Нина. Книга 1. Проклятый дар

– Она слишком слаба! Она слишком слаба! – повторяла Лили, наворачивая круги в зоне ожидания.

– Лили, врачи знают свое дело, – успокаивал Франк.

– Ни черта они не знают! Они только и делали, что хоронили ее! – огрызалась Лили.

– Это несложная операция! Или ты хочешь, чтобы Нина на всю жизнь осталась с дырой посреди лица? – не выдержал Франк.

Но Лили была безутешна, пока не закончилась операция и ее не пустили в палату к дремлющей дочурке, где бедная женщина дала клятвенное обещание больше никогда не оставлять малышку ни на секунду.

К полутора годам Нине полностью исправили расщепленное небо, и она превратилась в умилительного ребенка с огромными светло-серыми глазами и волнистыми коричневыми волосами.

И вроде все тяготы должны бы уже остаться позади, но ведь Нина была необычным изгоем, а асфиксия и волчья пасть – недостаточны для того, чтобы им стать.

В поведении Нины и раньше наблюдались отклонения, но врачи списывали их на интенсивную терапию и реабилитацию малышки после операций. К тому же они были больше озабочены физиологическими параметрами ее здоровья, чем умственными, ведь она была еще мала. И как только в больших необыкновенно светлых серых глазах появились первые проблески сознательного, с ними же стали проявляться странности поведения.

Ребенок начал беспрестанно плакать. Но это был необычный детский плач с истериками, криками и мычаниями. Плач Нины был всегда беззвучным. Все, что выдавало его – слезы на пухлых щеках и шмыгающий детский носик. Спрашивать у Нины причины ее расстройств было бесполезным – она отказывалась говорить, и до некоторой поры врачи даже подозревали немоту, которая была быстро отвергнута после ряда тестов. Врачи так и не смогли дать ответа обеспокоенным родителям. По всем физическим показателям двухлетний ребенок был здоров, доктора лишь разводили руками.

С течением лет картина стала четче. Нина росла очень тихим и замкнутым ребенком. Когда однажды Лили вывела дочь на прогулку в парк, заполненный детьми всех возрастов, бедная девочка забилась в угол клумбы, даже не дойдя до детской площадки. Она словно впала в ступор и не могла сделать ни шагу, как бы ни просила ее мать. Нину била дрожь, огромные серые глаза наполнены страхом, а дыхание становилось все чаще и судорожнее, пока от избытка кислорода она не потеряла сознание.

Позже Лили заметила, что малышка мало спала. Она стала следить за дочерью по ночам и поняла, что дочь мучают кошмары. Нина просыпалась в поту по несколько раз за ночь, в глазах замирал ужас, и снова слезы скатывались по щекам. Все вопросы Лили Нина оставляла без ответа и лишь тихо всхлипывала, уткнувшись носом в шею матери. Постоянные недосыпы и плач, разумеется, сказывались на физическом состоянии девочки. Худоба, бледность, синева под глазами. Все говорило о том, что что-то истощает детский организм.

Нина не проявляла особого интереса к играм. Куклы, пирамидки, паззлы – все было едва тронутым. Ребенок большую часть времени желал неподвижно сидеть на полу, уставившись в одну точку. Даже в детской комнате больницы, где игрушками пестрел каждый сантиметр пола, Нина не демонстрировала ни малейшей заинтересованности чем—либо, кроме разве что карандашей и альбомного листа. Поначалу педиатр заподозрил аутизм, на что указывало явное нарушение социальных взаимодействий и ограниченность интересов. Но при более тщательном наблюдении стало ясно, что это вовсе не аутизм.

Нина часто с опаской оглядывалась по сторонам, будто кто-то или что-то внезапно пугал ее. Лили по несколько раз на дню заставала малышку, замершую в оцепенении, уставившуюся испуганными глазами в одну точку. Она могла спокойно обедать, а в следующую секунду бросить ложку и застыть, увидев нечто на столе. Или с интересом собирать кубики, а потом внезапно бросить их, уставившись на невидимку рядом с собой. Проблема в том, что это нечто видела только Нина.

Выводы врачей не заставили себя долго ждать. Диагноз – детское неспецифичное психическое расстройство с неустановленными причинами. Природа галлюцинаций была неясна, также как и их наличие. Так как Нина была еще слишком мала для психотерапии (малышке едва исполнилось три года), было решено чуть повременить с тревогами. Зачастую такие проблемы в раннем возрасте проходят сами собой, поддаваясь атаке детской любознательности в познании окружающего мира.

Все родители судорожно ждут первые слова ребенка, особенно когда он не торопится заговорить. Банальные слова «мама, папа», слетающие с крошечных губ маленьких человечков, не до конца понимающих их значение, приводят в неописуемый восторг каждого взрослого. Неизвестно, ожидали ли Лили и Франк тех же слов от Нины, ожидали ли очередного неприятного сюрприза. Первое слово Нина произнесла в четыре года.

– Злой, – прошептала малышка.

Двоякие чувства обуяли Лили, присутствующей при столь долгожданном событии. Она впервые услышала, как Нина произнесла слово вполне осмысленно, пусть и не совсем то, которое от нее ждали. Но откуда она узнала это слово, понимала ли, что оно значит? Лили не успела задуматься над этим, поскольку взгляд ее упал на каракули, что чертил ребенок, произнеся это слово. Точно понять, что она рисовала, было сложно, но Лили готова была поклясться, что видит кровавое лицо. Франк же обвинил жену в богатом воображении, хотя обвинял он неуверенно.

Для врачей же мозаика начала складываться.

– Шизофрения, – констатировал доктор.

И снова Лили отказывалась верить. Даже прочитав статьи о симптомах детской шизофрении, написанных точно с ее дочери, Лили все отрицала. Нарушение сна, закрытость для общения, концентрация внимания на пугающих вещах, безэмоциональное состояние, немотивированный плач, бредоподобное фантазирование…

– Ее поведение это результат неких галлюцинаций. Она видит то, что закрыто от нашего восприятия, – консультировал врач, – пусть вас это не пугает. Детская шизофрения поддается лечению.

– Что нужно делать? – голос Франка чуть дрогнул.

– Мы поместим ребенка в наш диспансер. Лечение стандартное. Галлюцинаторную симптоматику лечат галоперидол, хлорпромазин, возможно использование антипсихотических препаратов.

– Нейролептики? – Лили плакала, – но она же совсем ребенок!

– Я понимаю вашу обеспокоенность, но купирование болезни на ранней стадии необходимо для ее же блага, – психиатр был непоколебим.

– Но не таким образом!

Лили встала из-за стола. Франк попытался остановить жену, но та и слушать не хотела о разрушительной химии, что эти садисты хотели дать малышке.

– Любовь, Франк! Наша любовь – все, что ей нужно! – Лили была непреклонна.

И Франк не посмел переубедить жену. Обнимая трясущуюся в рыданиях любимую женщину, он готов был сделать все так, как решит она. Докторам предоставили слишком много шансов на ошибки, и они охотно использовали их, предрекая гибель ребенка всякий раз, когда появлялись тревожные симптомы. И каждый из этих разов Лили упорствовала. Каким-то образом ей удавалось быть правой во многих ситуациях, вопреки мнениям врачей. И в этот раз Франк надеялся, что материнская интуиция снова не подведет.

Таким образом, больница получила отказ семьи на госпитализацию. Нина осталась дома бороться со своим недугом вместе с родителями. Лили оставила работу в ателье, чтобы проводить все свое время дома с дочуркой. Франк же продолжал работать в инжиниринговой фирме и оставался главным источником доходов семьи.

Окруженная бесконечной любовью и терпением родителей, Нина вскоре подала надежду, приоткрыв занавес в ее таинственный мир галлюцинаций.

Лили работала за швейной машинкой, чьи четкие удары раздавались в каждом уголке дома. Отвлекшись от очередного частного заказа, мать шила разноцветное пуховое одеяло для дочери. Сзади послышались шаркающие звуки. Так звучали только тапочки Нины в виде кудрявых ежей. В пижаме с голубым плюшевым слоном в одной руке и клочком бумаги в другой она подошла к маме и протянула листок.

– Что это? Твой рисунок? – с улыбкой спросила мама и взглянула на творение дочки. Неизвестно, что она ожидала увидеть. Может, небо, лес, дом с крышей, а на переднем плане мама, папа и дочь, держащиеся за руки. Такое рисуют все дети. Но не Нина. В этот раз она снова напугала мать. Лили увидела Их.

Монстры.

Поначалу, Лили с трудом разбирала образы, размазано выведенные карандашами, но вскоре картина прояснилась. Монстры были похожи на людей, но очень далеки от них. Они стояли сразу на четырех конечностях, словно пауки. Лысые непропорционально большие головы с лицом без глаз, без носа, лишь широкий рот с оскалом в тысячи острых зубов. Было видно, как важно для Нины передать их цвет, она старательно смешивала белый и голубой карандаши, чтоб получить синеву обескровленного тела. Странные свисающие рваные одежды, до жути испугали Лили, когда она поняла, что это – кожа....

– Они мешают мне любить вас,– прошептала Нина и тут же осеклась, увидев что-то за спиной матери.

Лили немедленно обернулась, но там, разумеется, никого не было. Когда она повернулась к дочери, той и след простыл.

В тот же вечер рисунок увидел отец. Мужчина долгое время рассматривал альбомный лист, пытаясь понять, что же такое творится в голове дочери, что заставляет ее видеть их. Откуда фантазия дочери берет столь ужасные образы?

Единственное, чему обрадовались родители, это то, что дочь постепенно преодолевает порог молчания. Нина заговорила сама без наводящих вопросов, без толчков со стороны. Более того, она сама приоткрыла завесу своей тайны, показала им причину болезни. И это определенно было хорошим знаком. Значит, Нина понимает, что с этими уродцами что-то не в порядке и, наверняка, хочет избавиться от них.

Родителей вдруг осенило, что весь этот недуг малышки, это и есть те монстры. «Они мешают мне любить вас», – сказала Нина. А может, они также мешают ей говорить, играть, смеяться? Не имея возможности понять, откуда взялись столь странные и ужасные галлюцинации, родители Нины ясно понимали одно – Нина очень боялась монстров, она была жертвой собственного больного воображения.

– Какие же отвратительные морды, – приговаривала Лили, всматриваясь в уже слегка подряхлевший от демонстраций врачам лист.

После увиденного детского рисунка доктора решили напором сломить упрямых родителей. Непонимающие всю серьезность заболевания трусливые родители могли лишь усугубить ситуацию тем, что противились отдать дочь в профессиональное медицинское учреждение, которое предназначено для помощи таким детям. Был даже момент привлечения социальных служб, работники которых проводили многочасовые беседы с Лили и Франком, чтобы донести до них всю опасность проблемы, которую не излечить домашними средствами.

– Эти чудовища – это результат работы мозга, который воспринимает действительность в искаженном виде. Представьте, что еще она может видеть вокруг, если эти монстры являются частью ее реальности, – говорили врачи.

Но как всегда, Лили была неотступна. Нина снова осталась дома.

Монстры навещали Нину во снах, в сюжеты которых она посвящала только мать, поскольку Лили была единственной, кого эти мрази боялись. Лили с замиранием сердца слушала дочь, которая рассказывала об ужасных кровавых историях, где люди избивали друг друга, резали и убивали, что повергало мать в шок. Она не могла понять, откуда трехлетний ребенок берет информацию о таком количестве садизма. В три года Нина уже знала, что человек умрет за пару минут, если проткнуть ему шею, получаса достаточно при ранении печени, одной минуты – при повешении, если не сломалась шея. Лили допускала, что Нина могла уловить эту информацию из телевизора или радио, которые были немедленно отключены от сети и заперты в гараж. Но сама избирательность Нины в поступающей извне информации пугала.

Когда Нина однажды поймала во дворе заблудшего котенка, жалобно мяукавшего в поисках матери, Лили едва успела остановить дочь от страшного злодеяния. Нина не знала, откуда в руке у нее оказался осколок стекла, который уже приблизился к шее крохотного существа, прижатого ладошкой Нины к земле. Он тихо звал на помощь. И помощь подоспела. Лили подбежала к дочери и выхватила у нее без трех секунд орудие убийства. Нина объяснила, что ей вспомнился один из эпизодов кошмара, виденного накануне, и ее охватило необъяснимое желание увидеть его наяву. Бедная женщина постаралась, как можно ярче, объяснить трехлетнему ребенку, что такое убийство и почему это плохо. Хотя Лили была абсолютно уверена, что Нина знала, что такое убийство. Но ей требовалось объяснить, почему это плохо.

Когда Нина проявила садистские наклонности, Лили осознала опасность, исходившую от невидимых «друзей». Они учили Нину быть жестокой.

Уверенная в том, что свою дочь она знает гораздо лучше всяких мозговитых докторов, Лили начала читать труды по психологии. Множество книг заполонило дом. Лили читала все, что хоть как-то было связано с миром чудовищных образов, в которых жила Нина.

Постепенно Лили стала действовать. И начала она по стечению обстоятельств с питания. Ряд каких-то трудов подробно описывал, как отдельные продукты питания влияют на протекание биологических процессов в мозгу при психических расстройствах. Поначалу это казалось нелепым, Франк-то, вообще, скептически отнесся к идее жены, но тактика была избрана по воле случая.

Во время очередного похода в магазин Лили заметила интерес Нины к банке с консервированной фасолью.

– Хочешь взять одну? – спросила мать у дочери.

– А можно? – тихо спросила Нина, словно это было преступлением.

Лили рассмеялась.

– Ну, разумеется, дорогая! Правда я ни разу ее не готовила, но все бывает в первый раз.

Лили потянулась к банке, но Нина ее остановила.

– Нет, не эту. Вон ту, – крохотный палец указал на банку с полки повыше.

И хотя Лили не понимала, что именно так привлекло ее дочь к одной конкретной банке, ведь они все были одинаковыми, она достала с полки нужную дочке банку и отдала Нине, которая тут же стала крутить ее в руках и подробно рассматривать.

– Может, хочешь выбрать что-то еще? – неуверенно спросила Лили.

Нина словно ждала этот вопрос всю жизнь. Она охотно закивала и повела мать между прилавками магазина. Они набирали все, что приглянулось Нине, причем Лили так и не смогла понять, по какому принципу дочь выбирает товары. Она клала в тележку и дешевые консервы, и игрушки для собак, хотя у них никогда не было собак, и хозяйственное мыло, которое Нина с трудом достала из щели между полками, хотя рядом лежала целая гора такого же мыла. Ее непременно нужно было поднять к верхним полкам, чтобы она сама выбрала нужную банку джема, и она искренне не понимала, зачем покупать целый лоток яиц, если ей нужно было только одно определенное яйцо из десятка.

Женщина не знала, что Нина видит разные истории, прикасаясь к тем или иным предметам. Об этих историях Монстры велели молчать.

Пока Лили готовила обед, Нина сосредоточено разглядывала выбранные ею предметы, а на вопросы Лили, что же такого особенного в этом рулоне бумажных полотенец, Нина отвечала однообразно:

– Не могу сказать…

Лили не торопила Нину раскрыть очередные тайны ее невидимого мира, она была рада уже тому, что Нина была заинтересована чем-то еще кроме рисования страшных морд.

Лили пыталась занять Нину чем-либо каждую минуту. Но занять надо было чем-то действительно интересным. Вроде визита в лавку, торгующую пряностями и травами, из которых позднее они вместе готовили ужин. Франк лишь смеялся над их «увлечением народной медициной», как сам он говорил, не видя в этом увлечении более глубокого смысла. Засушенные травы источали ароматы, которые и вызывали неподдельный интерес Нины. Она могла часами раскладывать душистые листья и веточки по банкам, внюхиваясь в каждую. Лили не знала, что именно увлекало ее дочь в этом занятии, но увлекало же, а это было главным.

Они добавляли травы в горячую ванну, что стало настоящим обрядом. Лили помогала Нине приготовить, так называемый, запах дня. Они кидали в горячую воду засушенные листья чистеца, кориандра, земляники, мяты и еще много других, наливали ароматическую пену так, что вокруг летали белоснежные облачка. Экзотические ароматы разлетались по всему дому.

– Итак, кого возьмем на небушко? – спрашивала Лили.

Нина рыскала по комнате в поисках везунчиков и набирала целую гору резиновых игрушек, а потом в воде посреди густой пены с ней плавали резиновые зайцы, черепахи, лодки, куклы.

Чувствуя предрасположенность дочери к беседам в определенные моменты, Лили осторожно расспрашивала о монстрах и с каждым разом узнавала о них чуть больше.

– Они всегда рядом, – пролепетал детский голосок.

– Даже сейчас? – спросила Лили, раскачивая дочь на качелях.

Нина покачала головой.

– Они тебя не любят, – чуть слышно прошептала Нина. – Они тебя боятся…

Лили остановила качели и заглянула в бездонные серые глаза дочери.

– А сейчас они нас слышат? – спросила мать.

– Они всегда всё слышат…

– Тогда знаешь, что я хочу им сказать? – со всей серьезностью произнесла Лили.

Нина приготовилась внимать. В ту же секунду Лили схватила дочурку и повалила на снег. Варежки мешали двигать пальцами, но ей удавалось щекотать Нину так, что та заливалась от смеха. Лили обняла дочь и повторяла ей в ухо раз за разом:

– Монстры, уходите, оставьте мою малышку! Слышите? Эй, там! Уродцы! Мы вас не боимся! Оставьте мою малышку!

Мама продолжала ее щекотать, и детский смех, такой редкий здесь, заливал всю округу.

Физическое изнурение ребенка, как бы жестоко это ни звучало, стало еще одним важным инструментом в борьбе с монстрами. Мать с дочкой проводили очень много времени в прогулках. Задний двор стал средоточием активного времяпрепровождения. Надо и в скакалку попрыгать, и в резиночки, покачаться на деревянной лошади и сыграть в считалочку на классиках, а еще покидать мяч и сыграть в бадминтон, пусть даже волан сдувает ветром.

Вскоре Нина даже смогла выйти на общую детскую площадку, когда там было не больше двух или трех детей. Уж их присутствие можно было вытерпеть, ведь так хотелось покататься на карусели и повисеть на турникетах вниз головой.

В итоге они гуляли так много, что Нине не хватало времени поиграть в комнате с куклами или конструктором, и это, как ни странно, печалило ее, ведь еще год назад она даже притрагиваться к ним не хотела.

– Я обязательно поиграю с ними завтра, – бубнила обессилевшая после прогулок девочка, проваливаясь в глубокий сон, длившийся до самого утра. И на следующий день, едва покончив с завтраком, Нина бежала в спальню выполнять обещание.

Так Лили победила невротические недосыпы. Она не знала, продолжали ли кошмары навещать дочурку, но бодрая Нина, торопившаяся на встречу с играми, которые до недавних пор не вызывали у нее интереса, заставляла Лили верить в лучшее.

Однажды они вдвоем прогуливались по улочкам своего района, едва заполненными людьми в рабочие часы. Внимание Нины привлек телевизионный экран на витрине магазина электроники, по которому транслировали танцевальную передачу. Изящная гибкая балерина, обтянутая в лосины, с легкостью выделывала па и кружила по сцене, точно в невесомости. Лили тотчас же заметила неподдельный интерес дочурки, которая буквально прилипла к стеклу.

За поздним ужином, когда Нина уже крепко спала, Лили начала обсуждение с мужем.

– Лили, я понимаю твое желание, но как бы мы не сделали хуже, – говорил Франк.

– Но она так хочет танцевать! Ты бы видел! Сегодня в парке она даже пыталась кружить, как балерина! – умоляла Лили.

– Иногда в порыве сделать, как лучше, мы забываемся и не принимаем во внимание все факты. Милая, она болеет. И болеет серьезно. Это не пройдет в один день лишь потому, что мы так сильно этого хотим. Нам следует быть аккуратными.

– Я понимаю, – Лили почти плакала. – Просто она была так счастлива в тот момент, и эти моменты так редки!

– Тем не менее, отдать ее в танцевальный кружок может повлечь непоправимые последствия, – голос Франка был как всегда мягок, – такие заболевания делают из людей социальных изгоев. Ей комфортно одной. Ей комфортно с нами, потому что мы с ней всегда. Но там совершенно чужие люди, это будет стрессом для нее.

– Я не хочу, чтобы она всю жизнь провела в изоляции от людей!

– Я тоже не хочу. Мы подготовим ее. Сейчас просто не время.

Врачи полностью поддерживали Франка. Социальная адаптация Нины проходила медленно. Она не общалась с детьми на площадке, с трудом выдерживала наблюдения педиатра в детской комнате больницы, а если Лили просили оставить ее с врачом наедине, Нина просто замыкалась и не реагировала ни на какие попытки врачей завязать с ней контакт. Когда Лили предложила определить Нину в школу развития для детей-аутистов, которые как нельзя лучше подошли бы для первых шагов социализации, и где Лили мола бы присутствовать сама, врачи убедили ее в том, что эта идея изначально обречена на провал, поскольку Нина – далеко не аутист. Ее проблемы – иного характера. Она испытывала галлюцинации неопределенного рода, возникающие в неустановленных условиях. Они просто не могли понять, отчего и где появляются галлюцинации. Казалось, что они возникали спонтанно, поскольку никакие смоделированные ситуации не позволяли определить зависимость между какими-либо факторами внешней среды и их возникновением. Попытка социализировать ее в раннем возрасте грозило опасными нервными срывами. В первую очередь, нужно было полностью изучить ее видения.

Лили понимала, что в словах окружающих есть смысл. Да она и сама была с ними согласна. Просто материнский инстинкт заставляет родителей пребывать в постоянном поиске всего самого лучшего для ребенка. Главное – это не потерять бдительность в погоне за детским счастьем.

Лили безумно хотелось умножить количество моментов, подобных тому, который она наблюдала в парке, когда Нина напевала себе под нос мелодию и кружилась в такт. И она не сдалась.

Неугомонная женщина, как всегда, нашла выход из ситуации. Уже на следующий день после вердикта врачей она сшила из накрахмаленной сетки и шифона подобие детской балетной пачки. Безумный восторг читался в глазах Нины, когда мать вручила той пышную розовую юбку. Но это было не все. В тот же день Лили повела дочь в магазин, где они купили в тон юбке атласные балетки с завязками, прямо как у настоящей балерины. Лили пришлось потрудиться, чтобы вспомнить классы хореографии, которые она брала в юношестве, но, как обычно это бывает, мышцы сами вспоминали позиции, упражнения, прыжки, повороты, разнообразные па. Лили даже сама удивилась, с какой легкостью ей в ее тридцать пять лет удается прыгать и сгибаться. Ухватившись за спинку дивана, Нина с энтузиазмом повторяла все движения матери и просила ту не останавливаться, когда бедная женщина уже не в первом поту устраивала передышки. Но восторженные возгласы Нины стоили каждой потянутой мышцы и утренних болей в пояснице.

Спустя два года после постановки диагноза скепсис врачей, наконец, сдался и предположил наличие правильных подходов в методике Лили в борьбе с шизофренией дочери. Еженедельные визиты к врачам сначала превратились в двухнедельные, а когда Нине исполнилось пять лет, даже ежемесячными. Доктора пытались объяснить успехи Нины (хотя было бы правильным говорить об успехах Лили) многочисленными научными терминами, описывающими благоприятную обстановку и отсутствие стрессов, но у Лили вместо тысячи заумных слов было два – любовь и внимание.

Розовощекая в нормальном весе смеющаяся Нина все больше становилась желанным гостем в поликлинике. Она даже проявляла инициативу в разговорах с медсестрами, рассказывая тем забавные истории. Кто-то из начинающих педиатров даже выразил желание написать научную работу по подходам, которые Лили использовала в лечении. Анализы опровергали подозрения докторов в использовании Лили медикаментов. Все, что им оставалось делать, это снова пожимать плечами и удивляться.

– Думаю, вы обрадуетесь, если скажу, что хочу снять вас с ежемесячного наблюдения, – сказал врач.

Лили улыбнулась, глаза сияли бесконечной радостью и гордостью за саму себя.

– Показатели Нины улучшаются, мы все поражены Вашей настойчивостью, – доктор улыбнулся. – Как насчет следующего визита через три месяца?

– Это – отличная новость, доктор! – ответила Лили, едва сдерживая эмоции от похвалы, словно только что получила медаль за хорошую учебу.

– Но, разумеется, при первых же признаках ухудшений Вы немедленно к нам обратитесь.

– Надеюсь, их не будет!

– Я тоже на это надеюсь, – доктор снова улыбнулся, искренне радуясь за маленькую Нину, которая сидела рядом с матерью и заплетала кукле волосы.

Пять лет бескорыстной чистой родительской любви служили самым действенным лекарством против страшных галлюцинаций, природу которых не могла постигнуть даже Нина. Это были пять счастливейших лет в ее жизни – вывод, который она сделает много позже. Любой бы позавидовал тому вниманию, что оказывалось девочке со стороны отца и, в особенности, матери. В современном мире, где люди постоянно куда-то спешат, дети остаются без внимания взрослых, вырастая в окружении других брошенных детей, где им редко помогут отличить правильное от неправильного, хорошее от плохого. Зачастую они делают такие открытия сами, а если нет, то иногда бывает уже слишком поздно расставить для них акценты. В конечном счете, дети вырастают в тех же взрослых, что окружали их в самый важный момент жизни, откуда в глубинах подсознания они выносят вечное одиночество, которое уже никуда не денется.