. E. Hamilton and H. Cairns (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1961), 358b–358c.
21
Цитаты из «Протагора» даны в пер. Вл. С. Соловьева.
22
Christopher Shields, The Oxford Handbook of Aristotle (New York: Oxford University Press, 2012), 593–594, 601–602; Heather, “Addiction as a Form of Akrasia,” 12–13, 120; Davidson, “How Is Weakness of the Will Possible?” 32.
23
Alfred R. Mele, Irrationality: An Essay on Akrasia, Self-Deception, and Self-Control (New York: Oxford University Press, 1987), 22.
24
Подробнее об отношении Сократа к зависимости см. Brendan de Kenessey, “People Are Dying Because We Misunderstand How Those with Addiction Think,” Vox, March 16, 2018, https://www.vox.com/the-big-idea/2018/3/5/17080470/addiction-opioids-moral-blame-choices-medication-crutches-philosophy.
25
Christopher Bobonich, “Plato on Akrasia and Knowing Your Own Mind,” в кн. Akrasia in Greek Philosophy: From Socrates to Plotinus, ed. Christopher Bobonich and Pierre Destrée (Leiden, Netherlands: Koninklijke Brill, 2007), 41–60; Thomas Gardner, “Socrates and Plato on the Possibility of Akrasia,” Southern Journal of Philosophy 40, no. 2 (Summer 2002): 191–210, https://doi.org/10.1111/j.2041–6962.2002.tb01896.x. К вопросу о том, была ли метафора с конями ответом Платона на проблему акрасии: Joshua Wilburn, “Akrasia and the Rule of Appetite in Plato’s Protagoras and Republic,” Journal of Ancient Philosophy 8, no. 2 (November 2014): 57–91, http://doi.org/10.11606/issn.1981–9471.v8i2p57–91.
26
Dan Curley, Tragedy in Ovid: Theater, Metatheater, and the Transformation of a Genre (New York: Cambridge University Press, 2013), 182.
27
Книга седьмая. Пер. С. В. Шервинского.
28
Warren K. Bickel and Lisa A. Marsch, “Toward a Behavioral Economic Understanding of Drug Dependence: Delay Discounting Processes,” Addiction 96, no. 1 (January 2001): 73–86, https://doi.org/10.1046/j.1360–0443.2001.961736.x.
29
Robert West and Jamie Brown, Theory of Addiction, 2nd ed. (Hoboken, NJ: Wiley-Blackwell, 2013), 59–63; George Ainslie, “Palpating the Elephant: Current Theories of Addiction in Light of Hyperbolic Delay Discounting,” в кн. Heather and Segal, Addiction and Choice, 227–244. Природа и причины этого сбоя являются предметом дискуссий. Различные теории выбора могут делать больший или меньший акцент на ненормальных желаниях в противовес ошибочным представлениям о воздействии наркотиков. См. Richard Holton, Kent Berridge, “Compulsion and Choice in Addiction” в кн. Heather and Segal, Addiction and Choice, 153–170.
30
Stephen T. Higgins et al., “Incentives Improve Outcome in Outpatient Behavioral Treatment of Cocaine Dependence,” Archives of General Psychiatry 51, no. 7 (July 1994), 568–576, https://doi.org/10.1001/archpsyc.1994.03950070060011.
31
Augustine, Confessions, trans. R. S. Pine-Coffin (London: Penguin, 1961), 3.1.1.
32
Цитаты из «Исповеди» приводятся на русском языке в пер. М. Е. Сергиенко.
33
Augustine, Confessions, 2.2.3.
34
См., например, Cynthia M. A. Geppert, “Aristotle, Augustine, and Addiction,” Psychiatric Times 25, no. 7 (June 2008): 40, https://www.psychiatrictimes.com/view/aristotle-augustine-and-addiction; John M. Bowers, “Augustine as Addict: Sex and Texts in the Confessions,” Exemplaria 2, no. 2 (1990): 403–448, https://doi.org/10.1179/exm.1990.2.2.403
35
Janice M. Irvine, Disorders of Desire: Sexuality and Gender in Modern American Sexology (Philadelphia: Temple University Press, 2005), 166; Janice M. Irvine, “Regulated Passions: The Invention of Inhibited Sexual Desire and Sex Addiction,” Social Text, no. 37 (Winter 1993): 203–226, https://doi.org/10.2307/466269
36
Augustine, Confessions, 10.30.41.
37
“the spirit of Perverseness”: Edgar Allan Poe, “The Black Cat,” in Tales (London: Wiley and Putnam, 1845), 37–46, https://books.google.ru/books?id=nQ0EAAAAQAAJ
38
Цитата из рассказа Эдгара Аллана По «Черный кот» приводится в пер. В. Хинкиса.
39
Christian Tornau, “Saint Augustine,” в кн. The Stanford Encyclopedia of Philosophy, ed. Edward N. Zalta (Palo Alto, CA: Metaphysics Research Lab, 2020), https://plato.stanford.edu/archives/sum2020/entries/augustine/
40
См. блестящее и более подробное рассуждение на эту тему: Bruce K. Alexander. The Globalization of Addiction (New York: Oxford University Press, 2010), loc. 4242 of 15778, Kindle.
41
Karen Armstrong, The Case for God (New York: Knopf, 2009), 111.
42
Piyadassi Thera, trans., Dhammacakkappavattana Sutta: Setting in Motion the Wheel of Truth, SN 56.11, Access to Insight, https://www.accesstoinsight.org/tipitaka/sn/sn56/sn56.011.piya.html. «Словом, пять скандх – страдание.