Нина. Книга 1. Проклятый дар

Но все это было верным не для Нины. Ее недуг подобно врагу, объединяющему союзников в войне, скреплял семейные узы все туже и сам ложился под топор войны. И пусть даже монстры никуда не исчезли, потому что их природа выходила за рамки привычных галлюцинаций. Они являлись чем-то более мощным, нежели бред шизофреника. Монстры были некоей силой от которой не избавишься танцами да травами. Они были силой, которую Нина познает гораздо позже.

Но чем бы ни обладала Нина, важным было одно – Нина изначально тянулась к любви и жизни, нежели к боли и смертям, что ей демонстрировали монстры. В этом и был успех Лили. Мы все рождаемся с милосердием и безграничной любовью в сердце, о которых забываем, лишь повзрослев. Лили просто вытаскивала эти чувства из груди ребенка и учила Нину гордиться ими.

Лили выполнила самую сложную задачу, которая впоследствии спасала жизнь Нины еще много раз. Мать показала ребенку, что монстров не стоит бояться. Да, пускай они здесь, но они вовсе не всесильны. Их сила пропорциональна твоему страху перед ними.

– Стоит только страху закрасться в душу, как эти страшные зубастые морды непременно возжелают воспользоваться твоей слабостью. Не позволяй им это, Нина, – говорила Лили, успокаивая Нину перед сном.

– Они сказали, что мое тело принадлежит им, – прошептала Нина в ответ.

– Они лгут! Твое тело принадлежит только тебе! Они просто хотят отобрать его у тебя, потому что своего не имеют.

Нина задумалась.

– Но ведь я могла бы с ними поделиться. Может, тогда они станут добрее?

Лили грустно улыбнулась. В попытках раскрыть в дочери сострадание к окружающим, лишь бы заглушить тот садистский потенциал, что она скрывала в себе, Лили рисковала вырастить хрупкого человечка, которым те же окружающие будут пользоваться.

– Милая, это не поможет.

– Но почему?

– Эти монстры – не безобидные. Раз отдав им свое тело, ты его больше никогда не вернешь.

Нина нахмурила брови. Как бы ей хотелось сделать монстров добрее!

– Они говорят, что если я не буду Их слушаться, они сделают мне больно, – прошептала она.

– Вот видишь? Монстры – жалкие трусы, которые пытаются запугать тебя своим враньем. Не поддавайся им!

И Нина засыпала с уверенностью, что сможет противостоять уродцам в кошмарах. И хотя Монстры по-прежнему мелькали наяву то здесь, то там, костлявые тельца неподвижно сидели в углах комнаты, висели на люстре, валялись в грязи во дворе, сердце Нины больше не трепетало и не замирало при виде Их. Они стали привычной частью окружающего интерьера. Со временем Их шепот становился все тише, а контуры – размытыми. И Нина уже была готова выйти в мир нормальных людей.

Все изменилось даже не в один вечер, а в одно мгновение, потому что тот вечер пронесся как ураган – быстро, разрушительно, оставив после себя смерть.

Глубоким вечером, когда семья села за привычный поздний ужин, в дом ворвались трое грабителей. Уже позже полицейские сделают вывод о том, что их выбор пал именно на дом Франка, только потому, что тот стоял в конце улицы, а единственным зданием рядом был пустующий дом на продажу. Ближайшие соседи нескоро услышали подозрительный шум, дав преступникам роковые дополнительные минуты.

Они ворвались в дом так нагло и так внезапно, что Франк не сразу сообразил, что происходит. Мужчины в лыжных масках воспользовались замешательством главы семейства и немедленно уложили всю семью на пол. Лили крепко прижимала Нину своим телом, пока ублюдки переворачивали дом вверх дном.

– Где сейф? – нервно закричал один из них, подлетев к лежащему на полу отцу, и нацелив на того толстое дуло дробовика.

– У нас нет сейфа, мы не богаты!– дрожа, ответил отец, после чего мужчина дважды ударил его прикладом ружья по лицу. Послышался хруст сломленного носа.

– Сейф! Коморка! Кладовка! Мне насрать, где ты хранишь бабло! Где оно?!– кричал мужчина.

Грабитель трясся, но не из-за страха, а из-за жуткой ломки, от которой, по-видимому, страдал не первый день. Иным образом невозможно объяснить столь нелогичное решение наведаться в квартал, где обитают семьи средних классов, чей доход далек от достаточного. Потом полицейские заявят, что преступниками двигала жажда пусть даже не большой, но легкой наживы, поскольку потребность в очередной дозе была велика.

Отец, захлебываясь собственной кровью, пытался ответить:

– В спальне в туалетном столике! Там есть немного денег и несколько украшений моей жены! Это – все, что есть! Клянусь! Заберите все, только, пожалуйста, не трогайте нас!

Франк поперхнулся кровью, попытался откашляться, но кровотечение было обильным, и он снова поперхнулся, чем только взбесил наркомана. Во время очередной булькающей попытки Франка откашляться, ломка достигла предела. Адские муки, что испытывал грабитель, были видны невооруженным глазом даже под маской. Сквозь черную плотную ткань на лице пятнами проступал пот, красные глаза с лопнувшими сосудами делали его похожим на бешеного зверя. Он еле стоял на ногах, ружье все больше тряслось в руках. Видимо, за многие годы наркотики бесповоротно изъели мозг бедняги, и он давно утратил способность мыслить здраво. Боль была настолько мучительной, что в искаженном уме пронеслась мысль, подобно стремительной искре, вспыхнувшей, погасшей, и оставившей дымчатый след. Роковая идея того, что он может облегчить боль, передав ее часть кому-то еще. В следующую секунду он без единого колебания спустил курок, прострелив голову отца на глазах Лили и Нины. Фонтан крови ударил в стену, где висела фотография с запечатленным на ней третьим Днем Рождения Нины. Теперь с улыбающихся лиц счастливой семьи в цветных колпаках вокруг праздничного торта со свечами стекала темно-красная смесь мозгов и крови.

Лили завизжала.

– Папа! – закричала Нина и уже хотела сорваться и подбежать к окровавленному трупу с кашей вместо головы, но рыдающая мать еще крепче стиснула дочь в объятиях.

Пока другие два сообщника переворачивали дом, вытаскивая из шкатулок дешевые сережки и кольца, скидывая все без разбора в один мешок, где уже лежали серебряные приборы со свадьбы Франка и Лили, бережно хранимые в антресоли на особый случай, и шуба Лили (в спешке они даже не поняли, что она искусственная), на кухне продолжалась трагедия.

Садист с дробовиком одним резким рывком вырвал Нину из рук матери.

– Нет! – завопила Лили, – Пожалуйста! Не трогайте ее! Берите все, что хотите, но только не трогайте ее! Умоляю вас! Она все, что у меня есть! Пожалуйста, только не мою малышку! – рыдала Лили.

Бедная женщина была почти в беспамятстве не в силах поверить, что весь этот ужас происходит на самом деле.

– Где еще драгоценности? Отвечай, сука! – нервно кричал тип, направив дуло дробовика на Нину.

– О, Господи! Прошу вас! Берите все, что хотите! Умоляю вас! Берите все, что хотите! Пожалуйста, отдайте ее мне! – кричала Лили.

Нина плакала и пыталась вырваться из рук убийцы, она кусала его, пинала. Но ей было всего пять лет! Что могла сделать маленькая хрупкая девочка в мощных мужских руках?

Составляя картину преступления, полицейские предположили, что соседи позвонили в службу спасения уже после первого выстрела. Это и неудивительно, ведь хлопок от выстрела из дробовика может достигать нескольких километров, и его мало с чем можно спутать. Поэтому когда Нина болталась над полом в руках наркомана, вдалеке послышался вой полицейской сирены.

– Копы! – закричал один из грабителей.

В этот момент внутри Лили затеплился огонек надежды. Этот спасительный звук сирены сейчас казался божьим гласом!

– Мика, сваливаем! – крикнул второй.

Но, видимо, Мике нравилось орудовать дробовиком, а может, снова какая-то мысль посетила больной мозг, превратившись в очередную гнусную идею.

– Возможно, он хотел поразвлечься, – сделает вывод детектив и добавит. – Иногда людей просто выбешивает, когда что-то идет не по плану, и ублюдок решил остаться в хоть каком-нибудь выигрыше.

В итоге дуло ружья нацелилось на Лили. Лицо женщины окаменело. Что она почувствовала в этот момент? Страх перед неожиданно возникшей смертью или радость оттого, что теперь дочь вне опасности? Красные заплаканные глаза оцепеневшей женщины уставились в дуло ружья. Она смотрела на свою смерть.

Маленькая Нина за долю секунды поняла, что последует дальше. Невероятно, но пятилетнюю Нину охватил животный инстинкт защитить родного человека. Позже она будет винить себя в собственной слабости, в провале. Но в тот момент она была уверена в своих силах и, что есть мочи, вцепилась зубами в широкое мужское запястье.

Мика заорал:

– Ах, ты, маленький сученыш!

Он силой отшвырнул Нину к стене с такой легкостью, будто она весила не больше грамма. Нина ударилась затылком о кухонный шкафчик, боль резко отдалась по всей голове.

– Нина! Нет!– были последние крики Лили.

В следующий момент оглушительный выстрел повалил женщину на пол.

Нина видела все. Хотя она и не сразу поняла, что увидела. Мысли сбивал привкус соленого пота и крови во рту. Кровь была не ее. Видимо, она глубоко прокусила руку грабителя. Этот вкус она запомнит на всю жизнь.

Через несколько секунд после заключительного хлопка в доме стихло. Это была странная тишина, зловещая. Где-то возле дома выли сирены, слышались крики людей. Но все это казалось каким-то далеким отсюда, недосягаемым, словно из другого мира за занавесом. А по эту сторону занавеса была лишь глубокая и мертвая тишина.

На четвереньках Нина подползла к трупам родителей и села между ними. Они лежали рядом друг с другом, еще немного и их ладони соприкоснулись бы точно символ вечной любви. Но они замерли навеки. Больше эти люди не сделают ни малейшего движения. Маленькие детские ручонки схватились за мертвые пальцы сначала матери, потом отца.

Кровь была повсюду: капли, мазки, брызги, струи. На полу растекались две лужи. Одна большая – из-под отца, которого убили чуть раньше матери, вторая – поменьше, она только начала просачиваться из-под еще теплого тела Лили. Кровавые лужи становились все шире и шире, распространяя тяжелый металлический запах. Медленно и упорно они беспрепятственно расползались, покрывая паркет темно-красным ковром. Нина и не заметила, как оказалась посреди одного гигантского кровавого озера.

Девочка продолжала сидеть и ждать, что мама сейчас проснется, начнет щекотать дочку, как она это делала, когда Нина садилась к ней на кровать по утрам. Но позы родителей были столь неестественными, что даже маленький ребенок понимал, что что-то здесь не так. Всего несколько минут назад они втроем весело ужинали, Нина даже сама приготовила бисквитное печенье в форме животных. Они долго смеялись над тем, как папа изображал оленя. А сейчас…

Крики, рыдания матери, мольбы отца, оглушительные хлопки – все как будто произошло целую вечность назад в одну мимолетную секунду. Бешено колышущееся сердце – единственное, что осталось с того момента.

«Почему они не двигаются?» – мысль то и дело мелькала в гудящей голове ребенка.

«Потому что они мертвы», – ответил шепот.

«Нет… я тебе не верю», – Нина краем глаза взглянула на Монстра, сидящего чуть поодаль.

«Ты знаешь, что они мертвы», – произнес другой шепот. Этот Монстр сидел позади Нины, но она не удостоила его взглядом.

Мысли собирались в одну большую кучу. В одно мгновение Нина вспомнила тысячи кошмаров, тысячи картин, которые часто возникали перед глазами сами собой. В них всегда была смерть. Благодаря им, она знает, что такое смерть. Она знает, как выглядит смерть, как она пахнет, как звучит, какого она цвета, какая на вкус, на ощупь… Но почему же сейчас так сложно принять тот факт, что героями одной из таких картин сдали мама и папа? Почему она не может поверить в их смерть?

В дом вбежали два парня в полицейской униформе. Увидев трупы на кухне, они едва заметили кроху, сидящую посреди этого кошмара. Нина и их едва удостоила вниманием.

– В доме чисто! Немедленно пришлите врачей! – дал один из них команду по рации.

Потом, охваченные чувством долга поймать мерзавцев, полицейские побежали к задней двери, ведущей на двор. Именно там скрылись грабители. Проводив полицейских взглядом, Нина снова уставилась на холодеющие тела родителей. Боковым зрением она уловила в дверном проеме черного мужчину. Он был в костюме и сером плаще, а на голове – серая фетровая шляпа. Он долго и пристально смотрел на Нину, его лицо, казалось, не выражало эмоций. Потом он опустил глаза.

Дальше все было, как в тумане. Нина уже не понимала, что происходит. Нина помнит череду незнакомцев, заполонивших дом: полицейские, люди в синих халатах, люди в костюмах. Их было очень много, и это пугало Нину. Что эти чужаки забыли здесь? Что им надо? Их сюда не звали! Они здесь чужие, но чувствуют себя так уверенно в стенах ее дома. Она помнит, как не хотела отпускать мамину руку, но люди в синем все же расцепили их. Неподвижные тела родителей завернули в какие-то черные мешки, Нина не поняла зачем, в этих мешках ведь трудно дышать!

Мужчина в шляпе вынес Нину на руках и усадил на капот машины. Он укутал ее в теплое колючее одеяло и стал задавать вопросы. Она уже не помнит какие, что-то вроде «сколько их было?», «как они одеты?». Нина спокойно рассказала все, что он хотел узнать, что было странным, ведь она не любила разговаривать с незнакомцами. Однако, было в этом мужчине что-то притягательное, что заставляло чувствовать себя рядом с ним в безопасности. Он рассказывал ей истории про лошадей, пока она потягивала горячий чай из пластиковой крышки термоса. Он даже спел ей одну красивую песню про любовь, смысл которой Нина тогда еще не понимала.

За все время, пока она наблюдала за тем, как в доме сверкают вспышки фотоаппаратов, Нина не проронила ни одной слезы. Наверное, так проходил шок в детском организме, а мужчина в шляпе поспешил этим воспользоваться, занимая Нину интересными историями.

Следующее, что запечатлелось в памяти Нины, это то, как ее отвезли в детскую городскую больницу, которую в последнее время она посещала все реже. Здесь ее осмотрели, прослушали грудь холодным стетоскопом, который всегда щекотал ее, измерили температуру. Обеспокоенные и сочувствующие взгляды знакомых лиц дежурных медсестер рождали подозрения в детском сердце. Но все, что в тот момент Нина смогла понять, это то, что произошло что-то плохое.

Пока Нина находилась под действием шока, она не осознавала тот факт, что осталась полной сиротой. Но когда на утро у нее пройдет шок, и она забьется в жесткой истерике, рядом с ней должны присутствовать доктора, потому что с проблемой такого масштаба обычным сестрам не справиться. Поэтому они сделали ей укол снотворного и оставили в темноте одиночной палаты.

Когда все вокруг стихло, и Нина уже начала проваливаться в сон, она заметила Монстра, неподвижно сидящего на кресле возле окна. Он снова наблюдал за ней и пытался что-то сказать. Его шепот все еще был тусклым. А вот прежде мутный образ, теперь стал более отчетливым.

Глава 2. Новый дом

– Доктор Йокин,– позвала худенькая молодая медсестра. Светлые волосы аккуратно заплетены в косу, точно ржаной колосок.

Доктор Зорий Йокин, невысокий мужчина сорока лет с пышными черными усами, остановился.

– Доктор Йокин, прием с Алтоном из третей палаты отменен. С ним снова случился припадок, ему вкололи транквилизаторы, и сейчас он спит,– выпалила девушка, слегка запыхавшись.

– Эх, беда… – задумчиво произнес Йокин.– В таком случае у меня длительный перерыв. Я буду в компьютерном зале, дорогая.

– Доктор Калев сказал, что, если пожелаете, можете познакомиться с пациенткой из седьмой палаты.

Йокин призадумался. Он едва помнил эту девочку по карте болезни, что изучал накануне. Случай был самым интересным из всей стопки медицинских карт, которые ему предоставили, как новому штатному специалисту.

– Да, я помню ее. Наша встреча назначена на послезавтра, не так ли? Ну, что ж, делать все равно нечего. Готовьте девочку, – кивнул Йокин.– Да, кстати, напомните, как ее зовут?

– Нина, – выпалил сестра, – ее зовут Нина Эстер. Она наша самая тяжелая пациентка,– грустно добавила девушка и быстро удалилась.

– Нина, – произнес Йокин себе под нос, – ну, посмотрим, как мы можем тебе помочь, Нина.

Детская психиатрическая лечебница, работником которой не так давно стал доктор Йокин, пользовалась немалой славой среди подобных учреждений. Развитая сеть отделений позволяла лечить детей с самого юного возраста. Спектр услуг был довольно широк, а глава учреждения – профессор Ян Калев, хоть и был достаточно молод – всего сорок с небольшим, слыл новатором в способах лечения детских и подростковых психических заболеваний. Он неустанно следил за разработками в области психофармацевтики, физиотерапии, огромное внимание уделял исследованиям в сфере психологических воздействий на подсознание, и одним из первых ввел сеансы гипноза для подростков, являясь противником агрессивного лечения химическими препаратами, чем очень понравился Йокину. Калев не боялся предлагать новые методы лечения своим подопечным, заручаясь обязательным согласием родителей. Также рьяно он относился и к подбору персонала. К потенциальным коллегам у него было много требований относительно их талантов и убеждений.

Доктор Зорий Йокин был принят в лечебницу месяц назад. Учеба в престижном медицинском колледже, позже в столичном медицинском университете, успешно защищенная докторская диссертация на тему особенностей применения гипноза для детей благотворно повлияли на его характеристику. Калев провел с ним единственное интервью, на котором понял, что перед ним сидит одаренный врач, трудолюбивый работник, а главное, такой же исследователь, как и он сам, с пытливым умом любознательного изыскателя, стремящегося уйти от устаревших взглядов в столь хрупкой и неоднозначной области, как психиатрия.

Йокин приступил к работе немедленно. За ним закрепили отдельный кабинет, который обещали в скором времени обустроить необходимой мебелью для проведения гипнотических сеансов. В лечебнице Йокин был единственным обученным специалистом в этой области. А до тех пор Йокин работал в качестве психиатра в третьем корпусе, где проживали отделения старшего возраста. Он проводил групповые и индивидуальные беседы с подростками, заболевающими легкими формами психических расстройств: разного рода неврозы типа истерии, панического или тревожного расстройства, параноидные психозы, количественно выделялись нервные анорексики. Йокин даже познакомился с целым рядом детей с психосоматическими расстройствами. В лечебницу привозили детей со всех уголков страны. С каждым днем число медицинских карт на столе Йокина увеличивалось, а сам он ждал, когда, наконец, приготовят его кабинет, чтобы он приступил к долгожданным сеансам гипноза, к воплощению своей мечты исследователя.

С сегодняшнего дня Йокин получил разрешение на работу с особо буйными больными. И первый же день в «буйном блоке» начался с того, что оба его пациента были усыплены один за другим. В этот день у Вилена, парнишки шестнадцати лет, обострились панические атаки, и он стал нападать на медработников, крича во все горло, что они пытаются украсть его органы. Другой же мальчуган по имени Алтон страдал особо опасным психическим расстройством – самоистязанием. Сегодня он снова попытался выцарапать себе глаза.

Как бы то ни было, доктор Йокин прекрасно понимал, что его ждет в этом блоке. При работе с буйными пациентами глупо планировать рабочий день на завтра, ведь никогда не знаешь, когда их мозг снова захочет сыграть в злые игры.

Йокин подошел к одному из кабинетов психотерапии, в котором мобычно устраивал приемы. Все та же молодая медсестра, ее звали Илона, уже ждала доктора возле двери.

– Нина Эстер, пятнадцати лет, диагноз шизофрения, непрерывнотекущая, интеллектуальные расстройства, эмоциональные нарушения, частичные расстройства поведения, галлюцинации, эпизоды кататонического ступора, – доктор читал медицинскую карту пациентки.

– Сложность в том, что ее болезнь невозможно отнести к какому-либо типу шизофрении, – лепетала Илона, – в ней, как будто, есть все сразу…

– Возможная причина возникновения заболевания – шок от глубокого эмоционального стресса пережитого после убийства родителей, – доктор продолжал читать. – Сколько ей было, когда их убили?

– Пять. Пять лет,– ответила Илона.

Йокин озадаченно взглянул на сестру.

– Она видела, как их убили?

– Да. Их застрелили у нее на глазах. Страшная картина. Такое не каждому взрослому под силу пережить.

– У нее больше нет родных?

– Нет. Она – абсолютная сирота. Соцработник общается лишь с доктором Калевом. К сожалению, в ее состоянии о программе удочерения не может быть и речи.

Йокин снова пролистал карту, как бы повторяя информацию.

– Если я не ошибаюсь, тут где-то написано, что она состояла на учете у психиатра до трагедии,– наконец, проговорил он.

– Да, верно. Но она тогда была совсем ребенком. Родители отказались отдать ее в диспансер, а позже наметились улучшения и последняя запись, позвольте, – Илона взяла карту из рук доктора.

Едва дотронувшись до мужского волосатого запястья, легкая дрожь пробежала по стройной женской спине.

– Вот здесь, – сказала Илона, ткнув тонким пальцем на строчку

– Снята с ежемесячного осмотра до первых признаков ухудшений, – прочитал Йокин.

Это была последняя запись на бланках городского психологического диспансера, далее карта болезни велась на листах психиатрической лечебницы.

Йокин снова пролистал карту и сказал:

– Ну, что ж, я готов.

Илона постучала в дверь. Внутри кабинета санитар – крупный молодой парень двадцати пяти лет – открыл дверь. Йокин вошел в кабинет.

– Доктор Йокин, будьте осторожны,– услышал он тихий голос Илоны.

Санитар вышел, дверь за ним закрылась.

Кабинет представлял собой небольшую комнату с решетчатым окном. Как и в других подобных кабинетах, здесь стояли два кресла, кушетка и небольшой столик. Окна здания выходили в парк, и густая зеленая листва огромного конского каштана, одного из нескольких, посаженных вдоль корпуса, стучала по стеклу, тревожимая ветром.

Йокин прошел вглубь светлого кабинета, сел в кресло и только потом взглянул на пациентку.

Укутанная в больничный халат, из-под которого торчала уже изрядно поношенная сорочка, девушка неподвижно сидела в кресле напротив. Коричневые волосы длиной до лопаток были растрепаны и местами скомканы в узлы, которым помогут уже только ножницы. Руки и ноги, насколько их мог видеть доктор, покрыты многочисленными ссадинами, рассасывающимися синяками, свежими царапинами.

«Наверное, ты у нас очень буйная»,– подумал он, и ему тут же вспомнились слова сестры, о том, что это – самая тяжелая пациентка в лечебнице.

Девушка сидела, словно застывшая во времени, даже дышала еле заметно. Худая и до жути бледная. Впалые щеки и отчетливая синева вокруг глаз придавали лицу очертания черепа. Нахмуренные брови, плотно сомкнутые губы передавали внутреннее напряжение. Взгляд больших необыкновенно серых глаз уставился в окно. Несмотря на создаваемое впечатление враждебности, лицо девушки казалось абсолютно детским, наивным, чистым и таким страдающим, словно печать смерти, которая коснулась его десять лет назад, оставила на нем несмывающийся след.

Йокин отлично читал лица людей, более того, он безо всяких генетических тестов мог определить, болен ли человек с рождения или болезнь – приобретенная. Глядя на застывшее мраморное лицо девушки, Йокин понимал, что боль, от которой страдает ее невинная душа, источник которой спрятан где-то очень глубоко, и который ему предстоит отыскать, это боль несчастного человека, потревоженного трагичными ударами безжалостной судьбы. Злой рок не спрашивает твоего разрешения, не берет во внимание твое мнение, и выбор его порою непостижим человеческим разумом, но он ударяет свирепым беспощадным бичом и все, что остается делать – это рутинно заживлять раны, которые то и дело кровоточат.

– Здравствуй, Нина. Меня зовут доктор Зорий Йокин, я – твой новый лечащий врач.

Нина не подала виду заинтересованности, безжизненные глаза по-прежнему смотрели в окно.

– Мне очень хочется, чтобы мы с тобой подружились, – продолжал Йокин.

Девушка не шла на контакт, но Йокин привык к такой реакции, более того, считал ее абсолютно нормальной. Социальная отчужденность, сопровождающая основную массу психических расстройств, обуславливает нежелание больных идти на контакт с людьми, в особенности с чужаками. Более того, даже при беглом осмотре истории болезни Нины было ясно, что за десять лет пребывания здесь ей скормили все разнообразие имеющихся в лечебнице антидепрессантов, нейролептиков и транквилизаторов. Неизвестно, принесли ли они больше пользы или вреда. На секунду доктору показалось, что с полуживой девушки можно написать учебник по побочным эффектам антипсихотических препаратов.