Власть женщины сильней. I

Шагнув за порог студиоло, синьора де Бюсси преклонила колени. Повинуясь легкому взмаху руки Его Святейшества, секретарь вышел и закрыл двери. Только тогда Сикст позволил женщине подняться:

– Сожалею, что тебе, дитя мое, пришлось пережить столько неприятных часов. Но теперь все улажено. В Веллетри с тобой поедет женщина, которой ты можешь доверять. И помни – придет время, и я верну тебя в Рим.

Виктория молчала. Не дождавшись ответа, Перетти подошел ближе. Ему показалось, что с ней что-то не так – даже сквозь кисею вуали была заметна бледность.

– Что с тобой?

– Простите, я больна, – словно очнувшись, проговорила Виктория. – Мне нужен лекарь. Вчера мне прислали вино… Я немного выпила и вот результат… Я благодарна вам за все.

Она опустила голову, но, решившись, вдруг заговорила, глядя прямо в лицо Перетти:

– Я всегда обращалась к тебе на «вы», но сейчас…

Перетти обратил внимание на ее руки – они беспокойно терзали манжеты платья. Последняя фраза его встревожила, поэтому он поспешил воспользоваться паузой:

– Это, возможно, прощальный подарок герцога. Я пришлю к тебе лекаря. Но скорее всего ты просто устала, – голос Перетти стал холоден и сух.

Она вновь сникла, утратив надежду:

– Позвольте писать вам. Я знаю, понимаю все, но может быть… Простите, я конечно не заслужила… Прощайте, синьор Феличе Перетти.

Виктория закрыла лицо руками и пошла прочь.

Сикст молчал.

У порога она все же остановилась, тихо произнесла:

– Нет, – и, обернувшись, громко закончила, – до свидания, Ваше Святейшество.

***

Карета неторопливо двигалась по прямой дороге, уходящей за горизонт. Две женщины сидели в ней, мерно покачиваясь в такт движению. Одна из них с живым интересом наблюдала то вид за окошком, то свою спутницу. Другая – безучастно смотрела в пространство перед собой. Последняя встреча с Перетти многое показала Виктории. Она поняла – он использовал ее как инструмент, использовал ее любовь и преданность в своей политической игре. Порыв Юлии выяснить, какие мысли скрываются за напряженным молчанием синьоры де Бюсси, был остановлен прямым и твердым взглядом графини:

– Маркиза, – ее голос дрогнул, – не пытайтесь успокоить меня. Я знаю, что монастырь – это навсегда. Он сказал «когда придет время»… Это слишком неопределенно. Но я все равно люблю его. Глупо?

Она вдруг рассмеялась и закричала:

– Глупо! Любить – это глупо!

Когда маркиза уже начала беспокоиться, Виктория подавила истерику:

– Герцог Миланский любил меня, и я его тоже. Хотя нет, если бы я любила, наш Тео не умер бы. Сын…

Это последнее слово для обеих многое значило. Только у одной сын умер, а от другой отрекся.

– Юлия, я чувствую, он любит вас! А я – так, вещь, которая уже не нужна. Рано или поздно он избавится от меня.

Это признание заставило губы маркизы сжаться в тонкую линию.

– Замолчи! – Юлия оглянулась, словно боялась, что кто-то может их услышать.

– Виктория, успокойся, – строго сказала она. – Сейчас я ничем не могу помочь тебе. Перетти следит за нами. Малейшее подозрение, и мы окажемся вместе там, откуда точно никогда не выберемся.

Помолчав, маркиза взяла Викторию за руки, сжала их и уже мягче добавила:

– Никогда никому не верь, даже мне. Никогда никому не признавайся в своих чувствах.

Графиня лишь глубоко вздохнула в ответ и отняла руки. Через некоторое время, не повернув головы от окна, Виктория тихо спросила:

– Зачем?

– О чем ты? – не дождавшись продолжения, сказала Юлия.

– Зачем он отправил нас вместе?

Маркиза не успела ответить, когда Виктория вдруг посмотрела на нее – в тени карты ее глаза странно блестели:

– Рассказать вам о сыне? У нас с доном Хуаном не могло быть детей, и я много времени сама проводила с Бенвенуто.

Графиня пристально следила за выражением лица спутницы. От нее не укрылось то, как гневно шевельнулись крылья небольшого прямого носа, как плотно сжались губы Юлии.

– Не нужно, синьора де Бюсси. Все, что я хотела знать о своем сыне, я уже узнала.

Маркиза помолчала, глядя, как Виктория сжимает пальцы, беспокойно лежащих на коленях рук. Уголок губ предательски дрогнул, сдерживая холодную усмешку:

– Я не поблагодарила тебя за воспитание Бенвенуто и заботу о нем. И я не стану этого делать. Это был не мой выбор.

Под прямым взглядом Юлии де Ла Платьер графиня смутилась; она опустила взгляд, а после вновь отвернулась к окну.

Во время оставшегося пути женщины мало разговаривали, каждая была занята своими мыслями.

В монастырь они прибыли под вечер. Кельи, отведенные им, не отличались изяществом убранства, и Виктория заметила улыбку, искривившую губы Юлии:

– Сестра, эти покои так не похожи на те, в которых мы жили раньше. Впрочем, здесь тепло и светло. До вечера, маркиза.

После вечерней трапезы Юлия передала через приставленную к ней послушницу просьбу увидеть брата Иосифа. Монах не заставил себя ждать.

– Слушаю вас, синьора.

Лицо его было непроницаемо холодно, словно никогда до сего дня они не встречались, и не было сговора против Папы Сикста. Юлия приняла правила, безмолвно предложенные иезуитом.

– Святой отец, вы отвезете в Рим письмо.

Монах только усмехнулся в ответ на приказной тон женщины. Присев к столу, она быстро набросала: «Феличе, мы в Веллетри. Через месяц я вернусь в Рим, к тебе. Но что будет с Викторией? Прошу тебя, сжалься над ней. Я очень скучаю по тебе». Запечатав письмо, маркиза отдала его монаху. Брат Иосиф, не тратя время на слова, вышел из кельи и направился к себе. Там, сидя за столом у свечи, он бережно вскрыл послание. Конечно, у него были полномочия просматривать переписку маркизы и графини, но не переписку же Папы. Когда он закончил читать записку, на его губах задрожала усмешка. И брат Иосиф решил рискнуть – чуть-чуть, на грани подозрения, неаккуратно запечатал бумагу: ведь у него все-таки были полномочия. Пусть Перетти поймет, что его подручный в курсе всех этих «Феличе…», «к тебе…», «скучаю….», «сжалься…» А после он посмотрит, чем это обернется для нее.

***

Через месяц, за день до запланированного отъезда маркизы де Ла Платьер в Рим, в веллетрийский монастырь вернулся брат Иосиф. Он велел собрать пленниц в одной келье.

– Синьора де Бюсси, синьора де Ла Платьер, вас приказано перевести в Сьеррский монастырь. Собирайтесь, вы выезжаете прямо сейчас.

Виктория повернулась и без слов отправилась к себе: она почти ждала чего-то подобного. За прошедшие недели графиня о многом думала и, в конце концов, решила, что пока будет выгоднее смириться с тем, что ее судьба находится в чужих руках.

Юлия так же молча покинула келью монаха, но выходя, она обернулась и успела заметить странную полуулыбку, скривившую губы иезуита.

Через несколько дней за каретой с двумя синьорами закрылись тяжелые, обитые железом ворота Сьеррского монастыря. В отличие от веллетрийской обители, он был окружен толстыми каменными стенами и славился строжайшим уставом. Навстречу прибывшим вышел мужчина в хабите доминиканца. Виктория узнала в нем коадъютора6 Бенвенуто ди Менголли, кардинала Монтальто.

– Да благословит вас Бог, сестры. Добро пожаловать. Встретимся после вечерни. Сестра Аделия проводит вас.

Маркиза окликнула доминиканца:

– Отец мой, не откажите в любезности… Его Святейшество здесь?

– Что, простите?

– Святой Отец здесь? – в голосе Юлии послышалась угроза.

– Смирите гордыню, сестра! – приторно улыбнулся монах. – Пост и молитва помогут вам!

Маркиза отвернулась. Но взгляд ее ясно сказал доминиканцу, что от смирения синьора Юлия весьма далека.

Вечером маркиза тайком прошла в келью сестры.

– Слушай меня внимательно, Виктория. Происходит что-то странное. Будь готова ко всему. Возможно, нам придется бежать, – она прислушалась. – Сюда идут. Будем спокойны.

Изумленное внимание на лице Виктории сменилось безразличием, когда она, вслед за Юлией, обернулась к двери. Без стука в келью вошел коадъютор. Заметив синьору де Ла Платьер, он укоризненно покачал головой:

– На будущее, уважаемая маркиза, учтите, что в этой обители не приветствуется общение сестер наедине. Итак, я уверен, у вас есть некоторые вопросы. Готов на них ответить, если, разумеется, они входят в мою компетенцию.

Графиня была спокойна и молчалива. В голове была одна, смешившая ее, мысль: «Мы уже монахини или еще нет?»

Юлия решила взять инициативу в свои руки:

– У меня… У нас несколько вопросов: где Папа, по чьему приказу мы здесь, как долго мы будем здесь? И, наконец, в этом месте принято ужинать?

– Сестра, бес попутал твои мысли. Святейший Отец в Риме, все свершается по велению Божьему. А по поводу трапезы – я же велел тебе сменить пищу телесную на пищу духовную, сиречь молитву.

Видя, как Юлия наливается гневом, коадъютор повысил голос:

– Сестра Аделия, проводи сестру, – это слово он выделил особо, – Юлию, она хочет помолиться в одиночестве!

Теперь он понимал, что собрат-иезуит не зря предупреждал его о строптивой грешнице.

Когда за маркизой закрылась дверь, Виктория подняла взгляд на монаха и спросила:

– Святой отец, можно мне пойти в часовню?

– Устами нашей сестры говорит дьявол, но мы спасем ее душу. А вы можете идти в церковь. Молитесь, сестра, и Господь услышит вас.

– Спасибо, святой отец, – женщина склонила голову, но сама подумала: «Не учи монахиню молиться».

Коадъютор был почти спокоен – от Виктории нечего ждать неожиданностей. Но вот с маркизой, похоже, хлопот не оберешься.

Через неделю в монастыре начались приготовления. Было заметно, что кого-то ждут. К обедне приехал тот, ради кого поднялась суета – в Сьеррский монастырь святой Девы Марии прибыл кардинал Менголли. Монсеньор был слишком молод, и сидеть на одном месте ему было тяжко, поэтому в своей обители его высокопреосвященство бывал лишь наездами. Когда юноша вышел из кареты, графиня, сидевшая в это время у окна своей кельи, от неожиданности выронила молитвенник из рук.

– Боже милостивый! Он здесь?! – Виктория задумалась. – Прекрасно. Перетти двинул очередную фигуру.

Виктория хотела уже вернуться к чтению, но шум за окном вновь привлек ее внимание. По двору в сопровождении монахинь проходила маркиза. Кардинал Монтальто обернулся посмотреть, кого ведут. Этого было достаточно, чтобы Юлия узнала сына. Монсеньор тот час отвернулся, увидев женщину с растрепанными волосами, в мятом грязном платье – Юлия еще в первый день отказалась переодеваться в одеяние послушницы и до сих пор стойко сопротивлялась этому требованию сестер и доминиканца. Маркиза не закричала, у нее перехватило дыхание. Тихо выдохнув: «Неужели снова», она опустилась на землю в обмороке. Шум, поднявшийся вокруг упавшей Юлии, и привлек внимание Виктории. Она вышла во двор. В отличие от постоянно выказывавшей неповиновение маркизы, графиня выглядела хорошо. Невозмутимо оглядев представшую картину, Виктория поинтересовалась:

– Что произошло?

Юлия уже пришла в себя, ей помогали подняться. Тут сеньоры услышали голос коадъютора:

– Ваше высокопреосвященство, в монастыре новые послушницы, они ожидают вас, чтобы принять постриг.

Мальчик внимательно оглядел женщин. Ему было неудобно рядом с ними: одна воспитывала его в раннем детстве и даже нравилась, с другой их свели очень неприятные обстоятельства. Но он нашел в себе силы проговорить:

– Мир вам, – и сразу обратился к коадъютору, – брат мой, проводите меня.

Еще бледная после обморока маркиза беспомощно посмотрела вслед Бенвенуто, потом повернулась к Виктории:

– Что здесь происходит? Ты понимаешь? Нас собираются постричь?!

– Ты только сейчас это поняла?! – резко ответила графиня. Виктория развернулась и направилась к себе. А Юлию отвели туда, куда собирались – в карцер, место уединенной молитвы и поста.

***

Поздним вечером ворота монастыря выпустили двух монахов. За углом монастырской стены один из них протянул другому перстень, скинул балахон, оставаясь в костюме всадника, и направился к привязанной неподалеку лошади. Вскоре стук копыт стих вдали. Оставшийся – через сад вернулся обратно в стены обители и передал записку Виктории: «Сестра! Я не хочу становиться монахиней. Я постараюсь бежать. Если мне повезет, очень скоро я буду в Риме. До встречи. Храни тебя Бог». Лишь много позже Юлия задумалась о том, почему ей так легко удалось покинуть суровую обитель.

Тот же монах, что провел Юлию через ворота, доложил коадъютору о бегстве маркизы. Доминиканец улыбнулся и отправил гонца в Рим, а сам пошел в келью графини де Бюсси.

– Синьора, вы уже, думаю, знаете, что маркиза де Ла Платьер сбежала. Не переживайте, через неделю вы отправитесь в Рим в свите монсеньора Менголли. Там Святой Отец освятит ваш брак с графом Морно, племянником монсеньора Карреры.

– Как?! Значит вот, что на самом деле… – по щеке Виктории скатилась слеза. – А если я хочу стать монахиней? Впрочем, это равносильно… Хорошо, синьор коадъютор, я все поняла.

Пожилой мужчина едва ли не сочувственно кивнул ей и вышел.

***

К крыльцу Апостольского дворца галопом подлетел всадник. Спрыгнув с коня, он направился к входу.

– Послание от монсеньора Монтальто, срочно к Его Святейшеству!

Гонца проводили в один из кабинетов. Впустив его, служка тут же вышел и прикрыл двери. Папа стоял лицом к окну в легкой шелковой сутане. Дождавшись, когда стукнет, закрываясь, дверь, он обернулся:

– Здравствуйте, маркиза. Мужское платье вам к лицу. Вы перепугали моих людей. К чему такая спешка?!

– Что же, – Юлия и не подумала смутиться, напротив, ее глаза только ярче вспыхнули в свете свечей, – тогда, может быть, вы изволите объяснить…

Тон и слова женщины заставили Перетти изумленно приподнять бровь. Но даже столь явно выраженное неудовольствие Святого Отца не остановило маркизу:

– Не желаете ли объяснить мне события последних месяцев? Какой постриг?! Ведь я так ждала от вас письма.

В голосе Юлии сквозило разочарование. Папа вновь отвернулся к окну. Помолчал. После, все так же, не оборачиваясь, проговорил:

– Не желает ли синьора поужинать со мной?

Этот спокойный тон заставил женщину опомниться. Она чуть расслабилась, заставила себя улыбнуться.

– С удовольствием! Помогите мне снять плащ.

Перед тем как отойти от окна Сикст пробормотал:

– Надо бы что-то поставить на эту площадь…

После приблизился к Юлии и снял с плеч женщины дорожный плащ, сумев не коснуться ее самой.

Если Юлия и была удивлена приемом, то сумела не показать этого, мгновенно превратившись в даму большого света.

Они сидели уже довольно долго. Феличе говорил о пустяках, оправдывая общение желанием прояснить для себя настрой маркизы, чтобы определить меру доверия к этой женщине. Но на самом деле он уже давно откровенно любовался ею. Как маркиза ни торопилась к Феличе, она все же остановилась на несколько часов в одном из трактиров на окраине города. Там она привела себя в порядок, уложила волосы, а посыльный от хозяина даже достал для нее любимые духи с нотами сандала. И теперь Феличе Перетти наслаждался вечером, их вечером. Юлия тоже казалась довольной обществом приятного мужчины. Напряжение, не покидавшее ее несколько суток пути, спало, и она почувствовала себя безмерно усталой и опустошенной. Разгоряченный вином, Папа не сразу заметил перемену ее настроения.

– О, маркиза, вы устали… Я приказал приготовить вам комнаты рядом с моими покоями, – произнося последние слова, он словно бы испрашивал ее позволения или искушал.

– Благодарю вас, – не задумываясь, ответила Юлия. Промелькнула было мысль о том, что она может устроиться в римском доме, купленном еще маркизом Ла Платьер, но быстро утонула в нежелании куда-либо ехать. Маркиза поднялась из-за стола. Ее качнуло от усталости и вина.

– Боже, как кружится голова.

– Да, вино отменное.

– Спокойной ночи, монсеньор.

В комнате, отведенной ей, Юлия стянула с себя костюм и с наслаждением погрузилась в наполненную горячей душистой водой бронзовую ванну. Тепло и тишина разморили ее, она задремала. В конце концов, служанка-монахиня разбудила Юлию, обтерла льняным полотенцем и уложила в постель. Потушив все свечи, кроме лампады, служанка вышла. Едва укрывшись, Юлия заснула.

Он пришел глубокой ночью, прямо из молельни. Она спала, и лицо ее было лицом невинного ребенка. Феличе сидел в кресле, смотрел, как спокойно в размеренном дыхании приподнимается ее грудь, скрытая покрывалом, и вспоминал. Картинки их совместного прошлого скользили по его сознанию, но он не позволял им проникнуть глубоко, задеть чувства. Он слишком хорошо помнил, почему очень давно, еще в Испании, отказался от этой женщины! Молоденькая изящная парижанка, жемчужина в клоаке порока, она с первого мгновения их встречи очаровала его, уже тогда влиятельного прелата. В одном единственном взгляде он почувствовал ее силу – силу обольстительной женщины в теле еще девочки. И он решил использовать эту силу для осуществления плана своей вендетты. А потом… Потом Феличе Перетти осознал, что и сам слаб против ее женской власти. И он отдал ее инквизиции. Не насовсем, а так, чтобы придержали, ослабили. И была последняя перед отъездом в Рим встреча, где она умоляла, требовала забрать ее с собой, а потом попыталась вернуть его, сообщив о скором рождении ребенка. Их ребенка. Феличе Перетти почти устоял. Почти, потому что, отвергнув ее, он принял дитя. Монсеньор прекрасно сознавал, что тем самым точку своей рукой превращает в многоточие. Но ничего не мог поделать с собой. Когда Юлия впервые после долгих лет подала о себе весть, он почувствовал что-то сродни удовлетворению – она возвращается. Оставалось дождаться и посмотреть, как она вернется. И он признал, что Юлия вернулась достойно, с блеском стали. И что же теперь? Он ощутил в себе уверенность, что сможет не только предложить ей свои правила игры, но и добиться от нее их соблюдения.

Пока Папа был погружен в свои мысли, маркиза, почувствовав присутствие постороннего в комнате, проснулась. Свет от лампады позволял разглядеть лишь белеющий в сумраке силуэт в кресле. Но она и так знала, кто оказался рядом с ее постелью. Приподняв голову, Юлия посмотрела на Перетти.

– Ты пришел. Хочешь мне что-то сказать?

Золотистые волосы – пышные, но теперь коротко стриженные – едва касались обнаженных плеч, в глазах отражался огонек лампады, руки в пене кружев казались выточенными из слоновой кости. Окинув Юлию жадным взглядом, Перетти резко поднялся: «Нет!» – и, не проронив ни слова, вышел.

«Ты бежишь, Феличе… – подумала Юлия, укладываясь вновь на подушки. – Так уже было.»

Глава 7

Виктория де Бюсси, после всех перипетий развода сохранившая лишь почетный титул графини, вошла в свой римский палаццо. Слуга, готовивший дом к возвращению хозяйки, передал синьоре сложенный вчетверо и запечатанный лист голубоватой бумаги. Не вскрывая послание, Виктория была уверена, что это приглашение на аудиенцию к Святому Отцу, к Перетти.

Осматривая свое отражение в высоком венецианском зеркале через несколько часов – после ванны и ухищрений служанки – графиня убедила себя, что как всегда прелестна, что на лице не осталось и следа усталости или неуверенности прошедших месяцев. Виктория приказала приготовить портшез. Вскоре она уже шла по приемному залу в Ватикане. Зачем? Чтобы сказать всего одно слово человеку, от которого снова зависела ее судьба. Чтобы еще раз взглянуть на него, услышать голос, получить благословение.

Викторию ждали и проводили к Папе без задержки.

– Прекрасно выглядишь, дитя, – встретил графиню Сикст. Ласковое, почти нежное обращение не обмануло Викторию. В его голосе она не услышала ничего, кроме покровительственного отчуждения. И все поняла. Нет, не напрасно шептались о том, что Святой Отец поселил подле себя женщину. Виктория слишком хорошо знала, что это за женщина и на что способна.

Графиня молчала. Когда пауза уже грозила стать неприличной, она проговорила:

– Благодарю, Ваше Святейшество.

Виктория постаралась, чтобы ее голос остался холоден и спокоен. Не дождавшись более ничего, Перетти продолжил сам:

– Ты, я уверен, хочешь еще что-то сказать… – он подался чуть вперед, ближе к собеседнице.

– Нет, Ваше Святейшество, только то, что уже сказала.

– Обо всем, связанном с бракосочетанием с графом Морно, вас известят. Ступайте, графиня, – Перетти едва справился с гневом – этот изящный, красивый инструмент, каким для него была Виктория, не имел права ничего ждать от него.

Поднявшись из глубокого почтительного поклона, графиня развернулась и направилась к выходу. Он дал ей уйти, но оставлять ее одну было опасно. Поэтому к синьоре де Бюсси был приставлен человек.

Виктория вернулась домой. Приказав не беспокоить, закрылась в своей спальне и долго сидела у зеркала, бесцельно перебирая украшения в шкатулке. «Он ни о чем не спросил. Он даже не поинтересовался, как я пережила унижение, связанное с разводом. Он даже не объяснил, зачем ему этот брак с Морно. Зато ее он поселил в ватиканских покоях, подле себя!» Виктория взяла со столика молитвенник, раскрыла его – между страниц скрывался тонкий стилет. Едва взглянув на оружие, она тут же захлопнула книгу. Нет, ответ будет еще тоньше и острее, чем этот клинок.

***

Бракосочетание разведенной вдовы и племянника кардинала курии прошло блестяще. Мантия Святого Отца прикрыла грехи, а ее белый цвет затмил позор. Сам Папа благословил пару, так какие же могут быть сомнения в добродетельности этого брака! Виктория воспринимала все происходящее как затянувшийся нудный кошмар. Но даже сквозь эту пелену она обратила внимание, что платье и украшения еще одной дамы были оплачены Перетти не менее щедро, чем ее собственные. Видела она и то, что Сикст, улыбаясь новобрачным, почти не сводил глаз с маркизы Ла Платьер. Когда сразу после начала танцев Перетти покинул палаццо Морно, Виктория едва нашла силы, чтобы сдержать слезы бессильной ярости. Она надеялась, что присутствие Сикста избавит ее от «свершения брака» и ей не придется ложиться в постель с новоявленным мужем. Убедившись, что нужно самой позаботиться о себе, графиня изобразила на лице милостивую улыбку и велела позвать одного из младших дворян своего супруга. Она приметила юношу еще до свадьбы – тот смотрел на свою будущую госпожу не скрывая блеска обожания во взгляде. Через несколько минут разговора юный синьор, окрыленный благосклонностью дамы, отправился исполнять ее желание. К окончанию вечера новобрачный должен быть пьян до бесчувствия.

Вернувшись со свадьбы сестры в свои апартаменты поздно ночью, а точнее рано утром, Юлия застала спящего в кресле Феличе. Мимоходом взглянув на него, она прошла к туалетному столику, чтобы снять украшения и расчесать волосы. После стянула тяжелое от камней и шитья бархатное платье и накинула легкое домашнее из шелка. Все это она сделала не торопясь, умело справляясь, не в первый раз обходясь без помощи горничной. Закончив туалет, она подошла к двери и распахнула ее:

– Убирайтесь! Когда протрезвеете, тогда поговорим. А сейчас немедленно уходите. Я устала и хочу спать.

Но адресат этой пламенной речи остался глух к требованиям. Он спал глубоким пьяным сном. Присмотревшись, маркиза разглядела закатившуюся под кресло пустую бутыль, вероятней всего из-под вина. Притопнув ножкой от досады, Юлия опустилась в кресло, стоявшее напротив.

Шло время; Папа спал, Юлия читала «Гептамерон» королевы Маргариты, найденный на полке в соседней комнате, где прежде часто отдыхал Святой Отец.

Когда утром Перетти открыл глаза, он увидел на столе два бокала – с вином и рассолом. Напротив все так же в кресле сидела маркиза.

– Видно нечистый помутил мой разум… Как я здесь очутился?

– Это я хотела спросить у вас. Ваши служки обыскались уже с утра. Где вы были после того, как ушли с бала? – в голосе Юлии звучали ледяные нотки.

Подобный тон не понравился Перетти. Сознавая глупость ситуации, он промолчал. Но скулы четче проступили на лице от гнева… или от головной боли.

Наконец он проговорил:

– Пожалуй, мне лучше уйти. А вы ложитесь и отдохните.

Шагая к себе, чтобы переодеться к литургии, Святой Отец подумал о Виктории. Нужно кого-нибудь послать к Морно – как у них там? Кроме того, Папа передал графине приглашение на встречу.

А в доме графа и графини Морно все было тихо. Слуги почти бесшумно убирали последствия праздника, пьяный граф еще спал где-то в комнатах палаццо, его супруга медленно ходила по дворцу. Все было отлично, хотя… У Виктории оставалось невыполненное дело. Если она рассчитала все правильно, и при определенной доле везения, задуманная шутка должна удаться.

В покои маркизы Ла Платьер вошла синьора, лицо которой скрывала густая вуаль. Она просила доложить о себе как о графине Морно. Юлия удивилась, но тут же велела проводить гостью в подобие гостиной, и сама вышла туда: