bannerbanner
Хроника событий местного значения (дни «совка»)
Хроника событий местного значения (дни «совка»)полная версия

Полная версия

Хроника событий местного значения (дни «совка»)

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
8 из 14

Тут я и спортсмен нервно закричали, что это безобразие – приводить в палату с нормальными больными такого типа, что его нужно срочно убрать. Но старый врач лишь тихо посоветовал что-то Насте и ушел.

Утром я подошел к виновнику ночных событий. Его лицо выражало тревогу, даже, страдание. Он спросил меня – что было.

Я рассказал, он горестно покачал головой. Позже у меня случился с ним разговор. Он рассказал, что до войны был разрядником по боксу, борьбе, лыжам. При мобилизации его направили в отряд диверсантов. Несколько раз переходил линию фронта, в тыл немцев, сопровождая подрывников. Как-то, забросили с радистом. Напарник – долговязый юнец, без опыта в таких делах. Вытолкнули его с самолета, летел как бревно, повис на березе. Спуститься не может, резать стропы боится. А уже светает, из ближних домов появляются немцы. Пришлось лезть по обледенелой березе, чтобы спустить его с рацией.

– Получилось? – спросил я.

– Да, задание выполнили, но на обратном пути он подорвался на мине. Шли болотом, след – в след, как я велел. Но устали и его повело…

В другой раз отправили взять их пункт связи. Перестреляли – кто там был, взяли документы, нужно уходить. И тут под кроватью нашли одного. Стоит, подмышки – в потных пятнах, бормочет что-то, боится. А зачем к нам приперся?! Оставить его нельзя, тащить через фронт – морока. Взводный обошел его, точно ударил «финкой». Как он закричал! Будто вся его молодая жизнь вышла в крике!

– Как это можно пережить! – нервно воскликнул я, – И то, что у вас было ночью – от воспоминаний?

– Наверно. На войне или он – тебя, или ты – его, другого не бывает. А от памяти потом никуда не деться, пережитое остается в тебе.

* * *

Объем производства литья на заводе заметно увеличился, заказчики его находились в разных местах страны, и мне все чаще приходилось ездить в командировки по вопросам поставок нашей продукции.

Командировку в Одессу я воспринял как удачу, этот город привлекал прочитанными книгами и ходившими по всей стране анекдотами. Был март, слой сырого снега покрывал поле аэродрома. С опозданием подали трап, мы спустились к автобусу с хлопающими дверьми. Люди в ватниках вручную тащили тележку с чемоданами и сумками. Все это не соответствовало моим представлениям об Одессе, ее жителях с их знаменитым юмором. По дороге из аэропорта я не заметил чего-либо примечательного в архитектуре домов, мелькавших за окном улиц, и начал огорчаться. Ожидался разбор ситуации с дефектами нашего литья, и трудно было рассчитывать, что разговор на заводе-заказчике будет приятным.

Когда мы с работником отдела входного контроля завода составили протокол достойного содержания, появился человек в синей спецовке. Брюки не прикрывали манжеты его сиреневых трикотажных кальсон. Он окинул меня ироничным взглядом и сказал:

– Вы приехали за этим барахлом?

– Отливки можно использовать. Мы договорились – как.

– Сейчас все хотят использовать, а не делать, как нужно.

Разговор не получался. Я решил изменить тему, сказав, что первый раз в Одессе. Собеседник изобразил улыбку и буркнул:

– Настоящая Одесса кончилась в прошлом. Сейчас о ней вспоминают лишь для своего настоящего. Что вы тут сочинили?

Он бегло прочел протокол, поднял телефонную трубку, сказал в нее:

– Фима, я сейчас с ленинградцем по тем шелабушкам. Мы зайдем.

На двери кабинета была вывеска: «Главный инженер Е. Шварцман».

Небольшого роста, тучный, очень подвижный Шварцман закричал:

– Что ты водишь его по секретному предприятию? Он еще подумает, что у нас мало работы, и мы только занимаемся их плохими деталями!

– Этот товарищ хочет знать за Одессу, – сказал мой провожатый.

– У нас таки всегда есть о чем рассказать. Ты уже прочел эту историю о сервизе, что нашел обмотчик канатного завода? Интересно, что он мотал, если у него случился графский сервиз?

– Он им все отдал. Теперь он – народный герой, ему дадут премию.

Шварцман задумчиво посмотрел в окно и сказал:

– Сеня, они взяли этот сервиз у Гробштейна с Пишоповской. Они пришли к нему и сказали: «Слушай, хочешь жить спокойно и иметь республиканскую пенсию – отдай!» И он отдал. Обмотчик тут рядом не лежал, это их майсы.

– Что делать с молодым человеком и его металлоломом?

– Пусть идет на Привоз, торгует этим. Заработает на обратную дорогу.

Акт мне все же подписали, даже покормили в заводской столовой.

После этого я осмотрел все известные места города – оперный театр, дворец Воронцова, Приморский бульвар со знаменитой лестницей. Но хотелось посмотреть и Молдаванку, и Пересыпь, где по описаниям великих писателей этого города происходила яркая жизнь одесситов.

Я зашел в кафе. Крепкая официантка держала в каждой руке по три кружки пива, лениво ходила между столиками и долго отсчитывала сдачу. На столах валялись чешуя и кости вяленой рыбы. За столом, куда я присел, двое вели такой разговор:

– И что говорит ее отец?

– Говорит – это ваше дело.

– Ваше дело! Надо же где-то жить. Он квартиру – в гроб возьмет?!

– Не бросай в меня угли! Мне и так тошно от этой семейки!

Тот, кому было тошно, поднялся и ушел.

Тот, кто остался со мной, задумчиво сказал в пространство:

– Служит в конторе. Деньги видит один раз в месяц. Говорил ему – не связывайся с Гробштейнами. Антиквариат любят жадные люди.

– Эту фамилию я слышал, он – ювелир?

– У вас плохой выговор. Вы наверно – из Москвы.

Я коротко рассказал – зачем в Одессе, что видел их оперный театр.

– Был я в этом театре, – вяло ответил он, – одна любительница балета водила. Столько падений бывает лишь на тренировке фигуристов.

Оценивающе оглядев меня, собеседник продолжил:

– В вашей конторе есть инструментальный цех? Не знаю, кому здесь нужны ваши детали, везите лучше алмазную крошку. У нас есть один ловкач, он делает из нее бриллианты. Укладывайте ее в банки из-под томатов. Могу помочь связаться с нужными людьми.

– Обязательно – в банки из-под томатов?

– Можно – от баклажан…

Собеседник явно терял интерес ко мне, и я заискивающе сказал:

– Одесса – очень интересный город!

Он оживился:

– Был третий город в стране! А какие люди жили здесь?! Мой дед был за Бунд, потом стал таким большевиком, что перепугалась вся родня! Мог стать большим человеком – сидел в тюрьме с самим Котовским! Ему при НЭПе разные должности предлагали. Отвечал, это – не мое, начинается все, как прежде. А что нового бывает у людей? Все идет циклами, всегда кажется новым то, что успели забыть. Дед спился и умер, как босяк. А хоронили его с оркестром, были речи, мужчины серьезно молчали, дамы плакали. Все – как у людей. А тут появляются его приятели по спиртному. Один из них залез на бочку от сельди и закричал так, что остановились лошади извозчиков:

– Что мы видим! Умер великий человек! А все молчат, водку продают с одиннадцати! Он же в революцию возил на мотоцикле Дзержинского!

И рассказчик, довольный, что поведал такие подробности, дополнил:

– Не забудьте про алмазную крошку. А то – напрасно к нам приехали.

Я вышел из кафе и побрел к ярко освещенному гудящему порту. С моря волнами налетал влажный ветер, туман скрывал горизонт. Мне представились греческие фелюги с контрабандой, преследующий их баркас пограничников, веселые бандиты во фраках, биндюжники, пьющих молодое вино и печальные аптекари, продающие порошки от всего в промежутке между очередными погромами. В Одессе я был еще раза два, но самые яркие впечатления остались от этой поездки.

* * *

Предстояла командировка в Комсомольск-на-Амуре. Этой поездке я вначале радовался – край, известный мне лишь по книгам и фильмам, перерыв в скучной ежедневной работе. Но с приближением дня моего вылета, становилось тревожнее от мысли, что попадаю в ситуацию, не зависящую от меня, и кончиться это может чем-то непоправимым. Так далеко, через всю страну, я еще не летал. Я попытался приободриться разговором с военпредом Хвостовым, он часто летал на очень отдаленные объекты в стране. На мои опасливые намеки Хвостов жизнерадостно отрубил:

– Где начинается Аэрофлот – там кончается порядок!

Я вышел из дома с плохими предчувствиями. Вспоминались случаи авиакатастроф, представлялось, как развалится самолет, и я полечу к земле в новом пальто, которое напрасно купили.

Но после взлета все стало привычным, спокойным. Самолет пробил облака и плыл в синеве, светлеющей на востоке. На земле, укрытой снегом, бусинками огней обозначались населенные пункты и дороги. Двигатели гудели ровно, мощно и уверенно.

Рядом сидел морской офицер, впереди молодая красивая женщина кормила творогом ребенка. Глядя на ее высокую шею, на узел волос, перехваченный резинкой, я все более успокаивался.

Принесли завтрак. Моряк достал плоскую бутылку, сказал:

– Армянский. Давайте – за встречу. Лететь долго.

После пары рюмок у нас завязался разговор. Он служит недалеко от Владивостока, командует большим кораблем, а в Ленинграде провел часть отпуска из-за романтической истории, которая с ним случилась в годы учебы. Я понял, что эта история волнует его, вызывая желание разобраться в своих мыслях в беседе с кем-то.

– Я попал в морское училище Ленинграда после службы на флоте, – задумчиво начал он рассказ, – в казарме разговоры одни – о женщинах и выпивке. Иногда разрешали сходить на танцы в дом культуры. Там я и познакомился с одной. Она училась в Институте культуры, звали ее Люси. Фигура – не передать! Одевалась красиво. Влюбился я в нее так, что еле доучился. На службу меня распределили в Мурманск.

Я ей говорю: «Люси, поехали со мной! Так тебя любить буду – ты у меня никогда не состаришься!» Она была старше меня.

А Люси отвечает, как будто ничего между нами и не было:

«Приедешь – всегда встречу. Но семейная жизнь меня не прельщает, насмотрелась, чем она чаще всего кончается».

Проводила меня на вокзал, поцеловала, как любящая женщина.

Началась служба, а мне – мука. Звоню ей, пишу каждую неделю.

А она в ответ: «Зачем я тебе?»

На корабле ушли в большой поход. В море позабылось. Вернулись и я с пирса – к телефону. День звоню, два – не отвечает. Нашему экипажу надо отмечать приход на базу, а я – как больной.

К десяти часам вечера, когда началось настоящее флотское веселье, я понял, что нужно делать. Взял две бутылки шампанского и – на поезд, в Ленинград. Там на такси приехал к ней на Васильевский остров. Кинулись друг к другу в объятия. Я задохнулся от счастья. Но ночь – как пытка. Рядом она, а все – безнадежно, разрыв неизбежен. Продолжаться так не могло.

Перевелся на Дальний Восток, женился, родились дети, жизнь устраивается. А в этот отпуск что-то погнало меня в Ленинград, где у меня была такая первая любовь.

Он разочарованно махнул рукой.

– Что годы с нами делают! Где та Люси и то состояние любви?! Чай, улыбочки… Она держит фасон, но вижу – плохо. Даже пожалел, что встретились, а не осталась прежняя хорошая память.

Моряк замолчал, а я удивился сохранившейся в нем чувствительности.

Полет происходил с двумя посадками. В Чите самолет штурмовали, как пригородный автобус. Натиск желающих долететь «хотя бы – до Благовещенска» сдерживала на трапе молодая стюардесса. Корпус самолета содрогался от ударов загружаемых чемоданов и тюков. В конце посадки появился взвод солдат в полном снаряжении. Мест не было, они стали в проходе салона. На все это спокойно взирал пилот, видно считавший, что не стоит тратить здоровье по пустякам. Наконец двери самолета закрыли, мы понеслись по взлетной полосе.

Моряк с романтической историей любви, солдаты, вежливо стоящие у кресел, красивая женщина с ребенком, все пассажиры показались мне близкими, связанными общей судьбой, людьми. Стало обидно, что мы больше никогда не встретимся. Думая об этом с радостью и грустью, я заснул. А проснулся уже в Хабаровске.

* * *

Эти годы моей работы совпали со строительством и модернизацией нашего военно-морского флота и применением на крупных кораблях атомных энергетических установок. Надежность их работы зависела и от качества литых корпусов трубопроводной арматуры, используемой в контуре охлаждения реактора.

Освоение технологии литья корпусов из специальной стали поручили моей бригаде. Я засел за изучение истории создания и применения этих сталей. Она оказалась достойной приключенческой повести. В ХХ веке началась «эпоха моторов». Соответственно, резко возросла добыча и переработка нефти в горючее и другие материалы. Тысячи километров труб из хромоникелевой стали сваривали и использовали для перекачки нефти, ее переработку в топливо и различные добавки.

И в разгар этого промышленного бума сварные стыки трубопроводов начали разрушаться от неизвестного вида коррозии. Исследования показали, что для ее предупреждения в сталь нужно добавлять титан.

От его содержания существенно зависит качество литой поверхности деталей. При плавке в индукционных печах, на «свежих» материалах, этой проблемы практически нет. Но у нас в цехе сталь выплавляли на «отходах» прежних плавок в большой электродуговой печи. При этом трудно обеспечить содержание титана в узких пределах, а тогда еще не было приборов для экспресс-анализа химического состава стали. Малое содержание в стали титана могло привести к ее коррозии, а повышенное – к ухудшению качества поверхности отливок, большим затратам при их зачистке с помощью ручного инструмента.

Производство отливок из этой стали для изделий новых заказов нужно было решить в сжатые сроки. В лаборатории завода были выполнены исследования влияние химического состава, термической обработки стали на ее прочностные и коррозионные свойства. По результатам этой работы осуществили ряд решений для обеспечения требуемого качества литья. В нашем головном институте утвердили технические условия на отливку деталей для изделий, используемых при работе атомных энергетических установок судов. Я активно участвовал в этой работе и впоследствии использовал ее результаты в диссертации на ученую степень кандидата технических наук.

* * *

В 1963 году я женился. Лина, инженер-электрик, была на два года младше меня. Ее семья, имевшая фамилию Локшины, годами жила в белорусском городке Кричев, известном искусными ремесленниками и еврейским казачьим полком во времена Екатерины Второй.

После революции Локшины перебралась в Ленинград. Дочери Соня и Роза вышли замуж и начали работать в Институте прикладной химии. Младшая дочь, Гина, поступила учиться в университет на математика.

Начавшаяся война жестоко повлияла на их дальнейшую судьбу. Отец Лины добровольцем ушел на фронт и погиб на Лужском рубеже, может, в то самое время, когда меня везли в эвакуацию.

Двухлетняя Лина опрокинула на себя чайник с кипятком, получила ожоги. Все это помешало эвакуации семьи из города, и старшие Локшины в первый год блокады умерли от голода.

Роза Исааковна и Лина, находившаяся в круглосуточном детском саду, бедствовали в городе всю блокаду. Полуживую Софью Исааковну эвакуировали по Дороге жизни. Гина, как-то выживала в общежитии университета, работая в госпитале.

Лина не рассказывала мне о бедах ее семьи в войну, я узнал об этом, все чаще приходя к ней. Мне нравилась атмосфера взаимопонимания и душевного тепла между ее мамой и тетями. Представлялось, что их красивые смуглые лица, рассудочное и чувственное восприятие жизни, могли свидетельствовать о долгом пути предков семьи из Испании.

Решение о женитьбе я принял одним вечером, когда случайно увидел фотографию Розы Исааковны и Лины в блокадном Ленинграде.

Женщина с худым лицом, в длинном темном пальто, держала за руку девочку в шубке, повязанной сверху платком. За ними вмерз в сугроб троллейбус, в серую мглу уходила улица с темными провалами окон домов. Эта картина обреченности людей вызывала тоску и сочувствие.

В литейном цехе работают посменно. Еще не построили станцию метро «Петроградская», и я долго ехал трамваем на завод утром или в полдень, или когда уже город готовился ко сну.

Первый отпуск мы с Линой провели в лодочном походе на Селигере. От базового туристического лагеря, недалеко от Осташкова, мы плыли мимо спокойных берегов с редкими деревянными избами, церквями, в которых еще можно было обнаружить старые иконы, мимо остатков старого моста, силуэт которого загадочно темнел на фоне вечернего неба, мимо следов старины, вызывающей грустные и светлые мысли.

Помню долгое плавание по Березовскому плесу к песчаному берегу, на котором, как пальмы, стояли три сосны, спуск по быстрой речке Селижаровка, на одном из поворотов принимающей в свои воды не очень большой приток, который давал общее имя Волга дальнейшей главной водной магистрали центральной России.

После похода не хотелось возвращаться «в суету городов и потоки машин», к жаре плавильных печей, к задымленному заливочному плацу литейных форм.

Но в молодые годы никакие трудности не вызывают растерянность или уныние. Через два года семейной жизни у нас родилась первая дочь Таня, а судьба поощрила меня зарубежной командировкой.

Югославский дневник

После двадцати лет идеологического противостояния возобновились экономические и культурные отношения между СССР и Югославией. Появились проекты нашего промышленного сотрудничества, один из них предусматривал помощь югославам в организации производства литых деталей для трубопроводов химических заводов.

Внешнеторговая организация «Проммашэкспорт» прислала на наш завод письмо, в нем предлагалось отправить в Югославию инженера-литейщика. Руководство завода ответило на этот запрос формально, полагая, что это одно из начинаний, обычно, кончающееся ничем. Для поездки предложили меня – молодого инженера, уже имеющего опыт изготовления такого литья и проявившего в работе усердие. После этого о командировке не приходило каких-либо вестей, интерес к ней у меня пропал. Но весной 1966 года из нашего министерства пришло письмо об отправке меня в Москву для обсуждения деталей поездки за рубеж.

В министерстве мне сказали, что Югославия – не Болгария, даже – не Польша. Там прозападные настроения, нужно быть осторожным.

Первым технической стороной поездки заинтересовался только что назначенный начальник нашего «главка» И. Н. Юрьев. Выслушав мои пояснения, Иван Николаевич пожелал мне успехов и поставил в моем выездном деле согласующую подпись.

Заместитель министра А. А. Хабахпашев принял меня в одиннадцать часов вечера. Такой режим работы был у этого человека, организатора промышленности в предвоенные и военные годы. По специальности Хабахпашев был металлург, надеясь на его понимание, я сказал, что имею опыт выплавки металла в электродуговых печах, а какие там, у югославов, никто не знает. Может, – индукционные печи, а на них я не работал. Арсений Александрович рассмеялся.

– Для того и посылаем специалиста, чтобы смог решить все вопросы. И что особенного при плавке в индукционной печи? Кастрюля, – что положил, то и получил. Уверен, вы справитесь, но ответственность за поручаемую работу нужно понимать, вы представляете страну.

Прошел еще месяц, и выяснилось – в командировку нужно выезжать срочно.

Мое дело поступило в Управление кадров Министерства. Неказистого вида работник, полистав папку с моим делом, уставился на меня с видом удивления, неодобрения и задумчиво произнес:

– Странно, вы – не член партии, а едете в такую командировку…

Резуненко, такая была его фамилия, подозрительно разглядывал меня, хмыкал, но было видно, что он растерян. Мой отъезд был согласован с важными лицами министерства, а ему теперь приходится отвечать за оформление документов такой сомнительной личности, как я.

Подумав некоторое время, Резуненко выдавил из себя:

– Подождите в коридоре…

В коридоре я просидел три часа. Резуненко и другие работники не раз озабочено проходили мимо, казалось, все они зловредно заняты моим делом, и я подумал, что везению с поездкой за границу пришел конец. Наконец Резуненко появился передо мной и сурово бросил:

– Идемте.

Мы поднялись на охраняемый этаж министерства, вошли в приемную начальника Управления кадрами В. М. Апрелева. Высокий человек с усталым лицом вышел из-за стола, поздоровался со мной за руку.

Он около минуты разглядывал меня, потом сказал:

– Нужно ехать. Я поручился за вас. Не обижайтесь, к вам относятся хорошо, но есть независящие от нас моменты. Езжайте, ознакомьтесь, составьте план работ и возвращайтесь. Думаю, полмесяца для этого хватит, а дальше – решим, что делать.

Все, что накопилось за этот день, заставило меня сказать:

– Владимир Михайлович! Мне незачем ехать туда, чтобы составлять план кому-то. Этим мы лишь навредим делу и себе. Если я не гожусь, отправьте меня обратно на завод, и не нужно позориться всем.

Лицо Апрелева на мгновение исказилось гневом, но он взял себя в руки и продолжил разговор:

– Не мы выдумываем правила. Понимаю, что здесь главное – техника, но прошу сделать все, как можно быстрее и без осложнений для тех, кто доверяет вам. Вы молоды, могут быть разные командировки. Завтра с вами переговорят в одном месте, Резуненко объяснит – где. Старайтесь там больше слушать и меньше говорить.

На следующий день я отправился на Старую площадь в Приемную ЦК КПСС. В проходной меня встретил офицер с пропуском, не говоря ни слова, он провел к кабинету, на двери которого была табличка:

«Начальник отдела Балканских стран К. И. Малинин».

В углу помещения за небольшим столом сидел пожилой человек. Он сдержанно кивнул на мое «здрасте», открыл тетрадь, возможно, для записи беседы и указал на место за другим, более длинным столом. Через минуту в стене открылась панель, и появился приятного вида брюнет изящного сложения. Это и был К. И. Малинин.

С улыбкой оглядев меня и поздоровавшись за руку, он сказал:

– Очень хорошо, что наши молодые специалисты уже могут оказывать техническую помощь развивающимся странам. С Югославией у нас складываются все более крепнущие связи. Эта страна близка нам по идеологии, хотя, несколько увлеклась модными экспериментами. Но у вас – конкретная техническая задача, уверен, что вы с ней справитесь.

Он продолжал говорить, а меня неотступно преследовала мысль: если я вызван для такого «ликбеза», зачем понадобились поручительства и неприятные разговоры в министерстве? От осознания важности этой беседы у меня началось какое-то раздвоение, я слышал, но не понимал слова собеседника, видел его взгляд, изредка перебегающий за меня. Я даже оглянулся – человек в углу что-то записывал в тетради.

Малинин замолчал, я понял, что нужно сказать слова благодарности за доверие и о том, что приложу все силы для успешного выполнения поставленной передо мной задачи. Похоже, эти слова понравились.

На том беседа закончилась, я вышел из этого серьезного учреждения, так и не поняв, зачем там понадобилось мое присутствие.

После этого очень быстро оформили все мои выездные документы. В «Проммашэкспорте» я получил дипломатический паспорт зеленого цвета и билет на поезд до Белграда. Такой паспорт заметно упростил проверки всех пограничных служб при поездке в Югославию.

* * *

На перроне вокзала в Белграде меня встретил сотрудник посольства М. Н. Покидов. На его лице промелькнуло удивление, наверно – моим юным видом. Я попытался узнать подробности будущей работы, но он ограничивался кратким: «Вам все объяснят». В посольстве меня представили человеку с неподвижными глазами. Его фамилия была Князев, он сказал:

– Вас прислали на три месяца, но это может измениться. Поезжайте, ознакомьтесь на месте с состоянием дел, потом решим, что – дальше.

– А со мной никто не поедет?

– Зачем? Вас встретят представители завода, где будете работать. Если понадобится наша помощь, дайте знать с места работы, связь есть.

После оформления нужных документов я прочел в инструкции о том, что Югославия – социалистическая страна, но здесь находятся люди из капиталистических стран, что требует осторожности в поведении и разговорах. Еще было написано, что в беседах с местным населением следует избегать слов «спичка» и «курица». Мобилизованный такими указаниями, я вылетел в Титоград, столицу республики Черногория. На аэродроме меня встретил человек с веселыми глазами. Он представился:

– Илья Чечулович, ми поручено стретаты вас. Како сте дошлы?

Вопрос был понятен, я ответил:

– Нормально…

Машина быстро проехала по улицам города, дальше дорога шла вдоль реки с зеленоватой, местами, пенящейся водой. Я по-украински попытался расспросить о заводе, где буду работать. Из ответов Чечуловича понял, что металлургический комбинат «Борис Кидрич» имеет мартеновский и прокатный цехи. Есть еще литейная, где с моей помощью хотят освоить производство литья для клапанов. В литейной работают электродуговые плавильные печи. Я облегченно вздохнул и рассматривал открывающиеся виды природы.

Через полтора часа подъема по петляющей дороге впереди открылась узкая долина, где располагался город Никшич, место моей работы. В его центре были видны несколько зданий современной архитектуры, а на окраине высились трубы мартеновских печей.

На страницу:
8 из 14