Записки несостоявшегося гения

ЖИВОТНЫХ…

_____________________

РАЗНЫЕ МЕНТАЛИТЕТЫ

Практически одновременно получил две взаимоисключающие в плане

нравственности информации. В газете «Гривна» №31 (342), 2001 года, был напечатан

возмутительный случай, когда энергетики (без предупреждения!) отключили больницу

«Тропинку». И в реанимации сразу появились два кандидата в покойники: 63-летний

мужчина с отеком головного мозга и еще один, 74 лет – с легочно-сердечной

недостаточностью. Реанимационная бригада перешла на режим ручной вентиляции и

полчаса (!) через специальный мешок закачивала воздух (читай – жизнь!) в легкие и без

того дышащих на ладан людей. Такой же «физкультурой» занималась и другая бригада

медиков, проводивших в это же время срочную операцию по поводу язвы с желудочным

кровотечением.

Сразу успокою читателя: это не современная технологическая катастрофа или

длинные руки Аль-Каиды, дотянувшиеся до Украины. Это просто рядовые разборки

между энергетиками и медицинским ведомством, задолжавшим им за электроэнергию. В

дальнейшем из этой же статьи мы узнаем, что через «каких-то 30 минут» больнице снова

дали ток, так что ничего особенного не случилось. Правда, главврач возмущен:

– «Как же можно было не предупредить об отключении? – возмущается он, – ведь

люди могли погибнуть?»

Вот такая история произошла сегодня в цивилизованной европейской

христианской стране. Кстати, никто, насколько мне известно, за случившееся не наказан, да и разве – в этом дело?! Главное, что такое могло произойти в принципе, И общество –

не вздрогнуло! И тысячная толпа людей не бросилась на улицы с гневным протестом

против прогнившего режима, где это допустимо. Кажется, социопсихологи, характеризуя

подобные явления, применяют современный термин: «несолидарное общество».

Вторая история короче. Писательница Дина Рубина в нашумевшем «Синдикате»

описывает встречу в израильском лечебном заведении с незнакомой женщиной, рассказавшей ей о смерти своего «старенького, но очень любимого» папы. Честно говоря, Дине, занятой в ожидании приема у врача собственными проблемами, не до чужих

322

праздных откровений: каждый считает свою судьбу неповторимой, по крайней мере, непохожей на другие, но тут прозвучало нечто такое, что она стала прислушиваться.

Оказывается, умерший «любимый папочка» страдал от диабета, и ему отрезали обе ноги.

Бывший чемпион Таганрога по бегу на дальние дистанции – можно только представить

себе, какие душевные муки испытывал этот человек, оставшийся без самой сильной и

надежной части своего тела, которая его раньше выгодно отличала от всех других и

никогда не подводила…

Папа умер, и женщина в беседе с представителем компании ритуальных услуг уже, кажется, все оговорив, вдруг, как бы сама себе обмолвилась:

– «Бедный папочка! Как он мучился с тех пор, как потерял свои ноженьки… Хотя, что там, – теперь они ему уже не нужны, не ходят покойники на кладбище своими

ногами…»

Услышав это, гость насторожился:

– «У вашего папы нет ног? Ему их отняли в России или здесь?»

А когда дочь подтвердила, что ампутацию делали в Израиле, немедленно достал

мобильный телефон и стал с озабоченным видом куда-то звонить. Поговорив с

несколькими абонентами, он, облегченно вздохнув, спрятал телефон и сказал:

– «Слушайте меня внимательно! Достаньте машину и поезжайте в Халон. Найдете

там центральный морг и получите ноги своего папы. Только не забудьте прихватить с

собой его документы…»

Уже через два часа дочери выдали в Халоне аккуратный целлофановый пакет из

холодильника, и ее папа лег в гроб человеком с полноценным телом.

– «Боже мой, – заплакала женщина, завершая свой рассказ, – если мой папочка

видел все это сверху, как ему, наверное, было приятно: не уходить из этого мира жалким

обрубком… А для себя я, наконец, поняла, что это такое – наш Израиль. Почти два года

хранить в холодильнике чьи-то ампутированные конечности!»

Вот такие истории. Здесь – одна жизнь, там – другая. Непонятно только: откуда

такая разница? Почему в одном месте – наплевательское отношение к человеческой

жизни, в другом – уважительный подход не только к ней, но и к тому, что приходит после

нашего земного бытия. В чем тут дело?

Я далек от мысли сравнивать, допустим, религии, доминирующие в этих странах.

Тем более, оспаривать репутацию христианства, позиционирующего себя как религию

доброты…

И все же: почему у нас всегда найдется рука, готовая бездумно взяться за

рубильник? Что делать, чтобы наше общество хотя бы когда-нибудь стало солидарным?

________________________

РОКОВАЯ ДАТА

* Все дни, пока мы находились в маленьком селении Кфар Ситрин на севере Израиля, была прекрасная погода. Это же надо – разгар зимы, а здесь ясные солнечные дни и

можно обходиться без верхней одежды.

Как всегда, на таких семинарах директоров еврейских школ образовательная часть

была не ахти, зато почти каждый день прогулки по историческим местам, возможность

отвлечься от повседневной рутины, в общем, отдых есть отдых.

323

Не знаю, кто подбирал состав лекторов, но попадались и удивительные о́соби.

Левитов из Москвы, доказывая ценность общей эрудиции учащихся, вышел на новый

уровень понимания проблемы, сформулировав это вопросом: зачем кому-то надо уметь

писать без ошибок, если ему не о чем писать?

Я пытался полемизировать с ним, заявляя, что «о чем писать» может со временем и

появиться, а нормальный человек должен быть грамотным вне зависимости от того, есть

ли у него желание или необходимость заниматься письменами. Разве этому москвичу

докажешь…

Потом он стал демонстрировать слайды, на одном из которых было сразу две

ошибки: «БраТь на воротАХ не виснет!» (Брань на вороту не виснет!). И я мысленно с

ним согласился: с ошибками писать или нет – какая для ученых москвичей разница!

Затем выступал раввин с выпученными глазами из Иерусалима, доктор философии, пропагандируя нестандартное мышление. Его борода торчала на все стороны клочьями, когда он учил стандартных людей нестандартности. Лекцию он вел на иврите, и молодая

переводчица не столько переводила, сколько вступала с ним в полемику по поводу

применяемых им терминов. Как после выяснилось, она тоже была дипломированным

философом.

– «Нестандарт» проявляется там, – вещал взволнованный раввин, – где есть умение

увидеть проблему в необычном ракурсе, под другим углом… Вот, даю вам такой посыл:

-«Рыба обнаружит воду последней!». Что на это скажете?– торжествующе заявил

он и стал в ожидании потирать морщинистые руки.

Директора школ от такой гениальности застыли в оцепенении. Переводчица стала

что-то доказывать раввину, но он поднял ладонь, как бы отмахиваясь от нее.

Мне надоел этот цирк, и я решил немного поразвлечься:

– Я не согласен с вами, что рыба обнаружит воду последней… Нормальная рыба

воду не замечает. Она может только обнаружить ее отсутствие. Причем, сделает это

первой!

Переводчица быстро заговорила. Раввин бросил какую-то фразу и уставился на

меня так, что я испугался, что его выпученные глаза вылезут из орбит.

– Что вы имеете в виду, говоря «нормальная рыба»? – перевела с искорками в

глазах переводчица.

– Нормальная рыба – это та, которая плавает в воде, а не в головах нынешних

мудрецов… – скромно сказал я. – Вот она-то и обнаружит воду последней, ее отсутствие –

первой, а присутствие на берегу рыбака – всегда!

До конца лекции раввин-философ почему-то все время пялился в мою сторону. Он

глядел на меня так, как малолетняя детвора в селе – когда бежит за новехонькой ярко-красной пожарной машиной…

Другой профессор говорил о порочности системы обретения «лишних» знаний. Что

перед экзаменом ученики обычно отбрасывают те разделы учебника, которых нет в

экзаменационных билетах, и не учат их, чтобы не терять времени зря.

– Так что, сдача экзамена – вовсе не доказательство того, что ученик знает

предмет. Это означает, что он всего лишь… сдал экзамен, – грустно завершил он.

Я даже посочувствовал ему, как автору учебника, которому хотелось бы, чтобы

каждую строчку его бессмертного творения учащиеся заучивали наизусть, как отче наш. А

они, неблагодарные…

Перейду к главному. Потому что оно начиналось после лекций и никому не

нужных дискуссий, где каждый хотел показать себя, и никто не хотел смотреть на других.

Кфар Ситрин расположен километрах в шести от Хайфы, лекции заканчивались

поздно, и вечера мы проводили в небольших передвижных домиках, караванах, состоящих

из двух спальных комнат и между ними – небольшого общего зала со столом и мягкой

мебелью. Телевизоров или радио там не было, так что мы коротали время в чаепитии и

ленивых беседах.

324

Так сложилось, что в наш караван, где кроме меня жили два одессита и москвич, стали по вечерам приходить другие директора. С собой приносили спиртное, мы же

обеспечивали из столовой закуску.

Тот вечер я помню, будто это было только вчера. К нам пришли гости: человек 5 –

6, директора еврейских школ из Украины и России. У меня было неважное настроение, я

никак не мог вырваться к дочери в Тверию. Но не закрываться же в своей комнате…

Шел разговор о каких-то зряшных вещах, а потом заговорил самый старший из нас

– семидесятилетний Семен Шойхет из Харькова.

Невысокого роста, крепко сбитый, с годами несколько погрузневший, в прошлом

тяжеловес – чемпион Украины по боксу, Семен задумчиво рассматривал свой

пластиковый стаканчик, на четверть наполненный водкой, и, будто прислушиваясь к себе, делился с нами сокровенным:

– Чего только не бывает в нашей жизни, ребята… А какие другой раз случаются

вещи: если бы с кем-то другим – никогда б не поверил! Вот смотрите, – продолжал он, -

были у меня два брата. Красавцы, богатыри… Когда они ушли на фронт, мне было шесть

лет, но как я хорошо их помню! Служили они в одной части, хорошо служили, у меня

хранятся их награды, там всего по две штуки: две медали «За отвагу», две – за участие в

Сталинградской битве, два ордена «Красная звезда»… И вот получают мои родители на

двоих – одну похоронку, что гвардии сержанты Шойхеты погибли в одном бою 15 января

в Польше.

Это же надо – в одном бою! Вот так прятались в тылу евреи… Давайте выпьем, друзья, за их добрую память!

Мы выпили, закусили, помолчали немного, и Семен повел разговор дальше.

– Остался я единственным ребенком в семье, старался, конечно, родителей не

разочаровывать, но все пошло как-то наперекосяк: связался одно время со шпаной, стал

часто драться, мы еще в таком районе жили, что без этого было просто нельзя… Ходил

такой еврейский паренек со скрипочкой, у любого чесались руки его «приголубить», вот я

и откладывал ее в сторону и показывал им класс игры на другом инструменте, – сжал Сема

свои огромные кулачищи и даже немного полюбовался ими.

–Гибель старших братьев подкосила отца, и через восемь лет он умер. И что

удивительно – в этот самый день, 15 января 1953 года… Какое совпадение, правда?-

спросил он, и предложил: – Давайте, ребята, выпьем глоток за моего папу, он был очень

хорошим человеком…

Мы молча выпили, раздумывая о таком странном совпадении, но наш коллега, оказывается, на этом не кончил:

– А еще через пятнадцать лет после папы – умерла мама… Вы никогда не поверите: ровно день в день – пятнадцатого января! Что вы на это скажете? А ведь это святая

правда: такая несчастливая для нашей семьи дата – будь оно проклято, это злополучное

пятнадцатое января!

Я сидел и внимательно слушал Семена, понимая, что такими вещами не шутят, и от

души соболезнуя этому немало испытавшему человеку. Все это время у меня вертелась в

голове какая-то мысль, неприятно отвлекая от разговора, как это бывает, когда ты идешь

на работу и вдруг тебе кажется, что ты забыл что-то нужное: закрыть входную дверь, например, или выключить утюг…

Мне что-то мешало сосредоточиться, что-то очень важное, не вполне осознанное, но почему-то очень тревожное, ведь это… это… это… И тут во мне буквально что-то

пробило, и впервые в жизни я вдруг испытал… приступ настоящей истерики!

Я смеялся и плакал, задыхался от судорог и не мог промолвить ни слова, все

страшно испугались, хлопали меня по плечам, брызгали в лицо водой, но какое-то время

ничего не помогало. И только через пару минут я смог прийти в себя и хрипло выдавил из

онемевшего горла:

325

– Вы что, бараны, не поняли,?! Он же называет 15 января – день, когда мы вместе с

ним летим одним рейсом домой… Дошло до вас, наконец??

Все мгновенно умолкли и стали переглядываться, а Сема побледнел и сбивчиво

заговорил:

– Ну что ты, Виталий, какая чепуха, как тебе такое могло прийти в голову…

Не помню уже, как окончился тот вечер, но по своим караванам все расходились

несколько подавленные.

На следующий день я сумел попасть к дочке, за обеденным столом рассказал ей с

мужем эту историю, и был неприятно поражен, когда они вдвоем стали смеяться.

– Я вас понимаю, – покладисто сказал я, – лететь-то с Шойхетом 15-го – не вам…

Они стали смеяться еще громче, а потом Сережа, вытирая салфеткой рот, меня

успокоил:

– Ничего, не надо волноваться, что-нибудь придумаем…

Я провел в гостях у Раечки три волшебных дня, и все было бы, как нельзя лучше, если б в самое неподходящее время то и дело не приходила в голову неприятная мысль о

роковой для семьи харьковских Шойхетов дате – 15 января. И скорбные опасения, что она

может стать роковой не только для этой уважаемой семьи…

Вернулся от дочери в Кфар Ситрин я 13 января. И в этот же день решил сделать

доброе дело: осветить эту ситуацию женам раввинов, которые тоже принимали участие в

нашем семинаре. Ход моих соображений был прост и практичен: если директора школ, которые прибыли в Израиль по разовой групповой визе, ничего уже не могли изменить в

плане предстоящего полета 15-го января, то жены раввинов, а их на семинаре было

человек 10 – 12, имели возможность задержаться здесь на день – другой. Переоформить

билеты и избежать ненужного риска.

Честно говоря, была здесь и личная заинтересованность. Я понимал, что если они

последуют моему совету и полетят другим рейсом (а наш – «накроется»), то милые дамы, не осиротившие многочисленных деток, навсегда запомнят доброе имя их спасителя и до

конца дней своих (вместе с мужьями, детьми и будущими внуками!) будут молиться за то, чтобы ему было хорошо Там, куда он попал по причине несчастливой для семьи

Шойхетов даты…

Выслушав меня, жены раввинов озабоченно заговорили на иврите. По их

встревоженным лицам я понял, что, кажется, достиг цели, но самая старшая ребецн ( в

таком возрасте, очевидно, уже мало чего боятся!) твердо сказала:

– Все в руках Божьих – летим своим рейсом! Не гоже нам, женам благочестивых

раввинов, бояться каких-то суеверий. Я лечу пятнадцатого!

Ее совет был воспринят беспрекословно, хотя и, мне показалось, несколько

женщин недовольно переглянулись. Наверное, те, кто в поступке своей пожилой товарки

не нашел и капли героизма: пусть она и летела 15-го, но другим рейсом, в Россию. Смелая

женщина…

Ранним утром 15-го, когда нас уже привезли в международный аэропорт имени

Бен-Гуриона и мы проходили таможенный контроль, вдруг ожил мой мобильный телефон.

– Все будет в порядке, папочка, лети спокойно… – вежливо сказала моя девочка и

на этом связь оборвалась. Я долго гадал, что она имела в виду, пока не увидел, как к

нашей группе подошли двое мужчин в форме цвета хаки и попросили нас предъявить

документы. Они задавали ничего не значащие вопросы, но когда у одного из них в руках

оказался паспорт Семена, они переглянулись и попросили нашего товарища пройти с

ними. Старший группы встрепенулся, но его успокоили: какая-то накладка с документами, их проверят на центральном пункте контроля и наш товарищ сразу вернется.

С документами Семена действительно оказалось не все в порядке, пока их

проверяли, началась посадка, и как ни волновался старший группы, но в утреннее небо мы

взлетели без нашего харьковского друга.

326

Как стало после известно, он от этого только выиграл: когда разобрались, наконец, с его бумагами, перед ним извинились, отвезли в хорошую гостиницу, оплатили

прекрасное питание и туристическую поездку по Тель-Авиву и вручили билет на рейс 16-го января.

Говорят, израильские пилоты не то, чтобы суеверны, но и рисковать даром не

любят.

===========

СВЕТОЧ ИУДАИЗМА

Странный мы все-таки народ, евреи: чтим не места, где нам радостно и приятно, а те, где

проливаем столетиями обидные, горючие слезы…

Эта стена – единственное уцелевшее место разрушенного когда-то Храма, его

западная часть. Три другие стены история сравняла с землей. При желании, с нашим

финансовым, архитектурным, творческим потенциалом новый Храм, ничем не

уступающий внешне – красотой и величием – прежнему, мог бы быть построен в

считанные годы. Как, например, в Москве знаменитый Храм Спасителя.

И все было бы там: великолепное убранство и драгоценные старинные книги, толпы молящихся, наверное, да праведные раввины. Лишь одного бы не доставало –

Божественного присутствия, ибо традиция гласит: новый Храм может быть отстроен

только Мессией – Спасителем – Мошиахом…

И то верно: ибо Храм – не подаренная Израилю олигархом из нищей Украины

золотая Менора… Как знать, может, из-за нее, краденой, боится там появиться Спаситель?

Ведь Храм – есть Святость, а не – Телец заблудший!

Вот и остается нам молить Всевышнего простить наше небрежение к дурному

запаху воровских денег, да призывать запоздавшего Мошиаха явиться к нам поскорее.

Если можно, в этом году, еще лучше – сейчас прямо…

***

В подземелье, под Стеной Плача – колонна. Я ее трогаю украдкой и пытаюсь

представить себе того, кто обтесывал и шлифовал тысячи лет назад ее теплое тело…

О нем ничего не известно: был он стар или молод, полон сил или ослаблен годами

– кто знает? От него ничего не осталось: даже горстки праха, пыли жалкой – и то нет.

327

Но… стоит уже много веков эта колонна, хранит тепло давно истлевших рук. Я

тихо касаюсь ее – и круг замкнулся: мы пожали друг другу руки через тысячелетия.

От него осталась колонна – безвестный каменщик работал на вечность! А что

останется от меня?

***

В Тверии мне довелось посетить странную металлическую конструкцию, вернее, то, что под ней находится – место трепетного поклонения евреев со всего мира.

Форма ее, по известному преданию, строго соответствует секретному паролю

выхода в открытый Космос и растворению в Вечности, вычисленному с помощью

мистических бездн нашей Каббалы – тайного знания евреев.

Здесь покоится тело великого Рамбама, который и тысячу лет назад знал то, что

вряд ли будет – еще через тысячу лет! – ведомо нам. Он был врачом египетского султана, лечил его семью, а также холеных девок из роскошного гарема, а в редкие часы и минуты, не занятые врачеванием тел, Моше бен-Маймон, которого мы называем Рамбамом, занимался врачеванием душ. И создал то, что в последующие столетия будет признано

бесценным: Кодекс еврейского права «Мишнэ Тора» – философский манифест иудаизма; книгу «Наставник заблудших», название которой говорит само за себя, а также полный

комментарий ко всей Мишне. И это не считая многочисленных книг по медицине!

Целитель душ и тел…

Шептались мудрецы, что его мудрости и уму тайно завидовал сам Всевышний, вздыхая украдкой о своем творении, превзошедшем в чем-то Создателя…

Это место, продуваемое всеми ветрами, без всяких чудодейственных икон и

драгоценной утвари, в духовном плане неизмеримо выше любого другого духовного

заведения, ибо уже сотни лет здесь идет непрекращающаяся молитва – в режиме нон-стоп! – безостановочно, зимой и летом, осенью и весной.

И не было еще той минуты, когда бы не нашлась еврейская рука, готовая

подхватить молитвенник. Оглянись: рядом братья!

___________________________

328

ВЫСОКИЙ ГОСТЬ

Осенью 1999 года в Херсоне встречали высокого гостя – министра по делам

религий Израиля. Конечно, «в Херсоне встречали» – слишком громко сказано: в моей

школе его ожидали раввин Иосиф Вольф, зампред горисполкома Яценко, курирующий

гуманитарную сферу, и начальник профильного управления облгосадминистрации

Панченко. Кроме них подтянулись по просьбе раввина несколько местных бизнесменов

(иллюстрация влиятельности общины!). Ближе к полудню во двор школы проскользнули

две иномарки – прибыл министр в сопровождении одесского консула и охраны. Ученики

и учителя школы образовали дорожку и встречали высокопоставленных визитеров

пением: «Яасэ шолом!».

Министр оказался худеньким человечком маленького роста, и когда раввин

предложил ему – в знак уважения – протрубить в шофар (как раз шли дни Великого

Трепета), гость выдал рыдающие звуки лишь после нескольких попыток. Легких ему явно

не хватало. Местные чиновники смотрели на него понимающе, полагая, очевидно, что у

такого маленького государства, как Израиль, и министры могут быть только маленькие и

никчемные…

Высокий гость маленького росточка с интересом осмотрел школу, обратил

внимание на современные компьютеры и хорошо оборудованные учебные кабинеты и, судя по всему, остался доволен. В школьной столовой был накрыт роскошный стол, принесли музыкальный центр, и слух обедающих тихо услаждали еврейские мелодии.

Пили за Израиль и наших там родственников, за здоровье гостей и удачу хозяев. Мне

почему-то это действо показалось каким-то неестественным и напыщенным. Впечатление

было такое, будто каждый играет отведенную ему роль. Когда пришла моя очередь

произнести тост, я решил несколько смягчить обстановку и сказал так:

– Дорогие гости! Рад приветствовать вас на этой земле и, пользуясь случаем, хочу

высказать несколько скромных соображений. Сейчас здесь, впрочем, как и во всем мире, готовятся к выдающейся, по мнению христиан, дате: миллениуму, окончанию второго и

началу третьего тысячелетия, до которого осталось несколько недель.

Эта круглая цифра связана с чуждым для нас, евреев, событием – рождением

досточтимого Христа на нашей исторической родине. Лично я – коренной херсонец, прожил здесь большую часть своей жизни, за исключением службы в армии и учебы в

одесском институте. Я это к тому, что не знаю, был ли когда-нибудь в наших тихих

местах Иисус, зато твердо уверен, что никогда за два истекших тысячелетия в

Херсонской еврейской школе не было такого высокого зарубежного гостя, такой крупной

политической фигуры, как полномочный член Кабинета министров государства Израиль, который сидит сейчас с нами за этим столом… Выпьем за это историческое для нас и

нашего города событие, за господина министра и за ту страну, которая сделала для нас

такой праздник!

Я сказал это и тут же пожалел. Переводчик скороговоркой перевел министру мой

спич, все встали с наполненными бокалами шампанского, а с министром от услышанного, похоже, произошло чудо: он стал буквально расти на наших глазах! Конечно, я всегда

знал, что есть люди напрочь лишенные чувства юмора, но кто мог подумать, что

израильский чиновник окажется из их числа?

Судя по напрягшемуся выражению его малоподвижного лица, по горячим дьявольским

огонькам, вдруг загоревшимся в прищуренных глазах, по заметно раздувающимся

ноздрям хрящеватого еврейского носа – это был лучший день его жизни, долгожданное

общественное признание, несомненное свидетельство его величия!

Кто знает, возможно, человечек этот ждал такого момента всю жизнь, но когда он, гордо