Наездник Ветра

– Тебе нравится? – тихо, нежно и даже кротко осведомилась она, опять заморгав длинными глазами цвета осоки.

– То, что происходит со мной, ужасно, – сказал Рашнар, – лучше бы меня утопили.

– Как ты любезен!

Приняв насмешку в её глазах за призыв, он быстро поднялся.

– Сидеть! – крикнула царица, по-волчьи вздёрнув губу, – ты у меня будешь делать лишь то, что я прикажу тебе! Или больше ни разу в жизни не подойдёшь ко мне, понял?

– Да, – сказал он, моментально сев.

– Так-то лучше.

Она вновь выпила и немножко высунула язык, слегка его прикусив. Это было признаком озадаченности. Рашнар за ней наблюдал. Вдруг она спросила, опять садясь по-китайски:

– Скажи, что думаешь ты об этом мошеннике, Калокире?

Её слова пролетели мимо его ушей. Он был погружён в какие-то мысли.

– Ты что, дурак? – взвизгнула она, – ответь на вопрос!

– На какой вопрос?

– Я спросила, что замышляет этот противный и отвратительный Калокир, на твой взгляд? Скажи мне!

– Взять тебя в жёны, – пожал плечами Рашнар. Ноздри Феофано раздулись.

– Подлец! Подлец! И ты не убил его?

– Нет. Я решил, что лучше мне ревновать тебя к этому прохвосту, чем…

– Рашнар, слушай! Мне не до шуток. Что, он хорош собою?

– Неплох.

Она покусала губы.

– А Лев Мелентий знает о том, что этот мальчишка готовит переворот?

– Все об этом знают. И все усердно прикидываются дураками. Ведь только он, Калокир, может оттянуть вторжение варваров.

– Но ведь руссы посадят его на трон, наденут корону ему на голову!

– Да. И пощадят тех, кто сегодня днём доставит ему мои ощущения прошлой ночи, когда ты вдруг…

И Рашнар, воспользовавшись своим поэтическим даром, напомнил императрице о некоторых событиях прошлой ночи, произошедших в этой же комнате. Феофано даже не улыбнулась.

– Ну, а мой муж? – вскричала она, – его-то не пощадят! Что ж он согласился на этот план?

– Царица моя! Об этом надо спросить не меня, а мужа. Думаю, логофет ему заморочил голову.

– Невозможно, – произнесла Феофано, осушив чашу и положив её на постель, – логофет, при всей его гениальности, вряд ли сможет уговорить даже идиота пойти на верную смерть!

С этими словами императрица спрыгнула со своей высокой кровати и стала быстро ходить около неё, шлёпая босыми ногами по мраморным плитам пола. Лицо красавицы выдавало крайнее напряжение мысли. Внезапно остановившись, она спросила Рашнара:

– А где сейчас твой дружок, Никифор Эротик?

– Я полагаю, у себя дома. А где ему ещё быть?

– Отлично. Ты сейчас проводишь меня к нему!

Рашнар промолчал. Опустившись в кресло, императрица надела мягкие башмачки.

– Накинь мне его на плечи, – распорядилась она, вскочив и ткнув пальцем в плащ, висевший на спинке кресла. Этот приказ был исполнен. Когда царица с досадой и нетерпением шевельнула плечами, чтобы поправить наброшенный на них плащ, Рашнар вдруг схватил её и привлёк к себе. Глаза Феофано вспыхнули. Она вырвалась. В следующую секунду этериарх был дважды ударен царственной рукой по уху.

– Негодяй! – прошипела фея, лизнув ушибленную ладонь, – как смел ты?

Рашнар молчал. Но императрица вдруг засмеялась и, взяв несчастного за руку, подошла с ним к большому зеркалу.

– Дурачок, погляди сюда, – сказала она, целуя разбитые пальцы викинга, – боги ещё по земле не ходят! Кем, на твой взгляд, я могу заменить тебя? А, малыш?

– Не знаю, царица, – сказал Рашнар, глядя на её отражение. Этим он снова вызвал её досаду. Однако вместо того, чтобы опять драться, она повисла на нём, обняв его шею тоненькими руками, и присосалась к его губам глубоким щекочущим поцелуем. Но не успел он сойти с ума, как она вдруг вырвалась, задыхаясь, и непреклонным жестом остановила его движение к ней.

– Пора!

И выскользнула за двери. Рашнар, пошатываясь, едва смог её догнать на ступенях лестницы вниз. Как только их шаги стихли, из будуара, который был отделён от спальни плотной китайской шторой, вышли ещё две очаровательные служанки знатного рода. Они случайно уснули там, сидя в креслах.

Рыжая дочь трактирщика и Рашнар покинули здание через боковую дверь. Они оказались на большой площади, которая была вымощена булыжником. Эта площадь использовалась для военных парадов. Присутствовавшие на них послы и прочие гости, сидя на галереях дворца, изумлялись численности маршировавших по площади легионов и корпусов, не подозревая, что перед ними бог знает в который раз проходят всё те же самые воины, поменявшие за дворцом знамёна, плащи и шлемы. Шаги Рашнара, когда он под руку с Феофано пересекал пустынную площадь, гулко звенели в безмолвии поздней ночи. Императрица в бархатных башмачках ступала бесшумно. Они приблизились к стальной двери в стене. Рашнар, обладавший не меньшим числом ключей, чем его приятель Никифор, отпер её и вышел со своей спутницей в ночной город. Фея вложила свои изящные пальцы в руку этериарха. Тот жаждал лишь одного – чтобы эта ночь длилась вечно. На его счастье, Никифор жил не особо близко, аж за Невольничьим рынком. Царственная красавица и варяг двинулись туда по наиболее широким и светлым улицам, удлиняя путь.

Стоял предрассветный час. Царило безветрие, и в прохладном воздухе ощущался запах сирени. Из кабаков доносились неблагозвучные восклицания. В подворотнях что-то порой мелькало. Властительница империи с нежным трепетом прижималась к своему спутнику. Все бродяги знали его и не рисковали показываться ему на глаза. Он бережно обнимал царицу за талию, но ей всё же было не по себе.

– Ах, чёрт бы побрал этого Никифора! – вырвалось у неё, – надо будет снять ему дом поближе.

Обогнув рынок, они вошли в небольшой квартал. Дом, в дверь которого постучал Рашнар, был неотличим от других домов.

– Кого это чёрт принёс? – раздался за дверью голос старухи.

– Это Рашнар из дворца! Открой.

Просьба ярла была мгновенно исполнена. Но прислужница, вид которой был ещё неприятнее её голоса, со свечой в руке решительно преградила гостям дорогу и оглядела спутницу викинга без малейшего дружелюбия.

– Что, привёл ему очередную подружку? Опять полночи будет весь дом скрипеть?

– Ночь кончилась, – возразил Рашнар, – пошла прочь с дороги, старая ведьма!

Грубейшим образом отстранив старуху, варяг провёл Феофано по очень узкому коридорчику в очень скудно обставленный кабинет. Там он усадил её в кресло, зажёг свечу на столе. Через полминуты пришёл Никифор. Он был в халате, с торчащими во все стороны волосами и недовольным лицом. Его вид заставил царицу расхохотаться. Молодой секретарь немного смутился. Что-то пробормотав, он отвесил ей неловкий поклон.

– Садись, – сказала она ему, внезапно оборвав смех и придав лицу серьёзное выражение, – времени у нас мало, а разговор у меня к тебе чрезвычайно важный. Рашнар, ступай во дворец!

– Нет, я подожду в передней, – решил показать Рашнар свой характер, словно Никифор совсем не знал его и царицу.

– Вон! – заорала та, ударив обоими кулаками по подлокотникам кресла, – во дворец, живо!

Этериарх удалился, скорбно опустив очи. Гнев Феофано растаял так же, как вспыхнул.

– Дружочек мой, вино есть? – спросила она работника канцелярии, усевшегося за письменный стол.

– Да, есть. Но оно дешёвое.

– Всё равно. Я с детства люблю такое.

Кувшин с вином и две чаши были сейчас же принесены. Довольно развязно выпив со своей гостьей, Никифор опять уселся и проронил:

– Я, право, раздавлен счастьем видеть живое солнце у себя в доме!

– Что вы за ослы оба? – смеясь, прижала ладонь ко лбу Феофано, – один раздавлен, а вот теперь уже и другой! Ну как мне, скажи, иметь с вами дело?

– Зато мы с радостью умрём за тебя, царица!

– Да, тот дурак десять раз умрёт, это точно! А вот ты, плут… Скажи-ка мне откровенно, скольких друзей ты продал?

– Продал? Императрица, жизнь моя! Оглядись! Я нищ, как Иов!

– Хорошо, Иов, перейдём-ка к делу, – сдвинула брови императрица, стуча ноготком по чаше, – меня волнует этот сомнительный юноша, Калокир.

– Волнует? О, венценосная! Неужели он чем-то лучше Рашнара?

Августа вновь рассмеялась.

– Болван! Ты ведь говоришь с повелительницей Священной Римской империи, а не с девкой из кабака! Меня занимает такой вопрос: почему мой муж согласился отправить этого дьявола послом к руссам? Ведь он же притащит их всех сюда, чтобы сесть на трон! И тогда Никифору Фоке – смерть.

– Безусловно, – важно кивнул секретарь, – но ему придёт конец и в том случае, если руссы нагрянут без всякого Калокира. Он, Калокир, нужен исключительно для того, чтобы оттянуть войну с ними на год. Вот и ответ.

– Ну, а для чего нужна Калокиру эта отсрочка?

– О, тут всё просто! Он ведь не хочет войны. Он хочет, чтоб ты приползла к нему на коленях и положила корону к его ногам, а затем сама надела на них башмаки пурпурного цвета.

– Чёрт! И каким путём он рассчитывает меня склонить к подобному ужасу?

– Самым подлым. Блокировав все торговые подступы к рубежам империи, от Дуная до Таматархи. Тогда у нас просто начнётся голод.

Августа, не поднимаясь, наполнила вином чашу. Потом задала вопрос:

– А никак нельзя обойтись без этого гадкого Калокира?

– Без Калокира варвары будут здесь уже через год, – ответил Никифор.

– Разве мы не сможем воевать с ними?

– Увы, царица! Боюсь, что нет.

– Как же так? Ведь мой муж ведёт небезуспешную войну в Сирии!

– В этом-то всё и дело. Он в ней увяз. Выйти из неё возможным не представляется. У нас очень много врагов и много расходов. А силы тают. Союзников не осталось. О войне с руссами даже речи не может быть.

– Дружок, давай выпьем! – произнесла Феофано, всё круче хмуря тонкие свои брови. Никифор, глядя на неё, пил вино как простой компот. Даже он не мог быть спокойным при виде феи. Поставив чашу, фея спросила:

– Что даст нам эта отсрочка?

– Возможность бросить все силы на Антиохию, – был ответ.

– С целью?

– С целью взять её, чтобы получить много золота. Золото позволит укрепить армию и нанять союзников. Тогда уже можно будет думать о войне с руссами. Калокир ведь не верит в то, что мы сможем сейчас усилить войну с арабами! Да, конечно, это непростой путь. Но иного пути у Никифора Фоки нет.

– Но у нас-то есть, – с улыбкой заметила Феофано. Секретарь в страхе бросил два взгляда по сторонам.

– Божественная! Умоляю, умерь свой голос!

– Ничтожнейший! Заклинаю – думай, с кем говоришь!

– Прости меня, Феофано, – затрепетал секретарь, проявив умение покрываться смертельной бледностью, обеспечившее ему быструю карьеру, – прости меня, моё солнце! Честное слово, я не в себе.

– Ну, так настало самое время прийти в себя, – отрезала Феофано, пытливо глядя ему в глаза, – потому что дальше я буду задавать сложные вопросы. Влияет ли всё то, что ты перечислил, на наши планы? Если влияет, то как? Если отрицательно, то какие меры в этой связи сможешь принять ты, Никифор Эротик, старательный секретарь Льва Мелентия? Отвечай же!

– Конечно, этот подлец Калокир – спасение и для нас, – прозвучал ответ, – никто не поручится, что его дружок Святослав оставит тебя на троне, а не отдаст, к примеру, своим охранникам.

– А какие охранники у него? – заинтересовалась царица, – ты видел их?

– Вряд ли они будут столь же безропотны, как Рашнар. Ты мне позволяешь продолжить?

– Приказываю.

– Я с радостью повинуюсь, моя красавица! Слушай же. Разумеется, так или иначе придёт момент, когда наши интересы решительно разойдутся с планами Калокира. Он, видишь ли, очень хочет взойти на трон, ну а у тебя, насколько я знаю, иные помыслы относительно этого предмета. Поэтому в тот момент, о котором я только что сказал, Калокир должен перестать внушать нам тревогу и опасения. И для этого мы прямо сейчас приставим к нему одного надёжного человека.

– А Калокир не пошлёт нас вместе с твоим надёжным человеком ко всем чертям? – спросила царица, – он сейчас может себе позволить любые шалости!

– Нет, о богоподобная! Не пошлёт. Дело в том, что этого человека ему представит сам логофет.

– О, боже! Сам логофет! Великая важность для Калокира! Да и с чего ты взял, что логофет спляшет под твою дудку? Он ведь, насколько я понимаю, сам по себе!

– Не совсем так, милая. Он пока что ещё с Никифором Фокой. Впрочем, если говорить прямо – чёрт его знает…

– Дружочек, я задала вопрос, – напомнила Феофано, вновь наливая себе вино, – даже не один.

– Помню, помню! Ты задала вопрос про надёжного человека. С этим всё сложится замечательно. Логофет предложит Калокиру включить этого человека в состав посольства. И Калокир, я думаю, согласится.

– Но почему? – сжала кулаки Феофано, – что ты за вздор несёшь?

– Дело в том, что этот человек – мастер разговаривать с печенегами. Эти злобные дикари его уважают. Он много раз выполнял различные поручения логофета в большой степи. Теперь логофет отправит его туда, чтобы он нашёл нам ещё парочку союзников среди ханов, а заодно присмотрел за нашим приятелем Калокиром. И Калокир уцепится за него, чтоб приобрести союзников среди ханов – только союзников не Никифору Фоке, а Святославу.

– Это понятно, – сделала Феофано нетерпеливый жест, – только почему ты считаешь, что он будет отстаивать там мои интересы?

– Да потому, что его зовут Георгий Арианит, чёрт тебя возьми! – вспылил секретарь. Царица вздохнула и громко цокнула языком.

– О, боже! Что я за дура? Но ты обязан простить меня, мой хороший! Сам знаешь, сколько в меня влюблено всяких идиотов. Георгий Арианит, конечно, не идиот, но он такой серый, противный, нудный! Я ужас как не люблю о нём вспоминать, поэтому и не вспомнила. Он однажды…

– Тебе идея моя понравилась или нет? – перебил Никифор.

– Ещё бы! Ты ослепителен, грандиозен! Клянусь тебе, Лев Мелентий рядом с тобой – тупое животное! Давай выпьем, мой маленький сволочонок. Потом ты меня проводишь.

– Мне только нужно будет одеться, – заметил юноша.

– Я тебе помогу! То есть, подожду.

Царица и секретарь осушили чаши, после чего Никифор побежал в спальню. Его прекрасная собутыльница стала глядеть в окно. Наступало утро. Константинополь сонно шевелился, как человек, на лицо которому падают первые лучи солнца. Он ещё не проснулся толком, но настроение уже портится, потому что в голову лезут мысли о предстоящих делах. Таков был и город. По его улицам шастали ещё ночные бродяги, которым не посчастливилось в этот раз погулять на чужие денежки, но шагали также и люди, спешившие добывать себе хлеб насущный. Первые были злы потому, что сильно устали, вторые же – оттого, что им пришлось рано встать.

Взглянув на Никифора, появившегося из спальни, императрица невольно залюбовалась им. Перед ней стоял уж не мелкий служащий, поднятый среди ночи с грязной постели, которую он делил неизвестно с кем, а статный, изысканный царедворец. Он был в хламиде из серебристой парчи, расшитой орлами, и мягких синих кампагиях. От него разило египетскими духами. Его волнистые, светло-русые волосы были не только хорошо вымыты, но и слегка подвиты.

– Кто это так тебя обслужил? – поинтересовалась игривым голосом Феофано, сияя глазками.

– Друг, – как-то неохотно проговорил секретарь, – точнее сказать, товарищ.

– О! Любопытно, чёрт побери! Он здесь ночевал, что ли?

– Да. Видишь ли…

– Он цирюльник? – не пожелала фея узнать подробности.

– Да! – обрадовался Никифор, – и замечательный.

– А ты его не уступишь мне на сегодня? Дворцовые мастера, я вижу, не столь искусны, как твой.

– Царица, он не пойдёт к тебе.

– Почему же?

– У него руки начнут трястись, и он наломает дров. Женщины его приводят в смертельный ужас.

– И тебя тоже?

Встав с кресла, императрица дружески взяла руку секретаря, почти столь же маленькую, как и её собственная рука.

– Моя золотая фея, ты для меня икона, – сказал Никифор.

– Ого! Ничего себе! Ты всегда краснеешь перед иконами?

Секретарь прикусил губу. Глядя на него, царица немножко высунула язык. Потом рассмеялась.

– Ладно, живи, богомольный юноша! Не забудь только поблагодарить иконы свои за то, что я спешу нынче. Готов, дружочек? Пошли!

Глава девятая

Солнце взошло уже. С моря дул довольно холодный ветер. По улицам шли серые потоки чиновников, приглашённых на церемонию во дворец, и обыкновенных простолюдинов, надеющихся увидеть царственное семейство на Ипподроме. У главных ворот дворца все потоки вливались в людское море. Оно шумело. Рашнар, от которого должен был поступить приказ открыть Благовещенские ворота, всё почему-то медлил. Внимательно поглядев на толпы, можно было заметить, что состоят они из людей различных сословий.

– Чёрт, сколько их! – пришла в изумление Феофано, – чего хотят они?

– Хотят видеть твоё лицо, – объяснил Никифор Эротик.

– Стало быть, если я сниму сейчас капюшон, они поглядят на моё лицо и пойдут домой? Так, что ли, дружочек?

– Нет, госпожа. Они не поверят, что перед ними – царица. Подумают, что богиня.

Императрице стало смешно. Никифор её повёл к боковой калитке, стараясь как можно дальше обходить группы людей и даже отдельных прохожих. В это мгновение на глаза Феофано попался юноша с длинными чёрными волосами, одетый очень изысканно, но не броско. Он одиноко стоял около часовни Святой Татьяны и наблюдал за толпой.

– Ой, какой красавец! – вскричала императрица, пальцем указав на него, – взгляни, Никифор Эротик!

– Ах, чёрт! – испуганно прошептал секретарь, взглянув.

– Что такое?

– Ведь Это же Калокир!

– Да ну! В самом деле?

– Солнцеподобная! Умоляю, пойдём быстрее! Никак нельзя допустить, чтобы он увидел нас вместе!

Но тут внезапный порыв северного ветра снял капюшон с головы царицы, а Калокир, которому ветер подул в лицо, взял да повернулся в сторону парочки.

– Черти бы тебя взяли, – пробормотал Никифор, пытаясь скрыться за Феофано. Но это было непросто ввиду её худощавости, да и поздно. Главный герой грядущих торжеств уже приближался решительными шагами, не сводя глаз с царицы, снова накинувшей капюшон.

– Добрый день, – сказал Иоанн, приблизившись, – вот удача, Никифор, что ты мне встретился! А иначе я бы не смог войти во дворец.

– Люди логофета тебя не застали дома? – спросил Никифор с досадой.

– Нет, я под утро ушёл в кабак. Сейчас прямо из него.

– Ясно. Имею честь представить тебе царицу Восточной Римской империи, солнцеликую автократоршу Феофано, мать маленьких василевсов.

Издали Калокир не успел всмотреться в лицо августы. Поэтому он сейчас просто не поверил своим ушам. Когда же царица, чуть приподняв капюшон, с улыбкой взглянула ему в глаза, он и им отказался верить. От многих людей он слышал, как выглядит Феофано. Его фантазия не единожды рисовала ему её, и образы были один другого божественнее. Теперь же, увидев её воочию, он признал, что все они оказались гораздо хуже действительности. Не в силах оторвать взгляда от изумрудных очей властительницы империи, впечатлительный херсонит упал на колени. Фея отпрянула, и её капризные губы гневно скривились.

– А ну-ка, встань! – потребовала она чуть слышно, – или ты хочешь, чтобы меня узнала толпа?

Иоанн поднялся. По его впалым щекам разлился огонь.

– Я просто раздавлен, – прошептал он, – клянусь Иисусом!

«Вот тебе раз! – мелькнуло в уме царицы, – ещё один раздавленный! Красота! Этот, впрочем, стоит всех остальных, вместе взятых!»

Что до Никифора, то внезапное потрясение Иоанна его скорее встревожило, чем удовлетворило. Он ещё вчера понял, что Калокир – не из тех, кто способен долго быть в потрясении.

Двое юношей и царица вошли в сады василевса через уже знакомую Иоанну дверь в крепостной стене. Феофано, сняв капюшон, направилась по одной из самых узких тропинок вглубь райских кущ. Они сплошь цвели. Деревья, борясь с порывистым ветром, роняли белые лепестки свои в царство роз и водяных лилий. Никифор и Иоанн шли следом за венценосной красавицей. Иоанн отчаянно призывал на помощь весь свой цинизм, всю свою насмешливость, рассудительность – что угодно, лишь бы не выглядеть дураком хотя бы в глазах лягушек, которые на него глядели внимательно из травы. Но все его замечательные черты, казавшиеся ему неотъемлемыми и прочными, как умение плавать, остались там, за стеною. Пловец барахтался и тонул, как будто к его ногам был привязан груз. Словом, Иоанн пытался понять, что, собственно, происходит, но понимал лишь одно: он – просто ребёнок, которого водят за нос.

Его попутчик несколько лучше владел собою, хоть и не сомневался в том, что судьба, столкнув его у стены с Калокиром, сыграла гнусно. Императрица шагала быстро, почти бежала. Песок чуть слышно скрипел под её ногами. Иногда фея сворачивала с тропинки, чтобы сорвать приглянувшуюся ей розу. Юноши останавливались и ждали. Следя за императрицей, склоняющейся к цветочку, Иоанн чувствовал, как к его лицу приливает кровь. Когда Феофано возобновляла путь свой, он устремлялся следом за нею, опережая Никифора, чтобы её догнать и сказать ей что-то. Но всякий раз опять замедлял шаги.

У первого же нимфея царица жестом простилась с молодыми людьми и, взмахнув букетом, уже бегом устремилась к южным дверям. Иоанн недвижно смотрел ей вслед.

– Нам надо спешить, патрикий, – поторопил секретарь, – нас ждут.

Иоанн сделал только четыре шага. Солнце, вдруг вспыхнув ярче, сожгло все звуки – и завывание ветра, и плеск воды, и шелест деревьев, и щебетание птиц, и ропот народа за крепостной стеной. Стало очень тихо. Как на дне моря. Незримая пелена, спустившаяся с небес, лишила предметы чёткости очертаний. И вдруг тишину прорезал отчаянный женский крик: «Я дам тебе всё! Не бросай меня! Не бросай меня!»

За одно мгновение воцарилась ночь. Молния, как по шву, разодрала небо. На Херсонес обрушился хлёсткий, ледяной дождь. Да, на Херсонес. Иоанн узнал его кладбище. Лес крестов, отражая молнию, рассёк даль, насколько хватало взгляда. Землю потряс чудовищный громовой раскат. При свете второй, ещё более яркой молнии Иоанн, быстро обернувшись, увидел сотни крестов и надгробий со всех сторон. Он был в центре кладбища.

Объяснение нашлось быстро. Чёртов гашиш! Но дьявол, каким всё было реальным! Особенно лютый дождь, пробиравший холодом до костей. Мучительно содрогаясь и осыпая руганью марокканских купцов, которые приучили его к кальяну, юноша начал думать, как бы определить, с какой стороны восточный – ближайший к городу край проклятого места, коим считалось старое кладбище Херсонеса. Ориентиром могла быть церковь святого преподобного Феодора Стратилата. Она стояла на бугорке, между кладбищем и дорогой к Южным воротам. Но, разумеется, увидеть её сквозь мглу и стену дождя невозможно было. И вдруг случилось невероятное. В тот момент, когда Иоанн подумал об этой церкви, третья молния, протянувшись через всё небо, высветила её белокаменную громаду с золотым куполом в пятистах шагах от будущего патрикия. Он решительно устремился к ней, позабыв о том, что при второй молнии видел в той стороне одни лишь могилы. И долго брёл он среди могил, с трудом выдёргивая свои дрожащие ноги из жидкой грязи. Наконец, понял, что не дойдёт.

Едва сын стратига остановился, очередная молния, сверкнув ниже, вновь выхватила из мрака белую церковь. До неё были всё те же пятьсот шагов. Она не приблизилась ни на дюйм. Иоанн присел на могильный камень, чтоб отдышаться. Кресты блестели вокруг него, как глаза вампиров. А дождь всё лил. «Святой преподобный Феодор Стратилат обманул меня! – подумалось Иоанну, – за что, за что? Ведь его-то ведьма зеленоглазая не могла никак соблазнить!»

Вздохнув, юноша провёл дрожащей рукой по камню. И обнаружил на нём цветы. Он взял их. Поднёс к глазам. Это были розы, только что сорванные августой по имени Феофано в царских садах. Отшвырнув букет, несчастный ощупал надпись на камне. «Иоанн Калокир» было высечено на нём.

Живой обладатель этого имени, леденея, возвёл свой взгляд к небесам, чтобы впервые в жизни спросить о чём-то у Бога. И тут ему на плечо опустилась чья-то рука. Завопив от ужаса, он вскочил. И сразу услышал прямо над своим ухом жалобные мольбы:

– Иоанн, очнись! Патрикий, приди в себя! Ради бога! Да что с тобой?

Будущий патрикий рухнул в реальность. Солнечный день. Лужайка перед дворцом. Никифор Эротик, белый от ужаса, держит руку на его вздрагивающем плече. Иоанн схватил помощника логофета за горло.

– А, негодяй! Это ты её любовник! Ты заговорщик! Это всё ты, ты!

– Нет, это не я! – завопил Никифор Эротик, освободившись, – ведь ты же прекрасно знаешь, Рашнар спит с нею!

– Рашнар – ничтожество! Пешка! Кого она действительно любит? Скажи, кого?

– Да не знаю я!

Иоанн провёл рукой по глазам. «Она дьяволица!» – подумал он. Вслух же произнёс, мучительно улыбнувшись:

– Прости, Никифор! Это всё святой преподобный Феодор Стратилат. Он меня подвёл.