Птицы

– Да, но нет, точнее, мы уходили тренироваться, всегда вместе тренировались, бились, потому что он очень хорошо владеет мечом и…

– Я знаю это, – произнёс начальник, остановившись и раздражённо смотря в небо.

– И всё. Я не передавал ему оружия. Я понятия не имею, что произошло, куда он делся.

– Он сбежал. Потому что это подлый, никчёмный трус, – процедил Долофонас, делая ударение на каждое слово. Латрий молчал, тяжело дыша и боязливо смотря на мужчину, боясь сказать лишнего; тогда Долофонас достал из-за пазухи коробку и, вертя её в руках, продолжил, иронично насмехаясь: – Её нашли у тебя. И резьба, рисунок, цвет на ней такие же, как и на кинжале, которым он орудовал. Это ведь твой кинжал?

– Да, – тихо, почти шёпотом ответил парень, с широко раскрытыми глазами смотря на начальника. Спину его обливал холодный пот.

– Получается, возможны два варианта, – сказал Долофонас, смотря в глаза Латрию, причём таким взглядом, который прожигал изнутри и заставлял сердце биться с бешеной скоростью, – либо вы хорошо ладили, и этот подлец знал, что есть кинжал и где он хранится, и выкрал его. Либо, более вероятный вариант, ты ему отдал этот кинжал, надеясь, что он убьёт меня. А он сбежал, как подлый трус, ничтожество, которым он всегда и был.

– Я, я, я… – пробормотал Латрий, бегая глазами повсюду.

– Убить, – бросил Долофонас, и это слово ударило по Латрию так, будто его поразила молния, и он был готов упасть в обморок. Через мгновение кровь брызнула перед его лицом – ему полоснул по горлу помощник начальника, всё это время стоящий чуть позади парня. Латрий упал на живот лицом в траву. Последнее, что он видел, – Долофоноса, уходящего в свою палату, и его помощника.

Вся жизнь за одно мгновение пронеслась перед глазами парня. Родители, рано ушедшие, но горячо любившие сыновей, счастливое, но бедное детство; Вигония – соседка, невероятно красивая девушка, которую он любил с детства и с которой так мечтал построить семью; и последнее – брат, немного насмехающийся над ним, но всегда готовый защитить Латрия; парень горячо любил брата, потому что они были семьей, всегда стояли друг за друга и помогали друг другу. А он так и не сказал Таросу, что его отправили на войну… да и не на войне он умер…

Глава IV. Столица

Проснулась Вигония уже утром, когда косые лучи солнца просачивались через окно и освещали её лицо. Птицы щебетали, а комнату наполнял приятный, густой летний воздух, пахнущий фруктовыми деревьями и цветами, растущими во дворе. В минуту пробуждения ей было так легко и спокойно – прямо как в детстве, но вскоре она поняла, где находится. На коленях её лежала раскрытая книга; Палеос не спал, но устало и, казалось, думая какую-то тяжелую, глубокую мысль лежал, смотря в стену. Он как будто похудел: лицо осунулось, стало бледнее, глаза выпучились из-под нависших век. Вигония заметила эту странную перемену, но подумала, что тот в последнее время мало ест. Она поспешно встала и, растерявшись, пролепетала:

– Кофий принести?

– Да, – коротко ответил он спустя некоторого молчания, а потом добавил: – Сегодня приедет мой друг, важный человек. Скажи Австрите, чтоб распорядилась и устроила ужин.

Вигония кивнула, почувствовав страх и досаду одновременно, потому что она не хотела даже встречаться с Австритой, не то чтобы с ней говорить. Ей было стыдно смотреть в глаза всем, кто знал.

Девушка вышла из комнаты хозяина как раз в тот момент, когда Ирис с его учителем выходили – видимо, завтракать. Мальчик добродушно улыбнулся Вигонии – он был слишком мал, чтобы ему что-то рассказывали, а учитель его, покачал головой и, слегка улыбнувшись, сочувственно взглянул на девушку. Она неловко улыбнулась в ответ и подождала, пока те спустятся первыми, потому что ей захотелось расплакаться от благодарности этой немой, но много значащей для нее поддержки. Вигония подняла голову вверх, проморгалась, затем, выдохнув, пошла вниз. У нее немного появилось сил, поэтому она хотела сразу зайти в хозяйке, потом отнести кофе Палеосу. Но, дойдя до ее кабинета, почувствовала, как сердце сильно бьется, ладошки вспотели, и решила все-таки сначала пойти на кухню. Кухарка до сих пор не разговаривала с Вигонией, даже старалась не смотреть на неё, хмуря брови всякий раз, как девушка подходила. Это её горько обижало, из-за чего появлялось чувство раздражения.

Отнеся кофе и фрукты Палеосу, девушка опять спустилась вниз, чтобы передать слова Палеоса Австрите. Глубоко вдохнув, она постучалась в дверь. «Войдите», – отозвался строгий голос.

– Господин велел передать вам, что сегодня приезжает его друг, и вам нужно подготовить ужин, – сказала, переминаясь, Вигония.

– Я поняла. Иди, – сдержанно ответила Австрита.

Вигония вышла из кабинета, кивнув, и выдохнула. Морально это было сложно – выдержать на себе взгляд презрительных глаз, но она смогла. Процесс запустился: скрывая раздражение, хозяйка начала бегать и отдавать приказы убраться, принести, унести, приготовить то-то, то-то, прибраться. Вигонии выпала честь драить полы в столовой, что, в целом, было неудивительно, учитывая отношение Австриты к ней. Вигония это хорошо понимала и чувствовала нарастающее злорадство: собственный отец, хозяин поселения, не оставит ей совсем ничего. Хотя никто не знал, сколько придётся Вигонии терпеть унижения – может, она сойдет с ума раньше, чем станет хозяйкой.

Драила она полы одна, что дало ей время подумать. «В последнее время старик всё время лежит. Может, приболел… Но и славно, зато не пристает. Возможно, встреча с другом даст ему сил. Да и что за друг такой, почему так неожиданно и спешно? – рассуждала девушка, – И где, интересно, Ясмос? Его давно уже нет. А жалко… Но, наверное, у каких-нибудь родственников пережидает. Интересно, он бы поддержал меня? Хотя не думаю… И хорошо, что его нет. Хоть он не испытывает отвращение ко мне – не знает. А как отреагирует Латрий, когда вернётся?.. Какой стыд…».

Уже когда солнце окрашивало небо в багряные цвета, заливая комнаты сквозь окна оранжевым светом, на главную площадь подъехала тройка; в селении этом они проезжали редко, поэтому некоторые зеваки, проходящие мимо или смотрящие из окон, обратили на ее внимание. Три вороных коня, которых погонял кучер, по виду довольно приличный; карета, в целом красная, была украшена резьбой, колеса были большие, тоже резные; за занавешенными окнами не было видно того, кто внутри. Тройка остановилась; из кареты вышел один мужчина, хорошо слаженный и дорого одетый, с шикарными длинными волосами. Девушки, бывшие неподалёку, заприметили его красоту и обаяние.

Коней повели в конюшню, а приехавший, поправив одежду, пошёл в дом. Ворота ему открыл садовник, а в доме уже встречали хозяева – Астир с женой и Австрита. Астир широко, даже подобострастно улыбался и ловил руку мужчины, чтобы ее крепко пожать. Рави слегка улыбалась, стоя рядом, разглядывая вошедшего в дом. Австрита стояла чуть поодаль, держась сдержанно, скрестив руки; рядом с ней, добродушно улыбаясь, стоял муж.

– Сколько же мы вас не видели! Как давно вы не приезжали! Где были на этот раз? – подобострастно палил Астир, тряся руку мужчины. Тот спокойно, уверенно улыбался, смотря на Рави.

– Где только ни был, друг мой, – говорил он, разглядывая девушку, – не видел раньше эту очаровательную даму. Это жена твоя, А.. – и он пощёлкал пальцами, пытаясь вспомнить имя парня.

– Астир, – быстро подсказал он, – да, мы с ней три года назад поженились. Она из столицы, кстати, как и вы.

– Очаровательная девушка, – по слогам проговорил мужчины, улыбаясь ей; потом он обратил внимание на Австриту: – О, Австрита. Рад видеть вас, – пройдя мимо пары, он приблизился к женщине и, смотря ей в глаза, поцеловал её руку. – Вы прекрасны, как и десять лет назад.

Австрита в то время кисло, недоверчиво улыбалась, но руку не отнимала.

– Обед готов, Део, пожалуйте в столовую.

– Я сыт, друг мой. Лучше отведите меня к Палеосу, он меня очень просил приехать, – произнес мужчина, очаровательно улыбаясь и смотря на смущенную Рави.

Астир не преминул сопроводить дорогого гостя, Австрита и Рави остались стоять на прежних местах. Мимо проходила служанка, соседка Вигонии. Хозяйка поймала её за руку и, не смотря на неё, сдержанно произнесла:

– Собрать всё со стола и отнести в хлев.

Девушка странно посмотрела на госпожу, не понимая, чем обусловлено её решение, но повиновалась, про себя радуясь, какой же у неё с другими слугами сегодня будет пир.

– Как там, в столице? – спрашивал Астир, пока они с гостем поднимались на третий этаж.

– По-прежнему. Цветёт и пахнет.

– А что королева? – мечтательно спросил парень.

– Правит, – уклончиво ответил мужчина.

– Как бы я хотел…

– Мы, кажется, дошли? – спокойно улыбаясь, перебил гость.

– Вот эта дверь, – улыбнувшись в ответ, сказал, указывая рукой, Астир и слегка поклонился.

– Благодарю, друг мой, – чуть кивнув, как бы прося уйти, сказал мужчина.

Гость вошёл в дверь. Меблировка старая, пометил он: ничего не изменилось с момента его последнего посещения. На высокой кровати, заправленной одеялами, лежал больной старик с закрытыми глазами – едва ли Део узнал в нём, удивившись, старого знакомца. За столом сидела девушка в лиловом платье, подчёркивающем все изгибы тела, с длинными светлыми волосами, убранными в косу. Она держала в руках книгу (видимо, читала Палеосу, а мужчина их прервал) – заметив название, гость сладко улыбнулся. Старик разлепил глаза и, не поворачивая головы, старался узнать вошедшего, а затем, спустя несколько мгновений, губы его разлились в радостной, почти детской улыбке.

– Део, – проскрипел старик, – спасибо за визит.

– Всегда рад, друг мой, – он подошёл к кровати, – Палеос, ты выглядишь совсем плохо.

– Что-то захворал, – закашлялся он, – пройдет. Как столичная жизнь, всё так же выдумываешь книги?

– Каждый зарабатывает как может, – мягко улыбнулся он. – Что за прекрасная девушка, кстати говоря?

– Это моя служанка, Вигония. Старуха скончалась не так давно, – говорил Палеос, сияя от счастья увидеть друга.

Мужчина подошёл к служанке и поцеловал её руку, смотря ей в глаза. Девушка смутилась и неловко улыбнулась. Палеос резко стал серьезным и закашлялся опять.

– Повезло, что ты был неподалеку и смог заскочить. Нам очень надо поговорить.

– Да, я собирал материал для новой книги, – откликнулся мужчина, затем сел на краешек кровати. – Рад, что смог заехать. Так вот, касательно дела. Я думаю, нам нужно поговорить приватно, – он сделал особое ударение на последнее слово.

Палеос глянул на Вигонию, и та, кивнув, удалилась из комнаты. У двери стоял Астир, но, завидев вышедшую, поспешил ретироваться.

– Вигония, – позвала радостно соседка по комнате, Валериа, девушку, когда увидела её спускающейся по лестнице на первый этаж, – иди быстрее сюда! – помахала она.

Девушка зашла в комнату: помимо подруги, там собрались учитель Ириса, старенький садовник и кухарская семья – почти вся прислуга. На кроватях, на столе – везде стояли подносы с едой. Вигония удивилась, потому что все, что она видела, было в столовой в качестве обеда для гостя. Суп, вторые блюда, только что испеченный хлеб, пирожные – девушка никогда не видела такого раздолья. Люди уже кушали, но Вигония успела – видимо, еду принесли не так давно. Все наелись так, что заболели животы, – столько, сколько смогли, потому что каждый из этих людей понимал, что такой пир они вряд ли когда-то увидят ещё, а если и увидят, то точно не попробуют. Вигония почувствовала даже что-то вроде счастья – такой вкусной еды она никогда не пробовала; к соседке, позвавшей её, – что-то вроде дружеской любви, девушке даже захотелось расцеловать подругу.

Разговор шёл пару часов. Никто не слышал и не знал, о чём речь: даже Астир, околачивающийся около двери, поджидающий гостя. Мужчина вышел серьёзным, даже озабоченным. Он улыбнулся устало и слегка раздраженно, когда увидел сына Австриты.

– Опять вы.

– Део, я хотел вас спросить кое о чем, – улыбнулся парень подобострастно. – Возможно ли, что я с вами поеду в столицу? Я достану денег. Я хочу, как и вы, быть частью учёного мира. Книги писать.

– Со мной? – удивленно обернулся мужчина, в то время как шёл к лестнице.

– Да, да. У меня из связей – только семья жены, но они не принадлежат к учёному миру. Так что, возможно? – он дотронулся до плеча гостя – тот вздрогнул, скинув руку.

– Не думаю, друг мой. Я вскоре уеду в другую страну, – брезгливо посмотрев на парня, ответил Део.

Астир сжал челюсти и так и остался стоять, смотря вслед гостю. Мужчина тем временем спустился вниз и, спросив у служанки, где Австрита (оказалось, что та уже почивала, потому что было около десяти часов вечера), попросил её позвать, дожидаясь её на диване на первом этаже. К гостю, как мотыльки к свету, сбежались Рави, спустился Астир, Австрита с мужем, и даже жена Ясмоса, помятая, неухоженная, вышла посмотреть.

– Я проголодался, – оглядывая присутствующих, сказал гость, – вы говорили об обеде, Австрита?

– Скормлен скотине, – сдержанно ответила она, прямо смотря ему в глаза.

Тогда распорядились подать чай с вареньем и орехами. Рави была на розливе; гость наблюдал за ней, очаровательно улыбаясь.

– Совсем плох Палеос, – отпивая из кружки, сказал Део, – Говорит, болен чем-то. Будто постарел не на десять, а на двадцать лет.

Никто не отвечал, ни на чьем лице не отразилось и капли волнения.

– Помню, как мы с родителями приезжали в этот дом. Он тогда был меньше, отделан хуже. Мы жили в соседнем городе, где сейчас ваша тётка живет – Линара с мужем, моим кузеном.

– Ваша семья – тоже управители города? – поинтересовалась Рави.

– Нет, но жили мы небедно. Торговля у нас шла хорошо. Продавали вашему дому, многим богатым домам мясо, так и разбогатели. Отстроили дом не хуже вашего. Родители мои и Палеоса сдружились, постоянно совершая сделки, – он остановился на секунду, как бы вспоминая; все слушали его, не прерывая; затем Део продолжил: – Помню, каким был Палеос. Старший ребенок, он выглядел довольно строго, был худощавым, как скелет, но очень умным – книги поглощал одну за другой. Но он всегда был как-то оторван, отстранён. Его младшую сестру, честно вам скажу, любили больше – баловали её, уделяли всё внимание. Что с ней сейчас, вы что-нибудь слышали о ней? – вопросил мужчина, но воцарилась тишина; тогда он добавил: – Австрита?

– Отец не рассказывал о ней толком. Говорят, вышла замуж за богатого, – неохотно ответила она.

– Хорошая была девочка.

– А как вы подружились? Вы же явно младше хозяина, – спросила Рави, во все глаза глядя на гостя.

– Впервые, когда я увидел его, мне было лет семь или восемь, ему – пятнадцать. Естественно, ему было не интересно со мной, – усмехнулся он. – Но было то, в чём мы сошлись: в книгах. Мне тогда было все интересно, я уже умел читать; Палеос давал мне книги, мы читали вместе, я привозил ему из других городов. Друг мой в какой-то момент сказал, что и сам хотел быть писателем, ездить по разным странам, описывать их, уехать отсюда очень далеко. Но он был старшим сыном, судьба ему готовила другое: в восемнадцать его женили, родилась дочь – ты, Австрита, – лицо его на секунду стало грустным, как у актера, но потом разгладилось и понежнело.

– А как вы попали в столицу? – выпалил Астир.

– Благодаря Палеосу. Как я уже сказал, мы оба увлекались книгами. Но у него было стесняющее обстоятельство, а у меня – нет. Палеос направил меня, поддержал, сказал, что всё получится. Я и поехал покорять столицу. У нашей семьи были кое-какие связи, так что голодать в первое время не пришлось. Я начал описывать жизни в разных городах, в других странах, и вот я тот, кто есть, – он очаровательно улыбнулся.

– А в каких странах вы были? – спросил Астир опять.

– Во многих. А, кстати, был же ещё один мальчишка, юркий такой, где он?

Австрита молчала, смотря в пол. Жена Ясмоса побелела, став похожей на полотно. Никто не отвечал, тогда Део, видимо, понял, что сказал что-то не то, и поспешил переменить тему:

– А теперь, друзья, думаю, время отправляться ко сну. Хорошей ночи. Австрита, не покажешь мою комнату?

Женщина подозвала служанку, прося её сопроводить гостя до спальни. Все люди начали расходиться; никто ничего не говорил.

Део очень плохо спалось – он всегда плохо спал на новом месте, поэтому выезжал из столицы только по необходимым делам. Было то жарко, то неудобно, тем более некому было скрасить ночное одиночество. Устав лежать, он решил пойти в гостиную, потому что там, в отличие от его комнаты, были свечи, и почитать. В путешествия он всегда брал книжечку, чтобы не заскучать. Спустя около получаса он услышал шаги: кто-то спускался по лестнице на первый этаж.

– Австрита? – негромко спросил он, узнав женщину.

Она шла со свечой в спальном платье – потрепанная, с простой причёской, сонная. Увидев, что гость тоже там, она тяжело вдохнула, сжала челюсть и пошла в сторону кабинета.

– Австрита, куда же ты? – он подскочил и взял её за предплечье, – Австрита, давай поговорим, помнишь те времена…

– Не смей трогать меня, – прошипела она, смотря на мужчину во все глаза.

– Австрита, ну что ты, давай поговорим, – он попытался обнять её, хотя женщина отталкивала его и всеми силами сопротивлялась.

– Хочешь поговорить? – злобным шёпотом сказала женщина, смотря безумными глазами. – Идём на улицу, тут подслушают!

Они вышли за ворота дома и прошли вглубь одного из переулков – тут их точно не могли услышать люди из дома Палеоса. Ночь была тёплая, даже душная, пахнущая летом и молодостью – кажется, несколько часов назад прошёлся дождь. Воздух был влажный, поэтому дышалось легко-легко.

– Что же ты какая холодная? – Део вновь попытался прижать к себе женщину, вскружённый ароматом лета. Австрита оттолкнула его. – Помнишь, как нам было хорошо вместе?

– Хорошо!? Это тебе было хорошо! Потому что ты использовал меня, как слугу какую-то, простолюдинку! – выпалила она.

– Что ты говоришь, Австрита? Ты мне даже очень нравилась.

– Нравилась!? Ты ловелас, который за каждой юбкой тащиться!

– Но ты была особенная. Очень красива, очень. Да и сейчас… эта строгая, сдержанная красота…

Австрита чувствовала, что готова ударить его. Она закричала:

– Ты совратил меня! Дал мне внимания и любви, которых так не хватало, притворился, что любишь меня! Говорил, что мы уедем с тобой, поженимся! Я любила тебя, – она резко понизила голос, – такого дудака, как ты. Лжец! Все вы лжецы, мужчины, никчёмные создания!

– Австрита, – в интонации его почувствовался лёгкий испуг, – я тоже любил тебя, правда.

– Как же я тебя ненавижу, – прошипела она. – Совратил девчонку, мне было четырнадцать лет, – голос женщины дрожал, – обрюхатил и уехал. Мне было четырнадцать.

Део молча сглотнул, думая, как бы уйти отсюда.

– Меня выдали замуж за местного дурачка… Меня, наследницу, за какого-то холуя…

– Ты ведь не сказала никому, что я его отец? – прочистив горло, медленно спросил Део.

Женщина посмотрела на него взглядом, полным ненависти и презрения.

– Как же я тебя ненавижу…

Австрита убежала в дом, стараясь не расплакаться. Но она не выдержала и, зайдя во двор, разревелась, зажимая себе рукой рот. В домах, рядом с которыми женщина и мужчина разговаривали, проснулись люди.

***

Палящий полдень. Солнце висело прямо над головой, нагревая макушку путника, заставляя его и уставшую лошадь истекать потом. Долгий путь утомил обоих, несмотря на то, что животное, с которым он отправлялся, было поменяно в одном из селений из-за усталости. Трусцой путники преодолели лесок, стелющийся рядом с рекой, и из-за деревьев открылся вид на город. Каменная стена окружала его, но смотрели они прямо на резные ворота, которые были открыты; возле них, кажется, стояли люди.

Путником на лошади был Тарос, направляющийся в столицу. Заметив место назначения, он облегченно выдохнул и, стиснув зубы, приказал лошади преодолеть этот оставшийся небольшой путь. За время пути мужчина похудел, лицо его осунулось и заросло щетиной (запасов, как оказалось, он взял недостаточно).

Спустя полчаса неспешного пути человек на лошади подошёл к вратам. Людьми, стоявшими около них, оказались стражи – вооружённые мечами, одетые в латы трое мужчин. Один из них что-то жевал, второй что-то рассказывал, а третий громко хохотал. Но все отвлеклись на путника, когда он подходил к воротам.

– Кто таков? – сурово спросил тот, что рассказывал историю.

– Тарос из Ории, – не найдя иного ответ, негромко произнёс мужчина.

– С какими целями? – подумав, поинтересовался страж.

Человек на лошади ответил после небольшого молчания:

– На заработки.

Раздался взрывной хохот, один из стражей, что потолще, согнулся вдвое. Тарос оставался серьёзным.

– Деревенщины, едут и едут, – усмехнулся тот, что ел вяленое мясо. Слюна заполнила рот мужчины на лошади, когда он посмотрел в сторону стража.

– Ты здесь заработаешь только подагру, парень, – переставая смеяться, ответил другой страж.

Но Тарос на это ничего не отвечал, с серьёзным, решительным лицом смотря на стражей. Он приказал лошади двигаться дальше, но тот, что рассказывал историю, встал на его пути и сказал:

– Стой-стой, парень. Ты хочешь заработать на нас – мы должны получить с тебя, – он пожал плечами, с насмешкой смотря на путника.

Тарос достал мешочек, в котором изначально было деньги. Лишь пару монет было в нём – этого бы хватило на две буханки хлеба. Он вздохнул, вынул монетки и протянул их стражу. Опять раздался хохот.

– Два эста? Что за смехота, – сказал тот же страж, – этого не хватит на нас троих.

– Могу отдать нож, – стиснув зубы, произнёс Латрий.

– Ну, показывай.

Мужчина вынул из-за пазухи самый обычный нож, которым он обычно разделывал животных. Страж с глумливым лицом повертел его, потом выдал вердикт:

– У нас, как видишь, мечи. А ножичек этот продашь эста за три. Не годится.

– Давай лошадь, – предложил тот, что ел.

Тарос подумал мгновение. Лошадь – это было самое ценное, что он имел. Отдав её, он оставался ни с чем. Но деваться было некуда: мужчина понимал, что просто так его не пропустят. Он слез с лошади, смотря на стражей уже с нескрываемым раздражением.

– Хиленькая кобылка, но пойдёт, – сказал страж, что рассказывал историю – видимо, главный. – Днимов тринадцать накинут за неё. Иди, парнишка, – говоря это, мужчина отступил.

Все трое насмешливо провожали взглядом входящего в ворота. Тарос не смотрел ни на кого, стараясь подавить раздражение. Голод обострял все чувства, особенно неприятные, заставляя ощущать их в разы сильнее. Думать он мог только об одном – нужно добраться до торговцев, чтобы купить еды.

Облик столицы совсем не походил на его селение. Маленькие, скромные, даже захолустные домики провинции отличались от серых каменных построек в несколько этажей. Тарос привык к простору, свободе, когда земли много, всё окружает природа; здесь ему в глаза бросилось то, что улочки маленькие, дома стоят тесно, людей шныряет много. Всё это были бедные люди (видимо, на окраине только такие и жили) – в простой, заплатанной одежде, худощавые, с лицами, на которых лежал отпечаток вечной необходимости искать себе пропитание, чтобы выжить. Впрочем, людей было не особо много – видимо, район был не оживлённым. «Как же они выращивают еду, ухаживают за скотиной, если здесь дом на доме и совсем нет земли?» – думал Тарос, пока шёл туда, куда глядят глаза, изучая столичные дома, неуклюжие, но большие, серые (однотонность каменных построек тоже бросалась в глаза, в то время как он привык к деревянным, но раскрашенным). И везде, что он заметил, ходили кошки – в основном, исхудавшие и облезлые.

Спустя некоторое время он вышел на более оживлённую и широкую улицу – видимо, торговую. Люди стояли рядом с прилавками, торгуя кто чем; в основном это была выпечка – пироги, хлеб, но была и рыба. Фруктов, овощей, цветов – ничего не было. Тарос, сглатывая слюну, начал обходить прилавки, сопровождаемый недовольными взглядами торговцев. Другие люди действовали похожим образом – ходили, рассматривали, но были и те, кто покупал.

– Сколько стоят пироги? – спросил он у одной полной женщины.

– Какие?

– Все, – смотря во все голодные глаза, ответил он.

– Булка – эст, с щавелем – два эста, с рыбой – два эста, с печенью – три.

– Но… в моем селении можно купить буханку на эст, а тут пирог, – сказал он негодующе.

– Так и проваливай в своё селение, – усмехнулась она. – Ишь размечтался. Иди отсюда.

– Ладно, хорошо. Можно мне одну булку?

Он получил небольшое хлебное изделие размером с треть его ладони, за которое он отдал целый эст. И одна монетка осталась… Отойдя чуть в сторону, он жадно съел булку; однако это только разожгло аппетит и вызвало желание попить; теперь необходимо было найти колодец. Поиски длились недолго, потому что колодец был на той же улице, что и лавки. Возле него стоял человек с ведром, лицом не очень лестного вида.