Хроника событий местного значения (дни «совка»)

Машина остановилась у гостиницы с названием «Оногошт». Номер был просторным, с балконом, но туалет и душ располагались в конце этажа. Разместив в шкафу вещи, я прошел в ресторан, где меня ждал Чечулович. Наскоро перекусив, мы поехали на «железару», так здесь называют металлургический комбинат.

Там меня принял главный инженер комбината Мирослав Бурич. После шутливых фраз о пользе крепких напитков для взаимопонимания и единства славян, он сказал:

– Э, друг, вы приехали в Черногорию. Мы хорошие друзья и ратники, но весьма ленивы. Расскажу вам такой анекдот. Увидел наш парень, как словенец занимается онанизмом. Приехал домой, нашел для своей вещи дырку в полу и ждет землетрясения!

Присутствующие рассмеялись, наверно не раз услышав этот анекдот. Впоследствии я убедился, что люди здесь умеют работать и обладают природным юмором, что позволяет быстро наладить контакты.

После этой беседы меня повели смотреть их прокатное производство, лабораторию завода и литейный цех. Как раз происходила разливка жидкого металла в литейные формы. Вокруг разливочного ковша стояло несколько человек. Один подавал команды крановщице, другой держал оптический пирометр, третий – ручку стопора ковша. Глядя на них, я вспомнил сталевара Мухина, орудовавшего с тяжелым ковшом в одиночку и в который раз подумал о лихом отношении наших людей к труду и прочим делам. Рассмотрев чертежи корпусов, я почувствовал растущую уверенность, подобные детали мы отливали.

Через два дня я представил план работы, а пока решил ознакомить будущих сотрудников с технологией литья из хромоникелевых сталей. Текст моих лекций перевели на сербский язык, напечатали и раздали исполнителям как инструкцию для работы.

Со мной познакомились директор «железары» и начальниками ряда заводских служб. К моей миссии проявили интерес и иностранные специалисты, работавшие в цехе литья. Поляки монтировали печи для сушки песка, немцы обучали работе с приборами анализа химического состава стали. Оказалось, что «литейку» тоже курирует английский инженер. Меня познакомили с ним. Мистер Хопкинс, уже пожилой человек, был осторожен и вежлив в беседе. Я сказал ему, что учился у профессора Нехендзи, думаю – известного у них литейщика, который разработал технологию литья башни нашего танка Т-34.

– Литая башня? – вяло переспросил меня мистер. – Проще сваривать ее из броневого листа. Русские – мастера делать необычные вещи.

Мы пожали друг другу руки, и больше я его не видел.

* * *

Сроки работ по моему плану постоянно нарушались. На обед все здесь срывались по звонку. В оставшееся время перерыва играли в «пловку» – попадание одного камня в другой. Все делалось неспешно, о сверхурочной работе или других способах мобилизации труда не было и речи. Мне это было странно, и я спросил начальника бюро технологии литья Радуле Кнежевича:

– Комбинат – государственное предприятие? Непонятно – кто отвечает за сроки выполнение плана производства, перед кем отчитываться.

Радуле с задумчивым видом поправил очки и начал объяснять:

– Предприятие – государственное, но мощности его использует весь коллектив «железары» в лице избираемого Рабочего Совета.

– Рабочий Совет – профсоюз?

– Нет, профсоюз занимается условиями труда людей. А Рабочий Совет «железары» рассматривает и утверждает бюджет комбината со всеми доходами и расходами, контролирует его выполнение. В его состав избирают представителей от Рабочих советов каждой экономически самостоятельной единицы – только на два года, чтобы не образовалась бюрократия. Говорят, так написано в работах Ленина.

– Что такое – экономически самостоятельная единица?

– Подразделение «железары» со своим балансом доходов-расходов. Наш литейный цех платит отделу механика за ремонт оборудования, центральной лаборатории – за сертификацию отливок, коммерческой службе – за поиск и реализацию заказов на продукцию.

– А кто назначает дирекцию комбината?

– Рабочий Совет «железары» – по конкурсу и на основании договора.

– Что-то похожее на наш колхоз…

– Как я знаю, у вашего колхоза продукцию покупает государство, оно же выделяет деньги на оплату труда, закупку материалов и развитие. У нас с государством отношения налогоплательщика, остальное – как успешно реализуется продукция на рынке. Нет продаж – нет денег. Вот прокатный цех живет хорошо, спрос на тонкий лист позволяет ему даже зарабатывать валюту. Но он и больше вносит в общий доход комбината. Прокатчики имеют хорошую зарплату, они в выходные дни ездят отдохнуть даже на побережье Италии.

– А как устанавливается оплата труда?

– Это – целая история! Фонд зарплаты определяется количеством и квалификацией нужных производству работников. Их группируют по долевому значению в общей работе. Тем, кто занят самой простой работой, назначают минимально допустимую оплату труда по закону республики. Для остальных вводят повышающие коэффициенты с учетом сложности их работы, уровня образования, состава семьи и наличия своего жилья, заслуг в войне с фашистами.

– Получается, что зарплата всех зависит от самой меньшей, которую устанавливает закон? Вообще, это – справедливо.

– Возможно, но знаешь, сколько времени тратим на согласование всех коэффициентов? Работать некогда! Но это – наш социализм.

– Значит, главные решения у вас все же принимает партия.

– Работа СКЮ (Союз Коммунистов Югославии) больше касается идеологии, проблем национальных и религиозных противоречий, у нас они есть. Основные хозяйственные и социальные вопросы решает Скупщина – выбираемый орган от трудовых коллективов общины. Все республики Югославии состоят из самоуправляемых общин.

– И что, все ваши предприятия – самоокупаемые?

Кнежевич улыбнулся:

– Некоторым приходится помогать. Мы – социалистическая страна.

Для меня это было первым объяснением югославского социализма.

Я пытался подробнее узнать о нем, читая местные газеты. В главном печатном органе – газете «Борба» рассматривали вопросы экономики, хозяйственной инфраструктуры, трудоустройства в регионах страны. Большое внимание уделялось случаям бюрократизма и взяточничества. Взятка по-сербски звучит противно – «плячка». В нескольких номерах «Борбы» были материалы о взяточничестве руководства Македонии. Там недавно произошло разрушительное землетрясение, а средства, собранные усилиями всех республик страны, частично разворовали. Освещался открытый суд над чиновниками, их посадили в тюрьму. А в газете «Политика» больше рассматривались вопросы образования, культуры, спорта. Она печатала материалы, которые показались мне оппозиционными правительству страны. Читать ее было интересно.

* * *

Модели для литья сделали в срок, опытные партии корпусов отлили и испытали на соответствие требуемым свойствам. Теперь нужно было согласовать технические условия поставки литых корпусов с заводом химического оборудования в городе Барич, недалеко от Белграда.

Я сказал Буричу, что срок моей командировки скоро заканчивается.

– Командировку продлим, – отреагировал он, – вы не возражаете?

Я молчал, вспоминая прощальные слова В. М. Апрелева.

– Мы не будем просить ваше министерство, – понял меня Бурич, – а обратимся в ведомство господина Громыко. Уверен, что ответ будет положительным. А пока вы с Кнежевичем поезжайте в Барич.

В аэропорту Титограда мы подсели к столику, где уже сидели двое. Один, старик интеллигентного вида, в щегольской шляпе, обсуждал со спутником обстановку с полетами и достоинства нового реактивного самолета «Каравелла». В самолете мое место оказались рядом с ним. Выяснилось, что он – отец нынешнего министра иностранных дел Югославии, Марко Никезича и в прошлом, тоже, дипломат. Узнав, кто я и откуда, старший Никезич сказал:

– В Первую мировую войну я работал помощником военного атташе в Петрограде. После прихода к власти большевиков, не раз встречался с Рыковым, Пятаковым. Это были образованные люди. Ленина не видел, он выступал перед публикой реже, чем показывают ваши фильмы.

– Сталина видели?

– Сталина тогда знали немногие, он был просто работник партийного аппарата. Троцкого знали, он выступал часто, все время хотел войны. Думаю, от него бед было бы не меньше, чем от Сталина.

Вдруг старик почти выкрикнул:

– Сталин уничтожил лучшие духовные качества русского народа – искренность, отзывчивость! Когда осудили на каторгу декабристов, их жены поехали за ними в Сибирь! Столетиями складывалось у вас общество порядочных людей! А он поссорил наши страны лишь из-за властолюбия! Научил вас быть лживыми! В войну я был послом в Египте, мы дружили с вашими дипломатами. Но после 1948 года они получили приказ и стали нас избегать. По его прямому указанию нас оболгали! Я тогда сказал вашему послу Янченко: «знаешь разницу между нами? Мне скажут: убей Янченко, он – не наш! Я отвечу – нет, он мой друг! А ты будешь мучиться, переживать, но – убьешь!»

Почувствовав, что такой разговор меня смущает, старик сменил тему:

– Как у вас идут дела? Черногорцы – добрый народ, могут работать, но строить социализм им трудно. Тут нужно быть принципиальным. А как таким быть, если в Пиве все – Кнежевичи, в Фоче – Перовичи. Родня! Как ей откажешь, если есть возможность взять из общего?!

Прощаясь после прилета в Белград, Никезич сказал:

– Запомните, молодой человек – кто хочет иметь влияние на Балканах, должен дружить с Сербией!

* * *

Главный инженер завода в Бариче высказал опасения в правильности использования литья для корпусов клапанов. Они покупают в ФРГ заготовки этих корпусов, сваренные из труб, штамповок. Это – дорого, но не было случаев отказов изделий в работе, что очень важно.

– Мы будем поставлять вам предварительно обработанные отливки с испытанием их на рабочее давление, – попытался я успокоить его. Но технические условия нам подписали на лишь поставку пробных партий корпусов. Если качество их устроит – будет постоянный заказ.

Остаток дня Радуле знакомил меня с Белградом. Город живописно расположен в месте слияния рек Дуная и Савы. В нем есть новый район Земун с современными зданиями, но деловая и культурная жизнь сосредоточена на площади Теразие и улице князя Милоша, в районе с домами архитектуры начала ХХ века.

На меня большее впечатление произвело количество легковых машин на улицах Белграда. Тогда в Ленинграде «москвичи», «запорожцы» и «волги» ехали с интервалами. А здесь непрерывным потоком мчались «заставы» (вариант «фиата»), «мерседесы», «рено», «фольксвагены». Поразил акулоподобного вида «ситроен ДС» с выдвижными фарами и изменяющимся клиренсом. И удивило терпимое отношение водителей друг к другу. Они могли остановиться в нужном им месте, не думая о том, что мешают другим. Конфликтная ситуация разрешалась мирно, этому способствовали и вежливые полицейские в красивой форме.

Мы зашли в кафе, я взял пачку местных газет. В «Политике» писали о группе «битлз», гастролирующей здесь с оглушительным успехом, о новой моде – юбках «мини». В «Борбе» анализировали результаты визита де Голля в Москву, взрыв Китаем атомной бомбы. На улицах светлого, радостного Белграда люди приветливы, разговорчивы, много студентов и туристов из европейских стран.

Утром в гостиницу позвонили из посольства, попросили приехать для срочного разговора. Я расстроился, опасаясь приказа о моем отъезде.

В этот раз меня принял наш посол, подробно расспросил об условиях работы, состоянии дел, взаимоотношениях с людьми на комбинате и сообщил, что командировку мне продлили на полгода. Обрадованный этим, я решился спросить, можно ли пригласить в Никшич мою жену и дочь, конечно, за мой счет. Лицо посла стало суровым, он объяснил, что на такой короткий срок у нас с семьей в командировки не ездят.

Увидев мое огорчение, несколько, смягчился и сказал:

– Я три года работал во Вьетнаме, Бомбардировки американцев, год не видел неба, тяготы военной жизни. А вы – в благоустроенной стране, заняты нужным делом, пользуетесь вниманием и уважением. Не надо усложнять жизнь себе и другим. Полгода пройдет быстро.

Прощаясь, он пожал мне руку и ободряюще улыбнулся. Мы вернулись в Никшич после в общем-то удачной командировки.

* * *

Население и значение Никшича выросло после строительства здесь металлургического комбината. До этого город был известен местной фабрикой пива. Здешнее пиво награждено дипломами, его поставляют даже в Вену. Вкус никшичского пива определяет очень чистая вода из родника на территории фабрики и отборный чешский хмель. От «пивары» начинается главная улица города, где находится здание Скупщины – «горсовета» Никшича и клуб Народно-освободительной армии Югославии с кинотеатром, концертным залом. Первые этажи домов заняты магазинами, кафе, мастерскими. В конце улицы, стоит внушительная по размерам церковь Святого Николая.

Любители выпить и поговорить собираются по вечерам в ресторане отеля «Оногошт». Пьют пиво, виноградную водку – понемногу, почти не закусывая. Компании, в основном, мужские, замужние женщины сюда не ходят, заняты дома либо собираются для бесед в кофейне. На небольшой эстраде музыканты играют народные мелодии Балкан.

Столики в центре ресторана занимают футболисты местной команды «Сутиеска». При довольно скромных результатах игр на первенство в чемпионате страны, ее игроков воспринимают, как героев, знакомство с ними почетно.

Отдельной группой располагаются знаменитости города Никшича. Среди них выделяется крепкий мужчина в морском кителе, весьма загадочная личность – моряк в горах. Имел военные заслуги, мог стать депутатом Союзной скупщины. Помешали выпивка и женщины. Он имеет хорошую пенсию, бездельничает, но его мнение ценят.

Второй – подвижный старичок с пухлыми румяными щечками. В разговоре он вежлив, но чувствуется затаенная злоба и трусость. До войны был торговым агентом крупной фирмы, имел средства. При новой власти все пошло прахом. Он считает, что в стране строят общество бездарей и «пропалиц». Зачем в Никшиче металлургический комбинат, если все материалы для производства привозят по железной дороге с одной колеей?!

Третий персонаж – внештатный корреспондент газеты «Политика». Он аккуратно одет, носит старомодный котелок, галстук в горошек, готов объяснить все события, происходящие на Балканах и Ближнем Востоке. Выпив пару рюмок, быстро пьянеет и начинает ухаживать за официанткой Миленой. Его ценят за широкие знания и сочувствуют – от него с заезжим эстрадным певцом сбежала жена.

Среди этих людей – всегда возбужденный, истощенный творчеством и алкоголем поэт Вулич. Стихи его нигде не печатают, неизвестно, на что он живет. Но Никшич должен иметь своего поэта.

Сейчас, широко ведя руку, он читает свои новые стихи:

Мы летим на Луну – я, парализованная тетка,Вечно пьяный сосед и его глупая жена.Господи, сколько прекрасных мест на Земле!Но, нам нужна Луна! Мы летим на Луну!

Директор ресторана, Жокица, толстый весельчак с добрым лицом. До войны был владельцем этого ресторана, сейчас управляемого Рабочим советом из его бывших официантов. Но Жокица не озлобился, как и раньше, был внимателен к посетителям ресторана.

Здесь едят много жирной баранины. Помидоры отдельно не подают, их используют с баклажанами и зеленью в прожаренных гарнирах. Пьют много черного кофе, и многие жалуются на боли в печени. У Жокицы на это – свое мнение, он сказал мне:

– Есть нужно то, что нравится и вкусно. Люди умирают не от жирной пищи, а от голода. У нас жил один англичанин, он по утрам ел лишь овсяную кашу. Так на него страшно было смотреть.

В общении люди здесь вежливы. За время работы я не видел ссор и скандалов на работе или на улице. В одноплеменной компании могут говорить о глупости македонцев, жадности хорватов, заносчивости сербов, лени черногорцев. Но, если присутствует «чужак», мрачные взгляды и злые реплики говорят о врожденной нетерпимости.

Вначале я даже не осознавал, насколько это серьезно. Однажды меня пригласили в пансионат «железары» на море. Ехала группа рабочих литейного цеха. Простые в поведении, уставшие от работы, они всю дорогу наливались пивом и грубыми голосами пели примерно такое:

Вези нас автобус к морю!Вези быстрее к морю,Где теплая вода и девочки,Девочки у моря.

Руководитель группы стеснительно объяснил мне: «работа тяжелая, все – из сел, им не до итальянских мелодий, отдыхают, как умеют…» На море все продолжалось в том же духе. Один рабочий, выпив пиво, швырнул бутылку в кусты. Раздался звон разбитого стекла.

– Посмотри на это гадкое животное! – громко возмутилась женщина в модном купальнике обратившись к мужчине, сидевшему в шезлонге. Оба имели богатую пляжную экипировку, позже выяснилось, что они приехали из Любляны. Рабочий, сразу проявив классовое чутье, грубо ответил ей:

– Так и так твоего отца, семью и весь ваш словенский капитализм! У нас мы делаем, что хотим! Не нравится – убирайтесь к себе!

Все вокруг молчали. Женщина и мужчина начали собирать вещи. Я подумал: «Нет, это не национальная вражда, а ненависть бедных к богатым. Коммунистам пока удается удерживать нужную атмосферу в этом котле противоречий. Но что будет в критической ситуации?»

* * *

До меня на «железаре» работал наш «мартеновец» из Запорожья. А сейчас ждали приезда из Москвы специалиста по прокатке металла.

Из окна номера я увидел, как из машины неуклюже вылез пожилой седой человек. Он выглядел растерянным и пытался схватить ручку своего чемодана, который почтительно нес шофер. Устроившись в соседнем номере он зашел ко мне познакомиться и представился:

– Борис Николаевич Шилков, специалист завода «Серп и молот» по калибровке валов прокатного стана.

Я предложил выпить и для начала разговора сказал:

– Не очень разбираюсь в калибровке валов прокатного стана.

Шилков отпил из рюмки коньяк, разрумянился и начал объяснять:

– Тесто для вкуса разминают. Так – и при прокатке. Чтобы получить круг, из заготовки металла в калибрующих валках последовательно делают квадрат, шестигранник, эллипс. Методики расчета профилей есть, но многое – в голове и руках, как и у вас в литье.

– Здесь катают еще и тонкий лист.

– Да, знаю. У них многовалковый бельгийский стан, такой же, как в Ленинграде, где делают полосу для бритвенных лезвий «Нева».

– В кино я видел, как катают заготовки для труб большого диаметра.

– Сейчас есть оборудование для всего. А вот в войну я катал броневой лист на блюминге. Там всего два вала, чуть прозеваешь температуру – либо трещины в стальном листе, либо поломаешь вал пресса.

Я объяснил Борису Николаевичу, что понял о здешнем социализме. Шилков слушал меня внимательно, потом усмехнулся, махнул рукой:

– Эти эксперименты они могут делать, потому что помощь – и от нас, и от американцев. На аэродроме Титограда стоит ряд наших «мигов», а напротив – американские «тандерберды». Вот и вся их политика.

– Не все определяется помощью, воевали они сами и успешно.

– Но ничего нет хорошего в политике «и вашим, и нашим».

Я надулся, подумав, что мыслит он шаблонно, великодержавно. Но Шилков вел себя дружелюбно, открыто, и мы подружились.

Борис Николаевич сразу включился в работу, начал чертить профили валков для прокатного стана «железары». На работу мы теперь ездили вместе. Я видел большее внимание, даже почтение к нему и думал, что это – от уважения к его возрасту. Но позже мне рассказали, что Шилкова направили на «железару» от ООН и с такой зарплатой, что при первом получении для него денег директор банка города вышел на улицу встретить такого значительного клиента.

Однажды сотрудники «литейки» позвали нас поехать в село, где они помогали другу строить дом перед женитьбой. Здесь такой обычай. На пустыре был выложен купол из известняка. Внутри его горела поленница дров. После сушки из известняка тешут блоки для дома.

До вечера мы следили за огнем, пили виноградную водку, заедая ее подсоленным сыром. Нам пришли помочь другие, с ними, отец жениха, сталевар Марко Кристич. В цехе он был молчалив, а здесь в разговоре открылась непростая история его жизни.

В юности Кристич батрачил у землевладельца, вблизи Фочи. Тот был человек совестливый, но все же – эксплуататор. И имел сына, студента университета в Сараево. Там среди непутевой молодежи наслушался сын марксистских идей и говорил глупости, огорчая отца. Мало того, учил Марко Кристича вредной политической грамоте. Поэтому с началом большой войны, оба попали в армию Тито.

– Война началась приходом итальянцев, – рассказывал Кристич, – мы окружили их в городах, так что макароны им бросали с самолетов. Они не очень хотели воевать, хотя, среди них были негодяи в черной форме, активисты фашистской партии. А потом пришли немцы. Эти взялись за нас круто. В наших горах на изгибе дороги обученный взвод может задержать и роту. Но немцы наступали, как машина. Впереди колонны – танкетка, за ней – грузовики с пехотой, горными орудиями и минометами. Сделаем выстрел – их автоматчики выпрыгивают на обочину дороги, устанавливают минометы. Задние из них прикрывают огнем тех, кто перебегает в нашу сторону, потом они меняются. И так методично, метр за метром, занимают территорию. Пока не научились их бить, мы теряли много людей. Но с немцами была война, можно было и в плен к ним попасть, если ты в форме. С усташами и четниками было много хуже. Здесь брат шел против брата, сын против отца.

– Как у нас – на Гражданской войне, – сказал я.

– Знаем, – усмехнулся Кристич, – но у нас еще был «урок русского языка». Победили врагов, кто выжил, думал – теперь наступит мир и дружба. А тут выходит ваша Резолюция Информбюро. И началось. Приходили, чтобы подписал бумагу, что ты против этой Резолюции. А как подписать, когда боготворили Сталина, вместе брали Белград? У нас есть поговорка: «Нас и русов – двести миллионов, а без русов – два-три камиона» (грузовика). Я не подписал, мне сказали: «Тогда – Голый Оток, собирайся!» На острове Голый Оток был концлагерь для «неподписавшихся» со всеми прелестями. Это у нас и называют: «урок русского языка».

По пути в гостиницу Шилков молчал, курил, потом сказал:

– Досталось им, конечно. А у меня два брата погибли на войне. Меня специальность прокатчика спасла, нужен был производству.

Работу Бориса Николаевича на «железаре» оценили очень высоко. Прокатный цех организовал в его честь банкет и поездку к морю, в Дубровник. Старик был растроган и, вернувшись, сказал:

– Что значит – южная страна! Здесь что ни строй – на века, потому что тепло, сухо. Дьявол понес нас на север с нашими непроходимыми лесами и болотами! Сделал бы Петр столицу хотя бы в Киеве!

– Пробовал, не получилось…

– Все бы получилось, если бы хотелось. Сбили его с толку голландцы во время Великого Посольства.

Весь день перед отъездом я помогал Шилкову купить подарки семье и удивился скромности его затрат. В номере, после рюмки, он объяснил:

– Не хотел лишнего говорить, но от каждого перевода я должен сдать в посольство назначенную сумму. Государству нужна валюта.

Позже мы встретились у него дома в Москве. Он познакомил меня со своей женой, двумя сыновьями, немногословными, крепкими. Борис Николаевич готовился уйти на пенсию, был грустен, сказал:

– Трудно остановиться и почувствовать себя невостребованным. Пока даже не представляю, чем буду заниматься дома…

Мы провели вечер в теплых воспоминаниях о работе в Никшиче.

* * *

Прошел месяц. Отлили и отправили заказчику партии корпусов для обработки и сборки их изделий. Образовался перерыв в работе, и мне предложили съездить с начальником цеха Жаро Миушковичем на ряд заводов в поиске заказов на литье, а после поучаствовать в походе альпинистов «железары» на реку Сутиеску, там была жестокая битва армии Тито с окружившими ее врагами. Бурич сказал:

– Поезжайте, это вам и для дела, и для знакомства со страной.

С начальником литейного цеха Жарко Миушковичем выехали ночным поездом. Вагоны здесь без лежачих мест, сидя, спать неудобно. Вышли в тамбур покурить, выпили коньяк.

– Границы между республиками есть? – спросил я.

– Нет, – ответил Жарко, – все делается, чтобы подчеркнуть единство страны. Союзную Скупщину по очереди возглавляет представитель каждой республики, многое определяет личность Тито. Самая сложная ситуация в Боснии, там люди разных национальностей и веры, живут анклавами и стараются быть – каждый за себя.

В Славонском Броде побывали на заводе строительной техники. Меня поразила мощь и техническое совершенство производимых машин для дорожных работ.

– Делаем по лицензии западных фирм, – пояснил Миушкович – нет смысла изобретать велосипед и быстрее осваивается производство.

На заводе нам предложили отливать дробильные барабаны из стали весом в две тонны. Заказ хлопотный, но выгодный.

Следующий день мы провели в Загребе. Молчаливыми прохожими столица Хорватии отличалась от жизнерадостного Белграда.

Вечером стал накрапывать дождь. Мы постояли у знаменитого собора, освещенного желтыми огнями, изнутри доносились звуки органа.