Последний полет к Пси Октанта

Баня располагалась метрах в ста от дома, в небольшом строении из экзодревесины, которую добывали в искусственно выращенных марсианских лесах.

Марсианские леса были созданы после введения запрета на любую (кроме санитарной) вырубку земных лесов. Генные инженеры на Земле вывели специальные древесные породы, устойчивые к резким колебаниям температуры и сильно разреженной углекислой атмосфере Марса. Проблему полива решили простым подогревом почвы, поскольку льда под поверхностью Марса всегда было достаточно, его нужно было только растопить.

Леса разрослись и теперь широко использовались для строительства коттеджей, производства мебели, топки каминов и печей. Увы, марсианская древесина была недешевым товаром, который не каждый мог себе позволить.

Баня была стилизована под русскую избу первой половины двадцатого века с низким крыльцом и одним высоким окном в предбаннике. Ее цвет имитировал природную окраску земной древесины, для чего почти белые марсианские бревна были обработаны специальными красителями.

В просторном предбаннике пахло древесными смолами. По периметру предбанника тянулись отшлифованные до идеальной гладкости деревянные скамьи, к одной из скамей был придвинут продолговатый деревянный стол. В правом углу предбанника располагалась каменная печь, отапливаемая все той же марсианской древесиной. За предбанником шла помывочная с тазами, лавочками и двумя современными душевыми кабинами; еще там была купель с холодной водой, но летом Иван с Михаилом купелью не пользовались. Из помывочной друзья попадали в парную, полностью обшитую все той же экзодревесиной, с тремя гладкими деревянными полками.

Русская баня из природных материалов обошлась Завадскому в немалую сумму. Бывший астронавт, налетавший немало галактических часов в дальнем космосе, мог позволить себе многое – и просторный кирпичный коттедж с настоящим камином, и бревенчатую баню, и дровяную печь для этой бани.

На всякий случай (такой, как усталость, лень или отсутствие дров), баня была оборудована суперсовременным нагревателем, работавшим на позитронной батарее. Дорогая техника, в основном, пылилась в бездействии, но сегодня ей придется поработать. Все дрова Иван уже сжег, и скоро печка начнет остывать. Нагреватель с позитронной батареей легко решит эту проблему.

Песчаная дорожка вела от бани прямо к реке, где была устроена купальня. Она представляла собой гладкий деревянный настил метра три в ширину, с которого можно было спуститься в воду по ступенькам, как это обычно делала Ольга, а можно было разбежаться и нырнуть, что очень нравилось Завадскому и Рыжкину.

Было около часу дня, когда из бани выбежал распаренный Михаил и, сбросив на ходу махровое полотенце, рванул к купальне. Он с разбегу нырнул в прохладную воду, быстрыми саженками несколько раз проплыл до противоположного берега и обратно, затем, отряхиваясь, попрыгал по берегу и вновь вернулся в баню.

Не успела дверь бани закрыться за Михаилом, как тут же вновь открылась. На этот раз из бани выбежал мокрый от пота Иван вообще без полотенца и тоже рванул к реке. Так же, как до него Михаил, он с разбегу нырнул в воду, проплыл до другого берега, затем повернул назад…

И тут раздался взрыв.

Мощная вспышка на несколько секунд затмила яркое летнее солнце, Иван едва успел прищурить глаза. И сразу же последовал оглушительно-громкий хлопок.

Оглушенный и частично ослепленный Иван успел увидеть, как деревянное строение бани дрогнуло, какое-то мгновение сохраняя общие очертания, затем словно распалось на зависшие в воздухе мелкие фрагменты, после чего резко осело и превратилось в пыль. Ударная волна была похожа на жесткий шквал горячего ветра. Она пронеслась над речной гладью, высушив влажные волосы и опалив лицо мгновенно зажмурившегося Ивана, и вызвала на воде крупные волны.

Когда Завадский рискнул открыть глаза, на месте бани был участок выжженной земли, покрытой мелкой серой пылью. Иван, не отрываясь, смотрел туда, где только что стояла баня. Затем из его груди вырвался протяжный стон. Он пулей выскочил из воды и заметался по берегу. Подбежал к месту взрыва, но, не обнаружив там ничего, кроме нескольких оплавленных кусков металла, потрескавшихся камней из парилки и покрывавшей все мелкой серой пыли, направился к дому.

В гостиной он схватил валявшийся в кресле видон и с силой нажал на кнопку. Зависшая в воздухе голографическая девушка приятной азиатской внешности кокетливо улыбнулась:

– Добрый день! Чем я могу вам помочь? – нежно проворковала она.

– Срочно свяжи меня с полицией! – проигнорировав улыбку и приветствие, потребовал Иван.

– Одну минуту, – нисколько не обидевшись, ответила девушка.

Девушка была всего лишь компьютерной программой, не умевшей ни обижаться, ни сочувствовать. Неизменно вежливая и улыбчивая, она по прихоти владельца видона легко меняла внешность и пол. Ее чрезвычайная услужливость могла раздражать лишь самых придирчивых клиентов, предпочитавших натуральность во всем, даже в общении с компьютером. Впрочем, для особо взыскательной публики в арсенале компании связи имелись специальные программы (они, понятно, стоили дороже), в которых девушки (или юноши) умели обижаться и шутить, и даже вставить крепкое словцо.

Голограмма компьютерной девушки исчезла, и вместо нее возникла голограмма вполне реального полицейского – немолодого, грузного, усталого, с болезненными отеками под глазами.

В начале двадцать третьего века медицина, безусловно, шагнула вперед, но не так далеко, как надеялись предки Ивана два века назад. Человеческие болезни проявили удивительную живучесть. Даже у генетически улучшенных особей они возникали с обидной частотой, чего уж говорить об остальных, чьи родители по финансовым или другим соображениям отказались от вмешательства в геном их детей. Не успевали медики искоренить одну опасную болезнь, к примеру, тот же рак, как сталкивались с другой, ничуть не менее опасной.

У полицейского явно была запущенная болезнь почек. Вероятно, то был «красный нефроз», случаи которого в последние годы заметно участились. Не то чтобы красный нефроз был вовсе неизлечим, да только лечение многим казалось слишком уж радикальным. И хотя телевидение вовсю рекламировало этот метод: мол, и эффективен он на все сто процентов, и абсолютно безопасен, и искусственную почку менять не чаще, чем раз в десять лет, но народ не спешил ложиться под нож, многие предпочитали тянуть до последнего. Похоже, полицейский был из тех, кто под нож не спешил.

– Добрый день. С вами говорит старший лейтенант Борис Беркутов. Что у вас случилось? – скороговоркой пробубнил полицейский.

Потом, приглядевшись к Ивану, он озадаченно поднял бровь и спросил:

– А почему вы голый?

Опустив глаза, Иван стыдливо пробормотал: «О господи!», быстро достал из шкафа зеленый спортивный костюм и натянул на себя.

– Извините, я только что из бани, не успел, так сказать, одеться…

– Ясно. Представьтесь, пожалуйста.

– Меня зовут Иван. Иван Завадский.

– И что же такое случилось, Иван, что вы даже забыли одеться? – спокойным тоном продолжил Беркутов.

Несмотря на отечность лица, он производил благоприятное впечатление. Спокойный манеры, умный внимательный взгляд с едва заметной примесью цинизма… Сразу было видно – в своем деле это крепкий профессионал!

– У меня только что погиб друг, Рыжкин Михаил, – дрогнувшим голосом произнес Завадский. – Он… Он…

Полицейский терпеливо ждал. В его лице не дрогнул ни один мускул.

Иван перевел дыхание и продолжил.

– Понимаете, там был взрыв, ужасный взрыв. Михаил никак не мог выжить.

Иван сделав шаг навстречу полицейскому, и голограмма Беркутова отступила назад. Все было просто. В рабочем кабинете, где сейчас был Борис, находилась очень реальная голограмма Ивана Завадского. Образ Ивана был настолько реален, что казалось, сделай он еще шаг вперед, и они с полицейским столкнуться лбами.

– Друг, говорите, погиб?.. Взрыв, говорите, был?.. – все еще спокойным голосом переспросил Беркутов.

Внезапно лицо полицейского напряглось, а глаза пытливо уставились на Завадского.

Человек погиб при взрыве, и с этим нужно как можно скорее разобраться. Хотелось бы верить, что это несчастный случай, но кто знает… А вдруг это все-таки убийство – наиболее тяжкое и редко встречающееся преступление, требующее от полиции немедленных и решительных действий? От подобных действий сам Борис и его коллеги по службе давно отвыкли. Впрочем, оставалась надежда, что это все же несчастный случай или хотя бы самоубийство.

Завадский выдержал взгляд полицейского, лишь его опаленные брови страдальческим домиком сошлись у переносицы.

– Да, здесь случился взрыв, очень странный взрыв. Выжить было просто невозможно. От бани почти ничего не осталось.

– Что, вы говорите, у вас взорвалось? – озадаченно спросил Беркутов.

Завадский выглядел растерянным. Переминаясь с ноги на ногу, он то беспомощно смотрел на полицейского, то, опустив взгляд, разглядывал свои босые ноги. Его лицо с опаленными бровями было почти багрового цвета.

– А разве я не сказал? – прохрипел он. – Взорвалась баня.

– Баня?! – в голосе оперативника звучало удивление. – Вы в ней что, взрывчатку хранили? А взрывчатку, позвольте узнать, купили или сами изготовили? В первом случае – статья пятьсот двадцать два прим, до десяти лет дальних колоний-поселений. Во втором – статья пятьсот двадцать три прим, срок наказания увеличивается до пятнадцати лет.

Иван побледнел и приложил руку к груди. Пробормотав: «Извините, что-то мне нехорошо…», он рухнул в ближайшее кресло. Беркутов понимающе кивнул головой. Его лицо казалось участливым, но глаза продолжали изучающе сверлить Ивана.

Сделав несколько глубоких вдохов, Завадский поднял голову.

– Ничего подобного не было. Не хранил я в бане взрывчатку и уж тем более не изготавливал ее сам.

Одутловатое лицо Беркутова расплылось в скептической улыбке.

– Вы хотите сказать, что взрывчатку вам в баню подбросили? И кто же мог это сделать?

Иван тихо застонал.

– Вы просто не понимаете. Это не была обычная взрывчатка. Поверьте, я как бывший астронавт, не раз летавший в дальний космос, прекрасно в этом разбираюсь. Я со своей командой был в разных передрягах, где без оружия и взрывчатых веществ нам было просто не выжить. И то, что случилось с баней, совсем не похоже на обычный взрыв.

– А на что же это похоже?

Завадский покачал головой, затем внезапно застыл, о чем-то думая. Когда он вновь взглянул на полицейского, в его взгляде уже не было растерянности.

– Я вот сейчас подумал… Это, конечно, всего лишь версия, но другого объяснения просто нет. Сам взрыв был очень похож на аннигиляцию. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что это такое? Я все же напомню – это когда вещество соприкасается с антивеществом. А в бане был нагреватель – такой, знаете, суперсовременный, на позитронной батарее. И если вдруг из батареи произошла утечка позитронов, то все дальнейшее становится понятным.

Борис Беркутов задумался. В физике он разбирался плохо, но версия Завадского ему не понравилась. Как и любой гражданин, он знал, что позитронные батареи обладают высшей степенью защиты (высшей!), и просто так вызвать взрыв никак не могут.

В последние годы позитронные батареи стремительно завоевывали рынок. Долговечность их работы поражала. Они были последним, что в снабженном ими приборе могло выйти из строя. Об абсолютной безопасности «позитронок» реклама твердила с утра до вечера.

У «позитронок» было только два недостатка – довольно крупные размеры, не позволявшие использовать их для мелкой техники, и… почти фантастическая стоимость. В народе их называли «батарейками для богатых», но производители божились, что скоро техника на позитронных батареях станет доступной всем и каждому.

Борис Беркутов пока еще не был счастливым обладателем хотя бы одного устройства на позитронной батарее. Наличие подобного прибора у Ивана Завадского его почему-то слегка расстроило. Не сказать, чтобы он завидовал… Хотя зачем себя обманывать? Легкая зависть была, и это стоило признать. Как говорил ему когда-то отец, в признании проблемы сила, а не слабость.

Борис Беркутов, живший от зарплаты до зарплаты в небольшой квартире, имевший неработающую жену и дочь-студентку, запросы которой с каждым годом раза в два превышали прошлогодние, искренне завидовал подозреваемому, который мог легко себе позволить дорогущий нагреватель для бани. Но, даже завидуя, Борис оставался профессионалом.

Пару минут он обдумывал версию Завадского, машинально почесывая поредевшую макушку, затем строго произнес.

– Оставайтесь на месте и ничего нигде не трогайте. Мы с напарницей прямо сейчас выезжаем к вам.

Голограмма полицейского исчезла. Завадский остался один в просторной гостиной. Закрыв лицо руками, он сидел в кресле и старался ни о чем не думать. И даже сам не сразу заметил, что уже минут десять выдувает из легких какой-то печальный звук. Ту самую мелодию из «Рассвета на Сатупне», которую с утра напевал Михаил.

Глава шестая

Сегодня в нашем доме все изменилось. А началось с того, что за окном внезапно что-то полыхнуло и тут же очень сильно загремело. Затем в дом ворвался взволнованный папа совсем без одежды и с опаленными бровями и сразу же схватился за видон.

Если кто-то еще не в курсе, то видон – это такая штука для разговоров с людьми, которых на самом деле в доме нет. Насчет того, что их нет в доме, я не так уж уверен. Они же внезапно возникают среди комнаты, произносят разные слова, ходят взад-вперед, жестикулируют, вот только дотронуться до них никак нельзя. Я как-то пытался дотронуться до папиного собеседника и потрогал… пустоту. И долго после этого был в шоке – ну как такое возможно, а? Теперь-то, конечно, привык…

Нажал папа кнопку на видоне, и в комнате возникла красивая девушка. С девушкой было что-то не так, и я, кажется, понял что. То, что девушка на самом деле пустота – это понятно, но и пустота, поверьте, бывает разная.

В людях, что приходят к нам через видон, я всегда улавливаю чувства – они радуются, злятся, боятся, сочувствуют, негодуют. В девушке, возникшей в нашей комнате, абсолютно никаких чувств не было. Только красивая внешность и мелодичный голос. Я мысленно назвал ее «пустышкой». С нею папа говорил резко и недолго. И правильно, о чем с пустышкой-то разговаривать?!

После девушки возник несимпатичный дядька, грузный и с отечным лицом. Дядька не был пустышкой, он излучал недовольство и напряженность. И ему как-то сразу не понравился папа. Я не стал бы тому дядьке ничего рассказывать, но разве ж папа меня услышит?! Он сразу выложил грузному дядьке все, что случилось.

А сказал он дядьке следующее: «У меня только что погиб друг, Рыжкин Михаил».

Погиб – это значит ушел навсегда, и в нашем доме уже точно не появится. «Погиб» почти то же, что и «умер», но разница все же есть. Умирают от болезней и от старости, то есть сами, естественной смертью. Погибают же всегда неожиданно и порою при неясных обстоятельствах.

Откуда я все это знаю? Конечно же, из телика! В нем столько всякой интересной информации, что можно очень быстро поумнеть. И я, поверьте, умнею довольно быстро.

Итак, дядя Миша погиб, и больше я его не увижу. Он больше не будет заявляться к нам, словно к себе домой, не будет «уговаривать» с папой бутылку, не будет подкатывать к тете Оле…

Да-да, я сам это видел! Когда папы не было рядом, дядя Миша похлопывал ее по задней части, а тетя Оля злилась и грозилась рассказать все папе (грозиться-то грозилась, но так ни разу и не рассказала!).

Он больше не будет смотреть на меня с раздражением и брезгливостью, словно я недостоин здесь находиться! В итоге, жизнь в доме станет проще и приятнее. Вот только папа почему-то расстроен… И напрасно. Чего горевать-то?!

Поговорил папа с дядькой и затих в кресле, и думы у него были самыми мрачными. Я пытался мысленно его подбодрить, но он меня, как всегда, не слышал. Мне оставалось только ждать, когда все вернется в привычное русло. Но зря я надеялся, что это случиться быстро. Все еще только начиналось!

В комнату тем временем пожаловали питомцы (те, что постоянно находятся в доме), и давай крутиться вокруг папы. Ему, понятное дело, не до них. Он шуганул их крепким словом, чтоб отстали. Они отстали, но комнату не покинули, забились по углам, сразу и не разглядишь. И чего они тут забыли? Не понимают ведь ни черта, а слово «погиб» для них просто пустой звук. Разве что чувствуют, что папа сильно расстроен…

Питомцы! Одно это слово вгоняет меня в депрессию. Возможно, мне не стоило спешить взрослеть. Взрослея, узнаешь порой такое, о чем ты предпочел бы не знать. И именно это со мною случилось.

Я узнал, что все обитатели дома, кроме папы, тети Оли и тогда еще живого дяди Миши – это просто питомцы, привезенные папой из каких-то заоблачных далей. И я вовсе не папин сын, я всего лишь один из питомцев. Вот почему я не такой, как папа.

Но я и не такой, как они! Они безмозглы, а я довольно умен. И, кроме того, я действительно люблю папу. Люблю даже больше, чем тетя Оля. Я знаю, когда-нибудь он это поймет и приблизит меня к себе. Поверьте, мой час придет! А пока продолжу рассказ.

Вскоре к нам в дом приехали гости: тот самый грузный, некрасивый дядька, с которым папа говорил по видону, и с ним еще дамочка – вполне себе ничего! Оба в серо-голубой форме с погонами, у обоих на спине вышито «Служба внутренних расследований» – полицейские, значит. Мужчина коротко острижен, гладкие темные волосы женщины собраны в пучок. Мужчине никак не меньше пятидесяти, дамочке, думаю, лет тридцать.

Поздоровались они с папой, представились: дядьку звали Борис Беркутов, а дамочку – Регина Светина. Дамочка мило улыбалась, дядька выглядел немного недовольным. Он прошелся по комнате с камерой, выбирая место для съемки, прислонил камеру к дверце шкафа, и она там словно приклеилась, а затем повернулся к папе.

– Что ж, пожалуй начнем… Назовите ваше имя.

– Меня зовут Иван Завадский, – бесцветным голосом ответил папа.

– Назовите имя погибшего.

– Михаил Рыжкин.

– Кем вам приходился погибший?

– Мы не родственники. Михаил – мой бывший коллега и друг.

– Как именно он погиб?

– Он погиб при взрыве бани.

– Понятно. Мы должны осмотреть останки.

Тут папа беспомощно развел руками.

– Боюсь, что это совершенно невозможно. Взрыв был такой мощный, что там вообще ничего не осталось. Все буквально испарилось, даже бревна, из которых сложена баня. Остались только камни и несколько бесформенных металлических слитков.

Дядька задумчиво покривил рот и многозначительно глянул на дамочку. Ее ответная улыбка была еще более многозначительной. Похоже, эти двое понимали друг друга без слов.

– И какова ваша версия случившегося? – снова задал вопрос полицейский.

Бросив взгляд на диван, папа предложил полицейским присесть. Дядька охотно воспользовался приглашением, а дамочка осталась стоять.

Я с легкостью прочел ее мысли. Она считала, что у нее красивая фигура, и ужасно хотела, чтобы папа это заметил. Я в душе посмеялся над глупой женщиной. Если бы она только знала, насколько папе сейчас не до ее фигуры! Он даже на лицо этой дамочки толком не взглянул, а лицо у нее красивое.

– Мою версию вы уже знаете, – сказал папа. – Взрыв был необычным – очень мощным, но при этом очень локальным. Для обычной взрывчатки это нехарактерно. Я думаю, причина взрыва – батарея в банном нагревателе. Утечка позитронов в батарее привела к аннигиляции.

Тут и дамочка вмешалась в разговор. Она уверенно заявила, что позитронная батарея вызвать взрыв никак не могла. Это, мол, утверждают все производители новейшей техники, да и других подобных взрывов пока не зафиксировано.

В ответ папа высказал мысль, что батарея могла быть бракованной (пусть брак на производстве и редкость, но ведь, в принципе, такое возможно!) или кто-то мог ее специально повредить. Вот и случился взрыв при нагреве!

Грузный дядька незаметно подмигнул своей напарнице и обратился к папе:

– Все это как-то сложно и весьма сомнительно. Лично я предложил бы версию попроще. Вы сами заманили друга в баню, убили его там, а затем, чтобы скрыть следы преступления, взорвали баню какой-то особой взрывчаткой. Когда вы были капитаном на космическом лайнере, у вас был доступ к любой взрывчатке. Кое-что могли и замыкать…

Папа бешено уставился на дядьку, затем внезапно заорал.

– Да вы с ума сошли! Вы в чем, вообще, меня подозреваете? В убийстве друга и в краже взрывчатых веществ с корабля? Меня?! Да как у вас язык повернулся! Я с корабля за все время не вынес ни винтика, не говоря уже о взрывчатке. А с Мишей мы были как братья, прошли с ним огни и воды, не раз спасали друг друга от смерти. Зачем мне убивать своего лучшего друга?

Дядька (сразу видно, человек бывалый и стойкий) лишь досадливо поморщился и произнес спокойно, но твердо.

– Только не надо на меня кричать. Я просто делаю свою работу. Вот вы говорите – зачем вам его убивать? А мотив, знаете ли, не всегда очевиден. Вы называете погибшего другом, и что? Это ж только с ваших слов вы друзья, а на деле – кто знает… Мало ли какие между вами счеты! Бывает, что двадцать лет дружат, а потом вдруг «кошка пробежала» – и злейшие враги. Хорошо еще, если открыто враждуют, а то порой улыбаются друг другу, а за улыбкой ненависть прячут.

Внимательно слушая дядьку, я добавил в копилку выражений «пробежавшую кошку». Вот уж не думал, что кошки такие зловредные! Кошка всего лишь пробежала, и люди стали злейшими врагами. А ведь некоторые держат их дома, позволяют им лежать у себя на диване… Ужас! Даже страшно представить. Хорошо, что в этом доме нет кошек!

Дядька тем временем продолжал.

– Так что, пока не найден убийца, снять с вас подозрение никак нельзя. Но вы можете нам помочь. Расскажите-ка все по порядку, не выдвигая собственных версий. Начните с приезда к вам Михаила. Итак, мы слушаем.

– Да-да, мы вас внимательно слушаем, – ввернула дамочка, спуская пониже замочек молнии на форменной рубашке. Между полусферами ее грудей показалась небольшая ложбинка.

Папа не обратил на это внимание, зато напарник дамы удивленно поднял бровь.

– Так жарко же! – бросила она, и, оставив молнию в покое, изобразила крайнюю степень внимания.

Папа прокашлялся и начал.

– Значит, с приезда Миши… Что ж, он приехал ко мне примерно в одиннадцать. Может чуть раньше или позже – я не смотрел на часы. Я оставил его на кухне, а сам затопил баню. Потом мы с Мишей сидели в предбаннике, болтали и пили турассу. Затем мы с ним отправились в парилку. Поскольку остатки дров уже догорали, я включил нагреватель. Это было где-то в начале первого. Затем минут сорок мы парились. Около часа дня Миша решил искупаться. Отсутствовал минут семь, не больше. Как только он вернулся, я тоже побежал купаться.

Дядька подозрительно хмыкнул.

– А вы всегда купаетесь по очереди?

– Нет, конечно, – вымученно улыбнулся папа. – Так получилось. Мише не терпелось окунуться, он и рванул к реке первым. Меня же после парилки мучила жажда, и я решил хлебнуть в предбаннике турассы. Бутылка на столе оказалась пустой. Я достал из коробки новую и открыл ее. Выпил стопку, но жажда не прошла. Выпил еще одну. Тут, смотрю, уже и Миша возвращается. Чего, говорит, пьешь в одиночку? Сбегай-ка, окунись, и продолжим вместе! Ну, я и побежал купаться. Он еще и дверь за мной закрыл.

– Дверь за вами закрыл? Что вы этим хотите сказать? – скептически прищурил глаз полицейский.

– А то, что когда я выбегал наружу, Михаил был жив и вполне здоров.

Вернув непроницаемость лицу, дядька кивнул.

– Хорошо, продолжайте.

– Потом я с разбегу нырнул в речку и поплыл. Снаружи солнце слепит, а вода прохладная. Бодрящая такая вода. У самого дна мальки мельтешат, и водоросли тихо колышутся. Доплыл до другого берега, назад повернул. Думал, раз десять туда-сюда сплаваю – уж больно вода хороша, и погода как по заказу. Такая благодать, и вдруг все летит к чертям. Этот внезапный взрыв чуть глаза мне не выжег. Вовремя зажмурился. И все же он был не такой, как, скажем, от тротила или гексагена. Ни огня, ни дыма, ни летящих во все стороны обломков. Мощная вспышка света, а потом баня словно испарилась.

Тут папа поднял голову и с надеждой посмотрел на полицейского.

– Вы ведь можете проверить мои слова! Запросите видео с орбитального спутника. Вы там сами все увидите: и как мы по очереди бегали купаться, и как Миша дверь за мной закрыл, и какой был взрыв на месте бани… Пожалуйста, запросите видео со спутника! Это же несложно, правда?

Дядька задумчиво кивнул.

– Ну, в общем-то, несложно. Запросим, как только вернемся в отдел. А пока вы мне ответьте на вопрос… Кто еще имел доступ в баню?

– Кто еще?..

Несколько секунд папа озадаченно смотрел на полицейского, затем смущенно сказал: