Птицы

Ирина Ясенева

Птицы

Предисловие

Спитистерия – небольшая страна на материке, в северной части которой находится море, называющееся «мёртвым». Купаться в нём запрещено, так как, по поверию, в нём живут люди после смерти и бог Неро, царствующий над ними. Умерших сжигают и стараются прах разветрить над морем или над другим любым водоёмом.

Другие страны тоже побаиваются заходить в него, так как поверия Спитистерии доходят и до них. Армия у Спитистерии немаленькая, так как постоянно вражеские королевства нападают, желая захватить территорию с речкой или просто землю – она здесь богатая, плодородная, так как крепкие морозы не опускаются на страну зимой, а летом жара не заставляет людей испускать дух. Войны истощают страну всё время, забирая жизни людей.

Но, как верят жители страны, их охраняет королева Трианта, род которой пошёл прямо от богов – от крылатых Лефтеры и Илиоса, родителями которых были первый человек и голубка. Хотя и живут люди бедно, страдая в провинции – от господ, в столице – от власти, но не хлебом они питаются, а верой.

Илиос, бог солнца и урожая, подарил жене его, Лефтере, богине-покровительнице творчества и искусства, розу. По сей день она считается священным цветком, способным исцелить людей от любого недуга. Только, как ни странно, не так богаты жители страны, чтобы каждый имел их в своём доме. Цветы держат обычно господа, ведуны и ведьмы – «белые» и «чёрные».

Глава I. Господский дом

Утро было жаркое, солнце нещадно палило, обжигало плечи, слепило глаза. Полдень. Молодая светловолосая девушка вышла на порог ветхой хижины, наклонившейся набок лет так уже десять назад. Придерживая простое платье, спустилась с двух ступенек. Она прислонила торцом ладошку ко лбу, морщась на солнце, находящееся прямо перед ней, и голыми ступнями сошла на землю. Земля была горяча. Капельки пота проступали на лбу.

– Вигония! – негромко окликнул голос сбоку. Сосед, оперевшись на деревянный, покренившийся, едва держащийся забор, который, казалось, нужен только для приличия.

Девушка повернулась, сквозь пальцы рассматривая его, и медленно подошла. Опущенный взгляд, красные щёки, взъерошенные волосы, – он проговорил:

– А–а… я помню, ты просила узнать, есть ли в доме Палеоса места для службы…

Вигония резко встрепенулась.

– Там старушка была, служанка, она скончалась, и им надо новую взять. Они хотят кого–то с кухни перевести, понимаешь, но… я подумал: может, ты захочешь?

Она помолчала с несколько секунд.

– А как они узнают обо мне?

– Ах, да я вот сейчас же побегу, и скажу, – быстро, с энтузиазмом бросил он. – Хотя нет, лучше даже, если мы сразу вместе пойдём. Ты им точно понравишься!

Сердце её забилось, хотя с виду она сохраняла спокойствие. Она отвернулась, слушая шумящую кровь в висках (ведь она так давно ждала этого часа) и как бы для себя сказала: «Я только матери скажу».

Стремительно вбежав, с порога она обронила:

– Мам! Латрий мне нашёл место. В доме Палеоса!

Ещё не старая, но уже седая, изнеможденная жизнью, голодом, работой женщина сидела на стуле, накрывшись дырявой тоненькой простыней, застиранной тысячу раз. Она что–то вязала, щурясь, и с какой–то тревогой в глазах посмотрела на дочь.

– Может, не надо тебе туда? Там богатые люди…

– Так это же здорово!

– …со своими нравами, привычками. Авось бивать будут. Повелевать.

– Мама, – вздохнула Вигония и подошла к женщине, спустилась на колени и, взяв руку её, прижала к своей щеке, – Это возможность выбраться из нищеты. Мы живём впроголодь, еле–еле зарабатывая тряпками, вещами. Я принесу еду, деньги, я обещаю! Ты будешь сыта и счастлива!

Женщина изнурённо улыбнулась, потрепала дочь по щеке.

– Я и так счастлива. У меня есть ты.

– Но матушка… я же не могу всю жизнь быть с тобой. Я ради нашего с тобой блага, я обещаю! Мы заживём так хорошо, как никогда ещё в жизни не жили!

Женщина отвела глаза и нерешительно, как бы задумавшись, сказала:

– Зря, дочка. Но раз так хочешь…

– Спасибо, мама! – девушка резко встала, обняла её и, радостно похлопав в ладоши и чмокнув в щёку мать, стремглав выбежала из лачужки. Лицо её сразу стало решительно, как у победителя.

– Что же, можно идти, – степенно сказала она молодому человеку. Он стоял на том же месте с лицом, налитым кровью от жары.

Они, почти не говоря (он – из–за стеснения перед молодой красивой особой, а она была полностью погружена в мысли), прошли мимо череды бедных, покошенных, стоящих вряд домов, свернули на узкий переулочек, повернули ещё пару раз и оказались на главной площади. Большой светлый дом в три этажа окружал каменный забор в человеческий рост. Калитка ворот была закрыта изнутри; когда она открывалась – люди могли видеть там садик, состоящий из цветочных кустов. С южной и восточной сторон окна первого этажа заволакивала листва небольших плодовых деревьев – цветущих сливы, яблок, груши. Вход в дом в виде железной арочной двери, с чудным замком–птицей, влетающей в гнездо, люди также могли видеть при раскрытой калитке, с западной стороны, когда кто–то из прислуги или господ выходил из дома. На больших окнах были решетки на всех трёх этажах. Стены украшала лепнина в виде цветов, на последнем этаже – в виде солнца.

Дом занимал много места и считался центром поселения; он стоял посередине площади и был обнесён кругом маленьких, особенно по сравнению с ним, деревянных и не очень богатых домов. Несколько улиц выходили на площадь. Она считалась торговой: вдоль забора располагались торговцы чем бы то ни было – в основном плодовыми культурами или зерном, но были и те, кто торговал посудой, одеждой, вещами – изготовленными ими самими или так, по бедности распродававшимися. Были здесь и заезжие купцы, только проезжали они редко, так как поселение небольшое и располагалось на границе с другой страной. Большой дом вместе с площадью занимал примерно одну пятую часть всего поселения, если считать жилую часть. С восточной стороны протекала речушка, с южной – располагались поля и конюшня, принадлежащие господам.

В большом доме, сколько существовало это поселение, жили хозяева, управляющие им. Вопросы набора в армию, торговли, местных порядков, связи с другими городами и центром решали они – всё, что касалось жителей близлежащих городов и поселения в целом. В этот дом, где главенство над городком передавалось по наследству, стекались все и так небольшие богатства города. Господа располагали немалым количеством прислуги: служанки, повара, дворецкий, садовники, полевые работники. Сами же хозяева занимались вопросами управления или, как полагается господам, – ничем.

В этот дом и шли Вигония с Латрием. Он уже несколько лет служил садовником, получая за свою работу то монетами, то – чаще всего – пропитанием, потому что покупать в этом городочке было особенно нечего. Вигония с детства завидовала мучительной, душащей завистью тем, кто работал в этом доме, и тем, кто тем более жил там, и ненавидела господ чистой ненавистью, потому что они богаты и ни в чём не нуждаются, просто потому что родились в этом доме, а они с матерью вынуждены побираться и работать до изнеможения, чтобы всего–навсего не умереть. Зависть и ненависть сочетались с желанием попасть туда любой ценой, чтобы жить не впроголодь, а хотя бы просто плохо, и чтобы помочь бедной матери, что в сорок с лишним лет похожа на дряблую старуху.

– Подожди немного, хорошо? Я сейчас схожу, хозяйку оповещу, – сказал Латрий и, постучав в калитку три раза быстро и два медленно, через пару минут был впущен прислугой.

Вигония подошла к одному из торговцев. Худой старик в рваной светлой рубашке и простецких брюках торговал полевыми цветочками, земляникой и, по видимости, прошлогодними яблоками, скукоженными, окруженными мошками. То, что поразило девушку в старике, – это разного цвета глаза: один – карий, другой – голубой; из-за этого облик его впечатлял, казался необычным. Вигония старалась незаметно разглядывать его, делая вид, что выбирает товары, хотя тот сидел неподвижно и не поднимал глаз на нее.

– Грядёт великий праздник – новый год, ведь липень уж близко, – заговорил вдруг он, отчего Вигония от неожиданности вздрогнула. – Поедете ли, милая, с мужем в столицу нашу, Антисму, на празднование? Королева будет одаривать подарками великими народ.

– У меня нет мужа, дедушка, – кротко улыбнувшись, ответила девушка.

– Разве брат твой молодец тот, Латрий? – спросил старик, подумав немного. – Хороший малый, работящий, да больно робкий.

– И братьев нет, дедушка.

– Это хорошо, милая, меньше слёз прольёшь. Поговаривают, с востока на нас Хостабор напасть намеревается. Много мужей смерть сыщет на этой войне.

Вигония первый раз слышала об этом. Да и не особо вдавалась она в войны, ведь у неё была лишь мать. В этот момент Латрий выглянул из калитки и позвал её. Сердце девушки вновь застучало в груди.

– Извините, дедушка, мне пора идти.

– Возьми, милая Вигония, этот цветок – на счастье, – встав и заторопившись, он протянул ей небольшой фиолетовый цветочек. Она благодарно приняла и пошла за Латрием, спрятав растение за ухом.

Первый раз она оказалась за воротами дома, в который мечтала попасть с детства, когда заворожено глядела на него и представляла, какие прекрасные, добрые, красивые и богатые люди там живут. Ей едва верилось, что это вправду происходит. Тропинка от калитки до дверей дома занимала шагов шесть. По обеим сторонам дорожка расходилась вдоль дома. Её окружали небольшие кустарники, цветы различных видов. Всё было так пёстро, разноцветно, будто в сказке; вдоль тропинки располагалось по лавочке с каждой стороны. Слева, перебирая длинные и светлые, как солнце, волосы, сидела прекрасная девушка, одетая в простое белое платье, вышитое синими цветами по всей длине. Вигония искренне заворожилась ею, подивившись неторопливостью, беспечностью, не свойственной людям, которые вечно должны придумывать, как выживать. Когда Вигония с Латрием подошли к железным дверям, девушка подняла на неё взгляд, задумчиво осматривая её. Вигония потупила глаза, засмущавшись своего бедного одеяния.

Двери были открыты. Видимо, сидящая на лавочке была одной из хозяев. Латрий отпер двери, приложив усилия, и вошёл внутри, приглашая за собой Вигонию.

Внутри их встретила молодая девушка, запыхавшаяся, с метлой в руках. После короткого разговора с Латрием она взялась препроводить их к хозяйке дома. Сердце у Вигонии стучало, она переживала, испытывая примесь тревоги с неловкостью, зажатая в тисках этого прекрасного дома, в котором, словно муравьи, шныряет прислуга. Девушка разглядывала устройство поместья изнутри: гостиная в оранжево–коричневых танах, на окнах длинные, в пол, лёгкие, почти прозрачные тюли. Слева шли вряд комнаты в четыре двери, справа, сразу при входе, – открытое помещение с вышитыми диванами, небольшим столиком и картинами людей на тёмном фоне (видно, гостевая), в углу комнаты вверх поднималась винтовая лестница; подальше – помещение с двумя дверями. В противоположной от входной двери стороне был вход менее праздничный, очевидно – для прислуги. Вигония чувствовала себя неподходящим, лишним элементом в своём бедном тёмном платье в шикарных интерьерах с прозрачными, лёгкими тканями и картинами. Она почувствовала, как щёки её рдеют, одновременно с этим – страх зайца перед лисой.

Служанка препроводила их к двери справа в конце длинного коридора и убежала по своим делам. Латрий кивнул на дверь, безмолвно прося заходить; Вигония в ответ бросила на него смущённо-боязливый взгляд, осознавая, что дальше ей придётся идти одной. Сделав несколько глубоких вздохов, оправив платье, она вошла за дверь.

Внутри небольшой квадратной комнаты с красными стенами, тёмными тяжёлыми шторами не было много мебели: посередине – деревянный стол, справа – стенка с книгами, слева – длинная лавочка. По ту сторону стола, у окна, стоял стул, обитый красной тканью. На столе стоял канделябр, было разложено множество книг и бумаг. Над столом склонилась женщина, которую не сразу можно было заметить – настолько она сливалась с обстановкой и настолько было полутемно в комнате с занавешенными окнами. Лишь спустя несколько мгновений та подняла голову и вопросительно посмотрела на вошедшую.

– Что вам нужно? – спросила женщина с оттенком спеси в голосе. На вид ей было лет сорок.

– Латрий, здешний садовник, должен был сказать обо мне. Я на место служанки. – стараясь справиться с волнением, высоким зажатым голосом ответила девушка.

Женщина выпрямилась, став на полголовы выше Вигонии. На лицо хозяйки падал свет от канделябра, высвещая острые черты и впалые глаза. Худоба, туго подобранные тёмные волосы, тень от носа с горбинкой выдавали её высокое происхождение.

– Да, он говорил, – она осмотрела девушку. – Как ваше имя?

– Вигония, госпожа.

– Вигония… Хорошо. Моё имя – Австрита, я управляющая домом Палеоса, главы города, – она замолчала на мгновение и, доселе неподвижная, вышла из-за стола, встав за несколько шагов от девушки. – Нам требуется служанка, в частности для моего отца, Палеоса. В последнее время он редко выходит из своих покоев. Что вы умеете, Вигония?

– Мы живём с матерью вдвоём, поэтому я делаю всё. Могу убираться, у меня много сил, поэтому могу приносить всё; моя мать стара и немощна, поэтому я особенно знаю, что значит следить за старым человеком. Кроме того, я умею читать и немного – писать.

Вигония с гордостью бедной, безродной девушки, которой не выйти замуж за порядочного богатого мужчину, рассказала о себе. Ей стала противна высокомерность управляющей, поэтому она старалась держаться гордо. Бровь женщины дёрнулась.

– Это замечательно. Думаю, что вы нам подойдёте, – она сдержанно улыбнулась. – Вы будете проживать у нас, спать в комнате с женской прислугой, питаться в людской. В ваши обязанности будет входить выполнять просьбы Палеоса, читать ему – ведь вы это умеете, скрашивать его будни, а также – при необходимости – выполнять поручения остальных членов семьи. В воскресенье у вас выходной – вы будете отпущены домой. Плата – пятнадцать эстов в неделю. Думаю, разумно будет познакомить вас с моим отцом, присматривать за которым вы будете.

Вигония послушно кивнула. Женщина указала на дверь и вышла вслед за девушкой, закрыв дверь на ключи снаружи. Латрия уже не было: видно, его позвали работать. Дом кишел. Люди в нём бегали туда-сюда, причём преимущественно это были женщины в бедных одеждах – служанки. Вигония внимательно разглядывала людей, находящихся в этом доме, и радостный трепет захватывал её от ожидания, что вскоре она также будет проживать в этом прекрасном доме, выходя из него по воскресеньям с высоко поднятой головой, чтобы все смотрели и завидовали.

Они дошли до гостевой, и Вигония увидела молодого мужчину, спускающегося по винтовой лестнице. Его тёмные волосы были заделаны в хвостик, свисающий по синему жилету. На глазах были маленькие круглые очки. Одет он был невычурно, но – видно было – дорого. Ему, казалось, было лет двадцать пять.

– Это Астир, мой сын.

В этот момент он, холодно посмотрев на девушку позади матери, кивнул.

– Одновременно с этим мой заместитель. Не думаю, что ты ему понадобишься – у них с женой есть своя прислуга, – на слова «жена» женщина сделала особое ударение.

– Из Сольвии прислали гонца, договориться насчёт поставок мяса и масла – разберись. У меня на столе лежит бумага, а гонец в людской, – сказала она сыну негромко, передав ключ; тот опять же кивнул. Затем пригласила новоиспечённую служанку подниматься за ней.

Они поднялись на третий этаж. Разница между первым и третьим была колоссальна: если внизу было непривычное оживление, то наверху – пусто и тихо. Если бы на стенах не горели канделябры – можно было бы подумать, что он нежилой. Вигонии коридоры и комнаты показались лабиринтом – так много, казалось, прошли и так много поворотов сделали.

Наконец они дошли до деревянной закрытой двери. Австрита распахнула её и вошла первая. Вигония увидела стол со стулом слева и в центре комнаты – большую кровать с пышными одеялами, на которой лежал старичок с обвисшими щеками и недовольным взглядом под тяжёлыми веками из-под очков, которые делали глаза раза в три больше, с книгой в руках. Он осмотрел Вигонию с головы до ног, и девушка поёжилась от этого взгляда, едва сдерживая отвращение.

– Вигония, ваша новая служанка, – сухо произнесла женщина.

– Надеюсь, в этот раз ты выбрала нормальную, и она продержится поболее месяца. Старуха даже книги подать не могла, – фыркнул он, – и медленная, как черепаха. Старая дура. Палеос, – протянул он руку, и ухмылка растянула лицо его вширь.

Девушка без охоты подошла и слабо пожала руку, опустив глаза. Краем глаза она увидела, что хозяин дома разглядывает её, и едва заметно поморщилась.

Старик пальцем подозвал к себе дочь, не отрывая взгляда от Вигонии, и, заставляя наклониться ниже, шепнул так, что все присутствующие в комнате слышали: «Хороша деваха. Оставляй».

– На сегодня достаточно, – разогнувшись, ни на кого не смотря, но нахмурившись, сказала Австрита и вышла из комнаты. То же сделала Вигония. На первый этаж они шли молча.

– Завтра, в шесть утра, заходи через людскую. Прислуга тебя пустит. Возьми с собой вещи, – коротко проговорила женщина и прошла в сторону своего кабинета.

Вигония вышла из главной двери (та как раз была открыта), выдохнула, посмотрев на небо в течение несколько секунд и задумавшись о своём, и медленно пошла к воротам, наслаждаясь вниманием прислуги, а после – людей, которые находились за воротами. Ей хотелось выйти из них раз пять к ряду – чтобы все видели. Старичка, с которым ей удалось перекинуться парой слов утром, уже не было. Она побрела к дому, пребывая в своих мыслях – больше счастливых, чем отягощающих. Не помня дороги – оказалась дома. Постояв пару мгновений на пороге, пытаясь сдержать улыбку, она распахнула дверь и сходу воскликнула:

– Меня приняли, мама! Я всем понравилась!

Женщина долгим, выжидающим взглядом посмотрела на дочь, заставив её смутиться от неуместного счастья.

– Ты очень красива, дочка, но смотри: красота твоя может сыграть не тебе на руку.

Вигония прошла в дом и плюхнулась на кровать, пробурчав:

– Что ты говоришь, мама. Ты не видела, какие там красивые девушки. А какие двери – высокие, каменные, и внутри так красиво, ярко, ты не представляешь… И дом такой огромный-огромный, кажется – в три раза больше, чем он есть. Я чуть не потерялась, – посмеялась она над собой, переворачиваясь на спину, – и так жизнь у них кипит: все бегают, чем-то заняты, не то, что… Словом, есть у меня такое чувство, знаешь… будто я там и должна быть!

Мать вышла из полудрёмы и медленно повернулась, чтобы посмотреть на дочь, а потом, ничего не говоря, опустила глаза, при этом лицо её было печальным. К своему счастью, Вигония этого не видела, смотря в потолок и вспоминая сегодняшний день. Цветочек ее выпал, затерявшись ярким пятном в неприглядных тряпках.

На следующий день с зарёй она вышла из дому, и вскоре стояла у ворот дома Палеоса, держа тряпочный свёрток. Ей открыл старичок, довольно живенький, хоть и маленький, и пустил внутрь двора. Чтобы зайти через людскую – надо было обойти дом. Идя по тропинке, она наблюдала за великолепием деревьев и садовых цветов. Она никогда раньше таких не видела – белые, розовые, красные, оранжевые. Всё её поражало, как ребёнка. Неся лопату за плечами, навстречу ей шёл Латрий. Он робко улыбнулся, она кивнула. Старичок открыл ей дверь, указав на первую от входа комнату, и Вигония вошла туда.

Она чувствовала себя потерявшимся ребёнком, который, оторвавшись от матери, не понимает, где он, что ему делать, куда ему идти. Всё было ново, незнакомо и страшно. В коридоре было не столь оживлённо, как вчера, – лишь одна немолодая женщина подметала полы у главного входа.

Вигония вошла в комнату, указанную старичком. Слева и справа стояли по две койки, под ними – сундуки, а у окна, выходящего в сад – стол. На кровати справа сидела заспанная женщина, ещё молодая, в длинной сорочке и распущенными глазами. Она потёрла глаза, недовольно глядя на вошедшую.

– Новенькая? – спустя несколько мгновений молчания спросила женщина, на что Вигония кивнула в ответ. – Эта и эта кровати заняты, – показала она на свою койку и противоположную, – у входа выбирай любую.

На том диалог прекратился. Женщина встала, недовольно пыхтя, начала выдвигать тяжёлый сундук из-под кровати, который, казалось, весил в пару раз больше неё. Вигония в том время положила свёрток на кровать слева, у двери, наблюдая за будущей сожительницей.

– Палеос старую служанку в могилу свёл. Кричал на неё каждый день, – говорила женщина, переодеваясь в платье, – бывало – бивал; она ревела каждый день, лежа на твоём месте. А у неё ещё двое детей, которым она не нужна. Так она и умерла и во сне. А хорошая женщина была, миленькая, да…

Вигония побелела, став похожей на призрака, неустанно следя за женщиной.

– Но Палеос любит молоденьких, – та усмехнулась, – так что думаю – тебе повезёт. Главное – не перечить ему и выполнять всё, что он скажет.

– А ты кому служишь? – с трудом проговорила Вигония.

– Астиру, сыночку Австриты. Он ещё хлеще хозяйки – всё ему не так, в столице, видите ли, лучше, куда он съездил пару раз и теперь кичится. Жёнушку свою он, к слову, оттуда привёз. Хотя она хорошая, добрая – бывает, и подаст чего. Но Астир… индюк надутый, да такой важный, как будто король. Помрёт старик – так, чай, Астир место его займёт.

– Это с длинными волосами и очками?

– Да, да, он. Видела его уже?

– Да, хозяйка вчера представила. Холодный человек…

– Ничего не говори. Дурак напыщенный. Никаких чувств у человека – кажется, он и жену-то свою не любит, да и мать не любит. В голове только расчёты да как бы королём стать, – она усмехнулась, одевшись к этому моменту. – Ладно, пойду господам завтрак подавать, а то орать будет. Желаю пережить этот день!

Вигония улыбнулась, опустив глаза в пол. В этой женщине она почувствовала что-то родное, чего нет в господах и богатых людях, – простоту и откровенность. Девушка подошла к окну, взглянув на сад. Сладковатые запахи наполнили её нос, и она прикрыла глаза, наслаждаясь летним солнцем. Её окликнули.

– Привет, – сказал Латрий, в одной руке держа лейку, в другой – пёстрого пушистого кота. – Поздравляю, что тебя приняли!

– Спасибо.

– Я, если что, живу в соседней комнате, у входа. Мы там с другим садовником живём. Так что опять соседи, получается.

– Ничего не меняется, – улыбнулась она ему.

– Да… – простодушно улыбался он в ответ, не отрывая глаз.

– А что за кот?

– Пушистик, здесь живёт. Я его подкармливаю иногда, он – по работе мне помогает, не скучно с ним. Хочешь подержать? – протянул он кота.

Она взяла его, но животное зарычало, наморщив нос, и вырвалось, убежав из комнаты, едва не поцарапав девушку. Вигония поморщилась, недовольно смотря ему вслед. Коты по какой-то причине её всегда не любили.

– Он тебя просто не знает. Вам надо познакомиться, – виновато почесав затылок, произнёс парень. Русые волосы его на солнце казались совсем светлыми.

– Обустроились? – в дверь вошла Австрита, застав молодых людей за разговором. Она выжидательно посмотрела на Латрия, и тот поспешил уйти из поля зрения хозяйки, занявшись делом. – Через полчаса Палеос встаёт, пора будет подавать ему завтрак. Заходите на кухню, кухарка даст вам поднос и еду. Отнесете её, потом будете руководствоваться поручениями отца, – быстро дала указания она и, не дожидаясь её ответа, вышла.

Стараясь не растрясти и не разлить ничего, она поднялась на третий этаж и постучалась в дверь. Ответа не последовало, тогда она осторожно вошла. Лишь голова в чепчике, отвернутая от двери, была видна из-под пушистых одеял. Вигония опустила поднос, стараясь не издавать ни звука. Сзади неё откашлялись, и она вздрогнула.

– Доброе утро!

– Подай мне, чего там у тебя, – он высморкался в платок. – Опять каша? Я же просил не приносить мне каши, – он взял тарелку и бросил к двери. Тарелка разбилась, а по двери медленно стекала, словно кровь, овсянка.

– Чего стоишь смотришь? – гаркнул он, хотя это было больше похоже на лай маленькой собаки. – Убирай!

Вигония принесла тряпки и, поморщившись, начала протирать полы и дверь. Девушка не смотрела на старика, хотя чувствовала, что он наблюдает за ней.

– Совсем бедная?

– Извините?

– Заплатанное платье.

Она густо покраснела, но не ответила, продолжая вытирать.

– Принеси мне чего-нибудь другого с кухни.

«Ничего не готово», – хотела ответить она, но передумала и, закончив прибирать, спустилась вниз. Она старалась не поворачиваться спиной даже к прислуге, чтобы не видели её перештопанное платье, которое носит она ещё с отрочества.