Наездник Ветра

– Ничего, бывает, – сухо сказал Никифор Эротик. И, повернувшись, зашагал к башне. Растерянный Иоанн потащился следом, еле волоча ноги, уставшие от прогулки по кладбищу. «Здесь какой-то адский клубок, – решил он, ероша волосы, по которым, казалось, ещё стекали капли дождя, – и я в нём увязну к чёртовой матери!»

Лев Мелентий был не один в своём кабинете. Он сидел, покусывая перо, за своим рабочим столом, спиной к галерее с видом на белый от волн Босфор. Его визитёр разместился в кресле. То был мужчина лет тридцати пяти – невысокий, крепкий, с умным лицом, в густо запылённом костюме всадника. На коленях он держал меч.

– Георгий Арианит, ты здесь? – вскричал Никифор Эротик, входя с нахмуренным Иоанном. Последний замер. Имя, названное Никифором, было ему хорошо известно. Носитель этого имени встал и вежливо поклонился. Никифор и Калокир ответили ему тем же, после чего все трое взглянули на Льва Мелентия и уселись.

– Георгий, наш человек в степи, – отрекомендовал магистр своего пыльного гостя, – он оказал множество услуг василевсам.

– Я это знаю, – проговорил Иоанн. Помолчав немного, он бросил взгляд на Георгия, а затем обратился ко Льву Мелентию: – Кто возложит на меня руки?

– Императрица, само собой разумеется, – успокоил его магистр, – Никифор, иди и распорядись.

Секретарь вскочил и шмыгнул за дверь. Не дав Калокиру времени найти новый повод для ссоры, логофет снова заговорил:

– Спешу сообщить тебе, Иоанн, отличную новость. Георгий Арианит плывёт с тобою на Русь.

Калокир молчал, глядя в пол.

– Да ты, я гляжу, не рад? – спросил Лев Мелентий.

– Вопрос не в том, рад ли я, а в том, будет ли рад князь, – сказал Иоанн. Георгий Арианит, глядя на него, улыбнулся.

– Он будет рад, дорогой патрикий. Не сомневайся.

– Когда Всеслав условливался с тобой, он не знал о том, что несколько ханов договорились убить Челдая за его дружбу со Святославом, – дал пояснение Лев Мелентий, – Челдай отвёл все свои кочевья поближе к Киеву, и теперь в степи у нижнего Борисфена творится чёрт знает что!

– Если чёрт и вправду об этом знает, он мне расскажет, – пообещал Иоанн, – не то я возьму его за рога и приволоку к царице.

Георгий Арианит слегка поднял брови.

– Почему к ней?

– Да чтобы она и его отправила прогуляться куда-нибудь! Теперь я уверен, что и такая задача нашей императрице вполне под силу.

Георгий молча пожал плечами. Магистр быстро спросил:

– Итак, ты не возражаешь?

– Я ещё слишком молод, чтоб умереть, – сказал Иоанн, – тьфу, оговорился! Чтоб возражать. Всеслав отправляется в путь завтра на рассвете, из гавани Юлиана. Я могу взять только одного человека.

Георгий Арианит тут же встал, молча поклонился и быстро вышел.

– Пора и нам, дорогой патрикий, – сказал магистр, также поднявшись из-за стола, – тебе надлежит идти в Онопод, к военным чинам, а мне – в Эльвизил, к гражданским.

Никифор Фока перед торжественной церемонией принимал в Золотой палате нескольких полководцев и одного министра, выпроводив сперва полсотни других вельмож, рангом ниже. Этот вполне обычный приём производил странное впечатление. У сановников было чувство, что царь в разговоре с ними попросту коротает время, с волнением дожидаясь более важного собеседника – по всей видимости, слугу, который оставил прямо посреди залы грязную тряпку. Но тряпки никакой не было. Было чувство её наличия. Возникало оно при взгляде на василевса, который сидел на троне, будто придавленный им. Всё его большое лицо жалобно мычало о том, что он очень хочет выспаться и напиться. Позади трона стоял, казалось, не кто иной, как сам бог войны Арес в ромейских доспехах и ослепительном шлеме времён Троянской войны. Это был Рашнар. За его спиной блистали такой же великолепной экипировкой семь викингов-экскувиторов. Эти воины у Рашнара были в большом доверии, так как часто пили вино с духовным наставником Феофано и, если что, могли его напоить до крайней болтливости.

Перед царём стояли пять высочайших воинских чинов Ромейской державы: доместик схол Варда Склир, командующий гвардейской конницей Андроник Музалон, друнгарий городской стражи Ираклий Лахнус, друнгарий императорских кораблей Алексей Диоген и патрикий Пётр, прославленный стратиг Фракии. Подле них устало переминался евнух Василий.

Худой, порывистый, седоусый патрикий Пётр был в повседневной одежде и сапогах со шпорами, потому что примчался на церемонию прямо из своей области, вновь терзаемой разрушительными набегами. Положив ладонь в замшевой перчатке на рукоять меча и глядя в глаза Никифору Фоке, он говорил:

– Эти негодяи, приблизившись к Филиппополю, начали жечь предместья. Все жители разбежались. Они привыкли отражать угров, однако столь многочисленная орава пришла впервые. К счастью, в селениях оказалось много вина, и угры уснули мертвецким сном. Многие из них проснулись уже в аду. Остальные сразу им позавидовали.

– А всех нельзя было взять живьём, раз они уснули мертвецким сном? – перебил стратига евнух Василий.

– Ты полагаешь, что у меня очень много воинов? – поглядел на него патрикий как бы в задумчивости, не дать ли ему пинка, – нет, их мало, и я велел им не рисковать понапрасну своими жизнями.

– Ты был прав, – одобрил Никифор Фока, – что рассказали пленные?

– То, что я ожидал услышать. Болгары их провели через перевалы. Болгарам известны тропы, которые даже я не знаю.

Лицо Никифора помрачнело ещё сильнее.

– Послушай, Пётр! Болгары болгарам рознь. Не исключено, что угры поймали пару каких-нибудь пастухов…

– Нет, царь дал им проводников и добрых коней, – резко оборвал василевса его фракийский наместник, – угры полмесяца пировали в его дворце!

– Что ты говоришь? Он принял этих мерзавцев в самом Преславе?

– Да, и ещё как принял!

Никифор Фока с великой скорбью вздохнул и долго молчал. Затем обратился уже к доместику схол:

– Послушай-ка, Варда! Нужно немедленно перебросить несколько фем с восточных границ в Европу. Отправь гонцов с распоряжениями сегодня же.

Варда Склир с досадой и возмущением шевельнул плечами.

– Благочестивый! Это для нас будет означать потерю всего, что нам удалось достичь за последний год.

– Иначе мы можем потерять Фракию, Варда! – опять вмешался евнух Василий, – не угры, а орды руссов в неё ворвутся, прежде разорив Мисию!

– Но не раньше, чем через год, – возразил магистр. Евнух скептически усмехнулся.

– Кто знает, Варда, кто знает! Быть может, и в Киеве продают гашиш. Любимый наш Калокир, хлебнув под него вина, споёт Святославу песню о том, как греческий царь задумал украсть у него Роксану, и Святослав, забив себе голову тем же зельем, раньше зимы прискачет во Фракию с полусотней тысяч пьяных варягов! И что тогда будем делать? Необходимо держать войска в границах империи, друг мой Варда! А Антиохия подождёт.

– А зачем же мы, в таком случае, уповаем на этого Калокира? – не поддавался военачальник, – и зачем тратим полторы тысячи фунтов золота?

– Мы надеемся на успех, – сказал Никифор Второй, – но даже при самой крепкой надежде надо рассчитывать на провал и принимать меры предосторожности, взвешивая все за и против. Хотя бы две азийские фемы следует перебросить к Балканам. Василий! Встреться сегодня с силенциарием. Пусть проверит опись казны всех монастырей, владеющих виноградниками. И кроме того…

– Кому здесь опять нужны мои деньги? – довольно весёлым голосом поинтересовалась августа Феофано, заходя в залу. Все повернулись к ней.

– Чёрт бы тебя взял, – шепнул василевс. Вельможи молча склонились перед царицей. Она была в невзрачном чёрном плаще, надетом поверх рубашки, и лишь в одном башмачке. Последнее обстоятельство, безусловно, служило признаком спешки, вызванной гневом. Заоблачную опасность этого гнева как нельзя лучше подчёркивал тонкий золотой обруч вокруг рыжей головы. За царицей следовал, опустив глаза, Никифор Эротик.

– Кто посягает на мои деньги? – уже без всякой весёлости повторила вопрос разгневанная особа, остановившись посреди залы и обводя пронизывающим взглядом всех, кто в ней был, – извольте мне отвечать!

Сановники выпрямились. Приятель императрицы остался возле дверей, грустно улыбаясь.

– Божественная за завтраком вместо двух чаш вина осушила три, – поспешил заметить евнух Василий, зная, что Феофано умеет и очень любит на шутки отвечать шутками. Но царица не просто так забыла надеть второй башмачок.

– Это про меня ты сказал? – слегка повернулась она к Василию. Тот осклабился.

– Венценосная! Я забочусь лишь о твоём здоровье! И благоденствии.

– Взять его, – спокойно скомандовала царица. Рашнар дал знак. Двое экскувиторов, обойдя престол, приблизились к евнуху. Тот от страха присел. Один из варягов, почти даже и не размахиваясь, ударил его кулаком в лицо. Василий упал на спину плашмя, взвизгнув недорезанным поросёнком. Из его носа обильно хлынула кровь. Второй экскувитор схватил вельможу за шиворот и без всякого напряжения поволок его прочь из залы, будто мешок с тряпьём. Ударивший пошёл следом. Евнух вопил. За дверью он замолчал. Видимо, его ударили посильнее.

– Слишком уж много он стал себе позволять, не так ли? – осведомилась царица, взглянув на военачальников и изящно топнув обутой ножкой. Военачальники поклонились.

– Что тебе надо? – сдавленно и чеканно напомнил о себе царь. Это было кстати – супруга явно обрадовалась, заметив его опять, и вернулась к делу:

– Скажи мне, кто у нас занимается государственными финансами!

– Протосинкел.

– Феофил?

– Да.

– Повесить, – распорядилась царица.

– Кого?

– Его. Феофила.

Никифор Эротик довольно громко вздохнул. Ему иногда это позволялось. Вельможи стали шептаться.

– В чём же вина его? – не замедлил издать дозволенный звук и Никифор Фока.

– Финансы пришли в упадок! – с негодованием прокричала императрица, – сегодня мне донесли, что я не могу взять золото из сокровищницы, поскольку она пуста!

– Зачем тебе золото?

– Ты безумен? Варда! Напомни ему о том, кто он и кто я! И чьё это золото!

Варда Склир открыл было рот, но тут же его закрыл, заметив успокоительный жест помощника логофета. Измученный самодержец скорчил гримасу вялого одолжения.

– Хорошо, Феофано. Я объясню тебе, по какой причине сокровищница пуста. Ты, верно, слыхала о том, что мы заключаем мир с руссами, чтоб сберечь Херсонес и Фракию? Этот мир обходится нам недёшево. Наш посланник повезёт в Киев полторы тысячи фунтов золота в слитках. Оно уже приготовлено.

– Это дань? – спросила императрица.

– Да. За несколько лет.

– Отлично! А я должна голодать?

– Не городи вздор!

– Значит, ты опять поднимешь налоги? И на меня польются проклятия всех сословий?

– Нет, на меня, – заверил Никифор Фока.

– Не лги! Ты выступишь в роли спасителя государства. А вот меня назовут развратной мотовкой! Так не пойдёт. Я согласна принять проклятия, но пускай мне достанутся и хвалы. Да, я подпишу посольские грамоты Калокира. Только не смей к нему прикасаться! Я своей собственною рукой его возведу в звание патрикия. Все запомните хорошенько: этот патрикий заключит мир с киевским архонтом по моему личному приказу!

Резким движением повернувшись на каблучке, царица умчалась. Её приятель выскользнул вслед за ней. Опасаясь, как бы они не вернулись, вспомнив о чём-нибудь, Никифор Второй тут же приказал:

– Рашнар, начинай!

Рашнар торопливо вышел. Через минуту стали входить сановники, обладавшие правом сопровождать императора в залу воинских церемоний. Она имела название Онопод. На дворцовых башнях взревели трубы. Внутри дворца и снаружи, где у стены дожидались толпы народа, установилась полная тишина. Веститоры принесли царю диадему. Вскоре по знаку Рашнара, поднявшегося на башню, стражники сняли с ворот засовы и цепи. Створки из листового железа с тяжёлым скрежетом расползлись, и масса людей хлынула в пределы дворцовых стен, создав тесноту и шум.

Дворец был оцеплен четырьмя тысячами схолариев из состава городской стражи. Центральный вход охранялся четырьмя сотнями экскувиторов из состава дворцовой гвардии. Два чиновника тщательно сверяли со списком имена тех, кто хотел войти во дворец. Впускали они немногих. Все остальные шли к Ипподрому, чтобы приветствовать царственную чету около него после окончания церемонии.

Во дворце всё было готово к ней. Пятьсот человек военных, в числе которых был Калокир, столпились под сводами Онопода в тягостном ожидании высочайших особ. Прижавшись спиной к колонне, Иоанн мысленно осыпал проклятиями Никифора Фоку и логофета. Он не привык кого-либо ждать. Остальные, судя по разговорам, полностью разделяли его эмоции. Василевс Никифор Второй, дав право гражданским сопровождать себя в Онопод и обязав воинов дожидаться в нём, не обрёл сторонников среди первых, к чему стремился. Они, напротив, начали презирать его ещё больше, поняв, что он в них нуждается и открыто признаёт это. Ну а военные, получив столь смачный плевок в лицо, также не особенно воспылали признательностью к царю. Только Варда Склир, Алексей Диоген и патрикий Пётр, которых он выделял, да ещё десятка два-три седых, закалённых воинов продолжали личным примером вдохновлять армию на служение этому императору.

Глубокие мозаичные своды огромной залы мерцали как небеса безоблачной ночью, бросая отсветы лампионов на тщательно отшлифованный гранит пола и мрамор стен. Военные весьма тонко обменивались остротами в адрес тех, кого дожидались, стремясь вовлечь в это дело и Калокира. Тот был суров и немногословен в рамках учтивости, а когда заводили речь о царице, полностью разделял всеобщий восторг. В течение получаса он познакомился с половиной военачальников. Наконец, за дверьми послышалось хоровое пение, а потом донёсся и топот множества ног. Воины мгновенно притихли и спешно выстроились в ряды. Иоанн оказался в первом, среди патрикиев. Топот и хоровое пение нарастали. Вдруг стало тихо, и двери залы раскрылись. Вошёл большой отряд экскувиторов. Разделившись на две шеренги, они построились у продольных стен Онопода. Их предводитель, Рашнар, встал у поперечной, лицом к которой стояли воинские чины, и обнажил меч. Вошли певчие, продолжавшие своё дело с умеренной громогласностью. Вслед за ними втекла толпа, состоявшая из первостепенных чиновников, духовенства, четвёрки военачальников, на глазах у которых царица топала ножками, иноземных послов и церемонимейстера с его штатом. Не только он, но и каждый знатный вельможа вёл за собой своих приближённых. Первыми из вельмож вошли: логофет, великий ключарь, хранитель государственной печати, силенциарий, эпарх, легаторий и препозит. Калокир поймал на себе приветливый взгляд Льва Мелентия. В тот же миг церемонимейстер призвал вошедших занять места. Участники хора встали возле окна, а все остальные втиснулись в промежутки между варягами и вояками, вынуждая их потесниться. Пустой осталась лишь четверть залы. Толстяк церемонимейстер, подняв свой жезл с серебряным шаром, провозгласил:

– Се грядут автократоры Ромейской державы! Прославим их! Аксиос!

Две тысячи человек с нестройным усердием повторили это латинское слово и преклонили колени. Не шевельнулись только варяги, сам церемонимейстер и Калокир. Последний осознавал, что идёт на риск, ибо он боялся упасть при виде царицы. Сердце его колотилось так, будто предстояло переплыть реку, полную крокодилов. Хор, между тем, начинал петь гимн, опять же латинский.

Беря пример с остальных, Иоанн глядел лишь на стену, возле которой стоял Рашнар. Она вдруг разверзлась. Почти незримая щель между двумя плитами, составлявшими эту стену, стала стремительно расширяться. Плиты ползли одна от другой. Каждая из них могла бы расплющить сотню слонов, но скрытые механизмы двигали их легко и бесшумно. Вскоре стена исчезла совсем, позволив увидеть то, что она скрывала.

На четырёхступенчатом пьедестале стояли три золотых престола. Один был чуть впереди. На нём восседала зеленоглазая скандалистка с милостивым лицом. Обе её ножки были обуты, притом в пурпуровые кампагии – главный символ полубожественной власти. Справа и слева от Феофано сидели, также в царских одеждах, два её сына, Василий и Константин. Первому исполнилось шесть, другому – четыре. За троном императрицы стоял Никифор Второй. Он выглядел скромно.

Конечно же, все следили только за Феофано. Рашнар поднялся на пьедестал и, склонившись к уху царицы, шепнул ей что-то. Она взглянула на Калокира и улыбнулась. Лучше было бы ей этого не делать, ибо предмет её благосклонности покраснел, между тем как правила этикета обязывали бледнеть в такие минуты.

– Императрица дозволяет вам встать! – вскричал церемонимейстер. Все поднялись. Хор смолк. Евсевий Эфалиот, подойдя к Никифору Фоке, взял у него какой-то небольшой свиток с печатью и, развернув его, зачитал указ Феофано о присвоении Калокиру чина патрикия. Пока звучал его голос, в зале стояла могильная тишина. Василий и Константин вели себя так, будто им пригрозили розгами за малейшее шевеление.

– Иоанн Калокир, приблизься! – позвал Евсевий, кончив читать и вновь свернув свиток. Идя к царице, Иоанн пристально глядел под ноги, чтобы как-нибудь не споткнуться, но всё равно не заметил первую ступень трона и чуть не грохнулся. По всей зале пробежал шёпот. Императрица прыснула, но совсем даже не обидно, а очень располагающе, как смешливая девушка из деревни. Встав перед ней на колени и склонив голову, Иоанн поймал вдруг себя на том, что пройденные четыре ступеньки будто бы приподняли его над сердцебиением. Маленькая рука Феофано властно легла на его затылок. Её мальчишеский голос звонко потряс гигантские своды залы, невидимыми ладонями хлопнул по всем ушам, достигнув предела силы, и, задрожав, на последнем слоге сорвался, как струна арфы:

– Властью, данной мне Богом, во имя величия Ромейской державы провозглашаю тебя, Иоанн Калокир, патрикием! Аксиос!

– Аксиос! – дружно подхватили военные и гражданские, – слава, слава!

Вставая под гром оваций, Иоанн встретил пристальный взгляд Василия. Столько злобы, столько высокомерия леденело в глазах тщедушного мальчика, будущего Болгаробойцы, что молодой патрикий весь вздрогнул, как от пощёчины. Этот взгляд заставил его опомниться. Опустив глаза, он медленно повернулся, сошёл с подножия трона и зашагал, ничего не видя, к дверям. Пришлось протосинкелу Феофилу с большим золотым крестом его догонять, чтоб благословить. Встав перед крестом на колени, Иоанн вдруг увидел на нём Мари. Но это было видение. И оно растаяло в тот же миг.

Царица, воспользовавшись долгожданной возможностью спрыгнуть с трона, вложила свою ладонь в обтянутую перчаткой руку Рашнара. Тот с обнажённым мечом повёл её к выходу. Муж венценосной женщины поспешил за ними, путаясь в полах царского скарамагния. Вслед за ним оставили залу варяги, певчие и все те, кто в ней был, кроме двух детей и их слуг.

Покинув дворец через главный вход, длинная процессия двинулась к Ипподрому. Варяги шли с обеих сторон её, оттесняя людские массы. Люди встречали богоподобную Феофано рёвом безумного ликования. К ней летели со всех сторон красные и белые розы. Она порой их ловила и улыбалась. Следом за нею шёл Калокир, по левую руку шагал Рашнар, а справа – Никифор Фока. Толпа шумела всё громче и напирала. Яростный пыл поклонников молодой царицы не остывал под взглядом Рашнара. Варяги пустили в ход рукоятки сабель и алебард. К счастью, обошлось без смертоубийства.

Внутрь Ипподрома толпа допущена не была. Оставшись за стенами, горожане мигом притихли, дабы не пропустить ни одного слова. Сенаторы встретили царственную чету десятиминутным рукоплесканием. Автократорша пожелала оказать честь партии голубых и расположилась на их трибуне, а василевс отдал предпочтение синим. Все остальные уселись согласно правилам, разделившись не на военных и гражданских, а на чины: магистры заняли одну трибуну, патрикии – другую, протоспафарии – третью, а анфипаты – четвёртую. Духовенство село отдельно, между послами и разношёрстной чиновничьей мелочёвкой, которая обособилась в самом нижнем ряду. Дождавшись тишины, консул произнёс формальную речь. После него слово взял Лев Мелентий. Вкратце обрисовав ситуацию на Балканах, он сделал вывод: если не заключить союз с русским князем против болгар, болгары и руссы объединятся против ромеев. Всё идёт к этому. Пётр уже отправил в Киев своих послов и атаковал балканские форпосты империи, чтобы доказать Святославу бесповоротность своих намерений.

– Таким образом, – завершил свою речь магистр, – мы должны сделать более сильный ход, отправив к архонту руссов того, кто сможет установить военный союз между ним и нашей державой. Этот человек здесь. Он стал сегодня патрикием. Его имя – Иоанн Калокир!

На трибунах вновь грянул гром оваций. Калокир встал и, жестом восстановив тишину, сказал:

– Болгары не смогут настроить руссов против Константинополя, ибо я с завтрашнего дня берусь за работу. Болгары слишком глупы. Они могут лишь жрать объедки и делать пакости, когда их погаными тряпками гонят со двора прочь. Через год эта дрянь и сволочь умоется своей кровью! Я обещаю.

Это было всё, что Иоанн счёл нужным сказать Сенату. Но государственные мужи остались довольны и проводили его слова криками восторга. Он опять сел. Поднялась царица. Все затаили дыхание в ожидании её речи. Она сказала:

– Болгары – наши братья по вере. Нам очень жаль, что они настолько глупы и что мы не имеем иного способа заставить их поумнеть, кроме как выпустив из них всю дурную кровь! Надеюсь, что после этого они снова станут друзьями нам. Да, мы этого хотим. Это наша цель, великая и святая!

– Слава царице нашей! – возликовали трибуны, – позор мисянам!

Императрица вновь села, сперва немножечко помахав рукой во все стороны. Это вызвало бурю, которая улеглась минут через пять. А потом сенаторы задали Калокиру и логофету несколько довольно пустых вопросов, после чего Евсевий Эфалиот вручил консулу верительные грамоты Калокира для Святослава. Консул неторопливо их зачитал, что заняло полчаса.

– Пожалуй, я завизирую, – объявила императрица. Члены Синклита и царедворцы опять пришли в восхищение. Подойдя к Феофано, консул торжественно опустился перед ней на колени и протянул ей бумаги. Она их размашисто подписала, взяв у секретаря перо. Тут же все бумаги были у Калокира. Он сдержанно поклонился. Он был доволен.

Молебен в Святой Софии должен был служить патриарх собственной персоной. Но так как он, по обыкновению, чувствовал себя плохо, все его функции взял на себя протосинкел, архиепископ Феофил Евхаитский. Это был человек поистине удивительный. В сферу его ответственности, помимо церковных дел, входили финансы и Арсенал, а это было немало. Но Феофил исполнял все свои обязанности блестяще. Даже его недоброжелатели признавали, что всё в империи держится лишь на нём да на Льве Мелентии, оговариваясь при этом, что держится кое-как.

В храме Калокир стоял рядом с Феофано. Но смотрел он не на неё. Он смотрел на храм. И зрелище это ввергало его в смятение – столь же сильное, как и то, что случилось утром. Да, Феофано была Красива, но и собор был неплох. Проще говоря, ничего подобного Иоанн никогда не мог даже и представить. При взгляде вверх голова у него кружилась, а сердце будто бы окуналось в морские волны. Ему казалось – он глядит вниз, в глубокую пропасть, на дне которой недостижимое золото оживает и тоже смотрит. В Святой Софии золото было плотью бесплотных. Впервые в жизни своей Иоанн краешком души осознал, как невообразимо то, что за гробом. Ангелы, Богородица и Господь смотрели ему в глаза с чудовищной высоты. А на самом деле они были ещё выше! Он трепетал. Ему хотелось уйти. Но сзади была толпа, которую Иоанн боялся ещё сильнее, чем Бога, хорошо зная её особенности.

Царица искоса поглядела на Калокира. Видимо, угадав, что с ним происходит, она взяла его за руку. Он порывисто огляделся, боясь Рашнара. Но молодого викинга в храме не было.

– Что, скоро уже конец? – спросил Иоанн.

– Ещё полчаса! Что с тобою, друг мой патрикий?

– Со мною всё хорошо, госпожа моя.

– Нет, не ври! Ты бледнее смерти. Думаю, Феофил напугал тебя.

Протосинкел, точно, мог нагнать страху. Черноволосый, с пронзительными глазами, которые были воспалены от ночного чтения, он метался с кадилом вдоль алтаря, нараспев читая апостольские послания. Голос у него был вполне себе благозвучный, но, тем не менее, Иоанн вздыхал с облегчением всякий раз, когда начинал петь хор. Желая отвлечься, патрикий вновь стал смотреть украдкой на Феофано. Профиль её на фоне великолепия, созданного василевсом Юстинианом, казался не просто дивным и совершенным, а сверхъестественным.

– Феофано, архангел сверху глядит на тебя одну, – сказал Иоанн ей на ухо. Она хмыкнула, мимолётно скосив на него блестящие очи.

– Я это без тебя знаю! А ты на кого глядишь?

– Я? По сторонам, как всегда.

– Пошёл вон отсюда!

И он послушно ушёл.

Глава десятая