Хроники Нордланда. Цветы зла

– Убиваю-у-у-ут! Ой, люди-и-и, убиваю-у-у-ут!!!

Не оглядываясь, стремясь поскорее отряхнуть прах этого места со своих ног – и фигурально, и самым, что ни на есть, прямым образом, – Райя зашагал прочь, кривясь от отвращения. Значит, попик мёртв… Скорее всего, из-за денег его и убили. Жаль. В самом деле жаль – попик был смешной и какой-то даже трогательный. Жаль, что деньги этого мальчика, так щедро отданные, никакого счастья этим людям не принесли. Девочка… Райя замедлил шаг. Не найдёт он уже эту девочку. Гэбриэл говорил, что она больна.

– Это заразно. – Сказал он сам себе с тяжёлым вздохом. – Это, таки, страшно заразно… Меня надо лечить. Сэмюель!

Через полчаса – Райя всё это время прогуливался над каналом, где дующий с моря ветер слегка развеивал вонь и миазмы, – слуга привёл лохматого мальчишку.

– Там отчим мамку бьёт из-за вас. – Обличающе сопя, сказал мальчишка.

– Он бьёт её не из-за меня. – Возразил Райя. – Он бьёт её потому, что подонок и мерзавец. Она вся в синяках и без меня. Эти люди – твои родители?

– Ну. – Шмыгнул носом мальчишка. – А облизьян вонючий в углу – дедка мой.

– Почему ты не уйдёшь от них?

– А кормить-то их кто будет? – Солидно возразил мальчишка, которому на вид было не больше восьми-десяти лет. – Только я и кормлю. И дедку я им запрещаю выгонять. Он ведь сразу сдохнет, на улице-то.

– Как ты зарабатываешь? – Спросил Райя, и сам же понял, что спросил глупость. Чем мог зарабатывать этот мальчишка? Воровством, разумеется. Вон, как забегали глаза, как насупился. Маленький уличный крысёныш, всё ещё по-детски чистый, любящий и очень по-мальчишечьи заботливый… Но пройдёт совсем немного времени, и он окончательно озлобится, сгниёт изнутри, запьёт, и пополнит армию пьяных, злобных, никчёмных особей, избивающих жён и плодящих на свет новую поросль несчастных обречённых детей. И спасти его нельзя. Он не бросит мать и придурочного «дедку», и денег ему давать бесполезно, родители их пропьют. Бессильный гнев всколыхнул душу Райи. Наверное, будет благодеянием придушить его мамашу и дедку, и тем дать мальчишке хоть какой-то шанс… Но и так нельзя.

– Ты знаешь, где сейчас девочка?

Задавая этот вопрос, Иосиф был готов услышать, что она померла или «сгинула», и с облегчённой совестью вернуться к себе, навеки забыв об этой улице и этих людях. Но ответ его изумил:

– В «замке», ясное дело.

– Где?!

– Ну, в этом, замке её. Она дурочка, думает, что принцесса, и живёт в замке. Это ворота над каналом, где решётка. Я ей там доски прибил, у ней там типа этот, домик.

– Так ты что, и о ней заботишься? – Еврей, против воли, почувствовал даже, что тронут и удивлён.

– А кто о ней позаботится-то? – Грубовато бросил мальчишка. – Это мы в её доме так-то живём. Мамка её выгнала, больная, говорит. А она не больная, это сглаз, он не заразный.

– Отведи меня к ней.

– Тут рядышком. А чего вам надо-то?

– У неё есть небольшое наследство. – Сказал Райя. – Если бы твоя мать не выгнала её и позаботилась о девочке, сейчас бы могла получить небольшие, но деньги. А так – я заберу её и пристрою к хорошим людям. До её совершеннолетия девочка будет под хорошим присмотром и… – Он замер. Над водой разнёсся какой-то немыслимый звук, похожий то-ли на рёв огромного зверя, то ли на какой-то рог… Нет, – озираясь в тревоге, решил еврей, – это крик живого существа! Это кричит в ярости и тоске какой-то зверь… Какой-то чудовищный зверь! Собаки завыли, подхватывая, низким, утробным воем, переходящим в рёв, двое слуг-христиан быстро крестились, пытаясь определить, с какой стороны доносится звук, где-то в домах по соседству тоже завыли собаки и заплакали дети. Мальчишка, весь побледнев, схватился за руку Райи:

– Что это, дяденька?! – Спросил испуганно, так по-детски!

– Это… – Райя сглотнул. – Это такая боевая труба, большая, в которую трубят, когда… когда… когда какое-то важное событие происходит. Да. – Он осторожно отнял руку и незаметно потёр её о камзол. – Неприятный звук, э?

– да уж! – Лицо мальчишки просветлело. – Я уж подумал неведомо, чего… Никогда такого не слышал! А что такое случиться-то могло?

– Какие-нибудь важные гости у королевы. К примеру. Идём скорее, девочка, наверное, тоже напугана.

– А Томаса убила ведьма. – Сообщил по пути мальчик, видимо, почувствовав к еврею доверие. – Люси рассказала, что пришла ведьма, вся в чёрном, страшная, с огромной собакой, и убила Томаса. А Люси спряталась, её не заметили…

– Какая ещё ведьма? – Насторожился Иосиф.

– Говорю же: чёрная. Она сначала Томаса убила, а потом подняла его и спрашивала про этого, Гэбриэла. Велела Томасу отвести её туда, куда тот того Гэбриэла отвёл.

Иосиф споткнулся, чертыхнувшись, в груди противно похолодело. В отличие от христианских священников, особенно инквизиторов, в ведьм он верил. К тому же, не мог мальчишка придумать про некромантку, откуда бы ему такое знать? Разве что взрослые болтали… Но кто из них? Пьяная дура или сумасшедший дедка? И даже если бы они придумали про ведьму, про Гэбриэла они придумать уже никак не могли. Неужели какая-то ведьма теперь знает, что Гэбриэла приютил и помог ему добраться до Гранствилла он? Райя отлично понимал, какие силы здесь замешаны и какие игроки участвуют. Но теперь ему ещё нужнее стала эта девочка, и он похвалил себя за неуместное, как ему казалось совсем ещё недавно, доброхотство. Если бы не это, он не узнал бы об опасности. А что касается некромантов… Есть и против них средства, и очень действенные! Главное, выспросить девчонку обо всём, что она видела и знает. «И всё-таки это был один из лучших моих гешефтов!» – В который уж раз похвалил он себя.

– Я не хочу воровать, вы не думайте. – Вдруг выпалил мальчишка, который какое-то время молча шёл и сопел рядом. – Я деньги коплю, чтобы в обучение поступить. – Он всё-таки заметил, как отреагировал еврей на его слова о заработке! Глазастый. И догадливый.

– В обучение? – Удивился Райя, и вдруг поразился тому, как такая простая вещь не пришла ему в голову самому. А ведь это реальный шанс для пацана! Поступить в обучение к кузнецу, шорнику или плотнику, и он сможет и продолжать кормить свою нелепую семью, и спасётся от её грязи. И получит реальный шанс стать человеком, мастером, подняться на пару ступеней выше по социальной лестнице. Один на сотню, конечно, в таком-то окружении, где всё равно запьёт, но другого просто нет.

– В обучение к кому?

– К горшечнику. Я того, – он шмыгнул носом, – рисовать умею, всяко там. Он согласен за пять талеров взять меня к себе, чтобы я его горшки и всякую утварь расписывал.

– А может, – заинтересовался Райя, – тебе поступить в мастерскую к художникам? Они зарабатывают гораздо больше, и мастерство у них почётнее.

– А сколько они возьмут? – Подумав, спросил мальчишка солидно.

– Если ты поможешь мне найти девочку, я помогу тебе поступить туда подмастерьем. Бесплатно.

– По рукам! – Обрадовался мальчик. – Я, не думайте, я смекалистый, и это, красть и лодырничать не стану ни в жисть! – И весело запрыгал рядом, перестав по-стариковски шаркать ногами.

Увидев маленькую «принцессу» и её «замок», Райя вновь испытал чувство неуместного, как ему самому казалось, сострадания и гнева. Грязная, тоненькая, слабенькая девочка с тоненькими ручонками и грязными тоненькими ножками, со слабеньким, словно у маленькой старушки, голоском, породила в нём волну какого-то иррационального стыда неведомо, за что, гнева и жалости. Она в самом деле казалась больной, хоть явных признаков болезни и не было, ни язв, ни сыпи, ни ран, ни корост, ничего. Девочка тяжело дышала и задыхалась, едва начинала говорить, но при том казалась совершенно спокойной, словно принимала свои страдания как нечто естественное и нормальное. Условившись с мальчиком, которого, как оказалось, звали Аскольд – «как святого!», – о том, что тот завтра придёт к нему, чтобы договориться о поступлении в обучение, Райя велел слуге найти портшез, который и доставил его и Люси к нему домой. У девочки оказалась отличная память, она пересказала ему разговор между ведьмой и мёртвым Томасом почти дословно. Так Иосиф узнал, что название его улицы и его имя попик просто-напросто забыл. И воспрянул духом. До его дома кадавр дойти не мог – не пустила бы защита всего их квартала. Значит, если не случилось никаких иных неприятных случайностей, ведьма ничего о нём так и не узнала. Хвала Господу! Велев женщинам позаботиться о девочке, прежде всего, вымыть её и накормить, Иосиф вызвал к себе Сэмюеля, своего самого доверенного слугу и друга, наказав ему отправиться в Гранствилл, и на словах передать его дяде всё, что здесь случилось. А тот уже сам, на месте, решит, стоит ли оповещать об этом Хлорингов. Письму, даже на иврите, Иосиф эти сведения доверить не решился. Если в дело вмешались ещё и некроманты… Нет, действовать нужно с предельной осторожностью!

О странном и жутковатом крике город говорил ещё несколько дней. Королеве даже, через своих герольдов, пришлось, чтобы успокоить народ, сообщить, что это был звук старинного боевого рога, который из озорства решил опробовать один из пажей. Кто-то поверил, кто-то нет, но о происшествии всё равно говорили ещё очень долго.

Глава четвёртая Тэсс

Междуречье по праву считалось самым благодатным местом на Острове. Бывший эльфийский Дуэ Альвалар, сердце земель Ол Донна, был отдан когда-то Хлорингам эльфийским королём Кину Ол Таэр, как плату и благодарность за победу над драконами, едва не уничтожившими всю эльфийскую расу. Эта земля, щедро политая кровью в последующих войнах между Элодисом и Анвалоном, в те времена бывшими отдельными королевствами, и во время страшной Десятилетней войны, укрытая от злых северо-восточного и восточного ветров горами и лесом, славилась климатом до того мягким, что здесь даже виноград выращивали, мелкий, плотный, с необыкновенно насыщенным терпким вкусом. Невысокие пологие холмы тянулись между реками Еей, Лав, Омом и Воплей, для эльфов – Лирой, Анумиэль, Дорэйвеном и Сати; земля на этих холмах и равнинах была столь плодородной, что по всеобщему убеждению, в неё достаточно было воткнуть сухую палку, и та обязательно зацветёт. Само собой, это был самый населённый участок Острова. Столько городов, городишек, сел, деревень и хуторов не было, пожалуй, на всём остальном Острове, включая Далвеган, Анвалон и даже Пойму Ригины, где плотность населения так же была довольно высока. И, естественно, перенаселение, не смотря на изобилие, неизбежно привело к тому, что именно здесь сложилась самая непростая и неспокойная обстановка в Нордланде. Междуреченским дворянам и дворянчикам элементарно не хватало земли; младшие сыновья младших сыновей не желали быть чужими на этом празднике жизни, не хотели становиться оруженосцам или наёмниками, или, тем паче, осваивать опасные северные земли. Нет, всем им хотелось иметь свой кус земли именно здесь, или, как вариант – за Зеркальным, где по общему убеждению, земля и вовсе была, как пух, а эльфийские города были чистые и богатые до того, что фонари на улицах ковались из чистого золота и вырезались из горного хрусталя. По дорогам Междуречья слонялось огромное количество бродяг, циркачей, бардов и менестрелей, шарлатанов и проходимцев всех мастей, привлечённых как климатом, так и многолюдностью и общим убеждением, будто междуреченцы все сплошь живут, как сыр в масле, и денег у них куры не клюют. Ведомые тем же мифом, сюда стремились из Далвегана и с юга Острова желающие купить здесь клочок земли и наконец-то устроить свою жизнь; либо начать здесь какое-то дело, заняться каким-то ремеслом, ведь при таком богатстве и многолюдности клиентов будет, хоть отбавляй! Продав всё своё имущество, они летели сюда, как мотыльки на огонь, в котором сгорали их скудные сбережения и щедрые надежды. А местные, в свою очередь, считали, что им самим тесно и всего мало, и ненавидели «понаехавших», встречая их в штыки. Позорных столбов, колодок, клеток и виселиц здесь тоже было видимо-невидимо.

Но главными врагами, разумеется, были банды полукровок. В Междуречье их промышляло две: Из-за озера Долгого приходили Змеи, из-за Зеркального – Птицы.

– Всякие сраные снегири и синицы. – Сплюнув, сообщил зрителям, жителям междуреченской деревеньки Туманное близ Ейсбурга, стражник. – Всякие, значит, удоды.

– А энто чевой за птица такая? – Спросил один из крестьян, опасливо поглядывая на полукровку, руки которого были накрепко привязаны к бортам телеги. Тот насмешливо ощерился на него, сплюнув кровью – губы его были сильно разбиты.

– А это, я так скажу, – латник слыл остряком, и его соратники уже заранее лыбились, – таперича просто кур, который скоро в ощип! – И окружающие зашлись глумливым смехом. – Крылышки-то мы ему того, связали, да и клюв чуток подправили.

Полукровка, светловолосый и темноглазый, красивый даже сейчас, с разбитым лицом, обвёл глазами хохочущих стражников и крестьян. При этом ни запуганным, ни сломленным, ни унылым он не выглядел. Даже ухмыльнулся и подмигнул молоденькой девочке, уставившейся на него из-за спины отца, ощерился окровавленным ртом, и девочка покраснела и спряталась за отца.

– А чевой вы его тащите? – Спросил тот. – Можеть, вздернуть его прям здесь?

– Вздёрнуть, положим, его будет приятно и поучительно. – Возразил остроумный стражник. – Но энта птичка должна ещё пропеть нашему графу, где у них, Птиц энтих, ихнее оно – гнездовье. Давно пора энтот курятник ихний того… оприходовать!

Полукровка исключительно нагло ухмыльнулся и вновь сплюнул кровавую слюну, но промолчал.

– Ишь, хорохорится! – Заметил ещё один латник в цветах графа Бергстрема. – Ероя строить из себя! Погоди, как только…

Что именно он хотел поведать миру, навеки осталось тайной – стрела с чёрно-белым оперением вонзилась ему прямо в кадык, и он, страшно всхрапнув, начал оседать, захлёбываясь кровью. Завизжала женщина, стражники схватились за оружие, девчонка шмыгнула под телегу, селяне с воплями бросились во все стороны. С воем, подобно разъярённой кошке, на телегу прыгнула черноволосая девушка-полукровка, с двумя тонкими воронёными клинками в руках, завертела ими с ловкостью фокусника.

– Хо, Сова! – Крикнул полукровка с телеги. Бойцы графа Бергстрема схватились за арбалеты, но невидимый лучник бил без промаха, и отлично разбирался в доспехах и анатомии. Коротко стриженная Сова затанцевала на бортах телеги, защищая связанного пленника, чёрные, с синим отливом, сабли порхали в её руках, резали точно и безжалостно. Оба арбалетчика уже лежали в пыли, со стрелами – один в глазу, другой в ухе, а невидимый лучник слал и слал стрелы одну за другой, с невероятными скоростью и точностью. Остряк, оказавшийся и хорошим бойцом, испытывал тройное бешенство: из-за нападения, из-за опасного нападения и из-за нападения бабы. Будучи, подобно большинству мужчин, непоколебимо уверенным, что уж с бабой-то он в любом случае справится, он бросился на Сову с хриплым рёвом:

– Сука чельфячья, я ж тебя… – Размахиваясь для сокрушительного удара боевым топором. Девушка тенью крутанулась мимо, и латник замер, широко открыв глаза. Пошатнулся, топор выпал из ослабевших рук, изо рта хлынула кровь: сабля Совы почти срубила ему голову. К трактиру, возле которого остановилась телега, подлетели трое полукровок на горячих эльфийских лошадях.

– Хо, Ворон! – Радостно завопил с телеги их приятель.

– Я те щас дам «хо». – Пообещал черноволосый полукровка, выглядевший постарше остальных. – Я тебе щас вот эту оглоблю сам без мыла в жопу вставлю! Сова, кончай выделываться, режь ему ремни! Сорока, собирай барахло в телегу! Конфетка, выходи, поможешь!

Из кустов бесшумно возникла тоненькая, на первый взгляд детская фигурка в кожаной эльфийской броне, плотно облегающей фигуру. Девочка под телегой ахнула: лучником, разившим без промаха, оказалась девушка, тоненькая, невысокая, с узким неулыбчивым лицом, с пышными белыми волосами, мелко вьющимися без всяких папильоток, и огромными эльфийскими глазами цвета горечавки. Ни слова не говоря, она выдернула из трупов свои стрелы и вытерла их об одежду убитых прежде, чем сложить обратно в колчан.

– Энта Конхветка, – говорила потом девчонка подоспевшему с большим отрядом графу Бергстрему, – ничегось не говорить, только шипить, как кошка, а росточку вот такусенькому, меньши меня. А в телеги парнишечка, тоть Синица, а старшой у них Ворон…

– О чём ещё они говорили? – Спрашивал отрывисто Бергстрем, молодой, около тридцати, рыцарь, высокий, крупный в кости, с большим красивым лицом викинга, с короткими платиновыми волосами. Он был бы очень красив, если бы не рот, широкий, но с узкими губами, неприятно изогнутый, словно пасть какого-то животного. Впрочем, и с таким ртом он безумно нравился молоденьким девочкам – даже не смотря на свою патологическую жестокость. Он бил и свою молодую жену Веронику, в девичестве фон Берг, сестру своего лучшего друга, и своих детей, и даже свою мать. А его подданные шепотом пересказывали истории о девушках, якобы, покончивших с собой, а на самом деле – забитых им до смерти. Но что поражало немногих посвящённых – соблазнённые и пока не убитые им девушки, не смотря ни на что, были по-собачьи ему преданы и до последнего вздоха пытались его выгораживать. Пережив несколько дней или часов сказочных ухаживаний, – Бергстрем умел, если хотел, дать позволить даже пастушке почувствовать себя на какие-то мгновения принцессой, которую обожают, любят и превозносят до небес, – девушки до последнего надеялись, что их господин «простит» их и сказка повторится. Кардинал Стотенберг, дальний родственник Бергстрема, не раз пытался его приструнить, но всякий раз отступал перед клятвами предполагаемых пострадавших в том, что их возлюбленный – невинный агнец, а их синяки и увечья – от собственной неловкости. Стотенберг с досадой отступал, а Бергстрем всё больше наглел. Говорили, что его жертвами уже становились не только крестьянки и горожанки, но и купеческие дочки и даже дворянки. К счастью конкретно этой девчонки, она была не особо аппетитная и довольно простоватая, хоть счастья своего и не ценила: смотрела на красивого рыцаря влажными очами с поволокой, краснела и безжалостно терзала край своего фартука, теряясь под взглядом бешеных, как у хищной птицы, светлых глаз с чёрными крохотными точками зрачков.

– Ась? – Переспросила, вновь мучительно краснея.

– Говорили они, откуда прибыли, куда направляются? Называли какую-нибудь деревню, город, замок? Имена чьи-то? Говори, дура, вспоминай!

– Не, не называли.– Чуть не заплакала девчонка от невозможности угодить прекрасному рыцарю и чувствуя себя никчёмной дурочкой. – Энтот Ворон, он тойного Синицу ужо тако-то поносил, ужо тако-то позорил, что споймать себя дал, а больше ничего не называл, не, ничего…

– В какую сторону они поехали, ну, говори! – Рыкнул разгневанный граф. Девчонка указала, но что толку? Ушли к Каяне, подонки, а там к эльфам – и поминай, как звали. Кони у них эльфийские, быстрые и неутомимые, как ветер, граф уж за ними гонялся. Телегу, гарантированно, они найдут в паре миль пустую. Кому-то сливают награбленное, кому-то здесь, эх, выяснит рано или поздно граф, кому… и такая страшная смерть ждёт иуду, что весь Остров содрогнётся! В бешенстве взглянул на своих людей, которые осматривали мертвецов, поражаясь искусству лучника и ругаясь на полукровок, положивших «хороших парней». Впрочем, большинство этих парней и вправду были не плохими, честно служившими своему графу. Особенно жаль всем было остроумного латника, который славился среди своих весёлым нравом и виртуозным владением холодным оружием.

– Кто ж его так? Прям по горлу, до самых позвонков… Не иначе, дьявол этим полукровкам ворожит!

Молодой попик с огненными глазами и бледным лицом фанатика, в последнее время всюду таскавшийся за графом – он был ему какая-то дальняя родня, не то по матери, не то по отцу, не то ещё более дальняя, – брат Корнелий, – воспользовался ситуацией и тем, что кровь, побоище и присутствие графа привлекло множество зевак, и вдохновенно начал вещать.

– Эльфы – не есть создания божьи! – Говорил он, и глаза его горели чистым огнём одержимости, – ибо нет о них ни слова в Писании! Но что они есть, вы спросите меня, и как они возникли в этом мире, где всё свершается лишь по соизволению и повелению Божьему? И почему их именуют Старшим Народом?.. А возникли они, как звери, из земли, воды и воздуха, и есть они звери, не имеющие души и частицы божьего огня! Красивы и соблазнительны они, это верно, но и звери красивы! В отличие от них, человек не так прекрасен внешне, зато несёт в себе божье дыхание, есть в нем душа бессмертная живая, а звери и эльфы души не имеют! Принимая в себя семя эльфов, дочери человеческие совершают страшный грех, ибо есть это скотоложство, страшный и противоестественный блуд, и проклято их чрево на веки веков, ибо выносило в себе плод нечеловеческий, плод поганый, не имеющий души и благодати не доступный! И должно быть это чрево предано огню и проклято на веки веков…

– Ну-ну, понесло Корнелия! – Фыркнул барон Смайли, лучший друг Андерса Бергстрема, – чрево, вагина… Помешался уж от своего целибата, ему вагина во сне снится, огромная, лохматая, зубастая и глумливая…

– А хорошо говорит! – Ещё один закадычный приятель Бергстрема, граф Фон Берг, прислушался к истошному надрывному словесному поносу брата Корнелия, и впрямь, слишком уж изобилующему упоминаниями о женских органах воспроизводства. – Правильные вещи говорит…

– Да срал я на него три кучи! – Сплюнул Бергстрем. – Упустили мы опять сучат этих! И эта тварь здесь была – смотри! – Он указал на ближайшее большое дерево с сухими ветками, на одной из которых, довольно высоко, висели три куклы, грубо и поспешно сделанные из мешковины и соломы, на шее каждой из которых были привязаны ленты их цветов – всех троих. Каждой был вспорот пах и в прореху воткнут большой гвоздь.

– Озорница. – Помрачнел фон Берг. – Рано или поздно попадётся она нам… Мы за её голову столько золота пообещали, что её свои же сдадут!

– Ты мне это полгода твердишь! – заорал на него Бергстрем. – И что?! Где они – желающие нашего золота?!

– Всего слюнями забрызгал… – Фон Берг демонстративно отряхнулся. – Появятся, не волнуйся.

– Сучка. – Злобно выругался Смайли, его бычья шея побагровела от гнева. – Ох, и дорвусь я до неё… Ох, и дорвусь! Она у меня кровью умоется, падла!

Говорили они про Сову: Бергстрем три года назад присмотрел хорошенькую и дерзкую полукровочку в борделе в Лионесе, выкупил, и сутки они втроём били и насиловали её в гостинице, измываясь так, как только подсказывала им их воспалённая фантазия, а потом отдали её своим людям. Следующей ночью девчонка зарезала троих человек, подожгла корчму на Королевской Дороге, в которой всё это происходило, и сбежала, а ещё через месяц объявилась у Птиц. И с тех пор всегда ухитрялась им дать знать о себе, вредила, где могла, убивала их людей, грабила вместе с Птицами сборщиков налогов, нападала на обозы, на гонцов, угоняла скот и лошадей, всегда оставляя какой-нибудь знак-напоминание: это я, именно я и никто иной! Друзья сатанели от бешенства, но сделать пока ничего не могли. Говорили, что Сова сделалась боевой подругой самого Ворона, главаря Птиц, легендарного и опасного бандита, о котором ходили легенды даже в Далвегане и Элиоте. Что ж, девушка была красивая, огненная, страстная…

– Гнаться бесполезно. – Сказал кисло фон Берг. – Но наказать кого-то требуется.

– Старосту Фила. – Лениво бросил Смайли. – Он, падла такая, дерзить мне вздумал. Даже пригрозил, что будет герцогу жаловаться. Вот он, иуда, Птиц на наших людей и навёл. Вот его, иуду, и накажем. Чтобы другим неповадно было.

И старосту наказали. За предательство, о котором пожилой мужчина и знать не знал, его пытали, дробили кости на ногах, рвали ногти и ноздри, а потом четвертовали.

Далеко на юге в этот самый момент граф Сен-Клер покинул Сады Мечты, весь охваченный приятным томлением. Мальчик, которого он выкупил на целых три дня, оправдал все его ожидания. Граф даже старался не трогать пока его лицо – мальчишка был необыкновенно красив, смотреть на него было утончённым наслаждением. Впереди было два дня невыносимого наслаждения, переходящего в экстаз, и графа аж потряхивало, когда он думал об этом. Он зашёл в таверну в Найнпорте, заглядываясь на своё отражение в каждой гладкой поверхности – граф тоже был красив. Стройный, худощавый, белокурый, с правильными чертами, немного женственными, он завивал свои холёные локоны и чуть подкрашивал ресницы и брови. Элегантный плащ, модная шапочка с крашеными перьями, модные штаны с гульфиком, тесно облегающие стройные ноги… Как он себе нравился! Рисуясь перед посетителями и хозяином таверны, он не обратил внимания на просто одетого незнакомца в углу, который быстро поглощал бобовую похлёбку, низко склонившись над тарелкой. Какое-то ничтожество. Одежда безликая, никакая, сам… тоже какой-то никакой. И жрёт какую-то безвкусную дрянь. В общем, модный и блестящий граф не обратил на него никакого внимания. Заказал себе самый дорогой десерт и самое лучшее вино, пригубил одно, поковырялся в другом, брезгливо скривился и пошёл прочь, самоутвердившись: видели, каков я? Завидуйте, быдло, и знайте меня!