Наездник Ветра

– Я – патрикий Иоанн Калокир, – сказал херсонит чиновнику, – лучше сгинь, пока твои кости целы!

Въедливый надзиратель дважды просить себя не заставил. Два табулярия убежали следом за ним.

– Что это за воины с тобою? – спросил Всеслав Иоанна, забыв поблагодарить его, – из дворца? Твои сундуки охраняют, что ли?

– Конечно. Как только мы их погрузим, они вернутся с лошадью во дворец. Царица велела им не задерживаться нигде. Она очень любит этого жеребца. Должно быть, за то, что он не прикидывается человеком.

– И ты никого с собой не возьмёшь?

– С нами поплывёт Георгий Арианит. Если ты не против.

– Не против, – махнул рукою купец, нисколько не удивившись, – я его знаю. Мы с ним не раз выручали друг друга в большой степи.

– Там сейчас идёт большая грызня, – сказал Хват, – теперь уж Намур поднял все свои кочевья против Челдая. Другие ханы, глядя на них, творят что хотят.

– Мы позавчера это обсуждали, – кивнул патрикий. Старший приказчик пошёл следить за погрузкой золота. Оно было в семи стальных сундуках. Каждый из них весил триста фунтов, имел два хитрых замка. Грузчикам пришлось попотеть. Когда сундуки были перенесены на ладью, воины и лошадь, сопровождавшие Иоанна, простились с ним и отправились во дворец.

– А кто тебе рассказал, что Намур решился преступить клятву? – спросил Всеслав у Хвата.

– Залмах, – ответил приказчик. Купец потёр подбородок, который два дня назад был покрыт щетиной. Теперь она уже стала короткой, с проседью, бородой.

– Залмах? Он разве в Царьграде?

– Сейчас уж нет. Уплыл вчера утром с кем-то.

Всеслав досадливо сплюнул.

– Эх! Давно хочу я с ним встретиться.

– Мне кажется, что Залмах – еврейское имя, – задумался Иоанн, – он ведь иудей?

– Да, и самая хитрая сволочь во всей Руси, – дал ответ торговец, щуря глаза на морскую даль в предрассветных сумерках. Этот скользкий ответ, понятное дело, не удовлетворил Иоанна. Но он решил покамест со сволочами к Всеславу не приставать и полюбопытствовал, сколько дней плыть до Киева. Хват на это сказал ему, что три месяца, если всё обернётся благополучно.

– Днепр весь в порогах каменных, а вся степь – в удалых ватагах, – прибавил он, – сам про это знаешь, патрикий.

– А вот и Георгий Арианит, – вдруг сказал Всеслав, повернувшись к городу, – да ведь он не один! Как это понять?

Действительно, со стороны городских ворот быстро приближались два человека. Одним из них был Георгий Арианит, одетый как воин, другим же – Лев Диакон, одетый как табулярий.

– Что это значит? Зачем ты здесь? – спросил его Иоанн, когда они подошли.

– Царица милостиво позволила мне просить твоего согласия на моё участие в путешествии, – сказал юноша, нерешительно поглядев на своего спутника.

– Это правда, – подтвердил тот. Иоанн рассерженно промолчал. Он не знал, что делать.

– Возьмём его, – предложил Всеслав, – чай, ладья ко дну не пойдёт!

Калокир, по сути, выбора не имел. Дать пинка мальчишке значило попросту отменить приказ Феофано. Можно, но неразумно. К тому же, Лев Диакон был другом царицы, то есть мешком с очень интересными сведениями. Как раз это патрикию было нужно. Он дал согласие.

А восток понемногу делался розовым.

– Эй, Всеслав! Мы всё погрузили, можно отчаливать! – крикнул старший приказчик с одной из лодок. Их было пять. В каждой разместилось сорок гребцов, готовых в любой момент бросить вёсла и взять мечи. Среди этих молодцев Иоанн заметил Малька – того самого стрелка, что продал ему коня. И, так как коня ни в одной из лодок не наблюдалось, патрикий понял, что он был продан опять, уже окончательно.

– Что ж, друзья, – произнёс Всеслав, лихо заломив на затылок шапку, – тронемся в путь, пока море тихо!

Иоанн, Лев и Георгий перекрестились. Не без трепета взошли они на утлую ладью, в которой им предстояло пересечь море. Это была ладья самого Всеслава. Она раза в полтора превосходила размерами остальные. В ней имелся даже небольшой трюм. На её корме стояла палатка, крепко растянутая канатами, чтобы ветром не унесло. И предназначалась она, как выяснилось, вовсе не для Всеслава, а для Настаси, которую Иоанн заметил среди попутчиков.

– Обрубай! – сказал Всеслав Хвату, взойдя с ним на борт. Приказчик обнажил меч и перерубил канат, державший судёнышко у причала. На других лодках сделали то же. Воины дружно взялись за вёсла. Уключины заскрипели. Константинополь пополз назад. Покинув ряды величественных галер и хеландий, стоявших на якорях, пять маленьких кораблей, нагруженных дорогим товаром и золотом, косяком пошли в открытое море.

Было ещё довольно темно. Иоанн стоял на корме. При свете тающих звёзд видел он всё каменное обличье Константинополя, понизу окутанное туманом, и наслаждался радостным звоном сердца в своей груди. Дорога к мечте была перед ним открыта. Возможно, что ей не будет конца, но даже такой расклад делал путешественника счастливым. Точнее, именно он.

Достав из мешка посольские грамоты, Иоанн порвал их в клочки, которые отдал ветру. Тот их развеял над морской гладью. Подставив ему лицо, молодой патрикий сам чувствовал себя ветром. Глаза у него светились, как у мечтательной девушки, будто в них уже отражалось солнце.

– Любовные письма рвёшь? – спросил у него за спиной Георгий Арианит. Патрикий, не обернувшись, ответил:

– Да.

– Много их! Что, все от одной?

Иоанн кивнул.

– Видимо, она тебя сильно любит, – предположил Георгий, – если у неё есть свободные деньги, юность и привлекательность, ты – счастливчик!

– Да, всего этого у неё с избытком, – сказал в ответ Иоанн, – меня не устраивает в ней только происхождение.

Спустя час заря растеклась над морем. Поднялось солнце. Константинополь был уже едва виден на горизонте.

– Настася, спой! – потребовали гребцы. Гусляр Спирк взял гусли. Серебряный рокот струн сразу дал понять Иоанну, что этот румяный молодой воин – мастер своего дела. Настася, сидя на узком борту ладьи, затянула песню о князе Рюрике. Её чудный голос, звеня над морскою синью, слился с зарёй, будто то был голос самого солнышка. Иоанн, присев на винную бочку, стоявшую рядом с мачтой, стал любоваться юной певицей. Она была далеко не так ослепительна, как зеленоглазая Феофано, но хороша. Её красота не пленила сразу, а наполняла сердце сладостной тишиной, как красота леса. Легко можно было представить себе Настасю возле ручья, с венком из ромашек на голове, кормящей из рук лосёнка. И много чего ещё представлял себе молодой посол, ибо на певице была тонкая рубашка с узорчатым пояском, и ничего больше. Ветер услужливо прижимал её с правой стороны к телу девушки, позволяя видеть некоторые линии. Это было весьма недурно, особенно когда девушка поднимала руку.

Ближе к полудню ветер окреп и, к всеобщей радости, изменил своё направление. Он теперь был попутным. Вздув паруса с разноцветной вышивкой, тут же поднятые на мачты, он весело поволок корабли по крутым волнам. Гребцы, бросив вёсла, начали пить вино и есть солонину с луком.

– За стол, дорогой патрикий, за стол, – пригласил Всеслав. То, что он назвал таким громким словом, было устроено на корме. Всеслав, Иоанн, Хват, Георгий, Лев, Настася и Спирк уселись вокруг разостланной на палубе скатерти, по-восточному скрестив ноги. Вся скатерть была уставлена разной выпивкой и закуской. Пили не чокаясь, из больших берёзовых чаш с очень необычными ручками. Когда Лев Диакон спросил, что это такое, ему сказали: ковши. Мясо, хлеб и рыбу брали руками. Из разговора, который завязался по ходу дела, патрикий узнал о том, что Хват родом с Ладоги, Настася – из новгородских краёв, а Спирк – из Чернигова. Хват сотрудничал со Всеславом уже два года. Купец ценил ладожанина за большую ловкость в делах, а также за его связи с великим множеством самых разных людей, от лихих прохвостов вроде Залмаха до печенежских князьков и секретарей логофета. Спирку было лет двадцать пять, однако его с Настасей связывала только работа, более ничего. Ну, или почти ничего. Ни он, ни она не любили сидеть на месте. Сопровождая последние месяцев шесть Всеслава, они имели и деньги, и перемену мест, так что всё им нравилось. Всеслав и его дружинники были также довольны ими.

– Так вы не остались в Киеве только лишь потому, что дорога манит? – спросил у них Иоанн, – Святослав, насколько я его знаю, довольно щедр! И ему, по вашим словам, очень даже нравилось слушать вас. Что произошло?

– Если Святославу сегодня что-нибудь нравится, это ещё не значит, что уже завтра оно не будет изрублено им в куски, – отозвался Спирк, жуя солонину.

– И женщин он тоже рубит? – встревожился Иоанн.

– Нет, – сказал Всеслав, хлебнув медовухи, – хоть многих стоило бы. К примеру, эту сопливую девку пакостную, Малушу! Она его соблазнила, когда ей было пятнадцать, а он был немногим старше.

– Малуша? Это та самая, что была служанкой княгини Ольги, потом родила ей внука?

– Вот именно. Потому она и ведёт себя в Любече, как царица! Зря Святослав отправил её туда. Лучше бы прикончил. Тысяча воинов под её рукой! Представляешь? Тысяча! Любеч стал прямо гнездом гадюк. Все те, кого Святослав не любит, бегут к Малуше. Когда-нибудь Святослав раскается в том, что смотрел сквозь пальцы на это …!

Тут новгородец ввернул словцо, смысл которого никто Льву Диакону не взялся растолковать. Иоанна же больше озадачила суть рассказа.

– А за что князь сослал её? – спросил он.

– А за то, что много стала на себя брать!

– Вдобавок, она противная, – перебила купца Настася, скорчив такую рожу, что все покатились со смеху, – как кикимора из болота! Выглядит старше меня, хотя на год младше. Не понимаю, что Святослав нашёл в ней? Впрочем, ему было девятнадцать лет, когда она зачала от него Владимира.

– Так сейчас Владимиру пять? – спросил Иоанн.

– Четыре, – сказал Всеслав, – Ярополку шесть, а Олегу – пять. Их мать умерла, отравившись чем-то. Ещё при ней Святослав путался с Малушей. Хват, ты не помнишь, когда князь отправил Малушу в Любеч? Что-то я позабыл.

– Да в тот самый год, когда разгромил хазар, – подсказал приказчик, подлив вина в ковш патрикия, – ведь Эдмон во дворце кагана нашёл Роксану! Она должна была стать наложницей.

– Точно, точно!

Сделав глоток вина, Иоанн спросил:

– Должно быть, Малуша не очень любит эту Роксану?

Всеслав и три его верных спутника засмеялись.

– Малуша ей чуть глаза не выдрала, – сказал Хват, – как раз из-за этого Святослав Малушу за волосы оттаскал и отправил в Любеч.

– Бедняжка она, – вздохнула Настася, – мне её очень жалко.

– Малушу?

– Да нет, Роксану! Все её ненавидят. Женщины ненавидят её за то, что она красива, ну а мужчины – за то, что она горда. Особенно невзлюбил её этот старый медведь, Свенельд! Патрикий, ты его знаешь?

– Конечно, знаю. Варяг, военный советник князя. За что же он может ненавидеть его жену?

– Какую ещё жену? – махнул здоровенной рукой Всеслав, едва не задев приказчика, – не жена эта египтянка нашему князю! И вряд ли станет женою. А ненавидит Свенельд Роксану из-за Эдмона.

– Из-за кого? – вскрикнул Иоанн, уже второй раз услышав это французское имя, которым к югу от Скандинавии иногда заменяли норвежское имя Эдмунд.

– Настасенька, расскажи патрикию об Эдмоне, – предложил Хват. Девушка, кивнув, глотнула ещё вина, изменила позу и, обхватив руками коленки, печальным голосом начала рассказ:

– Эдмон был сыном старшей сестры Свенельда. Свенельд любил его, как родного сына. А Святослав называл Эдмона не другом – братом. Эдмон был так красив, что девки с ума сходили, на него глядя. И так силён, что одной рукой мог остановить дикого степного коня, раненого в ноздри! Под Итилём Эдмон и Святослав сражались бок о бок. А после взятия Итиля, когда город грабили, Эдмон встретил вдруг во дворце кагана Роксану. Жгучее чувство к ней за одно мгновение овладело им. Он взял её на руки и понёс, отстраняя крушивших всё русских воинов, к своему шатру. А на другой день состоялся пир победителей. И Роксана увидела Святослава. Она влюбилась в него, притом до беспамятства. Святослав влюбился в неё. Эдмон обезумел. В битве под Саркелом Святослав зарубил кагана. «Каган убит!» – крикнул он, поднявшись на стременах. И сто тысяч воинов под небесный гром и грохот сражения повторили крик Святослава. Но тут ему пришлось иметь дело с лучшим своим дружком, Эдмоном. «И Святослав убит!» – аж с пеной у рта завопил Эдмон, обрушиваясь на князя. Мечи их встретились. Святослав сразил друга ударом прямо в лицо, потому что Эдмон был очень хорош собою. Теперь ты, патрикий, я полагаю, не удивишься, если заметишь вдруг полный ненависти взгляд Свенельда, направленный на Роксану!

– Не удивлюсь, – сказал Иоанн, очень потрясённый этим рассказом, – но почему я сегодня лишь узнаю об этом Эдмоне? Впрочем, и о Роксане я ничего не знал. Наверное, Святослав не любит, когда при нём вспоминают эту историю?

– О, ещё бы! – воскликнул Лев Диакон, – ведь эта история ужасает! И Святослав не боится мести Свенельда?

– Думаю, Святослав вообще ничего не боится, – сказал Всеслав, – Свенельд ему нужен, он ведь хороший знаток военного дела! Его советы всегда были очень ценны для Святослава. К тому же он, Свенельд, едва ли когда решится причинить зло Роксане. Он знает, как Святослав её любит. Иное дело – Малуша! От неё можно ожидать всякого. Но Роксану стерегут так, что даже комар на неё не сядет. Она живёт не в Киеве – во дворец легко ведь может войти убийца, а в своём тереме над Днепром. И с нею всегда находятся сорок надёжных отроков да семь девок, которые глаз с неё не спускают ни днём, ни ночью. Поэтому Святослав за неё спокоен.

– Откуда же она родом, эта девица? – полюбопытствовал молчаливый Георгий Арианит.

– Из земли египетской, – сказал Хват, – из Александрии. Очень знатна, если верить слухам. Впрочем, о её прошлом толком никто ничего не знает.

– Правду ли слышал я, будто бы она христианка? – спросил патрикий. Всеслав и Хват кивнули одновременно.

– Правду, – сказал последний.

– И Святослав её сильно любит?

Долгим было молчание. А потом вновь ответил Хват, явно выражая мнение и Всеслава, и гусляра, и Настаси:

– Слов таких нет, патрикий, чтоб передать, как сильно он её любит.

– Она красива?

А вот на этот вопрос ответа и вовсе не было. Все потупились. Наконец, Настася промолвила, глядя вдаль:

– Иоанн-патрикий! Бойся Роксаны. Взглядом своим египтянка может оживлять камни.

После обеда Лев Диакон отправился спать, Настася уединилась в своей палатке, гусляр и Хват пошли к воинам, а Всеслав и Георгий Арианит начали разговор, не очень-то интересный для Иоанна. Встав у борта, он принялся считать волны. Их было много. «Наиболее интересное из всего того, что я сегодня узнал, – думал Иоанн, – то, что некий Залмах – самая опасная сволочь во всей Руси. Недолго осталось ему носить этот славный титул!»

Глава вторая

Ночь была светлая. Иоанн, тоскливо уединившись с полной луной у левого борта, курил гашиш. С полуночи юго-западный ветер ослабевал. К рассвету он стих. Воины, ругаясь, взялись за вёсла. Всеслав внимательно озирался по сторонам, будто ожидал увидеть что-либо в сияющих, неподвижных морских просторах.

– А как ты сможешь удержать курс, если, например, всё небо затянет тучами? – с беспокойством пристал к нему Иоанн.

– Никак. Мы просто подойдём к берегу и продолжим плыть вдоль него. Он слева от нас. Ежели свернём, через полчаса ты его увидишь.

– Западный берег Понта? Тот, на котором устье Дуная?

– Да.

– Ну а почему бы нам постоянно не двигаться вдоль него? Так было бы безопаснее!

– Нет, напротив. Нам бы пришлось иметь дело с береговыми разбойниками.

– Понимаю. Ты говоришь о сборщиках податей?

– Да не только. Там полно всяких. Ты знаешь, что у меня всего двести воинов! А впереди – степь.

Иоанн отстал от купца. И хорошо сделал – тот был не в духе. Вскоре поднялся несильный восточный ветер. Время от времени он стихал. Тогда становилось жарко. Настася, встав и расчесав волосы, начала петь песни. Голос её легко облетал все пять кораблей. Спирк ей подыграть не мог, потому что ночью наступил спьяну на свои гусли, и доска треснула. Три струны порвались.

Иоанн наблюдал за девушкой. Ему очень хотелось её потрогать. Но он решил повременить с этим до окончания путешествия по морю, потому что его и так начинало уже мутить от килевой качки. Часа через полтора Настася слегка охрипла. Патрикию в ожидании завтрака нечем было заняться, и он поднёс ей маленький ковш вина. Она улыбнулась и приняла его.

– А у тебя очень красивый голос, – заметил царский посол.

– Спасибо. Я рада, что тебе нравится.

По её лицу было видно, что похвалу она приняла как должное. Или как ничего не значащую любезность. Но Иоанн решил продолжать.

– Более прекрасного голоса я не слышал.

– Не ври, патрикий! Ты – хитрый плут.

– Кто тебе сказал?

– Царь не приближает к себе простых. Да и по глазам твоим видно, что ты хитрец.

– А ты любишь дураков, что ли?

Настася пила вино, привычно расположившись на невысоком борту ладьи. Если бы патрикий сел рядом, то непременно свалился бы, потому что судно качало. Он вынужден был стоять, придерживаясь за борт.

– Любовь тут вовсе и ни при чём, – изрекла Настася, – если тебе по душе мой голос, я очень рада. Надеюсь, что ты не будешь пытаться искать во мне ещё что-нибудь хорошее.

– Это было бы очень странным занятием, – возразил Иоанн, – разве есть нужда искать вот сейчас, к примеру, на небе солнце? Зачем? Его видно всем, включая слепых. И оно всем светит. Так светит, что все снимают перед ним шапки.

– Значит, я ещё лучше солнышка, потому что ты, как я вижу, готов снять передо мною не только шапку, но и всё остальное!

Он рассмеялся.

– Тебя это оскорбляет?

– Нет, вовсе нет! Мужчины все таковы. Их не переделать. Думай, что хочешь. Желай меня, если хочешь. Мне всё равно.

– Я знаю, что ты сама сочиняешь песни.

Тут девушка поглядела на своего собеседника с удивлением.

– Так и есть. Но, впрочем, не все.

– Я знаю. Лишь те, которые о несчастной любви.

– А как ты узнал? Тебе сказал Спирк?

– Нет.

– А кто?

– Сердце.

– Ты очень хитрый, – с горькой усмешкой сказала девушка, – но не думай, что я испытывала к кому-то неразделённую страсть и это меня подвигло.

– И в мыслях такого не было. Я ведь вижу, что ты берёшь на себя всю чужую боль. Она проходит через тебя, когда ты поёшь. Этого нельзя не заметить.

– А что меня выдаёт?

– Глаза.

– И что с ними происходит?

В этот момент патрикию показался вдалеке парус. Он пригляделся. Взволнованная Настася с очень большим интересом ждала ответа. Поняв, что горизонт чист, Иоанн промолвил:

– В них – пустота. Смертельная и немая, ибо душа твоя вместе с голосом летит к звёздам. Никогда прежде я и представить себе не мог такой ужасающей пустоты в глазах! Такой бездны.

– Патрикий, ты обезумел! Я пою просто.

Она запнулась. Иоанн понял, что держит в своих руках неплохую нить.

– Я думал о тебе всю ночь, – сказал он чуть слышно, – ты можешь заподозрить меня в желании тебя обольстить, но это не так. Внушить тебе страсть – это означает убить твой голос. Он должен быть свободен! Иначе звёзды не засияют ярче, когда он снова коснётся их.

– О чём это вы здесь говорите? – поинтересовался Спирк, внезапно откуда-то появившись, – о каких звёздах?

– Пошёл отсюда! – рявкнула на него Настася, брызнув слюной. Гусляра как сдуло. Настася бросила чашу ему вдогонку. Чаша попала в голову одному из гребцов. Он этого не заметил. Гребцы за завтраком пили много вина.

– Спирк тебя ревнует, – сказал патрикий.

– Пускай ревнует. Он мне – никто. Иоанн! Патрикий! Твои слова…

Она замолчала. Видимо, потеряла мысль.

– Что в них плохо?

– Они ужасны!

– Прости меня. Я – не Цицерон. Впрочем, ты не знаешь, кто это. Лучше было бы мне умереть на месте, чем нанести тебе хоть какую-нибудь обиду.

– Да нет же, нет!

Смутившись, она опять потупила взор свой. Любуясь ею, льстец осознал, что хоть его первый шаг оказался вполне удачным, следующий легко может стать последним. Он засопел, чтобы обозначить досаду.

– Напрасно я не сдержался! Мои слова – это оскорбление Бога.

– Твоего Бога? Но почему? Они так красивы!

– В этом-то всё и дело. Я никогда не находил для него более красивых и честных слов. Да, клянусь – ни разу, даже когда просил сохранить мне жизнь!

Как он и предполагал, по её челу пробежало лёгкое облачко.

– И о чём же ты хочешь просить меня? – прозвучал вопрос.

– Ни о чём. К сожалению, ты – не Бог. А я не язычник, чтобы обращаться к ветру.

– Значит, я – ветер?

– Да. Ты умеешь открывать звёзды и гасить их.

Соскочив с борта, она перегнулась через него и стала глядеть в морскую пучину. Потом спросила:

– А как ты понял, что я сама сочиняю песни?

– Да очень просто. Все они – про тебя.

– Тебе ли судить об этом? Ты меня знаешь только два дня!

– Нет. Это ты меня знаешь только два дня. А я тебя знаю уже два года.

Выпрямившись, она взглянула на него дико.

– Как это может быть? Ведь я тебя прежде нигде не видела!

– И я тебя тоже нигде не видел. Прежде. Я видел тебя потом.

– О, боги! – не удержалась она от громкого возгласа, – Иоанн! Ну что ты за человек? Ты меня измучил! Я скоро сойду с ума от твоих загадок! Как ты мог видеть меня потом? Потом ещё не настало!

– Тише, Настася, тише! На нас ведь смотрят!

Действительно – не только гребцы, но и Всеслав, Хват, гусляр и оба приятеля Феофано, собравшиеся в эту минуту на корме завтракать, обернулись на крик Настаси.

– Давай присоединимся к ним, – сказал Иоанн.

– Нет, – решительно замотала головой девушка, – расскажи мне всё! Я желаю знать.

– Я всё тебе расскажу. Только не сейчас.

– А когда? Когда ты раскроешь мне свою тайну?

– Ночью.

– Ну, хорошо. Я тебе поверю.

Гребцы у вёсел чередовались, так что корабли двигались с быстротою неторопливо идущего человека. Солнце палило сильно.

– Когда мы увидим берег? – спросил Георгий Арианит, наливая себе вина. Всеслав был довольно мрачен и молчалив.

– Если повезёт, то через три дня, – проговорил он, – а если, к примеру, случится буря, то вряд ли мы его вообще увидим.

– А что, есть признаки приближения бури?

Всеслав ответа не дал. Он быстро ел мясо и пил вино.

– Ветер будет, – посулил Хват, – то, что нам сейчас дует в борт – не ветер, а вздохи печальной девки в светлице.

– Настася что-то не в духе, – заметил Спирк, поглядев на девушку, – что с тобой, моя драгоценная? Чем тебя обидел патрикий?

– Со мною всё хорошо, – раздражённо дёрнула головой Настася, будто желая прогнать со лба комара, – отстань от меня!

Разговор не клеился. Все устали от зноя. Опорожнив второй ковш, Иоанн поднялся. Ему ужасно хотелось спать. Он спустился по трём высоким ступенькам в трюм, заставленный ящиками и бочками, отыскал среди них свободное место и, растянувшись прямо на просмолённом полу, мгновенно уснул.

А через пятнадцать часов он вновь сидел на корме и курил гашиш. Было за полночь. Все, кроме двух десятков гребцов, старательно делавших своё дело, на судне спали. Одна из пяти ладей двигалась за главной на расстоянии в треть полёта стрелы, а прочие были едва-едва различимы. Луна, слегка красноватая, плыла по небу, иногда скрываясь за тучи. Вздохи печальной девки в светлице не прекращались. Царский посол предавался грёзам. Ему мерещились то вновь кладбища, то вновь церкви, то святой преподобный Феодор Стратилат, то лица людей, которых он никогда не видел. Вдруг появилось вроде бы знакомое лицо. Ну да, это было лицо Настаси.

– Чем это ты занимаешься? – полюбопытствовала она, присев рядом с ним на палубу. Он сказал, заставив себя очнуться:

– Вдыхаю дым.

– Это гашиш?

– Да.

– Зачем он тебе?

– Когда он во мне, ты – на мне.

Она рассмеялась.

– Ты меня правда любишь?

– Давно уже.

– Ты сказал, что знаешь меня два года.

– Прибавь к этим двум годам ещё пять, и будет семь лет.

– Какие ещё пять? – вконец растерялась девушка. Иоанн глядел несколько мгновений в её глаза, а потом ответил:

– Те, что будут после этих двух лет.

– Иоанн! – трепетно вздохнула Настася, – клянусь тебе, ты меня убьёшь!

– Не я, – прошептал патрикий, глядя на горизонт, очерченный лунным светом.

– А кто же?

– Он. В полумаске.

Она вскочила.

– Ты прекратишь, дурак? Или нет?

– Я сделаю всё, что тебе угодно, – смиренно сказал патрикий, – а то, чего ты боишься, случится только через пять лет. Но мне всё же кажется, ты сама к этому идёшь.

– К чему, к этому?

Он решительно заявил, что не собирается ничего рассказывать до тех пор, пока она вновь не сядет и не умолкнет. Она опасливо села, повернув голову, дабы ни на одну секунду не упускать из виду лицо льстивого прохвоста. Её глаза сияли из сумрака, как глаза оттасканной за хвост кошки, к которой вновь тянут руку. Патрикий сделал затяжку. Звёзды над морем скользнули вниз, чтобы настоящая кошка по имени Бесконечность успела скрыться. Но бесконечным был её хвост. Крепко намотав его на руку, Иоанн приступил к рассказу: