Сделать жизнь

Мне приглянулась одна беленькая хатка, расположенная практически прямо у дороги. Подъехал, постучался. Мне приоткрыла дверь старенькая бабуся. Я спросил, не пустит ли она меня переночевать. «Милок, я тебя боюсь». – «Бабушка, чего меня бояться, я один, еду на мотоцикле, замёрз на ветру». После некоторых раздумий и рассмотрения меня через щель в двери бабка открыла дверь и впустила меня. Хата была маленькая, в одну комнату, в углу печь, жарко натопленная, и маленький телёнок у печи. Бабка объяснила, что телёнка пришлось забрать в дом, чтобы не замёрз. В хате было тепло и пахло телячьей мочой. Бабка напоила меня горячим молоком с душистым хлебом своей выпечки и уложила спать на лавку, сама забралась на печь.

Когда я на шестые сутки, замёрзший, уставший и накувыркавшийся в пути в придорожных сугробах, прибыл в Курск, в дом Валерия Бордюгова, мне его дом и его радушный приём показались раем земным. Он напарил меня в бане, накормил вкусным обедом и ужином и уложил в чистую и уютную постель. Я провёл у него весь день, но на следующий день, несмотря на его сердечное гостеприимство, поехал дальше. Шли седьмые сутки моего путешествия, а до цели оставалась ещё почти тысяча километров. На обратном пути я пытался разыскать Валерия, заехал домой, потом на Курскую ТЭЦ, где он уже начал работать, но нигде не нашёл и уехал. Но судьба ещё даст нам шанс встретиться и продолжить нашу студенческую дружбу.

Из Курска я за день доехал до Харькова. Город большой. Прохожие подсказали, что на железнодорожном вокзале есть специальная зала для транзитных пассажиров, где можно переночевать в приличных условиях в постели с чистым бельём. Более того, оказалось, что при вокзале имеется охраняемый хоздвор, где можно оставить мотоцикл. Ужин и завтрак прошли в пристанционном буфете. На следующий день путь мой лежал на Запорожье. К вечеру я достиг окрестностей города, но так как город был расположен в стороне от магистралього шоссе, я не стал заезжать в него, а решил переночевать снова в придорожной хате ближайшего села. Двое стариков-пенсионеров, приютивших меня на ночлег, сидели и плакали, потому что наутро они должны были отвести свою единственную корову-кормилицу на бойню. Тогда впервые я столкнулся с бессмысленной жестокостью нашей догматической власти. Хрущёв запретил колхозникам иметь свою дворовую скотину, видимо, для того, чтобы лучше работали на колхоз. Ну а пенсий у колхозников в те времена, можно сказать, практически не было.

Следующую ночь я провел в посёлке Зелёный Гай. Удивительное дело, там уже в те времена существовала придорожная гостиница, и мне там нашлось свободное место и ужин. От Зелёного Гая до Крыма, как говорится, рукой подать. Но меня ждало ещё одно испытание. На Перекопе после Чонгарского моста я попал в песчаную бурю. Злая холодная позёмка несла по степи мельчайший песок, который лез в глаза, рот, уши, и не было от него спасения. Руки и ноги мёрзли нещадно, так что я останавливал мотоцикл каждые полчаса и бегал вокруг него, пытаясь согреться. Укрыться от бури было негде, кругом одна голая степь. Двигатель тоже не выдержал и застучал от проникшего в него песка.

Когда я, еле живой и совершенно окоченевший, добрался до Симферополя, то в гостинице, конечно, свободных мест не было. Опять помогли добрые люди. В гостинице жили испытатели автомобиля «Москвич». Они занимали большую общую залу, в которой нашлось место и мне. Они напоили меня водкой, накормили и уложили спать. Наутро я был вполне здоров. Впереди меня ждала солнечная Ялта. В Ялте я на мотоцикле въехал прямо на центральную улицу и остановился. Надо было искать жильё. Денег у меня было немного, и гостиница на курорте мне была не по карману. Значит, надо искать частный сектор. Навстречу мне шёл, на мой взгляд, глубокий старик. Наверняка местный житель. Когда я спросил, где я могу найти объявления о сдаче комнат, он тут же предложил своё жильё.

Жил дед один, в отдельной хате в центре города. Для мотоцикла было место в сарае. Было только одно неудобство: хоть и большая, но одна комната в хате. Но цена, названная дедом, была настолько приемлемой, что я решил больше ничего не искать. И я не прогадал. Дед спал тихо в своём углу, жить мне не мешал, а питался я целиком в городе. Двигатель мотоцикла пришлось перебирать, и это сделали старинные друзья и соседи деда. Эти старики пережили немецкую оккупацию Крыма, знали хорошо немецкие мотоциклы, и у одного из них был такой же мотоцикл, как у меня. Нашлись и запчасти. Они заменили детали, пострадавшие от песчаной бури: поршневые кольца, поршневой палец и втулку к нему. Деды даже денег не взяли за ремонт, договорились, что я куплю в Москве и вышлю им необходимые запчасти в качестве компенсации.

Что я делал в Ялте? Да в общем-то ничего. Была ранняя весна, всё только начинало распускаться. Я гулял по набережной, грелся и наслаждался солнцем. Сходил в поход в Массандру. На другой день по старой царской дороге (конной, не автомобильной) дошёл из Ялты до Нижней Ореанды. Помню, я сильно проголодался, а кругом не было никаких продовольственных точек, даже магазина. Но когда я спустился к самому морю, к маленькому причалу, оказалось, там на причале стоит киоск, и, о чудо, в нём продают полукопчёную колбасу, варёные яйца, вкуснейший хлеб и пиво. Я устроил себе маленький пир. Вообще цель моего похода была Ласточкино гнездо, но оказалось, что до него ещё далеко, пришлось повернуть назад. Когда починили мотоцикл, я поехал его обкатывать по так называемой нижней дороге в сторону Севастополя. Я почти доехал до города, но уперся в Сапун-гору, мемориал нашего подвига при освобождении Севастополя от немцев. Увлёкся, ползая по горе и удивляясь, как её можно было взять атакой в лоб, когда гора такая крутая, а все наши позиции внизу и видны, как на ладони. Когда спохватился, время склонялось к вечеру, и продолжать путешествие в сторону города не имело смысла. Я не был уверен, что найду в городе ночлег, и вернулся в Ялту. Обратный путь в Москву был намного легче и занял пять суток.

Несмотря на то, что впоследствии я несколько раз отдыхал в Крыму, посетить Севастополь я так и не собрался, и полагал, что никогда не увижу город нашей военно-морской славы. Но вот в 2021 году, отдыхая с женой в Анапе, я уговорил её съездить по новой трассе «Таврида», по новому мосту в Крым и в Севастополь. Моя давняя мечта наконец осуществилась.

Заканчивая этот небольшой экскурс в путешествие на мотоцикле и глядя на это путешествие по прошествии более шестидесяти лет, не могу не согласиться с возможным мнением читателя, что путешествие было очень опасным и с этой точки зрения совершенно неоправданным. Но тем не менее в дальнейшем я никогда не пожалел о своём путешествии, так много оно мне дало в плане познания собственного характера, познания наших простых и добрых людей, которые помогали мне чем могли и предоставляли мне и ночлег, и ужин, рассказывая мне свои нехитрые истории. Поверьте, это многого стоит в плане познания жизни и в плане познания, что же такое Россия, моя любимая Родина. А про себя я понял, что не испугаюсь трудностей по жизни, выдержу любые испытания, не сдамся, добьюсь своих целей. Я входил во взрослую трудовую жизнь.

Легендарный мотоцикл BMW R-35, ремонт

Автор приносит присягу, аэродром Гдов

Измученный наукой студент

Студент МЭИ

На целине, 1957. Автор крайний справа

Глава 3

Большая теплоэнергетика

Мой диплом был не красный, но выглядел очень прилично, и я имел право выбора, так как на меня так же, как и на Бориса Антошина, поступили заявки от нескольких московских энергетических организаций. Кроме того, мне предложили место в аспирантуре на кафедре химии. Это был мой второй определяющий всю дальнейшую жизнь судьбоносный выбор. Соблазн продолжить образование и научную работу был велик, тем более что в те времена научная работа и учёная степень кандидата технических наук, а тем более доктора технических наук, были в обществе очень престижны.

И тем не менее победила жажда посмотреть мир, хотя тогда можно было мечтать лишь о просторах Союза. И я выбрал ОРГРЭС. Эта организация занималась пуском и наладкой головных образцов новых крупных тепловых электростанций – ГРЭС, то есть я выбрал организацию, которая совместно с исследователями, проектировщиками и энергомашиностроителями находилась на пике развития большой теплоэнергетики страны. И работы она вела по всей стране. Мой друг Боря последовал за мной. Я был принят в водно-химический цех в группу прямоточных котлов (я тогда носился с идеями развития прямоточных котлов, а главной проблемой их развития была проблема получения воды высокой чистоты в контуре). Борис поступил в турбинный цех.

Надо сказать, что по мере развития методов очистки воды на линии подпитки и в самом пароконденсатном контуре и развития методов исключения протечек конденсаторов, прямоточные котлы бурно развивались в шестидесятые-семидесятые годы и заняли своё почётное место в большой энергетике. Они позволяли поднять в котлах давление и температуру пара и тем самым обеспечить более высокое КПД электростанции. В масштабах всей страны это давало значительную экономию угля и нефти. Занимаясь этими проблемами, я даже написал несколько технических статей по каким-то конкретным проблемам очистки воды на электростанциях. В ОРГРЭС было своё Бюро Технической Информации, которое небольшими изданиями печатало и рассылало сборники статей по учреждениям, работавшим в области энергетики. Вообще говоря, наличие таких статей при условии сдачи кандидатского минимума открывало возможность защиты кандидатской степени в качестве соискателя в каком-либо НИИ. В перспективе я подумывал над этим и даже ездил к завкафедрой котельных установок МЭИ доктору технических наук Стыриковичу для выбора темы. Тем более у меня перед глазами был живой пример. Мой руководитель группы прямоточных котлов уже после моего поступления в ОРГРЭС блестяще защитил диссертацию кандидата технических наук.

Но жизнь распорядилась иначе.

Моя карьера в ОРГРЭС развивалась весьма успешно. За три года я прошёл все три ступени карьерного роста, доступные в ОРГРЭС инженеру: инженер, старший инженер, бригадный инженер. Далее возможен был только рост административный. Но и это означало удвоение моего заработка. В ОРГРЭС платили по тем временам очень хорошо. Инженерные ставки были на уровне Минэнерго, но нам ещё платили и квартальные премии за выполнение плана, который мы составляли сами. ОРГРЕС имел в те времена довольно редкий статус хозрасчётной организации, а это означало, что организация имела право часть своей прибыли распределять среди коллектива в виде премий. Кроме того, я, например, проводил примерно 80 % времени года в командировках и получал ещё 3 рубля 60 копеек суточных, на которые можно было в командировке прожить, так как в посёлках при электростанциях тратить деньги особо было некуда и не на что.

В период моей работы в ОРГРЭС, не считая кое-каких мелких работ в Казани, Ленинграде, Куйбышеве, Донецке и Львове, я принимал участие в составе сводной бригады ОРГРЭС в объёмных пусконаладочных работах на трёх ГРЭС: Назаровской в Сибири, Приднепровской на берегу Днепра рядом с Днепропетровском и Змиевской, что в 70 км от Харькова на берегу Северского Донца.

Помню, как первый раз я появился на Назаровской ГРЭС. Я летел из Москвы до Красноярска с промежуточной посадкой в Свердловске. В Красноярске я переночевал в спальном зале аэропорта и утром на местном маленьком биплане вылетел в Назарово, до которого было более 200 км. В последний момент в самолёт подсадили бабку с козой. Мороз был страшный – минус пятьдесят. Мы долго летели на юг вдоль Енисея, и из окна иллюминатора были хорошо видны площадки лагерей, обнесённых рядами колючей проволоки. Самолёт, как местный автобус, делал множество посадок. Высаживал людей, забирал людей, где-то высадили бабку и вытолкали упирающуюся козу, которая успела оросить самолет тёплой пахучей струёй.

Подлетели к Назарово уже в сумерках (зимний день короткий). Аэродром представлял собой заснеженное поле и один столб на краю, на котором развевался полосатый сачок, указывающий пилоту направление ветра. Никаких строений или хотя бы будки. Самолёт был оборудован лыжами, поэтому лётчик посадил его прямо на наст поля, не глуша двигатель, открыл люк и пригласил меня прыгать. Я выбросил сначала тяжелейший чемодан, а потом прыгнул сам и сразу погрузился по грудь в снег. А самолёт, взревев мотором, тут же улетел, обдав меня тучей снежной пыли. Кругом ни звука, ни огня. Хорошо, что при подлёте я заметил, в каком направлении находится посёлок. Пополз и поплыл по снегу, толкая перед собой чемодан.

Метров через двести я достиг соснового бора, там снега было меньше, я встал и побрёл в сторону посёлка, огни которого стали слегка просматриваться сквозь лес. Посёлок для сотрудников ГРЭС был новый, только что отстроенный. Там мы встретились вновь с Валерием Бордюговым, который к этому времени успел жениться, завербовался на ГРЭС, сразу получил хорошую трёхкомнатную квартиру. Я даже пожил у него пару недель, пока в моём общежитии заканчивали отделочные работы. На Назаровской ГРЭС я проработал около года в режиме два месяца там, две недели в Москве. Иногда по условиям работы и три месяца там, но не более, так как после трёх месяцев прекращали по нормативам платить суточные и квартирные.

Темой моей работы там были исследования в области температуры пароперегревателя второй ступени, то есть на выходе пара из котла перед подачей его в турбину. На данном головном образце были существенно подняты давление и температура перегрева пара, а сталь пароперегревателя была оставлена перлитного класса, правда, с улучшенными характеристиками за счёт добавок хрома и молибдена. Проблема стояла очень остро, так как первые пароперегреватели из стали аустенитного класса показали ряд технических проблем (охрупчивание), были дороги и ненадёжны. Поэтому проведение испытаний стали перлитного класса в промышленных условиях и в области её работы, близкой к предельно допустимой, были очень важны. Нас интересовали реальные температуры металла перегревателя в процесе эксплуатации.

Вместе с ещё одним инженером мы разработали специальную капсулу в виде куска трубы, в который монтировались термопары: одна на поверхности трубы, а другая в середине стенки. Капсулы были изготовлены в механической мастерской ОРГРЭС и вваривались на месте монтажниками вместо вырезанных труб пароперегревателя. Мы размещали их по всему периметру перегревателя, так как опасались неравномерности распределения парового потока. Неравномерность потока пара могла привести к ухудшению условий охлаждения стенок металла труб перегревателя и, как следствие, к его местному перегреву. Кроме того, мы также опасались неравномерсти газового потока в топке котла.

Первые наши вставки оказались не очень надёжными, термопары быстро перегорали в газовом потоке, мы усовершенствовали их защиту и снова переваривали их установку в трубы пароперегревателя. Монтажники ворчали, но переваривали. Термопары выводились за пределы обшивки котла и присоединялись к регистраторам-самописцам, которые на круглых рулонах бумаги вели непрерывную запись показаний термопар. Эти самописцы в те времена были довольно тяжёлые и объёмные приборы, и их приходилось тащить на себе на поезде из Москвы до Ачинска пять-шесть суток, так как они были чувствительны к ударам, и мы не могли сдавать их в багаж.

Группа котельного цеха ОРГРЭС также работала на объекте. Туда были направлены лучшие инженерные силы цеха, в том числе два кандидата наук. Их главная задача заключалась в отработке пусковых и переходных режимов на различные нагрузки котла. Это было важно, потому что основной эксплуатационный персонал не обладал опытом работы на прямоточных котлах такой мощности, пуск которых значительно отличался от пуска барабанных котлов. Кроме того, пусковая система энергоблока требовала, чтобы набор нагрузки энергоблока осуществлялся именно при помощи набора нагрузки котла, в противном случае возникали большие потери энергии и снижение КПД станции. После пробных пусков мы объединяли данные всех самописцев и других регистраторов, оперативные записи в журналах и строили графики из многих десятков метров лент самописцев. Далее всей бригадой шло обсуждение и анализ полученных данных. Наши метры из котельного цеха развёртывали перед нами блестящую картину всех теплотехнических процессов, их особенности, где проходят границы опасных зон, что надо улучшать, где надо процессы форсировать, а где наоборот надо замедлять.

Для нас, молодых инженеров, это была высочайшая школа повышения нашего инженерного образования. Вообще там существовала удивительная атмосфера товарищеских, я бы сказал, дружеских и высоких профессиональных отношений. Несмотря на то, что месяцами мы жили в стеснённых условиях общежития, у нас никогда не было никаких бытовых склок или каких-либо неприязненных отношений другого характера. В общежитии рядом жили молодые женщины из моего цеха, которые занимались наладкой химводоочистки и водного режима блока.

По праздникам мы обычно устраивали совместные ужины-вечера с небольшой выпивкой, а потом кто-то читал наизусть стихи Игоря Северянина, Есенина или мы пели песни под гитару или хором. Самая любимая песня была «Геолог»:

Держись, геолог, крепись, геолог, Ты ветру и солнцу брат.

Наша жизнь там, вдали от родного дома, была в какой-то степени сродни геологам, поэтому мы эту песню любили.

Надо отметить, что не было ни одного случая, чтобы наших девушек попытался кто-то обидеть. Высокие моральные отношения господствовали в атмосфере нашего командировочного общежития. Вспоминая свою дальнейшую жизнь, я пришёл к выводу, что более чистых человеческих отношений впоследствии я нигде и никогда не встречал.

Телевидения тогда не было, и мы в свободное время в основном много читали. Кино было в клубе в посёлке шахтёров Назарово, расположенном в 3 км от нашего посёлка ГРЭС. Иногда мы ходили туда в кино. Помню, привезли фильм «Серенада солнечной долины». Его три дня демонстрировали в клубе, и я все три дня ходил его смотреть. Мне казалось, что жизнь, показанная там, была сказкой, как, например, «Алые паруса» А. Грина. Тогда в 1962 году я не смел и думать и мечтать, что проеду не только всю Европу, но побываю и в Америке и на большинстве летних и зимних курортов Европы, спущусь на лыжах с Эльбруса, Монблана, со многих вершин Альп и горной Японии.

После требуемой по правилам эксплуатации 72-часовой работы блока под нагрузкой был подписан акт передачи энергоблока в постоянную эксплуатацию, и по этому случаю был устроен большой банкет в рабочей столовой посёлка Назарово. Я, впрочем, как и вся наша бригада, в течение 72-часовой работы энергоблока не уходил со станции, спал по два-три часа на столах в рабочей комнате и питался кое-как. На банкете наливали по сибирскому обычаю по полному гранёному стакану крепкой 56-градусной местной водки. Помню только, что когда заиграла музыка и начались танцы, в ход пошли все поварихи, официантки и посудомойки, старые и молодые, стройные и хромые. Потом помню, как качались огни нашего посёлка из стороны в сторону. А потом ничего не помню, говорят, что за нами шла бригада и подбирала всех потерпевших крушение. Очнулся я утром в своей постели, весь облёванный. Но мои товарищи были настолько тактичны, что мне никто ничего не сказал, как-будто ничего не произошло. А мне было очень стыдно. Утешало лишь сознание того, что я такой был не один. С тех пор по жизни я до такой степени никогда не напивался.

А вокруг посёлка расстилалась первозданная тайга. Зимой я любил ходить на лыжах. Зайцы-беляки выскакивали прямо из-под ног, до последней минуты надеясь, что я их не замечу. А огненно-красная лиса, видя, что я без ружья, даже не пряталась от меня, а только выдерживала безопасную дистанцию. Летом мы купались в холодном Чулыме, который был перегорожен небольшой плотиной для подачи охлаждающей воды на электростанцию. В этой запруде мы ловили на спиннинг вкуснейшую и теперь почти забытую рыбу нельму и тайменя. Весь улов приносился в общагу, и наши женщины-сотрудницы варили на всех вкуснейшую уху. Осенью пытались охотиться. Сопки становились красными от ягод дикой красной смородины и брусники. Отъевшиеся тетерева, потревоженные нами, долго разбегались и взлетали с трудом, как тяжёлые бомбардировщики. Мы стреляли в них, они падали в густой кустарник, и отыскать их без собаки было практически невозможно. Поэтому мы вскоре отказались от охоты. А я, когда подстрелил рябчика и увидел, как к нему подлетела его пара и начала биться над ним в отчаянии и плакать, навсегда оставил охоту.

Мои исследования на пароперегревателе не были закончены на Назаровской ГРЭС. Вскоре после сдачи в эксплуатацию энергоблок был поставлен на устранение неполадок, но в Сибирской энергосистеме случилась крупная авария, и понадобилось срочно поставить энергоблок под полную нагрузку. Пуск и набор нагрузки, несмотря на категорические возражения главного инженера, проходил аварийно ускоренно, в нарушение всех режимов, так как на директора станции, как тогда говорили, «надавили» из обкома партии. Авария в энергосистеме грозила остановить движение на Транссибирской магистрали. В результате форсирования режима пуска тепловые компенсаторы расширения турбины не сработали. Ротор турбины сдвинул ротор вала генератора, возник огромный перекос магнитного поля генератора, и, как следствие, колоссальные вихревые токи, которые сожгли генератор. Блок был законсервирован на год до изготовления нового генератора, директора сняли и судили, ОРГРЭС не пострадал, так как турбогенератор не входил в нашу сферу обслуживания, а наши инструкции по пуску энергоблока были признаны независимой комиссией правильными и компетентными. Меня же перебросили на Приднепровскую ГРЭС. С тех пор я потерял след Валерия Бордюгова навсегда.

На Приднепровской ГРЭС я работал уже в качестве замруководителя группы цеха на объекте, поэтому мне пришлось заниматься уже всем спектром наших договорных услуг с электростанцией: предпусковая химводоочистка, химводоподготовка, конденсатоочистка, контроль качества конденсата прогрессивными методами анализа, а также продолжение исследований условий работы металла в пароперегревателе перлитного класса. Предпусковая химводочистка с новыми методами очистки стала развиваться очень интенсивно, так как фон от монтажных загрязнений и остатков технологической обработки металлов очень долго сохранялся в пароконденсатном контуре и в условиях прямоточного котла мог привести к образованию отложений на внутренних поверхностях труб, особенно в переходной зоне.

На Приднепровской ГРЭС мы применили промывку на базе лимонной кислоты, и она показала неплохие результаты и пошла в серию на других энергоблоках, позже на других объектах мы стали внедрять предпусковую обработку с добавкой гидразина. В то время гидразин был составляющей ракетного топлива. Химические процессы при промывке с гидразином и лимонной кислотой были принципиально разные, но главной целью обеих технологий было растворение или перевод окислов металла в другую, легко вымываемую форму, и создание защитных плёнок на поверхности очищенного металла. Кроме химической обработки важно было гидравлически удалить все механические примеси. При монтаже в паро-водяной контур энергоблока попадают и грязь, и глина, и песок, и телогрейки монтажников, и сварочные электроды и так далее.

Мне на Приднепровской ГРЭС пришлось создать специальный У-образный экспериментальный контур в натуральном размере пароперегревателя, на котором мы провели эксперименты по определению порога перепада давления, при котором происходит пробивание пробки из грязи. От этих результатов зависел выбор промывочных насосов и расчёт сечения промывочных линий контура при проведении химводоочистки. Весь процесс проектирования промывочного контура надо было консультировать в проектном институте, который находился в Харькове, и мне приходилось туда часто мотаться.

В наших работах по конденсатоочистке и водоподготовке главная задача состояла в проверке качества, надёжности и эффективности новых, закупаемых по импорту ионообменных смол. Наша промышленность, как всегда, отставала, и по рекомендациям наших ведущих НИИ по импорту закупались пробные партии ионообменных смол, а мы, ОРГРЭС, должны были испытывать эти партии в производственных условиях и давать окончательное заключение о целесообразности применения этой конкретной смолы в широких масштабах отечественной энергетики.

Нам также передавали новейшие иностранные приборы химического анализа повышенной точности (пламяфотометры, спектрофотометры) для производства высокоточных анализов или экспресс-анализов и внедрения этих методов на электростанциях. На этой ГРЭС нами были также закончены исследования по металлам пароперегревателя перлитного класса, и они пошли в серийное производство. Конечно, я не мог конкретно участвовать во всех перечисленных работах, для этого работала целая бригада инженеров, техников и лаборантов ОРГРЭС, но будучи замруководителя группы на объекте, я обязан был вникать в суть всех проводимых работ, и это существенно расширяло мой инженерный диапазон технических знаний и опыта.