Наездник Ветра

– Как же мы найдём его в большом доме, да ещё ночью?

– Старый осёл хранит все бумаги в спальне. Как ты заметил, я ему влил кое-что в вино. Через полтора часа он крепко уснёт не менее чем на сутки. Мне нужно это письмо, Рагдай! Очень нужно.

– Где он живёт?

– Да неподалёку от церкви Святого Димитрия. Знаешь ты эту церковь?

– Знаю.

– Я буду ждать тебя около неё в полночь.

– А мне-то это зачем?

– Ты, кажется, заработал сегодня утром за час четыре серебряные монеты? Ночью примерно за то же время получишь пять золотых. Разве это плохо? Я думаю, хорошо. А ты как считаешь?

– Так же, как ты.

– Значит, по рукам?

– Да.

Калокир был близко знаком со всеми собаками в Херсонесе. Поэтому те из них, что встречались ему во время его ночного пути по городским улицам, затихали и разбегались. А вот Рагдаю, который жил возле гавани, пришлось взять с собой в город палку. Иоанн первым подошёл к церкви. Он ждал несколько минут. Рагдай появился со стороны развалин храма Ифигении. За ним сердито плелось несколько десятков собак. Увидев издалека при свете луны тонкий силуэт Калокира, они исчезли. Луна, зачем-то решив последовать их примеру, тоже куда-то скрылась. Но Калокир знал город, как свою собственную ладонь. Наверное, полчаса он водил Рагдая по сотням путаных закоулков, ничем один от другого не отличавшихся. Под конец Рагдай устал так, что даже заметил в своей руке давно уж ненужную ему палку и отшвырнул её.

– Ничего себе, рядом с церковью! Мы не кружим на одном месте?

– Нет. Просто в Херсонесе мало прямых дорог. Мы, впрочем, уже пришли. Ты видишь впереди стену?

Каменная стена, которая окружала дом духовной особы, была не столь высока, чтобы задержать Рагдая и Калокира. Преодолев её, они через сад направились к задней стороне здания. Было тихо, только в траве под персиковыми деревьями стрекотали цикады. Из тёмной громады дома не доносилось ни звука. По саду бегали две собаки, но они также очень хорошо знали сына градоначальника и решили не связываться. Рагдай сразу понял, что его спутник гулял по этому саду не один раз – он шёл в темноте уверенно, как по своему дому.

Запасной выход располагался ниже фундамента. Нужно было спуститься по четырём ступеням, что злоумышленники и сделали. Тронув дверь, Иоанн сказал:

– Её надо выломать!

Дверь – дубовая, с коваными набойками, открывалась вовнутрь. Рагдай налёг на неё плечом, и раздался треск.

– Тихо ты! – шёпотом вскричал Иоанн. Рагдай стал давить слабее. Стальной засов, державший дверь изнутри, не гнулся, но его скобы медленно вылезали из своих гнёзд. Наконец, и засов, и скобы с лязгом упали на пол. Дверь распахнулась.

За ней стояла полная темнота. По винтовой лестнице два преступника поднялись из полуподвального помещения на второй этаж, который, напротив, был хорошо освещён хрустальными лампионами. Иоанн шёл первый. Свернув из главного коридора к покоям архиепископа, он нос к носу столкнулся с толстым слугой в монашеском одеянии. Тот, конечно, вытаращил глаза и разинул рот, имея в виду понятно какую цель.

– Заткни ему глотку, – быстро скомандовал Иоанн, делая шаг в сторону. Но исполнить его приказ было не так просто – толстяк вдруг начал давать Рагдаю отпор, нанося удары громадными кулачищами, и орать. Глотка у него была будь здоров. Иоанн достал из кармана нож, но пырнуть монаха ему мешало религиозное воспитание. Пока эхо катилось по этажам, дом начал дрожать от топота стражи, со всех сторон устремившейся на призыв драчливого горлопана. Схваченный, наконец, за горло, тот прекратил свои вопли, а вслед за тем перестал даже и хрипеть. Рагдай разжал пальцы. Мёртвое тело упало к его ногам, как восьмипудовый утренний мешок с солью. Тем временем, Иоанн, который рассчитывал, что монах отправится в рай быстрее, мчался по коридору к центральной лестнице и кричал Рагдаю:

– За мной! За мной!

Но вокруг Рагдая уж были слуги. Их появилась целая дюжина. Они все, несмотря на переполох, успели схватить оружие. Ни один из них не заметил главного злоумышленника. Тот удачно покинул дом крёстного отца своей матери, пробежал через сад, перемахнул стену и скрылся.

Впоследствии Иоанн приложил немало усилий, пытаясь что-нибудь разузнать о судьбе своего подельника, но успеха не возымел. На другое утро архиепископ, встретившись с ним, дал ему прочесть письмо логофета. Вельможа задавал ряд вопросов о состоянии дел в Таврике и от имени императора выражал признательность Калокиру за уход руссов.

Глава седьмая

Оставив Мари в комнате с кальянами, Иоанн возвращался к себе домой. К несчастью, он знал столицу не так прекрасно, как свой родной Херсонес. Между тем, стояла уже глубокая ночь. Серповидный месяц плыл по небу в голубом сиянии звёзд. Всё небо мерцало ими, как чёрный бархатный скарамагний, осыпанный бриллиантами. Сын стратига не знал названия улицы, по которой он шёл. Он не был уверен, что идёт в правильном направлении. Справа от него тянулась высокая каменная стена с узкими бойницами, слева же простирались площади с многочисленными фонтанами, статуями, церквами. Дальше стояли дома вельмож. Иоанн хотел уже постучаться в один из этих домов, чтоб спросить дорогу, но в этот миг ему вдруг послышались за спиной шаги. Затаив дыхание, он прислушался. Да, действительно – за ним шли, пока ещё не пытаясь его настигнуть, два человека. И это были мужчины, судя по их дыханию. Херсонит нисколько не испугался, хоть знал о том, что Константинополь кишит бродягами, для которых убить человека за медный грош – обычное дело. Кто бы ни шёл за ним, нужно было спокойно продолжать путь вдоль стены, давая понять, что не забоялся. Возможно, рассудил он, уже одно это охладит пыл бродяг – не слишком, видать, решительных, раз они не напали на него сразу. Не тут-то было! Шаги вдруг начали приближаться. Иоанн тоже пошёл быстрее.

– Эй, господин! – окликнул его один из преследователей, – не заблудился ли ты?

Не сбавляя шага, юноша обернулся. За ним бежали два оборванца. Он сказал:

– Нет.

Они его обогнали и преградили ему дорогу. Остановившись, он пригляделся к ним. Один из них был высокий, другой – приземистый, плотный. Их взгляды сразу внушили ему желание помолиться. Он пожалел, что с ним нет ножа.

– Господин, – хрипло обратился к нему высокий, – не мог бы ты одолжить нам немного денег? Клянусь своей чистой совестью, мы их сразу тебе вернём, как только прирежем ещё какого-нибудь барана!

Приземистый рассмеялся. Иоанн сделал попытку обойти их. Они достали ножи. Не надеясь более ни на что, молодой человек прижался спиной к стене и зажмурился, чтобы в самый последний миг своей жизни увидеть тех, кого он ещё любил. Труда это не составило, потому что их было мало. Даже и на том свете. Но вдруг короткую тишину встревожили звуки, давшие понять юноше, что последний миг его жизни ещё далёк. Он открыл глаза. Высокий бродяга катился кубарем вдоль стены, а его товарищ лежал ничком близ неё. Ножей видно не было. Откатившись шагов на десять, высокий быстро поднялся и бросился наутёк, чуть волоча ногу. Второй грабитель не подавал никаких заметных признаков жизни.

– Ты цел, патрикий? – спросил Рашнар, облизывая кулак, расшибленный в кровь.

– Слава Пресвятой Троице! – закричал Никифор Эротик, стремительно выбегая из-за угла, откуда он наблюдал за действиями Рашнара, – о, Иоанн! Ты жив? Великое счастье! Ну не безумие ли бродить по Константинополю в одиночку, да ещё ночью?

– Спасибо тебе, Рашнар, – сказал Иоанн, пожимая руку варягу, – ты что, специально искал меня?

– Да, да, мы просто уж сбились с ног, – обиженно лопотал Никифор Эротик, – логофет поручил нам просить тебя явиться к нему, во дворец, как можно скорее! Ты не откажешь?

У Иоанна вновь зазвенел в ушах крик Мари: «Они убьют её! Убьют! Моя девочка! Ей три года!» Опустив взгляд, херсонит ответил:

– Нет, извини. Уже слишком поздний час для визитов. Я хочу спать.

– Но ведь мы почти уже во дворце!

– То есть как, почти уже во дворце? Что, эта стена…

– Да, это стена дворца, – подтвердил Рашнар.

– Очень интересно! А зачем нужен я логофету?

– Не знаю, – сказал Никифор, – только он вряд ли посмел бы тебя тревожить из-за какой-нибудь ерунды. Думаю, ты не пожалеешь, если пойдёшь.

– В этом я нисколько не сомневаюсь, – проговорил Иоанн, – ибо если я о чём-нибудь пожалею, всем будет плохо.

Они стояли неподалёку от низкой железной двери в стене. Достав из кармана небольшой ключ, Никифор Эротик отпер её и с трудом открыл. Все трое, пригнувшись, проникли внутрь цитадели. Пахнуло запахом роз. Царские сады, погруженные в сверкание мириада ночных светил, впервые предстали взору будущего патрикия. Вслед за Никифором и Рашнаром он вошёл в чащу апельсиновых и лимонных деревьев. Со всех сторон квакали лягушки, которые обитали в душистых зарослях. Под ногами скрипел песок. В цветниках покачивались тюльпаны, розы и хризантемы. В маленьких водоёмах царили лилии.

Спустя четверть часа быстрой ходьбы в просветах между деревьями сверкнул купол Святой Софии. Чуть погодя сады расступились вовсе. Неимоверной белой громадой возник Священный дворец. Его окружали сотни разнообразных фонтанов. Каждый из них находился в центре своей лужайки.

– Ты войдёшь с нами? – спросил Никифор Рашнара.

– Нет, – сказал викинг, – через другую дверь.

– Ну, как знаешь. Желаю тебе приятно провести время.

– Иначе и быть не может, – вздохнул Рашнар. При этом он усмехнулся довольно криво. Никифор, расхохотавшись, хлопнул его по плечу.

– Меньше надо бегать по девкам, друг мой! Передай, впрочем, зеленоглазой фее моё почтение. Может быть, хоть это её смягчит!

Калокир не верил своим ушам. Под окнами дворца уже смеют обсуждать царицу империи в таком тоне? Невероятно! Рашнар, тем временем, скрылся среди фонтанов и статуй.

Никифор и Иоанн зашагали к западному крылу дворца. Его высокие башни блестели под луной так, будто они были сделаны из слоновой кости. Во многих окнах дворца был заметен свет. Достав ещё один ключ, Никифор Эротик отпер им дверь в той угловой башне, которая находилась ближе других к Ипподрому. За дверью располагалась узкая винтовая лестница.

– Куда же она ведёт? – спросил Иоанн.

– В покои великого логофета. Не бойся, здесь нету призраков!

«Лучше б здесь были призраки, чем такие скоты, как ты!» – решил житель Таврики. Тем не менее, он последовал вверх по лестнице за Никифором. Тот привёл его на площадку башни, где несли стражу два экскувитора, а оттуда, через коротенький коридор – в небольшую залу. Это была приёмная Льва Мелентия. Оглядев её, Иоанн поинтересовался:

– Ну, где же твой логофет?

– Я здесь, – отозвался могущественный вельможа, вдруг появившись из-за портьеры, которая разделяла залу и кабинет, – рад видеть тебя в Священном Дворце, Иоанн! Сейчас мы пойдём с тобой к василевсу.

– И я пойду? – спросил Никифор Эротик.

– Да. Но только к себе домой.

Не выказав ни малейшего огорчения, молодой человек так быстро исчез в темноте за дверью, будто его и не было. Лев Мелентий взял со стола колокольчик и позвонил. Явился слуга.

– Скажи им, что мы идём, – велел ему логофет. Слуга убежал.

– Ну, пойдём, патрикий, – сказал магистр, беря Иоанна под руку, – ты взволнован? Не беспокойся! С тобой не будут говорить строго.

– Знай, я не собираюсь падать перед ним на колени, – предупредил херсонит.

– Даже и не вздумай! Никто давно этого не делает.

Калокир не был особенно впечатлительным человеком, но всё же длительная прогулка по лабиринтам дворца едва не лишила его присутствия духа. Казалось, что весь дворец состоит лишь из одного сумрака коридоров – такими были они извилистыми и длинными, бесконечно сменяющими один другой. А ведь за дверями справа и слева были огромные залы, ещё более таинственные и мрачные! Перед каждой дверью стояли вооружённые экскувиторы. Лампионы, висящие на цепях под сводами потолков, бросали на воинов красноватые отсветы, делая их похожими на работников Преисподней. Если бы гулкий, блестящий каменный пол шёл чуть под уклон, у будущего патрикия появилось бы чувство, что Лев Мелентий ведёт его прямо в ад, откуда ему нелегко, ой как нелегко будет выбраться! В невозможное Калокир попросту не верил.

Остановившись перед двустворчатой дверью, возле которой стояли четверо стражников, логофет без стука открыл её и вошёл. Войдя вслед за ним, Иоанн увидел просторный мраморный кабинет. Посреди него стоял большой стол с выдвижными ящиками. За столом сидел невысокий, плотный мужчина – скорее старый, чем средних лет, одетый как знатный воин. В руке он держал перо. Топтавшийся у стола секретарь подавал сидевшему документы. Военачальник бегло просматривал их, подписывал, окуная перо в чернильницу из стекла, и передавал другому секретарю, стоявшему слева. Тот запечатывал подписанные бумаги в конверты. Подпись военачальника, чем-то похожая на него самого – нескладная и размашистая, гласила: «Никифор Фока, милостью Божией автократор».

Справа от василевса, по обе стороны от портьеры, которой был занавешен вход в соседнюю залу, сидели в глубоких креслах двое сановников. Это были паракимомен Василий и препозит Евсевий Эфалиот. Они оба встали навстречу двоим вошедшим и выказали предел возможной учтивости. Логофет ответил на их приветствие весьма сдержанно. Его спутник вовсе не обратил внимания на вельмож. Он молча склонился перед монархом. Тот с любопытством уставился на него, затем улыбнулся и покивал лысеющей головой.

– Здравствуй, Иоанн. Так вот ты каков! Я рад тебя видеть. Сядь.

И он указал на пару свободных кресел, стоявших перед растянутой во всю стену картой империи. Лев Мелентий и Калокир опустились в них, а паракимомен и препозит вернулись в свои. Секретари вышли.

– Итак, завтра ты получаешь воинский чин и должность посла с самыми широкими полномочиями, – сказал император, глядя на Иоанна глазами глубоководной рыбы, очень уместными на его отёчном, рыхлом лице, – когда ты намереваешься отбыть в Киев?

– На следующий же день, если это будет угодно Богу и твоей милости.

– Да, нам будет это угодно. Но есть сомнения относительно безопасности – и твоей, и твоего груза. Верно ли то, что ты собираешься положиться только на русских купцов?

– Позволю себе уточнить, что только на одного купца. Его звать Всеслав.

– Я думаю, это очень разумно, – подал негромкий голос Евсевий Эфалиот, – Всеслава мы знаем как человека отменной честности. И, что важно, он располагает достаточным числом воинов.

– Сколько же у него кораблей? – спросил император.

– Пять, – отвечал Евсевий, – и в каждом сядут за вёсла сорок дружинников.

– Всего двести, – задумался василевс. Чуть-чуть помолчав, он снова воззрился на Калокира из глубины океана своих тревог и сомнений, – ты, значит, вполне уверен, что дополнительная охрана тебе не требуется?

– Всеслав её не потерпит. Лучшей защиты от степняков, чем его отряд, даже и придумать нельзя.

– Хорошо. Но знай, что ты везёшь в Киев полторы тысячи фунтов золота. Такой дар августа решила преподнести русскому архонту.

– Он будет рад, – сказал Иоанн.

– Велика ли численность его армии? – обратился к нему с вопросом евнух Василий.

– Примерно шестьдесят тысяч воинов. Они распределены гарнизонами по большим городам – таким, как Чернигов, Новгород, Полоцк, Переяславль, Смоленск.

– Каков же гарнизон Киева? – спросил царь, поставив перо в чернильницу и старательно вытирая пальцы салфеткой.

– Гарнизон Киева? Тысяч пять отпетых головорезов. Их называют младшей дружиной. Это, по сути, личная гвардия Святослава, его охранники. И, конечно же, собутыльники. Возглавляет этих весёлых ребят Сфенкал – тот самый, что разгромил конницу кагана возле Итиля. Но существует ещё и дружина старшая.

– Это что?

– Несколько варягов, служивших ещё отцу Святослава, Игорю. Они, как ты понимаешь, кое-что смыслят в военном деле. Поэтому Святослав так опасен. Главный его советник – это Свенельд.

– Что он из себя представляет?

– Хитрую сволочь, я полагаю. Но вряд ли стоит рассчитывать на него. Он весьма богат, как и остальные киевские варяги.

Евсевий Эфалиот записывал всё, что говорил будущий посол, в толстую тетрадь с пергаментными листами. Чистых листов оставалось мало. Вельможа эту тетрадь держал на своих коленях, поверх дощечки с приделанной к ней чернильницей.

– А теперь расскажи как можно подробнее о Роксане, – предложил он, когда Иоанн умолк.

– О ком? – переспросил тот, – повтори, пожалуйста.

– О Роксане.

Повисло длительное молчание. Царь и трое вельмож пристально следили за Иоанном, который то рылся в памяти, то пытался найти в вопросе подвох. Поняв, наконец, что то и другое без толку, он спокойно пожал плечами.

– Роксана? Нет, никого с таким именем я не знаю.

– По нашим сведениям, Святослав влюблён в неё до безумия.

Удивление Иоанна переросло в изумление. Оглядев каждого из присутствующих, он задал вопрос уже в пустоту:

– Святослав влюблён в какую-то женщину до безумия? Святослав? Возможно ли это?

Никто ему не ответил. Но логофет улыбнулся.

– И кто же она такая? – спросил тогда Иоанн прямо у него.

– Она христианка, – ответил вместо магистра Никифор Фока. Тут Калокир стал подозревать, что над ним смеются.

– Не может этого быть, – улыбнулся он, – чтобы Святослав любил христианку? Нет! Уж кого ненавидит он всей душой, всем сердцем, всем разумением – это, не при твоей милости будь сказано, христиан!

– За что же он их не жалует? – поднял брови Евсевий Эфалиот.

– Если совсем коротко, он считает их лицемерами. То есть, нас.

– А как он относится к мусульманам?

– Гораздо лучше.

– А к иудеям?

– Тоже неплохо. Он, вообще, лоялен ко всем, кроме христиан.

– Так ведь его мать – христианка! Он и её ненавидит?

– Нет. Как ни странно, нет. Он не перебил ещё всех христиан на своей земле только потому, что мать его, Ольга – одна из них.

– Что тебе известно о его жёнах? – опять вступил в разговор Василий.

– Очень немного. О первой его жене, которая родила Олега и Ярополка, я вообще ничего не знаю. Вторую же, совсем юную, он убрал от себя подальше, хотя она стала матерью его третьего сына.

– Как ты считаешь, эта обиженная красавица может нам пригодиться?

– Понятия не имею! Я ведь её никогда не видел. И на Руси я ни разу не был. Всё то, о чём я вам здесь рассказывал, мне известно от тмутараканских воинов и купцов, которые побывали в Киеве.

– И никто из них не упоминал Роксану? – быстро спросил император, переглянувшись с магистром. «Опять она! – стала вдруг пульсировать человеческими словами кровь в висках Иоанна, – Чёрт! Да что же это такое?» Вслух он сказал:

– У меня хорошая память. Я ничего никогда не слышал ни о какой Роксане, кроме одной. Но та умерла тринадцать веков назад, на тринадцать лет пережив своего любимого Александра. Если эта, нынешняя Роксана так же красива, её безусловно стоит иметь в виду – тем более что она, по вашим словам, христианка. Но я о ней ничего не знаю.

Опять воцарилась пауза с непонятным для Иоанна смыслом. Потом Никифор второй тяжело вздохнул, давая понять, что он переходит к главному, и сказал:

– Дорогой патрикий, мы не случайно спросили о мусульманах. Нам представляется, эти люди употребят все средства, чтобы склонить Святослава к войне с империей. Как ты думаешь, у них есть возможность существенно на него влиять? Если она есть, сумеешь ли ты противостоять этому влиянию?

– Если память не изменяет мне или изменяет не сильно, полтора года назад я с этой задачей справился.

Препозит, министр двора и царь взглянули на Льва Мелентия, будто бы призывая его выйти из безмолвия, сохраняемого на всём протяжении разговора. И он сейчас же спросил:

– Кто из мусульман пытался тогда повлиять на князя?

– Дамасский купец Джафар. Ты, кажется, с ним знаком.

– Родственник визиря, – дал пояснение императору Лев Мелентий, – он сейчас в Киеве. Ты сам видишь, благочестивый, что положение наше весьма плачевное. Я был прав.

– Чего можно ждать от этого торгаша? – спросил василевс.

– Подлости, предательства, яда, сотни наёмных убийц, – сказал Калокир, зевая, – чего угодно.

– Но, тем не менее, ты ручаешься…

– Я ручаюсь за два с половиной года, – холодно перебил Иоанн. И вдруг перед ним возникло лицо Мари. Совсем неожиданно – как в тот миг, когда засверкали ножи убийц. Ему стало душно. «Твари! – опять застучала кровь у него в висках, – что для меня слово, данное вам, когда я дал клятву ей?»

На него смотрели. Он этого не видел.

– Я полагаю, мы должны дать Иоанну время для сна, – прервал логофет затянувшееся молчание, – Иоанн, ты предпочитаешь остаться до утра во дворце или возвратиться к себе домой?

– Я пойду домой.

Тут же встав, будущий посол стремительно вышел вон. Поднялся и логофет. Схватив со стола колокольчик, он вызвал секретаря и распорядился отправить следом за Иоанном двух человек, чтобы с ним на улице не случилось опять беды.

Глава восьмая

Перед постелью сидели две миловидные девушки в белоснежных туниках и с бриллиантовыми заколками в волосах, уложенных одинаково. Обе были высокородны настолько, что к ним присматривался племянник французского короля. Они охраняли сон дочери трактирщика, отгоняя шёлковыми платочками комаров от её лица, рук и ног. Едва лишь открылась дверь, девушки вскочили и поспешили исчезнуть, пройдясь с подчёркнутой грацией перед самым носом Рашнара. Тот не заметил, как улыбнулись ему юные красотки, как покраснели они. С кружащейся головой входил он в опочивальню. Эта опочивальня была огромна. В ней стоял сумрак. Сладостный дым курильниц почти незримо окутывал её всю. Горели две-три свечи. Идя на их свет, Рашнар приближался к ложу под балдахином. Сердце в его груди становилось тяжёлым, колким, почти чужим. В окно, сиявшее звёздами, подул ветер, и огоньки свечей чуть качнулись, метнув трепетные отблески на Рашнара. Остановившись перед постелью, он затаил дыхание. Тишина давала ему иллюзию, что он сделался частью ночи и частью времени, значит – время мимо него уже не проходит.

На простынях, слегка смятых, лежала женщина неземной красоты. По виду ей было чуть больше двадцати лет. В течение всей последней четверти её жизни поэты двух континентов спорили, что же в ней особенно впечатляет, если не говорить про глаза – гибкое и стройное тело, на редкость белая кожа, неописуемое лицо или всё же волосы? У Рашнара ответа не было. Ни три года назад, ни даже сейчас, когда он её увидел в мерцании вечных звёзд и чахлых свечей почти обнажённой. На ней была лишь рубашка до середины бёдер. Глаза царицы были закрыты, уста хранили улыбку. Пряди огненно-рыжих её волос – скорее мальчишеские, чем женские, разметались по небольшой атласной подушке.

Страдальчески замерев возле ног красавицы, Рашнар чувствовал, что ему недолго осталось жить. Он медленно поднял взор к потолку, надеясь опомниться. Потолок был очень высок. Свет крошечных огоньков не достигал сводов, и молодому воину вдруг почудился из бездонной пропасти над его головою чей-то безжалостный, тихий смех. Это было эхо. Рашнар опустил глаза. Да, точно, смеялась над ним она. Она на него смотрела. Что это был за взгляд! Он сводил с ума императоров. Ум Рашнара, уже к двадцати годам избалованного любовью многих красивых женщин, был куда крепче. Но дочь трактирщика, наделённая царской властью, сразу пронзила его насквозь своим необычным, вульгарным, вздорным величием.

– Вот болван! – сказала она, перестав смеяться, – долго ещё намерен ты здесь вздыхать? И как ты, вообще, посмел разбудить меня?

– Прости, я… я не хотел, – пролепетал викинг. Рот рыжей феи, как называли царицу её друзья и подруги, беззвучно выразил то, что в следующий же миг было обозначено такой речью:

– Всегда выходит у тебя то, чего ты не хочешь! Ну что ты стоишь, как идиот, Рашнар? Сядь!

Воин опустился на стул. Его собеседница приняла сидячее положение, скрестив ноги, как китаянка. Внимательно оглядев Рашнара, она заметила:

– У тебя рука вся в крови! Скажи мне, пожалуйста, обо что ты её поранил?

– Я выбил пару зубов одному бродяге.

– Что ему было от тебя нужно?

– Не от меня, а от Калокира. Нужны были ему деньги.

– От Калокира? – переспросила царица, с недоумением заморгав, – и где же ты его встретил?

– Возле дворца. Мы с Никифором разыскивали его пол ночи по поручению логофета.

– А! Ясно, ясно. Рашнар, малыш! Не мог бы ты налить мне вина из того графина? Или же ты опять всё прольёшь?

Этериарх вспыхнул. Царица не удержалась от смеха. Он быстро встал, приблизился к столику, на котором стояли графин с вином и две чаши, наполнил одну из них и подал её августе.

– Сядь, – повторила та, пригубив вино, – терпеть не могу, когда ты вот так стоишь, качаясь, словно повешенный!

Рашнар снова повиновался. Она опять рассмеялась, вытянув ноги и сделав упор на локоть. Глаза молодого викинга широко раскрылись и засияли так, будто россыпь звёзд над Босфором за один миг опустилась, как птичья стая, и разместилась на подоконниках. Он подался вперёд и провёл рукой по бедру самой знаменитой в мире красавицы.