Страницы минувшего будущего

– Да какое там, – шмыгнув покрасневшим от прохлады и явно длительного пребывания на воздухе носом, Агата махнула рукой. – Начальство заставляет. Со скандалами.

Улыбка чуть погасла, но не настолько, чтобы это стало очевидным.

– А я тебе говорила, чтобы к нам переводилась. Упрямая, как ослик.

Хмурый взгляд исподлобья столкнулся с мягким и лучистым.

У них обеих серые глаза.

– Ты же сама всё знаешь.

Конечно, Оля всё знала. И в том они с Агатой оказывались совершенно разными: подруга ради цели готова упираться до последнего, а вот самой Оле было присуще поведение в разы более пластичное и мягкое. И потому-то вся ситуация никак не хотела приниматься данностью.

Если гнуть сухую ветку, рано или поздно она сломалась бы. Такая элементарная истина, которая отчего-то ну никак Агатой не усваивалась. Ведь зачастую намного проще уступить.

Кому нужны обломки?

– Я-то всё знаю, да. Только, – очередная затяжка, от которой внутри всё приятно онемело на мгновения, – только у вас как коса на камень находит постоянно. И искрит. А ну как пожар?

Агата пожала плечами. Мелькнуло на мгновения нечто, походившее на равнодушие, но растворилось оно столь же быстро, как развеивался дым от медленно тлевшей папиросы меж тонких пальцев.

Всем людям свойственны ошибки. Без них невозможно представить саму жизнь, но одно лишь всегда являлось основополагающим: сила и глубина совершаемого. Иногда можно просто оступиться, и тогда исправить ситуацию относительно легко.

Отчего Ольге казалось, что Агата медленно и неосознанно совершала самую чудовищную ошибку в своей жизни?

Выслушать. Помочь всем, чем только возможно. Подставить плечо и окружить заботой. Всё это для Оли совершенно привычным и в чём-то даже любимым являлось. Только вот в душу лезть и на совесть давить она не умела никак, а потому всё, что оставалось – вздохнуть и поскорее перевести тему. Благо, Валерка в очередной раз учудил.

Десять минут для телевизионщиков – целая жизнь.

Открывая через два с половиной часа наощупь – лампочку на лестничной клетке опять выкрутили – дверь, по настойчивому шкрябанью за ней Оля уже понимала, что произошло бы через несколько мгновений. И не прогадала – стоило только переступить порог, как тяжёлая туша едва не сбила с ног, а в лицо настойчиво ткнулась влажная и донельзя счастливая морда. В очередной раз едва не лишившись серёжки, Оля кое-как втиснулась в коридор и, замирая сердцем, нащупала выключатель.

Выдох облегчения вырвался сам собой.

Сегодня Портос оказался сущим умницей – только миску свою из кухни в коридор притащил. Значит, на днях обязательно мог учудить что-то серьёзное, отрываясь за пару дней прилежности.

Маленького щенка, впоследствии оказавшегося огромным и шикарным метисом овчарки, Оля приволокла домой четыре года назад, пожалев потрёпанное и совершенно несчастное существо, сидевшее возле подъезда под сильным снегопадом. Шокированные родители первое время, конечно же, оказались полностью против, но постепенно привыкли и даже полюбили Портоса. И мама до сих пор то и дело говорила, что неплохо бы вернуть пса в отчий дом, потому как безобразничал он именно от постоянной скуки и частого одиночества.

«А мне тогда как быть?» – всегда вопрошала в ответ Ольга. И у мамы как-то разом заканчивались все аргументы.

Отдельная от родителей жизнь началась полтора года назад, когда зарплата и накопления позволили снять пусть совершенно убитую, но всё же собственную однушку рядом с кольцевой. Родители особенно не противились, хотя и давали понять, что идея им совершенно не по душе. Оля очень редко стояла на своём так отчаянно, потому-то, верно, они и уступили. Назад не звали и выбором не попрекали, но всегда стремились поддержать и хоть немного помогать по мере необходимости.

Скользкий нос настойчиво ткнулся в щёку, вызвав улыбку.

– Ну, что, бандит? Пойдём гулять? А потом будем ужинать. Надеюсь, сосисок нам хватит на двоих.

Портос заворчал в предвкушении и принялся остервенело лизать руки. Рассмеявшись, Оля чмокнула пса в покрытый жёсткой шерстью загривок и похлопала по спине. Если бы не он, одной в пустынных стенах совсем тоскливо бы пришлось. Одиночество казалось самой изощрённой пыткой, которую избежать хотелось любыми способами, а ещё отчаянно верилось, что оно никогда не сумело бы завладеть жизнью целиком.

Похлопав себя по карманам куртки и не обнаружив в них искомого, Оля потянулась к сумочке и из недр её достала чуть измявшуюся пачку. Портос выразительно чихнул, тряхнув головой.

– Что б ты понимал!

Иногда пёс поражал: стоило оставить папиросы где-то в более или менее доступном месте, и буквально через несколько минут пачка исчезала. Потом в каком-нибудь дальнем углу находились выпотрошенные останки и горстка табака. Поначалу в это не верилось; потом стало проще убирать упаковку повыше или подальше – так, чтобы боровшийся за здоровье хозяйки Портос не брал на себя слишком много.

Вытащив папиросу, Оля привычными движениями смяла её у основания и зажала меж зубов. Затем оглянулась по сторонам.

– Где поводок?

Всем своим видом показывая крайнюю степень негодования от представавших взору действий, Портос всё же скрылся в комнате, чтобы через несколько мгновений вернуться в коридор, держа в пасти искомое. Всё же он был умным, даже очень, просто умел показывать это лишь в случаях собственной выгоды и необходимости.

– Поросёнок, – кашлянув, Ольга на корточки присела и ошейник застегнула. – Идём.

Впереди целых полчаса прогулки, и можно вдоволь насладиться свежим прохладным воздухом очередного октябрьского вечера.

Оля запахнула куртку и, перехватив поводок, захлопнула дверь.

* * *

В старенькой «газели» пристёгиваться совершенно бесполезно: если вдруг случилось бы что-то, то всё равно в крошево бы перемололо, несмотря на любые попытки обезопаситься.

Напротив справа Вовка сосредоточенно читал какую-то, должно быть, очень интересную книжку, которая из-за потрёпанной обложки была завёрнута в бумагу и от того не давала узнать о своём содержании хоть что-то. А отвлекать человека столь увлечённого совсем не хотелось. Хотя и зависть брала жуткая.

Денис демонстративно смотрел в окно на проезжавшие мимо машины и, казалось, даже не дышал, сидя неестественно прямо и пальцы у подбородка держа. Агата даже знала наверняка, что думал он сейчас об одном: как бы поскорее скинуть материал и избавиться от общества, которое так и не стало хоть сколько-то приятным за все минувшие дни и недели.

«Денис боится, что разнарядка придёт и на тебя».

Володя, верно, ляпнул первое, что на ум пришло тогда – теперь-то стало совершенно очевидно. Обижаться на это казалось не очень умным; Агата и не обижалась.

Странное получалось дело: оглядываясь сейчас назад, она самой себе удивлялась – настолько сильны оказались изменения. За совсем небольшой промежуток времени боявшаяся всего и вздрагивавшая от каждого косого взгляда, она всё чаще показывала полное безразличие ко многим вещам.

Орут? Лишь бы голос не сорвали.

Игнорируют? Да на здоровье, нервы целее у всех.

Постоянная тишина в кабинете наконец-то перестала нервировать и казаться неуютной; от холодных взглядов стало получаться просто отворачиваться; замечания и традиционные уколы глотались молча и с совершенно – по крайней мере, в это хотелось верить – непроницаемой миной. Иногда казалось, что это бесило почище вздрагиваний и огромных глаз, полных испуга.

И в такие моменты в душе трепыхалось что-то, на шлейф злорадства походившее.

Только Вовка неизменно привносил в работу нечто положительное. Со временем его получилось назвать настоящим другом, и тогда Агата успокоилась окончательно. Лишь три месяца спустя жизнь сумела влиться в нужное русло.

По крайней мере, так казалось. Частенько в последнее время.

Шурх. Шурх.

Денис закатил глаза и на пару мгновений вздёрнул брови, не отрываясь от окна и не меняя позы.

Шурх.

Пожелтевшие странички перелистывались бережно, но не беззвучно. Потянувшись, Агата искоса глянула на увлечённого, должно быть, каким-то очень лихим сюжетом Володю и усмехнулась – тот даже кончик языка высунул, и от того казался необычайно забавным.

Шурх.

– Прекрати.

– Отстань.

Они даже не повернулись и не пошевелились толком – так и обменялись лаконичными фразами совершенно ровно и бесстрастно. Для Агаты такой выезд «на поля» был всего-то третьим и потому априори незабываемым, а вот для Володи с Денисом – совершенно обыденным и не принёсшим ничего, кроме потраченного на трясучку в «газели» времени и дополнительного источника усталости. И то было совершенно понятным.

Неужели и сама Агата однажды стала бы относиться к этому точно так же?

– Ну твою мать…

На протяжный стон дяди Коли – так называла пожилого водителя Агата – синхронно отреагировали все трое. Через пару мгновений «газель» затормозила, и сидевший ближе всех к окну Кравцов поспешил опустить стекло и высунуться на улицу едва ли не по пояс.

Как почувствовал неладное.

Агата вопросительно уставилась на Володю, но тот лишь плечами пожал да книжку закрыл.

Денис выругался негромко сквозь плотно стиснутые зубы, и лишь после этого оба они догадались обернуться в сторону ветрового стекла.

Пробка простиралась на несколько перекрёстков вперёд и с первого взгляда стало понятно: дело швах. Всё стояло капитально.

– А что там? – Агата едва ноги к подбородку подтянуть успела, иначе рванувший по узкому проходу к сиденьям рядом с водительским Кравцов непременно бы их оттоптал. На вопрос его дядя Коля указал пальцем куда-то вдаль, и перегнувшийся через потрёпанную спинку Денис прищурился.

Словно от близорукости.

– Вон, впереди, видишь? Три лихача. Как только умудрились, непонятно. Я думал сначала, что затор просто, а когда подъехал… уроды.

Удар по спинке кулаком – краткий и отчаянный, вздрогнуть заставивший невольно. Денис уже собрался было вновь рвануть к окну, но его опередил Володя.

– Без вариантов. За нами уже хвост.

Опаска накрыла волной. Если они не успели бы ко времени начала вечернего эфира, можно было бы уже сейчас готовить личные дела к хорошим выговорам. А заодно и с премией прощаться, пусть и копеечной. И это ещё не считая запоротого выпуска и подведённой под черту команды. От одних этих перспектив становилось жутко.

Почувствовав мурашки на плечах и спине, Агата как можно незаметнее подобралась и глянула на Вовку. Тот смотрел на Кравцова. Кравцов сжимал челюсть так, что желваки на скулах казались просто огромными. В тёмных глазах плескалась ярость.

– Давайте подождём, – предложил дядя Коля, для проформы приложившись к клаксону. – Время есть ещё, тут ехать-то три минуты.

Денис выдохнул и вернулся на место. Теперь повисшая тишина, прерываемая лишь едва слышимыми мелодиями, что доносились из магнитолы, казалась просто убийственной. Попытавшись отвлечься, Агата прислушалась к музыке, и на какие-то секунды ей почудилось даже, что она услышала голос Рощина.

Минуты тянулись, словно вечность. Постепенно к музыке прибавился мерный стук – Володя барабанил пальцами по подлокотнику. То и дело кусавшая губы Агата впервые за долгое время вновь боялась пошевелиться и сидела, зажав ладони меж колен. Только взгляд то и дело скакал из стороны в сторону, выхватывая отдельные картинки, которые не отличались особенной динамикой.

Если они не успеют, это конец. Все четверо понимали это. Все четверо оказывались совершенно бессильны.

Денис молча буравил тяжёлым взглядом чёрную «волгу», которая, как и они сами, за всё это время не сдвинулась ни на метр. Он явно думал о чём-то, но даже предположить, о чём, не предоставлялось возможным.

Глянувшая искоса пару раз Агата не очень-то и пыталась.

Минутная стрелка Вовкиных часов передвинулась на пятнадцать делений, когда терпение, очевидно, закончилось окончательно. Саданувший по облезлой обшивке кулаком Денис повернулся к Володе, бросив попутно беглый взгляд в сторону Агаты. Она не сразу даже сумела его осознать.

– Давай кассеты.

Повторять дважды не пришлось, и Вовка поспешил расстегнуть боковой карман чехла от камеры. Молча Агата проследила за тем, как три кассеты перекочевали в руки Кравцова, и тот, схватив свой старый рюкзак, одним махом выпотрошил его.

– Бежать надо.

Володя глянул на часы и цокнул языком.

– Не успеем.

В ответ неопределённо плечом дёрнули и продолжили своё занятие. Движения казались столь отточенными, а лицо столь непроницаемым, что просто диву можно даваться: насколько все эти обстоятельства непредвиденные в порядке вещей оказывались. Ходило много рассказов о поведении в подобных условиях, но что такое рассказы в сравнении с увиденным воочию?

Молния с тихим шорохом застегнулась, и Кравцов подался вперёд, держа рюкзак на весу в согнутой в локте руке.

Тёмные глаза впились вызывающе-колко.

Теперь тот беглый взгляд стал понятен.

Уперев локоть в колено, Денис чуть подбородком повёл – почти совсем неуловимо.

– Эфир через десять минут.

Его глаза прожигали насквозь.

И, прежде чем к Агате вернулась способность соображать, она схватила рюкзак и, рывком открыв дверь, выскочила из автомобиля.

Холодный воздух вечера по щекам ударил и молниеносно пробрался под расстёгнутую куртку. И лишь тогда больно ударило осознание. Едва не налетев на светло-бежевую девятку, Агата испуганно оглянулась по сторонам и инстинктивно рюкзак к груди прижала, впившись ногтями в лямку, а затем рванула вперёд, кое-как огибая автомобили.

Какая же ты дура.

Непроходимая идиотка.

Добежав до тротуара, чуть не упала, споткнувшись о бордюр, и в постепенно начинавшейся панике огляделась по сторонам в попытке хотя бы сориентироваться. Затем взглянула на часы на собственном запястье, о существовании которых порой забывала начисто.

Девять минут.

Если бежать дворами, можно попытаться сократить дорогу. И пусть прямая – самый кратчайший путь, сейчас он не вызывал особенного доверия. И потому пришлось нырнуть в ближайшую подворотню. При должном везении получилось бы выскочить прямо около телецентра.

В школе, да и в институте тоже, физкультура являлась одним из самых нелюбимых предметов. Особенной привязанности к спорту не наблюдалось никогда, и сейчас об этом можно было тысячу раз пожалеть. Агата и пожалела, когда уже через полторы минуты в боку ощутимо закололо, а дышать стало в разы тяжелее.

Нет. Нельзя. Если остановишься – проиграешь.

Впрочем, провал и так маячил на горизонте слишком чётко, чтобы его отрицать. Холодный воздух обжигал лёгкие, ноги немели…

Беги. Беги.

Задохнувшись, едва не упала вновь и схватилась за сердце, что закололо где-то под самым горлом.

В детстве мама часто говорила, что спорт крайне важен. Но все нравоучения легкомысленно пропускались мимо ушей, а спортивные штаны время от времени пачкались вырванной травой. Зато теперь-то уж можно было в полной мере ощутить катастрофический идиотизм своих поступков. А ведь это она ещё никогда в жизни не курила!

Вдоль дома и направо, в соседний сквер. Она бежала наобум, кое-как прикидывая в разрозненном воображении расположение улиц. Мимолётный взгляд на циферблат вызвал хриплый стон отчаяния и бесплодную попытку прибавить ход.

Четыре минуты.

Чувство ледяных капель на ноге заставило ахнуть и опустить взгляд – и как только умудрилась угодить в лужу и не заметить того? Хлипкая подошва чавкнула неприятно, и ступня буквально загуляла в кроссовке. Лишь бы не порвался, не хватало ещё одного пункта в расходах…

– Смотри, куда летишь, больная!

Отреагировать на обидный оклик не нашлось ни сил, ни времени. Даже столкновения с незнакомцем не почувствовалось. В голове набатом била лишь одна мысль: «бежать!». Бежать, что было сил, и ни в коем случае не позволять себе замедляться. Лёгкие свело спазмом, и Агата закашлялась, машинально захлопнув рот ладонью.

Ну же. Ещё немного.

Четыре полосы улицы Академика Королёва встретили ярким светом фонарей и мчавшимися в обоих направлениях автомобилями. Схватившись за дерево, Агата навалилась на старый ствол плечом и согнула руку в запястье. Перед глазами всё плыло, но ей хватило сил, чтобы увидеть…

Минута.

Всё. Она не успеет.

Это можно было понять с самого начала, когда Денис только протянул трижды клятый рюкзак. Самый прекрасный способ утопить неугодную помощницу – доверить ей заранее провальное дело и просто подождать. Никакое чудо уже не сумело бы стать спасением.

Всё, Волкова. Финита.

На этот раз он победил.

Челюсть свело судорогой, и Агата заставила себя поднять взгляд на сверкавшую огнями башню. Внутри заклокотала неописуемая и совершенно нетипичная агрессия. Если она столько лет мечтала обо всём этом, разве имелось хоть какое-то право на то, чтобы вот так вот взять и простоять здесь до скончания времён? И разве можно вот так просто позволить собственному начальству отпраздновать долгожданную победу?

– Нет, – тихий, едва ли слышимый хрип сорвался с пересушенных губ, и Агата оттолкнулась от ствола, попутно разодрав ладонь и даже не заметив этого.

Она добежит. Всё равно принесёт эти чёртовы кассеты, даже если они окажутся не нужны. Она обязательно сделает то, что от неё требуется, а там будь, что будет.

Зелёный человечек светофора загорелся слишком быстро. Только вот никакого второго дыхания, о котором так много слышалось на протяжении жизни, так и не появлялось. Наоборот, с каждым рывком становилось только хуже. Правая нога немела от холода и влаги, во внутренности, казалось, вонзались сотни и тысячи тонких игл одновременно, а лицо совершенно потеряло чувствительность.

Перед стеклянными дверьми Агата всё же упала, вовремя выставив вперёд руку и тем самым успев сберечь нос от столкновения с бетоном. Кое-как поднявшись, на полусогнутых рванула дальше, не обращая внимания на сновавших туда-сюда сотрудников и косые взгляды, посылаемые вслед. В Останкино все передвигались быстро, но бег за правило не брался – в том заключался негласный сигнал форс-мажора. Впрочем, разве сейчас был не он?

Лестница, кишкообразный коридор, побитые временем ступени. Первый этаж, второй… Перед глазами плыли круги и точки, все цвета сливались в пятна, а голова кружилась так сильно, что можно испугаться, если бы не властный голос, совсем не её, звучавший где-то в подсознании: «беги». Ещё совсем немного.

Четвёртая студия в самом конце длинного коридора. И, как назло, когда совсем не вовремя – толпы сотрудников, сновавших туда-сюда с абсолютно разной скоростью. Распихивая их локтями, не обращая внимания на оклики и замечания, Агата невидящим взглядом смотрела куда-то вдаль, об одном лишь молясь.

Только бы не зря.

Кто-то больно отдавил и без того настрадавшуюся ногу, но боль, казалось, лишь придала сил. Последний рывок, последний…

Тяжёлая дверь с навешенной на ручку табличкой «Тихо! Идёт съёмка!» поддалась лишь со второй попытки. И тут же – гробовая тишина и полумрак.

– Как передаёт информагентство…

Она опоздала. Не успела, так глупо и безнадёжно подставив кучу народа. И не имелось смысла искать себе какие-то жалкие оправдания. Тихий голос диктора прозвучал приговором, и ноги подкосились сами собой, теряя под собой опору.

– Где вас носит?! – разъярённый шёпот раздался над самым ухом, обжегши кожу. Пахнуло «Красной Москвой», и к горлу подступила тошнота. Совершенно затравленно Агата подняла голову и взглянула на нависшую над ней Анастасию Витальевну – главного режиссёра. Губы несколько раз разжались в бесплодных попытках сказать хоть что-то, но, должно быть, внешний вид оказался красноречивее всяких слов. Справа из полумрака возник один из редакторов.

– Что такое?

– Быстро давай, – Анастасия Витальевна тряхнула за плечо, и Агата трясшимися и скрюченными от напряжения пальцами дёрнула собачку молнии. Три заветные кассеты показались на тусклый свет, и раздался протяжный вздох облегчения. – Так, Костя, давай-ка, мышкой, – в ответ с готовностью кивнули и тенью прошмыгнули вглубь студии. Агату же схватили за шиворот и подтащили вперёд – верно, для того, чтобы происходившее увидеть. – Только бы получилось…

Костя был достаточно худым и проворным. И потому ловко и совершенно бесшумно передвигался меж камер и многочисленных проводов, разбросанных по полу. Ему просто нужно добраться до аппаратной…

Просто добраться…

– Катя. Катя. Твою мать! – Анастасия Витальевна шикнула куда-то вправо, и низенькая девушка с завязанными в неопрятный пучок тёмными волосами вопросительно кивнула. – Неси материалы на стол. Второй сегмент.

Лишние вопросы, тем более во время эфира – самая огромная катастрофа. Кате не потребовалось никаких дополнительных слов, чтобы схватить валявшиеся на столике бумаги и на полусогнутых двинуться вперёд.

Костя в темноте исчез, и Агата зажмурилась, явственно чувствуя дурноту, подступавшую всё сильнее с каждым мгновением. Рука, по-прежнему державшая ткань куртки, больно сжала плечо, но отреагировать на это попросту не хватило сил.

Хрупкая девичья фигурка приблизилась к камерам и согнулась ещё сильнее. Медленно, не поднимая головы ни на сантиметр, Катя двинулась вперёд. Агата, как, верно, и Анастасия Витальевна, перестала дышать окончательно.

Шаг. Ещё шаг…

Каждое мгновение длиннее вечности.

Тихий звук помех вывел из транса. Анастасия Витальевна тут же схватила рацию и нажала на кнопку, не выпуская Агату из крепкой хватки и огромными глазами глядя на продолжавшую свой путь Катю.

– Есть, – из рации донёсся едва слышимый шёпот. Это означало, что у Кости всё получилось. Но ответа он не получил – устройство молча отключилось.

Кате же оставалось несколько шагов. Медленно её левая рука, сжимавшая листки, вытянулась, и справа от Агата судорожно ртом схватили воздух.

– Ну же…

Словно в бреду Агата следила за тем, как медленно, практически незаметно Сергей Николаевич, по-прежнему зачитывавший с листка сводку новостей абсолютно ровным и спокойным голосом, продвинул правую руку вперёд, к краю стола. И как мгновение спустя измятые бумаги, подпихнутые Катей, оказалась прижатыми к столешнице раскрытой ладонью.

Стоявший за ближайшей к ним камерой оператор победоносно вскинул кулак, а пальцы на плече, наконец, немного ослабили хватку.

– Слава богу… – Анастасия Витальевна запрокинула голову и прикрыла глаза.

Получилось. У них всё получилось.

Она успела. Она всё-таки успела!

Воздух вмиг отяжелел, загустел и стал каким-то непроницаемым, словно толща мутной воды. Схватившись за горло водолазки, Агата захрипела и позволила трясущимся ногам подкоситься, окончательно потеряв под собой всяческую опору. Если бы не по-прежнему державшая за шкирку рука, она бы точно рухнула на пол и что-нибудь себе вывернула. Перед глазами встала тьма.

– Волкова! Волкова, ты что? – шёпот показался испуганным, и последнее, что кое-как отложилось в медленно уплывавшем сознании: удивление от этой интонации.

Зачем о ней переживать?..

Сквозь сотни незримых миль доносились приглушённые голоса, совсем тихие и словно незнакомые даже. А потом вдруг – что-то ледяное на лице, заставившее сипло воздух ртом схватить и распахнуть глаза. Пятна вновь поплыли перед глазами, и пришлось зажмуриться в отчаянной попытке избавиться от них.

– Так, не отключайся, не сметь! – приглушённый голос, полный каких-то самых разных и неразличимых сходу эмоций вынудил послушаться и упереться спиной в стену посильнее. Кое-как сфокусировавшись, Агата подняла голову и тут же наткнулась на сверкавшие в полумраке глаза Анастасии Витальевны, сжимавшей в руке стакан. И только сейчас стало понятно, что внезапный холод на лице был просто водой. Касание кончиками пальцев влажной щеки окончательно подтвердило догадку.

– Извините, – шелест едва ли можно услышать, но Агата хотя бы попыталась.

Анастасия Витальевна оглянулась, посмотрела на стоявших у неё за спиной Костю и одного из операторов, на лицах у которых даже в темноте можно было различить одинаковые выражения озадаченности, и махнула рукой.

Только сейчас Агата сумела, зыркнув по сторонам, понять, что эфир ещё не закончился, а она толком и не отключилась даже.

– Я что, на моторе?..

Отчаянная попытка подняться на по-прежнему дрожавшие ноги пресеклась мягким, но уверенным движением ладони. Протянув стакан Косте, Анастасия Витальевна на секунду скривилась, вроде как говоря «сиди уже», а потом пристально заглянула прямо в подёрнутые пеленой глаза.

– Что у вас там стряслось? Почему задержка? Где бригада?

Вопросы больно ударили по обострённому слуху, и Агата схватила ртом воздух в попытке побороть новую волну дурноты.