Дети Зари. Книга четвертая. Цветы пустыни

Увлекшись, Лео не заметил, как наступил вечер. Очнулся, только когда под навесом стало слишком темно для кропотливой работы. С моря подул сырой ветер, и ему снова стало зябко. Еще один день жизни – светлый, яркий, теплый – подходил к концу. Неумолимо надвигалась ночь. И тьма.

Но он был к этому готов.

Накрыв панно полиэтиленом и убрав на место инструмент, Лео снял фартук и снова надел кожаную куртку. Затем быстро пересек двор, мимоходом оглядел сидевшую на перилах крыльца кошку и вошел в дом. Внутри уже царили сумерки. Миновав вход на кухню, он поднялся по лестнице в пустую комнату, в которой проснулся утром, и немедля уселся посередине потертого турецкого ковра с аляповатыми узорами. Ждать оставалось недолго, от силы четверть часа: окна мансарды выходили на восток, но Лео затылком чувствовал, как на западе по синему полотну неба разливаются оранжево-пурпурные полосы.

Он шевельнулся лишь раз: сунул руку под куртку, проверяя, на месте ли талисман. Тот был там, где положено, надежно приколот к плотной подкладке.

А мгновенье спустя мир погрузился во мрак…

Глава 2. Суета сует

В послеобеденные часы в Эрхарт-холле царила сонная тишина. Правда, спал только рыжий Барбос, как обычно, свернувшись калачиком в ротанговом кресле на террасе. А может, и не спал, только притворялся. Так или иначе, воробьи не рисковали покидать свое убежище в кусте древовидной гортензии, растущей у входа на террасу, лишь вожделенно поглядывали оттуда на крошки печенья на скатерти – редкую картину в этом доме: что же должно было произойти, чтобы Эль не убрала со стола?

Вообще-то ничего такого еще не произошло, а только намечалось. Однако и этого было достаточно, чтобы она забыла о своих домашних обязанностях. Предстоящая свадьба – нешуточный стресс для каждой девушки!

– Да, с фасоном уже определилась, – говорила Элинор в трубку, сидя на качелях в саду. В ее голосе, всегда тихом и размеренном, нет-нет да проскальзывали панические нотки – словно камешки плюхались в журчащий ручей. – Осталось выбрать ткань. А мама не хочет мне в этом помочь, представляешь!

– Не представляю. Скорее всего, мама просто посоветовала тебе четко представить, какую ткань ты бы хотела – цвет, фактуру и так далее – при этом не ограничивая свою фантазию…

– Именно так! Но откуда ты знаешь, Ева?

– Ты забыла, мне ведь тоже шили подвенечный наряд… Правда, тебя тогда с нами не было… Но я же тебе его показывала в твой прошлый приезд! Короче говоря, мама тогда дала мне точно такой совет.

– Вот как? – изумилась Элинор. – Я прекрасно помню твое платье. Судя по всему, ты действительно не ограничивала свою фантазию – я даже не знала, что бывают такие чудесные ткани!

Ева рассмеялась, довольная.

– Поверь, сестричка, я тоже не знала – до того момента, когда мама вручила мне отрез шелка, словно вытканного из света… Так что мечтай смелее.

– Ох, – вздохнула Элинор, – кажется, я только этим и занимаюсь в последнее время!

– Нормальное состояние для невесты, – успокоила ее сестра. – А чем занимается жених?

– Да все тем же – где-то пропадает с Мастером Илларионом. Иногда по два-три дня дома не показывается, но ничего мне не рассказывает, представляешь?

– Представляю, – сказала Ева, теперь уже без смеха. – Это тоже нормально. Не волнуйся, если его сильно припрет, он обязательно с тобой поделится.

– Вот и мама так говорит, – снова вздохнула Элинор. – А еще говорит, что все мужчины такие… Вот почему мы, женщины, им всегда все про себя рассказываем, каждой мелочью делимся, а из них и слова не вытянешь?

–– «Мы, женщины!» – передразнила ее сестра. – Да ты еще совсем ребенок, если так рассуждаешь. Скажи, ты действительно не знаешь ответа на свой вопрос?

Элинор вздохнула третий раз – и тут же тихо рассмеялась.

– Знаю, конечно! Я все понимаю, Ева, просто… Просто я думала, что теперь, когда я вернулась, мы всегда будем вместе. Я очень скучаю по нему…

– Привыкай! – сестра безжалостно прервала ее сетования. – Ты собралась замуж за Искателя, значит, разлуки неизбежны. Тревожиться за Вика тебе нет смысла – ты же прекрасно чувствуешь его и сразу поймешь, если с ним что-то случится. Займи себя чем-нибудь интересным – сама отвлечешься и время быстрее пройдёт.

– Я стараюсь: в саду работаю, на скрипке играю. Только это и спасает.

– А как дела у родителей? Мама уже несколько дней мне не звонила.

– Маме вдруг вздумалось научиться плести кружева, – доложила Элинор. – Вошла в азарт, уже неделю коклюшки из рук не выпускает. Знаешь, какие там сложные схемы? Папа говорит, что у кружевниц мозги, как у гроссмейстеров: они десятки рядов наперед просчитывают, будто ходы в шахматах! Мама хочет сплести мне головной убор к свадебному наряду…

– Уверена, это будет смотреться очень красиво. А как поживают двойняшки?

– Лучше всех! С осени начнут учиться, а пока знай играют с утра до вечера. Сегодня сразу после завтрака в Лес убежали: на днях у Арка детеныш родился, так они малышу имя придумывают. Вик говорит, теперь там ровно сто единорогов обитает!

– Прекрасная новость! – искренне обрадовалась Ева: старшие дети Эрхартов выросли вместе с Арком и считали его своим близким другом, если не братом. – Приеду, обязательно их навещу.

– Так приезжай поскорее! – взмолилась Элинор. – Поможешь нам готовиться к свадьбе.

– Прямо сейчас не получится – у Тоба много работы. В лучшем случае появимся за пару дней до торжества. Но могу прислать тебе помощницу – сама просится, каждый день канючит: «Хочу к Эль, хочу к Эль»…

– Селия, что ли? Так пусть приезжает! Вик ее встретит…

– Вообще-то и Клим мог бы привезти…

– Клим сюда едет? Вот здорово! Мы давненько его не видели – с тех пор, как он засел за дипломную работу. Знаю только, что он с блеском защитил диплом.

– Да, Рауль говорит, у нас в семье еще один магистр появился, – рассмеялась Ева. – Клим гостил в имении пару дней, но уже завтра хочет отправиться к себе, то есть к вам практически…

– Скажу Вику, вот обрадуется! Пусть тогда Селия едет с Климом, в чем проблема?

– Проблема в том, что Клим не больно-то жаждет ее в попутчицы: сама знаешь, они начинают цапаться, стоит им пять минут провести рядом. А тут почти сутки в одной машине!

– Намекни Климу, что это моя просьба, – со значением проговорила Элинор.

– В таком случае, думаю, он не откажет… Ладно, я тебе напишу, когда все окончательно решится.

– Буду ждать. Пока!

После разговора со старшей сестрой Элинор еще минут пятнадцать просидела на садовых качелях в глубокой задумчивости. Она еще раз осмыслила все сказанное и даже приняла для себя кое-какие решения. Лишь когда в кустах и деревьях вокруг снова завозились, зачирикали, засвистели пичуги, притихшие было в самую жару, Эль наконец очнулась от грез.

«Господи, уже вечереет! Сколько же времени я тут просидела? А ужин кто будет готовить? И на террасе не прибралась…» – соскочив с качелей, она побежала к дому.

На террасе уже хозяйничала Эмилия: вытряхивала за перилами скатерть на радость воробьям.

– Мам, прости, я задумалась и совсем потеряла счет времени…

– Ничего страшного, – улыбнулась Эмилия. – Ну как, определилась с тканью на платье?

– Ага, – кивнула Эль. – Хочу такую, как у Евы, только более теплого оттенка – как луна над тропическим морем… Это вообще возможно?

– Думаю, да, – в свою очередь кивнула Эмилия и сразу перескочила на другую тему: – Что нового у Евы?

Эль даже не стала спрашивать, откуда мама знает, что она разговаривала с сестрой.

– Они с Тобом не смогут приехать раньше, чем за пару дней до свадьбы. Но к нам спешит Клим – и везет Селию!

– Отлично, будет тебе подружка. Мне показалось, вы с первого дня знакомства нашли общий язык. Очень забавная девочка, на мой взгляд…

– Да уж, с ней не соскучишься, – подтвердила Эль. – Я приготовлю ужин?

– Давай вместе состряпаем что-нибудь новенькое, пока папа работает? Что-то я засиделась за этими коклюшками, уже в глазах рябит…

И мать с дочерью, обнявшись, прошли на кухню. Рыжий Барбос тотчас спрыгнул с кресла и потрусил следом.

***

Клим Галицкий считал себя человеком стоического склада: терпеливым в принципе и толерантным к проявлениям человеческих слабостей в частности. Единственное, чего он не мог вынести, это покушения на его свободу. Правда, мало кто осмеливался на подобное. Клим с детства был самостоятельным, всегда остро чувствовал ответственность за свои поступки, поэтому ни мама, ни бабушка с дедушкой не посягали на его право выбора – с того самого момента, когда трехлетний пацаненок решил, что пора отдать его в садик…

С другой стороны, получается, никто никогда и не испытывал его терпения, то есть не заставлял его делать то, чего он не хотел. И теперь Клим неожиданно осознал, что порядком ошибался насчет своей хваленой стойкости. Эта болтливая пигалица сумела довести его до белого каления уже в первый час пути!

Сначала он честно попытался с ней договориться.

– Послушай, Селия, – сказал Клим девушке, вольготно расположившейся на соседнем сидении спорткара, – я езжу быстро…

– Класс! – радостно отозвалась та. – Прокатимся с ветерком! Верх откроешь?

– Нет! Предпочитаю не отвлекаться от дороги. Поэтому пожалуйста, не приставай ко мне с разговорами.

– Больно надо! – фыркнула Селия и демонстративно отвернулась к окну.

Следовало отдать ей должное: в течение последующего час она не проронила ни слова. Сидела надувшись, сложив руки на груди, и пялилась на стремительно мелькающие виды за окном автомобиля. Молча. Но это было самое шумное молчание, какое только доводилось слышать Климу. Ее мысли, эмоции, чувства метались по всему салону, ударяясь о стенки и отскакивая, словно теннисные мячики в сквоше – десятки, сотни бешеных мячей!

Клим пытался не обращать внимания на посторонние «шумы», все надеялся, что попутчица скоро успокоится. Но мысленная интервенция продолжалась с неубывающей интенсивностью, и в конце концов он не выдержал.

– Послушай, Селия, – снова начал он – мягко и по-дружески, разумеется. – Ты не могла бы попридержать свой внутренний диалог?

– Что?! – бледно-голубые глаза девушки от изумления стали величиной с блюдца, как у персонажей аниме.

– Понимаешь, твое психоэмоциональное поле весьма… экспансивное…

– Мне что, уже и думать нельзя? – возмутилась Селия, быстро-быстро моргая длинными ресницами.

– Думать можно, но не так громко… пожалуйста! – Клим с трудом сдержался, чтобы тоже не повысить голос.

Увы, юное создание явно не дружило с художественными оборотами речи.

– Ты сам-то понял, что сейчас сказал? – и Селия выразительно постучала пальцем себе по лбу.

Клим едва не брякнул в ответ: «Стучите, и откроется!», однако успел одернуть себя и лишь вздохнул:

– Я-то понял – жаль, что ты не понимаешь…

– Куда уж мне, дуре неотесанной!

В этот раз Клим промолчал, хотя выражение его лица красноречиво свидетельствовало, что с последним высказыванием он согласен полностью и безоговорочно.

Какое-то время ехали молча. Селия застыла, поджав губы и даже закрыв глаза.

«Обиделась»,– решил Клим. И ему стало немножко совестно.

Однако вскоре выяснилось, насколько сильно он недооценил свою попутчицу.

– Не хочу с тобой ссориться, – неожиданно проговорила та, снова повернувшись к нему. – Можешь нормально объяснить, что я, по-твоему, делаю не так?

Клим задумался. Найти подходящие слова было непросто. Вот Мастер Илларион, тот умел объяснить все что угодно, используя понятия, уже известные ученикам, и постепенно вводя новые. Клим и сам не заметил, как стал изъясняться категориями наставника уже и вне занятий. Ему так было удобнее. А остальным? Если подумать, Мастер всегда общался с людьми на доступным им языке, не обескураживая их незнакомыми терминами. Как он это делал?

Не отрывая взгляда от гладкой полосы автобана, Клим с минуту размышлял, как правильно выстроить общение с непосредственной девицей, навязавшейся ему в попутчицы. Откровенно говоря, общаться вообще не хотелось. В имении Кауницев, ставшем его вторым домом, в дружной компании – другое дело, там и темы общие, и атмосфера располагающая. А так, один на один, да еще всю дорогу… О чем, скажите на милость, с ней можно говорить? О популярной музыке, о новых фильмах? Исключено, Клим этим не интересовался. А его интересы, увы, были недоступны ей. Однако девушка задала вопрос, и элементарная вежливость требовала хоть что-то ответить. И он попытался:

– Извини, я затрудняюсь объяснить…

Однако Селию это лишь подхлестнуло.

– Я тебя раздражаю, так ведь? – спросила она с вызовом, впившись в него взглядом.

Клим вздохнул, в который раз за сегодняшний день напоминая себе, что эта особа, столь энергичная и не менее утомительная – сестра его лучшего друга. Затем искоса глянул на нее… и вдруг увидел мольбу в огромных голубых глазах, так похожих на глаза Тоба. Мольбу и надежду. Наверное, следовало успокоить девушку, быть может, даже попросить прощения (недаром французы шутят: «Если женщина в чем-то не права, надо перед ней извиниться»). Но почему-то вырвалось совсем другое:

– Да, раздражаешь.

Селия, если и обиделась, то виду не подала.

– Спасибо за честность, – сказала она, криво усмехнувшись.

– Пожалуйста, – кивнул он.

– А что именно во мне тебе не нравится?

– Настойчивость.

И Селия снова надолго замолчала, видимо, переваривала ответ.

Удивительно, но ее мысли теперь куда меньше «шумели», по крайней мере, перестали носиться по салону автомобиля. Неужто она действительно углубилась в себя?

Стоило Климу так подумать, как спутница повернулась к нему:

– Так ты считаешь, что настойчивость – это плохо?

– Если она направлена на других людей – да.

– А попроще?

– Если требуешь с себя – это нормально. А если с других – сама понимаешь…

– Хочешь сказать, что я с тебя требую? – удивилась Селия. – И чего, если не секрет?

– Внимания, в данном случае.

– В смысле, общения?

– В том числе.

– А что в этом плохого? – спросила она с искренним недоумением. – Мы же едем вместе, дорога длинная – разве можно просидеть весь день рядом, совсем не общаясь?

– Можно, если не о чем.

– А-а, так ты считаешь, что со мной не о чем разговаривать?!

На сей раз Климу удалось избежать ответа благодаря вовремя попавшейся заправке, куда он завернул пополнить бак. Но тут его ждала новая неожиданность: заявив, что умирает от голода, Селия отправилась в придорожное кафе по соседству. Клим попытался было удержать своенравную девчонку:

– Я планировал остановиться на половине маршрута, где всегда обедаю…

– А это скоро?

– Всего полтора часа езды, если не будем задерживаться.

– Похоже, ты планировал доставить Эрхартам мой иссохший труп!

Пришлось Климу тащиться вместе с Селией в кафе и смотреть, как она поглощает подозрительного вида эклеры, запивая их капучино с двумя пакетиками сахара: не оставлять же было сестру друга одну в компании удалых дальнобойщиков? Ох, если бы она была его сестрой – мигом научил бы слушаться старшего брата!

Наевшись столько сладкого, капризная девица на время обрела подобие душевного покоя.

– Кажется, я поняла! – заявила она, когда спорткар, взревев, снова рванул с места. – Поняла, почему я тебя раздражаю: просто у нас с тобой слишком разные темпераменты!

Клим не ответил, всецело сосредоточившись на дороге: впереди был крупный город, следовало встроиться в плотное многополосное движение на объездной.

– Вот я – сангвиник, – возбужденно продолжала Селия, – то есть человек подвижный, живой, нуждающийся в постоянной смене впечатлений и, конечно же, в общении. А ты у нас, извини за выражение, флегматик…

«Только психологини доморощенной мне для полного счастья не хватало!» – ужаснулся Клим. Но смолчал.

– Ты медлительный и ригидный, скуп на проявление эмоций, трудно переключаешься с одной деятельности на другую… – Селия продолжала перечислять черты его характера, пока Клим на предельной скорости по встречке обгонял караван фургонов. Правда, осеклась, когда автомобиль резко дернулся, но тут же добавила: – Кстати, у флегматика в критические моменты частенько проявляются холерические черты, такие как вспыльчивость и неуравновешенность…

– Так может, не стоит его доводить до критических моментов? – слегка сбросив скорость, поинтересовался Клим. – А то, не дай бог, еще выскажет всю правду в глаза сангвинику, и тот вдруг погрузится в такую меланхолию, что никакой психотерапевт уже не поможет – ни по Фрейду, ни по Юнгу, ни по самому Виктору Франклу*!

Виктор Эмиль Франкл (1905-1997) – австрийский психиатр и психолог, создатель логотерапии – направления экзистенциального анализа, основанного на поиске смысла жизни для пациента. Далее цитируются его высказывания из книг «Воспоминания» и «Человек в поисках смысла».

– О, так ты слышал о логотерапии? – удивленно уставилась на него Селия.

– Читал кое-что из Франкла. И даже взял себе на заметку его принцип: «Любые мелочи исполняй столь же тщательно, как самое великое дело, и самое великое дело – с тем же спокойствием, что и самое незначительное…» Не это ли вы называете флегматичностью, доктор? – не без иронии осведомился Клим.

– Вы хотите об этом поговорить? – ничуть не растерялась Селия.

– А что, можете предложить кушетку?

– Оторвитесь от стереотипов, мой друг! – она продолжала изображать психотерапевта. – Как вам другое высказывание Франкла: «Живи так, словно живешь уже во второй раз и при первой попытке испортил все, что только можно было испортить»?

– Оригинально, – согласился Клим. – Но мне больше нравится: «Счастье подобно бабочке – чем больше его ловишь, тем больше оно ускользает. Но если вы перенесете свое внимание на другие вещи, оно придет и тихонько сядет вам на плечо»…

***

В итоге до деревеньки в Высоких Татрах, где у Клима теперь был собственный дом – Аглае за глаза хватало княжеского имения – путники добрались лишь к ночи: Селии требовалось останавливаться каждые два часа в придорожных кафе, чтобы «не умереть с голоду», и Климу пришлось ей уступить, чтобы не свихнуться «от шума в ее голове». Он чуть было не проехал мимо, спеша сначала доставить пассажирку до усадьбы в горах, но вовремя заметил свет в своей избушке и повернул к ней. У калитки стоял серебристый кроссовер Эрхартов. Теренс уже второе столетие хранил верность одной и той же марке. А Вик вообще не стал обзаводиться собственным автомобилем, предпочитая путешествовать тропами между миров, дескать, так и экономнее, и экологичнее.

Едва спорткар остановился, визжа тормозами, из домика выбежали Виктор и Элинор.

– Явились – не запылились! – Вик крепким рукопожатием поздоровался с другом, пока Эль обнималась с Арселией. – Ты что, брат, разучился быстро ездить? Мы уже третий час вас дожидаемся, Эль успела пыль во всем доме протереть…

– С вашей гостьей быстро не получается, – буркнул Клим. – Хорошо, что вообще добрались.

Вик сочувственно поглядел на приятеля.

– Вижу, ты совсем измотался… Что, пришлось всю дорогу занимать девушку приятной беседой? И о чем говорили?

– О темпераментах. Она меня сходу во флегматики определила, представь себе!

– Представляю! – рассмеялся Вик. – «Суета сует и всякая суета»…

– Мне больше по душе вольный перевод классика: «Чепуха чепух и всяческая чепуха»*! – и Клим тоже расхохотался, в компании друга наконец позволив себе расслабиться.

* «Фраза «Vanitas vanitatum et omnia vanitas» выдумана флегматиком» (А.П. Чехов. Фельетон «Темпераменты»). Само же библейское выражение «Суета сует и всякая суета…» приписывается царю Соломону.

– Они что, над Соломоновой мудростью так ухахатываются? – спросила Селия у Элинор, в свете фар подозрительно разглядывая развеселившихся парней.

– О нет! – заверила ее подруга. – Они всегда смеются только над собой…

Интермедия 1. Запись в дневнике

«Никогда в жизни не вел дневник. Зачем бы я это делал? Чтобы фиксировать на бумаге события прошедшего дня? Так я и без этого помню все, что нужно, а ненужное какой смысл запоминать?

Или чтобы запечатлеть свои умные мысли? Долгое время это было очень модно: записывать свои размышления в назидание потомкам. Дескать, прочтут и станут мудрее, избегнут многих ошибок на жизненном пути… Право же, смешно! Человек учится исключительно на собственном опыте, на своих достижениях и ошибках… особенно на ошибках.

Хотя есть еще один способ – встретить настоящего наставника, учителя жизни. Только мало кому так везет, потому что настоящие учителя – большая редкость. И они предпочитают общение вживую. А записанные мысли, даже самые уникальные, уже через несколько лет перестают казаться таковыми. Потому что ничего не стоит на месте, и люди тоже меняются: идущие вперед мудрость прошлого уже воспринимают как само собой разумеющееся, а те, кто катятся назад, не воспринимают ее вовсе…

…Так зачем я это пишу? Во-первых, случайно прихватил с собой записную книжку – вчера нашел в кармане плаща, вместе с половинкой карандаша. Во-вторых, здесь больше совершенно нечем заняться…»

Глава 3. Брешь между мирами

Он успел вовремя: солнце только-только поднималось из-за соседнего хребта. Контуры горных вершин светились золотисто-розовым, тогда как склоны, поросшие хвойным лесом, оставались темными, фиолетово-зелеными. Но картина менялась с каждым мгновением, по мере того, как разливалось по небосклону золотистое свечение. Еще несколько минут – и лучи дневного светила вырвутся на простор, и уже невозможно будет любоваться красотой неба, не щурясь от слепящего света.

Виктор жадно вдохнул, набирая полную грудь воздуха. Влажный ветер с озера, мерцающего внизу свинцовым пятном, приятно холодил тело после пробежки. Он еще раз окинул взглядом фантастическую панораму, которую можно было увидеть только отсюда, с Пифагоровой Скалы. Затем выпрямил спину, расправил плечи, подставил лицо восходящему солнцу и уже собирался закрыть глаза, чтобы погрузиться в утреннюю молитву, как неожиданно услышал торопливый топот у подножья утеса.

Мгновенье спустя над краем каменной площадки показалась чубатая голова Клима. Вик молча подвинулся, освобождая место для друга, и тот, тоже не говоря ни слова, проворно уселся рядом.

Климу пришлось несколько раз медленно вдохнуть и выдохнуть, чтобы выровнять дыхание. Однако мысленный поток остановить не удалось – слишком суетны были последние дни, да и все последние месяцы: защита диплома и церемония вручения in pompa magna, затем прощальная гулянка сокурсников на взморье, уже без всякой помпы, но еще более шумная, а на следующее же утро – поездка в Австрию, сумбурные выходные у Кауницев и снова поездка, теперь уже в Татры. Как же ему не хватало тишины этих гор! Как он соскучился по занятиям с Мастером, по ночным беседам с Тобиасом – глубоким, вскрывающим потаенную суть вещей, и, конечно же, по бесконечным приключениям с Виком, с которым что ни день, то авантюра…

А ведь новая жизнь Клима Галицкого, настоящая жизнь, можно сказать, как раз на этой скале и началась – в то первое утро, когда Виктор Эрхарт позвал его встречать рассвет. И сразу закрутилось, завертелось и понеслось – стремительным потоком, постепенно охватившим все больше людей, стран, даже целых миров. Когда же это было?..

Всего шесть лет назад! Клим, обычный мальчик, выросший в обычной маленькой семье – он, мама и бабушка с дедушкой – моргнуть не успел, как обзавелся маститой и именитой родней. Теперь с трудом верилось, что когда-то в его жизни не было Вика, Тоба, их сестер, которые и ему стали как родные; не было шумной оравы детей – те и подавно воспринимались как общие; не было чудесной усадьбы Эрхартов, аристократического особняка Кауницев и пропахшего колдовством домика прабабки Зофии; наконец, что не было единорогов из Заповедного Леса и Великих Мастеров Дхама, наследниками которых они все являлись. Одна большая дружная семья! Уже даже не семья, а целое племя – Дети Зари…

– Клан! – подсказал Вик.

Клим открыл глаза: друг смотрел на него со всегдашним насмешливым прищуром светлых глаз, краешком губ улыбаясь в ус. Надо же, Вик усы успел отпустить! В сочетании с длинными русыми волосами, зачесанными назад и стянутыми в хвост, получился вылитый барон Мюнхгаузен из старого фильма…

– Спасибо, мне это уже говорили! – рассмеялся Вик.

– Я что, так громко думаю? – Клим невольно поморщился.

– Почти кричишь.

– Похоже, заразился от этой общительной пигалицы…

– Не просто же тебе пришлось вчера, дружище, раз до сих пор еще не отошел! – сочувственно покачал головой Вик, хотя глаза при этом лукаво блеснули.

– А то! Даже Рериха проспал, – Клим кивнул на горную панораму, уже залитую прозрачным утренним светом.