Лотос Серебристый

Нам навстречу вышел бой, и поклонившись, сообщил:

– Господа в саду.

И, обогнув дом по извилистой тропинке, мы пошли к беседке, где уже собралось немало людей. Первой увидела нас Джия, и глаза ее тут же расширились.

– Киара, ты все-таки встретилась с мистером Фейном, – произнесла она, делая ударение на слове "все-таки". Рядом с ней стоял высокий широкоплечий мужчина с темными с проседью волосами.

– Позволь представить тебе мистера Роя Томпсона, – сказала сестра, указывая на мужчину. – Мистер Томпсон, моя младшая сестра Киара.

Тот подошел ко мне и слегка поклонился.

– Мисс Киара, приятно познакомиться.

– Как поживаете, мистер Томпсон? – поприветствовала я его.

– Благодарю, все прекрасно. Сегодня чудесная погода, совсем не душно, – улыбается, потом перевел взгляд на Эдварда. – Мистер Фейн, полагаю?.

– Да, совершенно верно, – отвечает Эдвард. – Приятно встретиться, мистер Томпсон.

– Я много слышал о вас от сэра Коллинза. Вы ведь играете в поло в следующую среду у губернатора? Я уже сделал ставку на победу вашей команды.

Эдвард улыбнулся.

– Ну что ж, теперь мне не остается ничего иного, как победить.

Мужчины рассмеялись.

Честно говоря, наружность мистера Томпсона потрясла меня. Он и в самом деле не выглядел на пятьдесят два. Сильная, энергичная фигура, открытый взгляд голубых глаз. Ничего подобного с тем свиноподобным существом, что я рисовала себе при мысли о предполагаемом муже Джии. И чем больше он говорил, тем легче на душе мне становилось. Возможно, эта партия не так уж и плоха. Я посмотрела на Джию. Она спокойно улыбалась, делая вид, что не замечает горячего взгляда, который мистер Томпсон то и дело останавливал на ней.

Томпсон и Эдвард легко нашли общий язык, через пару минут к нам подошел отец.

– А, Фейн, отлично что ты здесь, – начал он сразу. – Позволь узнать, почему ты скрыл от нас всех, что это твой меткий выстрел убил тигра-людоеда, напавшего на Киару? Теперь получается, я у тебя в долгу, а долги я не люблю. Проси награды.

– Не стоит беспокоиться, мистер Марэ, никакого долга у вас передо мной нет, – отвечал Эдвард. – И наилучшая награда для меня, знать, что с мисс Киарой ничего не случилось.

Отец хмыкнул, а я зарделась от удовольствия.

– Киара, что это опять на тебе? – нахмурился отец, недовольно рассматривая сари. – Ступай, переоденься немедленно. Снова надела индийские тряпки.

Грубость Эдмонда Марэ явно смутила мужчин, но для нас с сестрой это была обычная форма общения. Приказы отца необходимо сразу выполнять.

– Прошу простить меня, господа, – произнесла я, потупив взор.

– По-моему, мисс Киара выглядит просто обворожительно в сари, – услышала я голос Эдварда. – А вы как считаете, мистер Томпсон?

– Да, юная мисс выглядит словно индийская принцесса, – тепло произнес американец.

Я улыбнулась и посмотрела на сестру, взгляд ее зеленых глаз в сторону мистера Томпсона чуть заметно потеплел.

– Я все же переоденусь, – говорю и иду в дом, быстро взбегаю наверх по широкой тиковой лестнице.

И снова страдания по выбору наряда. Теперь мне надо не просто выглядеть удачно для встречи с друзьями, а поразить мистера Эдварда. Ох, и не простая задача. Я торопилась, в результате остановилась на коротком платье глубокого насыщенного зеленого оттенка, словно крона тюльпанового дерева. Благодаря ему, мои глаза засияли подобно индийским изумрудам. Щеткой зачесала черный шелк волос на боковой пробор и обхватила черепаховым гребнем с одной стороны. Придирчиво взглянула в зеркало. Я красива, и я знала об этом. Парамит сравнивала меня с лотосом, другие лао говорили, что в моих жилах течет молоко, поэтому моя кожа такая белая.

Шум из сада переместился в гостиную, гостей явно стало больше. Спустившись вниз я высматривала Эдварда, но его нигде не было. Неужели ушел? Стараясь не расстраиваться раньше времени, прошла по широкому коридору, который вел в просторную комнату, куда отец обычно приглашал мужчин для игры в карты. Из кухни пахло кокосовым маслом и пряностями, впереди слышался смех и веселые разговоры, и среди общего гула я наконец различила голос Эдварда. Значит я не ошиблась, и он действительно там. Пошла быстрее, стуча каблуками о деревянный пол. Вдруг кто-то встал передо мной.

– Киара! – воскликнул мужчина. И, не дав мне опомниться, схватил мою руку и жарко поцеловал.

Я сразу узнала эти карамельные глаза с прищуром, Джон Картер, лучший друг Даниэля и сокурсник по Оксфорду, уже несколько месяцев преследовавший меня, доводивший вниманием и неуместными шутками.

– Как же ты хороша, – тут же начал он, беззастенчиво разглядывая меня, так что в какой-то момент мне показалось, что я стою перед ним голой. – Я сегодня звонил вам, просил позвать тебя к телефону, но мне сказали, что ты не дома. Где ты была?

– Какое тебе дело, Джон? Отойди, – грубо бросила я, стараясь обойти его. Но он снова перегородил мне путь.

– Снова игнорируешь меня, Киара? Но не долго тебе осталось. Знаешь, о чем я попросил своего отца? – и Джон сделал многозначительную паузу, расплываясь в улыбке. – Он поможет твоему отцу восстановить плантацию сахарного тростника, пострадавшую в прошлом году от наводнения. Ты же понимаешь, каких это стоит денег, верно? А взамен я попрошу тебя.

И, облизнув губы, он склонился ко мне, но я толкнула его в грудь.

– Зачем я тебе понадобилась, Джон? – от гнева меня всю колотило. – Ты же уже встречаешься с Ребеккой Браун, а еще все знают, что у тебя огромное количество любовниц среди ваших лао.

Моя тирада заставила Джона громко расхохотаться, откинув голову.

– Насчет Ребекки не волнуйся, у нас с ней ничего серьезного, об этом мы сразу договорились, а лао, – тут он пожал плечами, – ты же не осуждаешь людей, занимающихся спортом для здоровья, так это примерно то же самое. Но ты, Киара, – и он приблизился ко мне, – ты будишь во мне нечто совершенно иное. Твоя невероятная кожа, твой аромат преследуют меня ночами, я не могу их забыть. Я хочу тебя, но не могу легко взять, как Ребекку или лаосских девок. Нет, на тебе придется женится. Что ж, я готов.

Ярость обожгла меня.

– Ты подонок, Джон! – занесла руку, чтобы дать ему пощечину, но он перехватил ее и притянул к себе.

– Горячишься, Киара? Это очень хорошо, прибереги свою страстность для нашей брачной ночи.

Как же я желала выцарапать ему глаза, ударить. Меня тошнило от запаха алкоголя из его рта, от его самодовольной ухмылки, такие люди, как Джон Картер, привыкли пользоваться людьми и выбрасывать их на помойку. Теперь же он решил купить меня, чтобы сделать то же самое, попользоваться, сломать и выбросить.

– Пусти! – дернула я руку. Но он продолжал держать.

– Отпусти ее, Джон, – вдруг произнес кто-то.

Я взглянула через плечо Джона и увидела Эдварда без пиджака в одной рубашке, с закатанными рукавами.

Джон обернулся, и злая насмешка скривила его рот.

– А, Фейн! Сколько лет, сколько зим, – выпустил мою руку он.

Эдвард приблизился к нам, лицо бесстрастное, только глаза лишь слегка потемнели. Позади него из комнаты для игры в карты послышался какой-то крик, споры. И вскоре оттуда выбежал Даниэль с выпученными глазами, весь раскрасневшийся и злой.

– А ну стой, Эдвард! – взревел он. – Ты мошенник! Шулер! Как у тебя оказалось сразу три туза?

За братом вывалило сразу несколько человек, все встревоженные, с мокрыми от пота лицами.

– Покажи свои карты! Покажи! – Даниэль налетел на Эдварда и схватил его за рубашку.

Но это нисколько не смутило Эдварда, наоборот, он усмехнулся и произнес холодно:

– Умей проигрывать, Марэ. А пятнать мою честь оскорблениями я не позволю никому, в особенности тебе, – и он толкнул Даниэля, и тот, не удержавшись на пьяных ногах, повалился на пол.

– Ах, ты сукин сын! Иди сюда! Иди! Грязный англичанин! Нищий лорд! – изрыгал ругательства Даниэль. – Стреляться! Здесь же!

Брата обступили другие мужчины, стараясь успокоить и помогая подняться на ноги.

– Даниэль, перестань! Что за глупости! – кричали голоса.

– Вы все видели, как он толкнул меня?! – не унимался Даниэль, лихорадочно сверкая глазами. – Джон, ты видел? – обратился к своему дружку брат.

– Конечно, Дэн, он просто безумен, как и его мамаша, – рассмеялся тот.

И, не успев перевести дух, тут же повалился на пол от удара кулаком в лицо.

– Еще какие-то комментарии, Джон? – процедил Эдвард, ярость исказила его черты. Казалось, он сейчас убьет Картера.

– Ах ты ублюдок, – вскочил Джон и ударил противника по лицу.

Эдвард пошатнулся, но устоял на ногах. Они схватили друг друга за рубашки, готовые уничтожить, сжигая глазами.

– А ну прекратить! – взревел тут отец, сразу перекрывая общий шум и крики. – Что это тут вы выдумали делать?! Драться в моем доме? Не позволю, тут вам не кабак! Что здесь произошло?

– Месье Марэ, – начал выходящий вперед мистер Томпсон, – Даниэль проиграл в карты мистеру Фейну три раза подряд, потому весьма расстроился и обвинил его в шулерстве. Но все было честно. Я проверил карты. Просто удача сегодня была не на твоей стороне, Даниэль, – похлопал он брата по плечу. Но тот продолжать бросать яростные взгляды в сторону Эдварда. – А затем мистер Картер, зачем-то оскорбил мать мистера Фейна, и тот, как истинный джентльмен и хороший сын, вступился за ее честь.

Отец растеряно кашлянул и подозвал рукой слуг.

– Значит так, этого пьяного недоноска, сына моего, отправить наверх, отсыпаться. А вы господа, – и он перевел взгляд на Джона и Эдварда, – пожмите друг другу руки. Это мой дом, тут мои дочери, и я не позволю оскорблять их таким поведением.

– Сначала мистер Картер должен принести извинения за то, что он сказал, – холодно произнес Эдвард.

Джон упрямо молчал, испепеляя противника взглядом.

– Ну, Картер, давай, – поторопил его отец. – Это не достойно мужчины оскорблять женщину, тем более чью-то мать.

– Приношу свои извинения, – наконец выдавил он из себя, протягивая ладонь.

По лицу Эдварда пробежала брезгливость, смешанная с ненавистью. Он коротко пожал руку Джона и бросил ее. Резко повернувшись, зашагал к выходу.

Я все это время стояла ни жива, ни мертва с похолодевшими от страха ладонями.

– Мистер Фейн, подождите! – кинулась я за ним.

Догнала его уже у машины, открывающего дверь.

– Прошу вас, не уходите вот так, – еле дышу от переживаний и бега, лицо раскраснелось, волосы рассыпались, а мне ведь хотелось показаться ему во всей красе, а получилось все так глупо. Так нелепо. – Прошу, останьтесь. Не уезжайте, – выдыхаю и поднимаю на него глаза.

Смотрит жестко и холодно, из разбитой губы сочится кровь.

– Я думаю, на сегодня мой вечер закончен у вас, мисс Киара, всего хорошего, – отворачивается.

Вижу, что он в бешенстве, он зол. Но при чем здесь я? Разве можно уезжать от меня вот так?

– Прошу, позвольте хотя бы позаботиться о вашей ране, – говорю, протягивая руку и слегка касаясь уголка губ. Но он перехватывает мое запястье.

– Мне ничего не нужно от вас, Киара Марэ, – бросает холодно.

Сел в машину, завел мотор и уехал навстречу заходящему диску солнца.

Я потрясенно и раздавлено смотрела ему вслед. Теперь я совсем не уверена, что нравлюсь ему. Нет, то чувство сейчас в его глазах. Это была ненависть. Эдвард Фейн ненавидел меня.

Глава четвертая

Отец уехал с самого утра на дальние плантации. Обычно такие поездки занимают у него пару дней. А еще к полудни за Джи приехал мистер Томпсон на новеньком даймлере и увез в город, так как сестре нужно было забрать готовое платье у портнихи. По тому, что я наблюдала, Джи полностью смирилась со своей судьбой. Вдобавок мистер Томпсон ухаживал так деликатно, так красиво, что ни одно женское сердце не могло устоять, тем более такое нежное и трепетное, как у сестры.

– Ты полюбила его? – спросила я ее в один вечер, когда она пришла ко мне в комнату. Мы уже выпили по кружке козьего молока с пальмовой патокой, надели длинные до пят ночнушки и теперь, поджав ноги по-турецки, сидели на кровати, с опущенным пологом.

При моем вопросе на красивом лице Джи появилась легкая улыбка.

– Мне хорошо с ним, Киара. Рой дает мне ощущение безопасности. И он так не похож на отца.

Я взяла ее руку и сжала.

– Ты не ответила – ты любишь его?

После небольшого раздумья Джи покачала головой.

– Нет. Не люблю. По крайней мере не той любовью, о которой мы мечтали. В ней нет страсти, нет сумасшествия, когда все внутри сгорает. Но, знаешь, Киара, я думаю, что такая любовь тоже бывает: спокойная, теплая, нежная словно воды озера. Она не сжигает, а мягко обволакивает, согревает. Мне хорошо с ним. И мне этого достаточно.

На утро я сидела перед туалетном столиком и обдумывала слова Джи, пока лао причесывала волосы, закручивая их в узел на затылке. Любовь, о которой мы мечтали… От которой все внутри трепещет. Еще пару дней назад я бы сказала, что нашла такое, теперь же… Я не знала, что думать. С того самого дня, когда произошла драка между Эдвардом Фейном с Даниэлем и Джоном Картером, я не видела мистера Фейна. У Талы он не появлялся, у нас тоже не бывал, что и неудивительно. Но уже завтра состоится матч по конному поло, а это значит, что я увижу его.

Открыв французское окно я вышла на веранду. Солнце золотило гладь реки, по которой бежала быстрая рябь. Я глубоко вдохнула свежий воздух, напоенный горьковатым запахом листвы и сладкими цветами, и мне стало легче. Даниэля тоже не было. Он в последнее время почти не ночевал дома, все время проводя с Джоном Картером и другими друзьями.

Обернулась и посмотрела на стоящую рядом лао.

– Я в последние дни не вижу Парамит. Что с ней?

– Чаонинг Киара, она больна, – отвечала с поклоном та.

– Надо будет навестить ее. Вдруг ей нужны лекарства. Но сначала хочу искупать в купели. Приготовь все.

– Слушаю, чаонинг,– прошелестела лао.

Женская купель располагалась во внутреннем дворе дома, к ней вели широкие каменные ступени, поросшие зеленым бархатным мхом, который нежно касался моих голых ступней.

Купель имела полукруглую форму, вода в ней шла из подземного источника и всегда была прозрачной, точно слеза, и ледяной, даже в самый жаркий и душный день. Вокруг были густо посажаны деревья жакаранда, которые роняли свои фиалковые душистые цветы на водную гладь.

Скинув легкий халат-кимоно на траву, я осталась обнаженной, не считая браслетов на запястьях и щиколотках, которые тихо зазвенели, когда я начала заходить в воду.

От холодной воды перехватило дыхание. Цветы жакаранды касались моих плеч, запутались в волосах. Вдохнув поглубже, я задержала дыхание и нырнула, и через пару мгновений выплыла на середине купели. Я легла на воду и стала смотреть на зеленые кроны, сквозь которые пробивались лучи солнца. Здесь было так тихо, звуки окружающего мира заглушали деревья. Опустила веки, так хотелось все забыть, но вместо этого передо мной вновь и вновь появлялись серые глаза. Все время разные. То смотрящие на меня с нескрываемой страстью, то по-английски вежливо и спокойно, а еще со жгучей ненавистью. Этот последний взгляд я не могла забыть, так глубоко он ранил меня, сбил с толку.

"Мне ничего не надо от вас, Киара Марэ" – слышу в голове стальной голос. Почему он так сказал? Разве я отвечаю за выходки брата? Разве я виновата, что рождена Марэ?

Вода придала мне сил и помогла взбодриться. Поднявшись в комнату после купания, я надела легкое шифоновое платье и взяла зонт.

Послышался стук и вошла Пея.

– Ты приготовила то, что я просила? – спросила я нянюшку.

– Да, чаонинг, лекарства сложены в сумку – отвечала Пея, – но все же не советую вам этого делать. Господин Марэ будет недоволен, если узнает, что вы ходили в рабочие линии.

– Парамит для меня и Джии значит очень много. Я не могу оставаться безучастной, когда она больна. Отец поймет.

Натянув перчатки, спустилась вниз и пошла к реке. Там за мостом, начинались рабочие линии. Так назывались деревянные хижины крытые жестью, в которых жили работники. Пея шла за мной, держа в руках небольшую кожаную сумку. Туда были собраны те лекарства, которые могли помочь Парамит. Честно говоря, я не знала что с ней, поэтому взяла на глаз.

Первое время, когда отец только стал плантатором, он заботился о работниках, о своих кули, как их здесь называли. В первые несколько лет он строил им хорошие добротные хижины, а не жалкие лачуги, в которых жили работники с других плантаций. Но с тех пор прошло немало времени, многие хижины пострадали от ураганов и гроз и требовали ремонта, а у отца не было теперь ни средств ни желания делать его. Со времен он стал считать, что излишняя доброта и забота лишь развращают кули и лао, они не ценят это и только хуже начинают работать.

Поднявшись по утоптанной дорожке, с горами мусора по обе стороны, я уже почти дошла до хижины, где жила Парамит с родителями, как вдруг услышала какой-то душераздирающий крик. Он шел из-за деревьев вверху и разлетался на всю округу. Крик боли, крик страдания. Я вздрогнула.

– Пея, что это?

Но нянюшка молчала, потупив взор.

– Чаонинг, нужно уходить, – произнесла она, хмуря брови.

– То есть как это уходить? – недоумевала я. – Что это за крик? Словно какого-то убивают.

По лицу Пеи ничего нельзя было понять. Поэтому я стала взбираться по дорожке наверх, в сторону, откуда слышался крик. Чем ближе я подходила, чем отчетливее были слышны удары. Какого-то избивали! Перед распахнутой хижиной на коленях стоял парень со связанными руками. Это был Донг, жених Парамит, я сразу узнала его. А над ним возвышался надсмотрщик Чао Конг и размашисто со свистом бил парня по спине, виднеющейся в разодранной рубахе. С лица несчастного капала кровь, голова разбита, губы запеклись в корки. От этого жуткого зрелища мне стало плохо, затошнило.

Вокруг стояли кули, в их черных блестящих глазах застыла покорность и какой-то животный страх.

– Прекратите! – кричу, вне себя. Но мой голос тонет в стонах Донга.

И вдруг откуда-то с боку выбегает Парамит и бросается на колени перед Чао Конгом. Я не узнала свою любимую лао, она сильно похудела, так что на лице остались лишь большие прекрасные глаза, лихорадочно блестевшие. Она молила надсмотрщика прекратить избивать Донга. Но тот, равнодушно толкнув ее ногой, продолжал истязание парня.

Гнев обжег мои глаза, я подбежала и крикнула на вьетнамском:

– Немедленно прекратите, это приказ!

Видимо не ожидая услышать родную речь, Чао Конг замер и перевел на меня свои страшные глаза-щелочки.

– Почему вы избиваете этого человека? – кидаю я грозно, наступая на него. – Вы что, не видите, что он вот-вот умрет.

Надсмотрщик ухмыляется, он снова жует табак.

– Почему не отвечаешь, когда с тобой говорит госпожа?

И тогда он сплевывает табак прямо мне под туфли и говорит:

– Этот кули пытался сбежать, за такое забирается жизнь.

Что за ерунду он говорит? Донг добросовестный работник, он бы никогда не стал этого делать.

– Я приказываю перестать его избивать. Вернется отец и сам разберется с ним.

Тонкие губы Чао Конга изогнулись, и он произнес на редком диалекте "глупая девчонка", видимо, уверенный, что я не пойму, но он ошибался, и я, выхватив плетку из его рук, ударила его по щеке. Из рассеченной кожи закапала кровь.

– Негодяй! Мой отец покарает тебя. Уж я об этом позабочусь.

Меня всю трясло от отвращения и негодования. Сердце колотилось. Сверля стальными глазами, Чао Конг медленно провел рукой по ударенной щеке, еще раз сплюнув, развернулся и зашаг прочь.

Парамит стояла на коленях и беззвучно плакала, остальные кули попрятались в хижины, испуганно выглядывая из-за дверей.

– Чаонинг! Госпожа! – кинулась ко мне перепуганная Пея. – Что же вы наделали?! Хозяин будет в ярости, если узнает об этом.

– В ярости? – дивилась я. – Этот Чао Конг чуть не убил Донга. Давно ли у нас доводят до такого состояния кули за провинности?

Темное лицо Пеи стало еще темнее, в глазах застыл ужас и растерянность.

– Ох, госпожа, очень давно. Такие наказания для работников применяются хозяином уже больше года, если не дольше.

Я застыла. Почему я не ничего об этом не знала? Словно жила в другом мире. Но почему отец стал так жесток с работниками? Раньше конечно телесные наказания тоже имели место быть, но никогда людей не избивали до полусмерти.

– Пойдем, – произнесла я и стала помогать Донгу подняться на ноги. – Пея, помоги! – приказала я, чувствуя, что сейчас рухну под тяжестью его тела. Нянюшка заохала и подхватила парня под другое плечо. Парамит, все это время находящаяся в шоковом состоянии, вдруг очнулась и подскочила к нам. Краем шарфа она, плача, начала вытирать лицо жениха.

Конечно же мы не смогли унести его далеко, поэтому решили положить его на траву, в стороне от дороги, где мне показалось было не так грязно.

Перевернув Донга на живот, я стала осматривать его спину. На ней не осталось живого места, из глубоких ран, оставшихся после жесткой плетки, сочилась темно-бордовая кровь.

– Нужна чистая вода, чтобы промыть. Парамит, принеси! – сказала я девушке. Специально, чтобы вывести ее из оцепенения. Она подскочила и понеслась к колодцу и быстро принесла жестяной чан, полный воды.

Следующий час мы втроем потратили на промывание ран и их бинтование.

– Почему Чао Конг это сделал? – спрашиваю Парамит. – Твой жених и правда пытался сбежать?

На лице Парамит отразилось такое глубокое отчаяние и горе.

– Простите меня, чаонинг! Простите! – зарыдала она, закрывая лицо худыми руками.

– Ладно, забудь, самое главное, чтобы он выжил после такого.

Отдохнув немного, мы втроем доволокли наконец-то Донга до хижины Парамит и положили на простое ложе, покрытое тряпками. Отец с матерью Парамит, прижавшись друг к другу, испуганно выглядывали из-за угла.

– Я приду завтра, проверить раны и сменить повязки, – говорю Парамит, – а пока надо много поить его, чтобы восстановить потерю крови. Хорошо бы и врача вызвать, – задумалась я на мгновение. – Пея, я хочу позвонить доктору Пересу. Пойдем.

Но Парамит кинулась на колени передо мной.

– Прошу, чаонинг, не делайте этого! Прошу!

Рыдала она.

– Если вы позовете им врача, госпожа, тогда их наказание будет еще хуже, – произнесла бесстрастно у меня за спиной Пея.

Моя мать однажды сказала нам с Джией, что мы не знаем настоящего мира. Мы живем будто две дочери раджи в замке из розового мрамора, а в это время за стенами стоит стон и плач несчастных и отверженных. Я прожила двадцать лет на плантации, но по сути не знала, как оно устроено, что стоит за услужливыми лицами лао и кули, приносящих мне еду, расчесывающих мои волосы, подающих мне перчатки.

К ужину вернулась Джия, и я все ей рассказала.

– Теперь, когда потрясение прошло, меня мучает мысль, Джи, – говорила я ей. – Не совершила ли я чего-то, что только навредит Парамит и Донгу?

Джия молчала, печально глядя перед собой. Кули принес записку от отца, он возвращается завтра. Завтра решится судьба этих несчастных возлюбленных, а, может быть, и моя.

***

Я не хотела ехать в Вьентьян смотреть игру в поло. Утром я проснулась от страшной головной боли, и еще, когда закалывала брошь на платье, уколола палец, а мама всегда говорила, что это плохая примета.

– Поехали со мной, Киара, – уговаривала Джи. – Что мне там делать одной без тебя?

– Ты будешь с мистером Томпсоном, а не одна, – говорю, смотря в даль на зеленую долину под домом.

Джи взяла меня за руку и умоляюще взглянула.

– Прошу, Киара, не оставляй меня. И потом, – тут ее глаза озорно сверкнули, – ты же знаешь, что капитан одной из команд Эдвард Фейн? Неужели ты не хочешь вновь увидеть его?

Хочу! Или нет?

– Не знаю, Джи, я итак в сильном смятении, – подношу руки к вискам и сжимаю, чтобы перестало стучать. – Мне страшно представить, что будет, когда отец вернется и узнает обо всем.

– Не волнуйся, Киара, каким бы жестким не казался нам отец, я уверена, он любит нас и желает добра.

Нам – да, а Парамит и Донгу?

Джи повела меня наверх и сама выбрала для меня наряд, драгоценности, и даже зачесала мои волосы, так как я люблю, на боковой пробор, и захватила с одной стороны гребнем, но уже серебряным с золотой эмалью.

Через полчаса приехал мистер Томпсон и мы отправились в столицу на поле для конного поло, где уже собралась вся белая элита Лаоса.

Мистер Томпсон взял нас с сестрой под руки по обе стороны от себя, и мы вступили под навесы, под которыми тянулись длинные ряды белых сидений.

Наряженные дамы в шляпках и с веерами, весело болтающие друг с другом, изысканные мужчины в светлых костюмах, французские офицеры в черных или белых кителях с золотыми погонами на плечах, бегающие туда-сюда лао с подносами. Нас с сестрой обдало ароматом различных духов, сигар, цветов, и среди всего этого разнообразия запахов доносился еще один – конского навоза. Я взглянула на зеленое поле. Две команды по четыре игрока уже стояли полностью экипированные за деревянными ограждениями. Мои глаза сразу нашли Эдварда Фейна. Он сидел на золотисто-гнедой лошади, его крепкие мускулистые ноги в высоких сапогах до колен уверено обхватывали бока животного. Он сидел в седле спокойно и легко, как сидят только первоклассные наездники. В правой руке он сжимал высокую клюшку из бамбука.