Власть женщины сильней. I

– Потом?

– Потом он… – Бенвенуто запнулся, вспомнив страшные ледяные глаза иезуита, – ушел нашим путем. А я повернул колесо, как вы учили.

– Дальше.

– Я хотел открыть двери, но ключ пропал. И мы оказались здесь запертыми.

Чем дольше говорил мальчик, тем выше поднималась голова женщины с растрепанными волосами, в помятом платье. Ребенок не говорил ни слова лжи. Но почему маркизе вдруг показалось, что она слышит о событии, произошедшем без ее участия?

Глаза Перетти вдруг потеплели. Он почти улыбнулся, глядя на Бенвенуто:

– Сын мой, ты… вел себя очень храбро. Ты спас меня, понимаешь? Я горжусь тобой и благодарю Господа за то, что он даровал мне тебя.

Лицо мальчика засветилось от восхищения и осознания своей важности. Но он глянул на маркизу и проговорил:

– Синьора Ла Платьер дала мне булавку.

Перетти лишь как-то судорожно двинул бровью:

– Я поблагодарю и ее… Позже. А сейчас, сын мой, возьми в верхнем ящике моего стола второй ключ и приведи сюда своего наставника – кардинала Карреру. С ним я поговорю о вашем наказании, монсеньор Монтальто. За то, что в столь поздний час вы не были в своей постели. И еще, сын мой, пусть монсеньор позовет сюда командира моих швейцарцев. Ступай.

Побледневшие губы женщины сжались в тонкую линию, побелели костяшки на сжатых в кулаки – так, что ногти впились в ладонь – пальцах. Лишь в глазах отражался отчаянно бьющийся в груди крик: «Феличе! Бенвенуто! Я родила его тебе… Я твоя мать!» Но чем отчаяннее был неслышный крик, тем теснее сжимались зубы, и глубже впивались в ладонь ногти. Рядом с этими двумя не было места для третьей.

Перетти проводил взглядом маленького епископа и повернулся к маркизе. Выложившись физически и эмоционально в безумной схватке, сейчас он не испытывал к этой женщине ничего. Лишь страшную усталость и, может быть, совсем немного, разочарование.

– Вы же понимаете, что теперь я должен отдать вас в руки правосудия? Вас просто казнят на площади.

Она молча склонила голову, признавая его правоту. Или для того чтобы он не смог прочесть так и не высказанные слова в ее взгляде. Но уже через мгновение Юлия вновь смотрела в его глаза:

– Это ваше право.

– Я знаю! – раздраженно проговорил он.

Папа попытался рассмотреть свою спину, впрочем, вполне безуспешно, досадливо поморщился.

– Ну? Вы добились того, чего хотели? Увидели сына… Дискредитировали мою охрану… Испортили любимый кабинет… Избавились от нелюбимого мужа…

Брови женщины дрогнули, на лице проступило упрямое и, одновременно, печальное выражение:

– Увидела, – проговорила она вслух, а про себя подумала: «Только он так и не узнал, кто я…»

– Уж простите, не представил вас. Как-то неуместно показалось. У мальчика сложилось бы странное впечатление о том, что такое любящая мать.

– Зато вы показали себя прекрасным любящим отцом, – непонятно было, говорит она серьезно или издевается.

– У нас с Бенвенуто было только два года, чтобы узнать друг друга… Кстати, почему же вы до сих пор не поинтересовались, кто воспитывал мальчика до этого?

Юлия на мгновение опустила глаза, решая, признаться ли в том, что она давно и пристально следила за жизнью сына. Потом глубоко вздохнула и ответила:

– Потому что я знаю о донне Виктории.

Он изумленно поднял брови:

– Но тогда… Что же мешало вам увидеть нежно любимого сына в течение, – он задумался, подсчитывая, – трех лет после бегства из монастыря?!

– Я была больна! – не говорить же ему, что она не хотела, не могла жить, что уж говорить о поездках куда-то.

Он усмехнулся, явно не веря ей.

– Я еще узнаю, кто помог вам покинуть стены монастыря, и как вы смогли женить на себе этого безумца, – пообещал Перетти.

Внезапно он шагнул к маркизе, лицо его вновь стало суровым, обвиняющим:

– Откуда вы знаете этого иезуита?

– Я его не знаю. Он сам нашел меня.

– В том притоне, куда вы выманили меня своей просьбой?

– Да.

Перетти зло выругался – мысли о монахе-убийце частично вернули ему силы.

– Воистину, на ловца и… любящая мать бежит. Ну, ничего… Поверьте, вашему супругу крупно повезло.

Юлия невольно проследила взглядом за указующим жестом Перетти: «Прости, Анри», – и замерла, заставив расслабиться напряженное лицо. Она не сводила с Перетти взгляда, внимательного, но чуть отстраненного и в нем мерцающими огоньками свечей то проступали, то вновь скрывались отблески воспоминаний – при узнанном движении, не забытом за много лет выражении лица. Казалось, женщина превратилась в статую – так неподвижно, почти не дыша, она стояла перед мужчиной.

Папа повернулся на шум. В кабинет входил его командир швейцарцев, следом шел кардинал Франческо Каррера.

– Ваше Святейшество! Что здесь произошло?! – с сильным акцентом воскликнул полковник.

– Измена, синьор Брунегг! На нас было совершено покушение, а ваших людей рядом не оказалось.

Полковник побледнел. Для гвардейца обвинения страшнее не существовало. Когда Йост смог снова заговорить, его акцент сделался совершенно невыносимым.

– Ваше Святейшество, я все выясню!

Перетти доверял своему полковнику и не сомневался, что после произошедшего тот вскроет всю подноготную этого дела.

– Мы надеемся на вас, синьор Брунегг. Вот эта женщина – свидетель того, что тут происходило. Допросите ее и не выпускайте пока из дворца. До нашего особого распоряжения!

– Слушаюсь, Ваше Святейшество. Идемте синьора.

Монсеньор Каррера держался во время разговора Папы с гвардейцем в стороне. Это помогло ему совладать с волной чувств, когда он увидел свою давнюю испанскую знакомую. Каррера перевел взгляд на неподвижно лежащего на полу мужчину. Лицо его было обезображено, но кардинал догадался, что это супруг стоящей в покоях Папы женщины. Руки кардинала задрожали, когда он понял насколько близок к разоблачению.

Юлия бросила на вошедших мужчин короткий скользящий взгляд – что ей до них и им до нее? Но тут же ее взгляд стал пристальным, маркиза с трудом удержала удивленный возглас – в одном из вошедших она узнала человека, помощь которого так пригодилась ей в Испании. С этого момента она старалась поймать его взгляд, ощущая, как оживает совершенно безумная надежда на помощь. Кардинал старательно отводил глаза, сжимая холодеющие от волнения пальцы. Но это его не спасло. Перетти как раз посмотрел на Юлию, когда говорил о ней полковнику, и выражение ее лица показалось ему странным. Не прерывая разговора, Папа проследил за взглядом маркизы. С еще большим изумлением, быстро превращавшимся в подозрение, увидел, что он направлен на кардинала Карреру.

Юлия чуть прикусила губу и тут же расслабилась, осознав, что почти никакой надежды у нее не остается. Из пальцев женщины выскользнул пузырек, который она давно взяла со стола и уже забыла про него, и разлетелся на осколки на каменном полу. Феличе задумался, глядя на маленькую лужицу, растекшуюся по полу, повел носом, улавливая запах травяного настоя.

– Уведите синьору Плесси-Бельер, полковник. Монсеньор, – обратился Папа к кардиналу Каррере, – мы с вами пройдем в другое место.

Перетти иронично усмехнулся, заметив, как кардинал вздрогнул при этих словах и, помедлив, добавил:

– В покои епископа Монтальто.

Юлия перевела взгляд на Святейшего Отца, и только сейчас до маркизы начало доходить, что ее не поведут сразу отсюда на плаху. Она неожиданно осознала, что Перетти назвал ее не участницей, а свидетельницей произошедшего, и взгляд синьоры невольно вновь обратился к мертвому телу мужчины, который был ее мужем. Нелюбимым. Нежеланным. Иногда вызывавшим жгучую досаду и злость своими немотивированными приступами ярости, привычкой начинать вздорить из-за каждого пустяка. «Как он узнал, что я не любила Анри?» – неожиданно мелькнула в голове совсем нелепая и неуместная мысль.

– Синьора, идемте, – настойчиво, уже явно не в первый раз повторил полковник Брунегг.

– Teufel! – забывшись, воскликнул гвардеец.

Папа, махнув Каррере, первым пошел к дверям. Белая спереди, на спине сутана, от пояса и ниже, была алой от крови, и виднелась длинная резаная рана, оставленная кинжалом маркиза в пылу схватки. Юлия, уже подчинившаяся приказу солдата и направившаяся к двери, проследила за его взглядом. И почувствовала, как земля плавно качнулась под ногами. Женщина судорожно ухватилась за руку гвардейца, чувствуя, что сейчас лишится сознания. Она не боялась вида крови. Ей стало плохо, как только она увидела кровь Феличе и представила, как ему должно быть больно.

– Что случилось? – раздраженно повернулся на возглас Святой Отец. Но этот резкий разворот стал для него роковым. Кабинет, полковник, женщина рядом с ним – все закачалось и поплыло куда-то по кругу. Каррера тоже обернулся, взгляд зацепился за спину Папы. Теперь стала понятна пепельная бледность на лице Сикста. Размышлять кардиналу было некогда – прямо на него валилось тело Святейшего Отца. Удержать его у невысокого монсеньора шансов не было. Все, что смог сделать Франческо – это поддержать и не дать рухнуть Перетти со всего его немалого роста. Свое плечо, чтобы Святейший вновь не оказался на полу, хотела подставить Юлия, бросившаяся было к Перетти.

– Врача, нужен врач!

Но тут полковник доказал, что охрана Его Святейшества все-таки чего-то стоит. Движение Юлии было довольно грубо остановлено:

– Стойте здесь, синьора, – велел синьор Брунегг.

Резкая команда на родном языке, и на пороге уже два гвардейца. Дюжие швейцарцы с легкостью подхватили Сикста.

– В опочивальню. Монсеньор, я прошу вас привести лекаря.

– Да, конечно, синьор Брунегг.

Каррера бросил короткий взгляд на Юлию и скрылся в коридоре.

Юлия предпочла замереть там, где ей приказал остаться начальник стражи, не отрывая взгляда от восково-бледного лица Феличе.

– Идемте скорее, синьора! – поторопил ее Йост, жалея, что не может последовать за своими людьми и Его Святейшеством.

Маркиза молча повиновалась, и, не оглядываясь более, вышла из студиоло. Она чувствовала, как накатывает волна безумной усталости и апатии, желание уснуть и хоть на время забыть все, что произошло.

Брунегг привел синьору Плесси-Бельер, как ее представил Папа, в крыло швейцарской гвардии, где были специальные комнаты для всякого рода арестованных и задержанных. Полковник выбрал ту, что была лучше обставлена, в ней был даже камин, и провел туда свою подопечную.

– Устраивайтесь, синьора. Позже я приду к вам, чтобы задать вопросы.

Йост коротко кивнул и вышел. В двери щелкнул замок.

Маркиза осмотрелась, подумала, что здесь намного уютнее, чем там, где она провела предыдущую ночь. И намного теплее. Обнаружив на столе кувшин с водой, напилась, и с трудом добравшись до узкой жесткой постели, буквально провалилась в глубокий, но тревожный сон. Однако долго спать Юлии не пришлось. Она открыла глаза и тревожно вскинулась, когда почувствовала, что ее бесцеремонно трясут за плечо:

– Синьора, поднимайтесь! Скорее!

– Кто вы? – отшатнулась к стене Юлия, спросонья не узнав человека в плаще и капюшоне.

Мужчина нетерпеливым движением сдвинул ткань с головы:

– Поднимайтесь же!

– Монсеньор?!

– Идемте. Пока Брунегг не вернулся… Папа в ярости из-за ранения.

Страх волной окатил маркизу. Слишком свежи были воспоминания об этом состоянии Феличе Перетти.

– Идемте со мной, синьора. Я отвезу вас в безопасное место, – продолжал убеждать ее кардинал Франческо Каррера. «И где вы не сможете раскрыть Сиксту меру моего участия в вашей судьбе…» – подумал монсеньор, но, конечно, этого он не сказал вслух.

– Но… Папа сказал, что я лишь свидетель, – неуверенно проговорила Юлия, поднимаясь на ноги.

– Думаете, ему сложно сменить мнение?!

Кардинал уже накидывал на плечи женщины просторный, скрывший ее до пола, плащ.

– Идемте же! Или вами займутся гвардейцы Его Святейшества! На ком, по-вашему, они отыграются за то, что не сумели охранить Святого Отца от покушения?

И Юлия де Ла Платьер сдалась, подчинившись увещеваниям синьора Карреры. Маркиза шагнула к выходу, но тут силы ее оставили – сказались волнения последних часов и последствия яда, еще отравлявшего кровь. Женщина пошатнулась, и кардиналу пришлось подхватить ее под руку.

– Простите, монсеньор… Но я не могу…

– Можете, синьора! Идемте.

Вскоре его преосвященство Франческо Каррера покинул предрассветный Ватикан в сопровождении молодого монаха. До резиденции кардинала карета доехала без приключений, если не считать того, что молодой монах в пути потерял сознание, и в палаццо его пришлось нести на руках.

***

Вот уже вторые сутки маркиза не приходила в сознание и металась в бреду. Большая часть сказанного ею осталась для Франческо Карреры загадкой, но и понятого хватило, чтобы крепко задуматься. «Что делать теперь?» – вот вопрос, который мучил кардинала. Он уже жалел о проявленном малодушии. Любил ли он сейчас это создание, как это было пять лет назад? И не сочувствие ли двигало им на самом деле? Может быть, в ближайшие дни Сикст не будет искать беглянку: много хлопот с церемонией номинации и праздниками.

***

Когда Йост Брунегг не обнаружил главную свидетельницу там, где оставил, полковник решил, что на этом его служба и закончится. Один из сыновей рода Брунеггов традиционно поступал на службу в папскую гвардию. И вот на нем – на Йосте Вилле Габелере Брунегге – эта традиция с позором прервется. Йост удалил со своего дублета все знаки полковничьего звания и явился с повинной к Его Святейшеству. Возле постели Папы хлопотал доставленный только что из Остии знаменитый врач Давид Лейзер. Сикст лежал на животе, обнаженный, и Йосту была прекрасно видна длинная косая рана, шедшая поперек спины Святого Отца. Из-за резких движений, которые Папе пришлось совершать в пылу борьбы с маркизом Ла Платьер, края раны сильно разошлись. И не смотря на то, что Лейзеру уже удалось остановить кровь, она представляла собой серьезную угрозу. Давид готовился осуществить «первичное натяжение» – попросту соединить края рассеченной плоти шелковыми нитками. Осознание того, что именно он и его люди стали виной этого, заставило бравого полковника покраснеть.

– Сбежала?! – переспросил Сикст.

– Ваше Святейшество, я знаю, мне нет прощения…

– Прекратите, Брунегг. Ваши причитания ничего не исправят. Найдите виновных. Выясните, почему они оставили свой пост возле наших покоев и накажите. А женщина… Проследите за кардиналом Каррерой. Заметите что-то подозрительное, доложите. Но не трогайте его. Этим я займусь сам. И приведите свой дублет в порядок, синьор полковник гвардии Святого престола!

Несколько мгновений понадобилось Йосту, чтобы понять, что он оставлен на службе. Брунегг вытянулся в струнку, задержал дыхание, чтобы справиться с затопившим его чувством благодарности и раскаяния, и вдруг рухнул на колено перед Сикстом:

– Клянусь, Ваше Святейшество, я умру, но не допущу более ничего подобного!

Из-за волнения акцент швейцарца сделался совершенно невыносим, а слова малопонятны. Но Папа уловил главное – глубокое раскаяние и благодарность за доверие.

– Я знаю, полковник, знаю, – устало ответил Перетти.

– Ваше Святейшество, – прервал их Давид, – нужно завершить с раной или может произойти заражение. Благословите, Святой Отец.

Врач оттеснил гвардейца и опустился перед Папой на колени, держа в руках моток шелковых ниток, иглу и губку, пропитанную настоем белладонны. Йост тихо вышел из опочивальни Святого отца, не забыв перекреститься и помянуть про себя недобрым словом святотатцев-евреев.

Все происшедшее той ночью в ватиканском студиоло Папа Сикст приказал держать в строжайшей тайне. Тело маркиза Ла Платьер было запечатано в бочку с ромом и отправлено во Францию родственникам. Обстоятельства смерти Анри, изложенные в кратком послании, сопровождавшем груз, исключали возможные претензии со стороны рода.

***

Когда его окружила темнота узкого коридора, брат Иосиф решил, что хотя убийство Святейшего Отца и не удалось, все закончилось намного лучше, чем могло бы. Он свободен и, значит, сможет однажды завершить начатое. Затем за его спиной раздался странный звук, словно сдвигались стены, дрогнул пол, и вновь наступила тишина. Монах пошел вперед, держась правой рукой за стену.

…Первым пришло отчаяние. Он не знал, сколько времени бродит в этой молчаливой темноте. Ему казалось, прошла уже вечность. Он не мог поверить, что слухи о существовании лабиринта, из которого невозможно выйти, вдруг обрели плоть. Брат Иосиф кричал и разбил в кровь костяшки на пальцах рук, пытаясь сломать невидимые ему в темноте стены. Он обломал ногти, чудом успев ухватиться за какой-то выступ, когда под ногами вдруг исчез пол. Потом пришел гнев. Но яростные проклятия вязли в насмешливой тишине. Гнев окрашивал темноту перед глазами в кроваво – красный цвет. На фоне колышущихся алых полотнищ он видел Перетти и медноволосую синьору. Они смеялись. И иезуит вновь задыхался от ярости. Когда тело обессилело от усталости, жажды и гнева, он, распластавшись ничком на каменном полу, раскинув руки в стороны, обратился к Нему. Монах просил дать ему сил и подарить надежду; показать путь и сохранить жизнь. Он говорил до тех пор, пока не начала сочиться кровь из пересохших от жажды, потрескавшихся губ и опухшему языку стало невозможно ворочаться в иссушенном рту. Потом ему стало все равно. Брат Иосиф… Нет, теперь уже просто Фернан Веласко, не знал, шел ли он еще или просто сидел у стены, ощущая ее прохладу спиной. А может уже и вовсе умер.

Потом темнота поблекла, и появилась Она. Первым, что осознал его почти угасший мозг, была нереальная зелень Ее глаз. Прохладная как вода в роднике и режущая как клинок. Вторым в сознание проник другой цвет – переливы меди и золота, струящиеся, согревающие, обжигающие и притягивающие. И вот он увидел Ее всю – от нежных кончиков пальцев на ногах до слегка вьющихся золотистых кончиков волос. Его взгляд не мог оторваться от небольших округлых упругих грудей с сосками цвета роз, от лона, покрытого мягкими золотистыми завитками, от перламутрово светящихся бедер, от тонких запястий и гибких чувственных пальцев, которые вдруг скользнули по его губам, коснулись резко очертившейся от нахлынувшего желания ямки под кадыком. Каплями прохладного и одновременно обжигающего, как расплавленный металл, дождя прикосновения скользнули вниз по обнаженной (почему?!) груди и коснулись отяжелевших от греховного желания чресел. Он вытянул руки, чтобы схватить Ее. Зачем? Оттолкнуть? Притянуть еще ближе к себе? Но Она ускользнула. На алых сочных губах расцвела призывная улыбка. Он видел, как Ее руки скользят по напряженным соскам, по нежному животу. Видел, как женское тело выгибается в непристойном откровенном наслаждении, когда тонкие пальцы касаются лона, лаская, проникая все глубже. Он видел, как напрягается ее тело от ласк, как твердеют соски, как лоно становится влажным от истекающего сока. Слышал, каким прерывистым становится Ее дыхание. Он протягивал руки, чтобы прикоснуться к Ней. Кончики его пальцев уже чувствовали тепло шелковой кожи, он был уверен – еще совсем немного и Она будет его. Ее тело будет изгибаться от каждого его толчка. Она будет кричать, когда он будет брать ее снова и снова… И опять эта зовущая улыбка на губах и легкий смех, снова тяжелое от страсти дыхание, снова стон удовольствия. И снова Она ускользнула от его рук. Он чувствовал ее тепло и пряный запах разгоряченного женского тела, слышал стоны страсти и неровное дыхание. В тот момент, когда женщина содрогнулась всем телом, достигнув пика удовольствия, он с тяжелым хриплым стоном излился семенем. Последнее, что помнил Фернан – изумрудный острый блеск глаз и победный звонкий смех.

Брату Иосифу показалось, что он пролежал в бесчувствии очень долго. Но когда он поднял тяжелую голову, внизу, под разодранным хабитом, было еще тепло, влажно и липко. Сначала он зарычал, как попавшийся зверь на хозяина капкана. Потом Фернан снова кричал, но теперь беснуясь в бессильном гневе на Него – оставившего, не защитившего. И расхохотался, когда на веках закрытых глаз увидел Ее образ, но не с зелеными, а с янтарно-золотистыми глазами, глазами цвета горного меда.

– Блудница и дьявол! – повторял он в исступлении, пока сон, а скорее беспамятство, не накрыл его милосердным тяжелым пологом.

…Много позже в темноте снова проступили очертания золотых, теперь отливающих пламенем на ветру, волос. Брат Иосиф не видел лица, но знал, что это вернулась Она. Длинное, скрывающее фигуру, белое одеяние мерцало во тьме. Но в этот раз Ее шаги были спокойными и уверенными, – так подходит судьба. И сейчас у него уже не оставалось сил бороться.

– Теперь ты мой, – женский голос отразился от стен, и вернулся, преобразившись мужским, наполненным спокойной силой и уверенностью в истинности сказанного.

Выбирая между смертью и служением, Фернан выбрал второе. Но, даже чувствуя, что его подняли и несут куда-то, он мучительно пытался понять, кому – рыжеволосой ведьме с то ли янтарными, то ли зелеными глазами или мужчине в белом одеянии Папы – отдал право на спасение своей жизни, право на владение своей душой.

Глава 4

С момента бегства маркизы Ла Платьер прошло несколько дней.

В дальних покоях дома монсеньора Карреры на постели беспокойно спала женщина. Она проснулась как-то вдруг, словно ее что-то испугало. Маркиза прислушалась. Тишина. Совсем не такая, как тишина подвала – уютная, мирная. Юлия попыталась вспомнить, как оказалась в этой комнате. Каррера, Франческо Каррера. Человек, с которым вышние силы свели ее в монастыре клариссинок-коллетанок в Мадриде. Он помог узнице не только бежать, но и начать новое восхождение, итогом которого стало замужество за маркизом Ла Платьер, обретение богатства и возможностей – прежде всего, отомстить человеку, предавшему ее любовь, лишившему сына и свободы на долгие годы. Едва она погрузилась в воспоминания о Феличе Перетти, дверь в опочивальню открылась, и на пороге появился человек в сутане. Затуманенное слабостью сознание затопила паника – он здесь, он нашел ее. Но в следующий миг мягкий голос хозяина дома развеял тревогу.

– Синьора, – проговорил он, – вы уже проснулись?!

Маркиза вздохнула с облегчением и прикрыла глаза:

– Это вы, мой добрый ангел, – но вдруг резко поднялась. – Монсеньор, я должна уехать. Папа догадается, кто помог мне.

– Тише, маркиза. Сегодня вечером вы уедете, а пока прошу вас, оденьтесь, – он поцеловал ее руку и позвонил в колокольчик – в комнату вошла девушка и замерла у дверей.

– Она поможет вам, синьора Юлия.

– Ваше преосвященство, вы дважды спасли меня. Я в долгу перед вами.

Юлия попыталась подняться, но тут же упала снова на постель и застонала: от слабости закружилась голова.

– О, нет-нет, – Каррера помог ей устроиться на подушках. – Я вижу, вы еще совсем слабы. Завтрак принесут сюда.

Монсеньор расположился на стуле с высокой спинкой возле небольшого круглого стола.

– Кто-нибудь знает обо мне? Я не могу подвергать вас опасности. Я должна… – она замерла, прислушиваясь. – Сюда идут!

– Успокойтесь! Юлия, вам нельзя волноваться. Никто не войдет сюда. Вам показалось.

– Ступай, милая, – обратился он к служанке. Когда девушка вышла, Каррера повернулся к маркизе, несколько мгновений задумчиво смотрел на нее, потом покивал своим мыслям и пробормотал:

– Ну, хорошо.

Монсеньор скрылся за гобеленом, висящим в изголовье постели. Несколько манипуляций, и пол спальни пришел в движение: подиум, на котором стояла постель Юлии, стал опускаться вниз.

– Не бойтесь. Я спущусь к вам следом.

Скоро кардинал вошел в нижнюю комнату, а с ним двое слуг с большими подсвечниками. Стало светлее. Но беспокойство и страх не оставляли маркизу:

– А вдруг он уже знает? Почему, Господи? Ну почему я должна умереть?

В это время хозяина дома нетерпеливо ожидал гонец из Ватикана.

– Здесь вы спрятаны еще лучше. Вашу одежду служанка принесет. Отдыхайте и набирайтесь сил. А сейчас я должен идти.

Каррера направился к себе. Вскоре слуга привел в студиоло посланца из Апостольского дворца. От него кардинал узнал, что Папа пожелал с ним встретиться после обеда. Франческо вернулся к Юлии.

– Синьора, я покажу вам ход отсюда, он ведет в сад, а там, через калитку можно выйти в соседний квартал. Воспользуйтесь им, если к вечеру я не вернусь, – он поднес ее пальчики к губам, согрел их дыханием и сразу отступил.

– Франческо, вы не должны… Я буду ждать вас.

***

В Апостольском дворце монсеньора Карреру проводили в кабинет Святого Отца. Сикст сидел за столом и как будто спал, опершись головой на руку. Монсеньору пришлось довольно долго ждать, пока Его Святейшество соизволит заговорить.

– Кардинал, мы благодарим вас за воспитание Бенвенуто.

– Я лишь исполнял свой долг, – склонившись в низком поклоне проговорил кардинал.