Власть женщины сильней. I

– Заткнись. Так-то ты соблюдаешь закон о закрытии питейных заведений после вечерни!

– Что вы, синьор капитан! Просто двери забыл запереть. У меня и посетителей-то нет. Так, парочка пьяниц заснули, вот и пожалел их на улицу выкидывать.

– Посетителей, говоришь, нет…

Подозрительный взгляд капитана остановился на стоящей за спиной трактирщика женщине. Командир сбиров словно и забыл о нарушении закона, все его внимание сосредоточилось на синьоре:

– Маркиза де Ла Платьер?

– Да, – Юлия не скрывала удивления, скорее прятала за ним страх. Добавив в голос толику пренебрежения, маркиза возмутилась: – Разве мы знакомы, синьор?! Вы мешаете мне пройти.

– Следуйте за мной, – ощутив высокомерный холод, исходящий от всего вида женской фигуры в плаще, резко ответил капитан. – Приказ Его Святейшества.

Маркизе стоило огромного труда не оглянуться, пытаясь найти взглядом Пьера и брата Иосифа. Она лишь тряхнула локонами:

– Хорошо, синьор. Раз это приказ самого Его Святейшества.

– Куда они ведут ее? – поинтересовался Пьер у монаха.

– Подождите… – монах напряженно следил за общением синьоры Ла Платьер и сбира.

А тому докладывали, что оставленный Папой охранник пропал.

– Синьора, вы можете объяснить это? – голос стража порядка наполнился металлическими нотами.

– Его Святейшество не поручал мне следить за своим слугой. Это ему было поручено следить за мной! Ищите своего товарища сами. Я не стану вам ничего объяснять, – резко ответила синьора Ла Платьер и отвернулась, показывая, что разговор закончен.

– Проводите синьору к карете. Обыскать этот крысятник!

Юлия плотнее запахнула плащ и последовала за своими конвоирами.

– Нам пора. Быстрее, синьор Шане, – брат Иосиф повлек Пьера за собой, еще глубже под лестницу, где обнаружился ход в подвал.

Посомневавшись мгновение, Пьер последовал за странным монахом, который появился так неожиданно и так много знал.

Повинуясь молчаливому знаку хозяина – высокого, довольно молодого, черноволосого мужчины – посетители трактира, сделали вид, что происходящее их не касается. Какой им, в самом деле, интерес до ареста богатой синьоры, случайно забредшей в заведение не самого высокого класса? Хозяин тем временем, выйдя на кухню, спустился в погреб и запер дверь, через которую перед этим прошли монах и синьор Шане.

Усадив маркизу в карету, несколько стражей отправились вместе с ней. Другие остались осматривать трактир. Окна в карте были завешены плотной тканью, хотя сейчас, когда на улицах города царила темнота, это не было необходимо. Путь им освещали только два всадника с факелами в руках. Через некоторое время копыта лошадей и колеса кареты застучали по каменной кладке моста. Арестованную везли в замок-тюрьму Сант-Анджело.

Когда за Юлией закрылась дверца кареты, и она оказалась в полной темноте, ее охватила паника. Она осталась одна и не знала, куда ее везут. Но больше всего маркизу пугала неопределенность будущего. Юлия сцепила пальцы, сдерживая нервную дрожь, и постаралась успокоиться. «Если бы он хотел убить меня, я давно бы была мертва», – это была первая четкая мысль в испуганном сознании. Женщина замерла, прислушиваясь к звукам снаружи. Карета остановилась.

– Выходите, синьора, – раздался все тот же холодный командный голос.

Юлия шагнула на подножку, легко спрыгнула на землю и быстро огляделась. Увидев высокие стены и силуэт ангела в небе, она сразу поняла, где оказалась. Понимание отозвалось дрожью во всем теле. Глубоко вздохнув, маркиза молча посмотрела на своего стража. Тот поднес к лицу синьоры факел, присмотрелся, не нужна ли ей помощь. Убедившись, что арестованная потрясена, но не сломлена, он усмехнулся и приглашающе махнул рукой в сторону входа:

– Нам туда, маркиза.

Юлия вспомнила, как когда-то давно в другой замок, другие люди привезли молодую вдову, чтобы надолго закрыть ее за каменными стенами. Окинув взглядом стража, синьора Ла Платьер спокойно пошла в указанном направлении, и только в этот момент осознала, что ее не только ни разу не коснулись с целью причинить боль, но и разговаривают вполне вежливо. Это подбодрило Юлию. Совсем немного.

В замке сбир передал арестованную коменданту и ушел. Комендант, синьор Кресченци, тоже был довольно обходителен с маркизой. Но все же поселил арестантку не на верхнем этаже, а в камере ближе к реке. В небольшой комнате на подоконнике в нише узкого окна горела лишь одна свеча. Ни табуретов, ни кровати, только лежанка из соломенного тюфяка в углу. Оглядев свое пристанище, маркиза невольно подумала, что в испанском монастыре была хотя бы узкая жесткая постель. Но отметила, что увели ее не в знаменитые подвалы замка. Юлия опустилась на тюфяк, прислонилась спиной к каменной стене, закуталась в плащ и, обняв руками колени, замерла, чутко прислушиваясь ко всем звукам замка.

***

Узкими улочками, подворотнями и чердаками, демонстрируя отличное знание города и его всевозможных закоулков, монах вел Пьера Шане следом за каретой. На одной из улиц он остановился. Прямо перед ним через перекресток проехали всадники и их добыча. Дальше брат Иосиф не пошел.

– Они везут ее в Сант-Анджело. Можно было догадаться… – задумчиво, словно вовсе забыв о спутнике, проговорил иезуит.

– Ей можно чем-то помочь? – поинтересовался Пьер, почти сразу осознав наивность своего вопроса. – Зачем ему это?

– Феличе Перетти – человек подверженный порывам, – с враждебным пренебрежением в голосе заговорил иезуит. – В этом его слабость. Он не захотел просто отпустить ее, без, так сказать, отеческого наставления. Извлечь из этого пользу для маркизы и для себя – уже мое дело. Вы вхожи в дом к маркизу Ла Платьер?

– Конечно, – слегка удивленно ответил Пьер. – Как управляющий имением и… – он не договорил. Пьер задумался – этот человек так много знал о Юлии, но о нем, мужчине, который рядом с ней был почти всю жизнь, не знал? Потом усмехнулся своим мыслям и снова взглянул на монаха:

– Что я должен сделать?

Видимо иезуит не только отлично видел в темноте, но и читал в душах, потому что издал странный смешок и уточнил:

– Синьор Шане, меня интересует – доверяет ли вам, – он многозначительно выделил это слово, – супруг маркизы?

Пьер ответил твердо:

– Да, его сиятельство прислушивается ко мне.

– Отлично. Изложите ему все в нужном свете. Завтра вечером он должен быть готов убить за свою жену любого. Сможете?

– Да, – без тени сомнения ответил синьор Шане. Уж он-то точно знал, что муж маркизы весьма болезненно реагировал на любую попытку других мужчин выразить даже толику восхищения своей очаровательной супруге. Правда, обычно такие вспышки выглядели как странная истерика. Только умение маркизы удержать строгие рамки общения с мужчинами не позволяло маркизу или погибнуть в очередной дуэли, или перебить половину соседей. Убедить его, что появился настоящий враг, труда не составит. Вопрос о том, почему Анри де Мотье, маркиз де Ла Платьер позволял ему быть так близко к супруге, самого Пьера не волновал; для него быть рядом с Юлией, защищать ее стало за многие годы совершенно привычным.

– Я постараюсь сделать так, чтобы его вызвали к маркизе. Но вам в Ватикане делать нечего. Перетти слишком хорошо знает вас, – иезуит проговорил все очень серьезно, а темень переулка скрыла его издевательскую улыбку.

Пьер лишь молча кивнул головой, уверенный, что монах увидит его жест.

– Прощайте, синьор Шане. Если нам повезет, мы с вами больше не увидимся.

– Прощайте, святой отец, – Пьер развернулся, чтобы уйти. – Надеюсь, нам повезет, и маркиза не пострадает.

Глава 2

Двери камеры маркизы Ла Платьер отворились с неприятным лязгом. На пороге стоял монах. Слабый огонек фонаря в его руках был почти бесполезен в предрассветных сумерках. Лицо вошедшего скрывалось под низко опущенным капюшоном.

– Дочь моя, я пришел исповедать тебя. Покайся в своих грехах.

Женщина испуганно открыла глаза. Она не спала всю ночь, из-за нервной дрожи и холода, пришедшего с реки. Зябко куталась в плащ, пыталась согреться, меряя шагами небольшое пространство помещения. Только под утро она погрузилась в тревожный сон, из которого ее и вырвал голос монаха.

– Святой отец, я не виновна и не знаю, почему меня вынуждают быть здесь, – тихий слегка севший голос, тем не менее, был тверд.

– Правду ли говоришь? – неслышно ступая, он прошел внутрь, плотно закрыв дверь.

– Да, преподобный, – женщина попыталась подняться, но затекшее от неудобного положения тело ее подвело, и она вновь бессильно опустилась на тюфяк.

– Я не знаю, за что меня арестовали, за что я здесь!

Она пыталась рассмотреть лицо монаха, скрытое капюшоном.

– Ты никогда не обманывала, дочь моя? Никогда не прелюбодействовала? Никогда не грешила в мыслях, замышляя против ближнего своего? Не желала соблазнить божьего человека?

Вопросы, произнесенные тихим, вкрадчивым тоном, подействовали на арестованную как пощечины. Вторая попытка подняться удалась, но она тот час опустилась на колени, склонила голову, скрывая гнев на лице под растрепавшимися локонами прически.

– Если и прелюбодействовала, то лишь в мыслях, святой отец. Я возжелала мужчину, который не муж мне. Но разве за это я здесь?!

– А разве нет? – монах небрежным жестом скинул капюшон с головы. Брат Иосиф со снисхождением и жалостью посмотрел на коленопреклоненную женщину перед собой.

Юлия лишь на мгновение подняла голову, услышав изменившуюся интонацию святого отца. И вновь склонила ее, уже пряча удивление. Впрочем, не зря ей показался знакомым голос, искаженный глубоким капюшоном. А вот взгляд льдисто-серых глаз маркизе не понравился. Кто он такой, этот монах, вчера выглядевший как дворянин, а сегодня спокойно пришедший в камеру Сант-Анджело?! Накануне она не ошиблась, почувствовав в нем служителя церкви, но сегодня она словно убедилась, что никем другим этот человек и не может быть – таким естественным для брата одного из самых влиятельных орденов были его речь и жесты, и даже немного пугающий взгляд.

– Если бы сюда отправляли за прелюбодеяние, Рим опустел бы, а в замке не осталось бы свободной камеры, – в голосе коленопреклоненной женщины явственно прозвучала усмешка.

– Вот это истина, – иезуит усмехнулся в ответ. – Поднимитесь, а то совсем замерзнете.

Последовав его предложению, Юлия встала, вновь почувствовав, что замерзла, что здесь неуютно и страшно. Но, когда она, выпрямившись, посмотрела в глаза мужчине, вряд ли он смог бы увидеть в ее взгляде и этот страх, и это ощущение холода. В глазах цвета меда был вопрос: «С чем вы пришли?»

– Вы еще тверды в своем намерении?

– Более чем, – Юлия невольно обвела взглядом каменные стены камеры.

– Неужели действительно не понимаете, почему здесь оказались? И главное, зачем? – казалось, брат Иосиф был искренне изумлен.

Юлия отвела взгляд. Лишь на миг. Она вспомнила, что и тогда, давно, защищаясь от нее и от ее любви, а возможно и от своей собственной, епископ Феличе Перетти запер ее среди каменных стен.

– Для вас это так важно? – спросила маркиза напрямую.

– Мне важно, чтобы вы правильно понимали происходящее. И что поставлено на карту, – святой отец совсем чуть-чуть повысил голос.

– Хватит. Не знаю, каковы ваши ставки в этой игре, но для меня все очень просто – или я уеду из Рима с сыном, или я уже никогда никуда не уеду, – Юлия вскинула голову, и от резкого движения ее прическа, и так уже изрядно растрепанная, рассыпалась по плечам медно-золотым водопадом. Даже в утреннем полумраке камеры они словно излучали собственный свет.

– Синьора, – он качнул головой, – никто вас тут убивать не будет! Подержат день в этом клоповнике. После прочитают проповедь о смирении и отпустят восвояси. Сын вырастет, вы сможете его увидеть и все объяснить позже.

Иронии в глазах монаха не убавилось, но Юлия заметила особый, очень мужской взгляд, скользнувший по ее фигуре вслед за локонами. Губы Юлии плотно сжались, удерживая усмешку.

– А мне показалось, что вы спросили о другом, – теперь в ее глазах был откровенный вызов. – О том, что будет, когда я выйду отсюда! Если бы меня хотели убить здесь, вы бы пришли не исповедовать меня, а отпевать. Еще ночью!

В голосе женщины зазвучали холодные нотки, а глаза потемнели, приобретя странный оттенок древнего темного золота.

Монах кивнул и вдруг улыбнулся одной половиной лица:

– Я должен был убедиться в вашей решимости, синьора. Вы готовы выслушать меня?

– Кажется, это вы предложили свою помощь мне, не так ли? И это мне пристало проверять вашу решимость, святой отец, – невысокая изящная женщина свысока посмотрела на мужчину, которому едва доставала до плеча. – Да, я готова выслушать вас.

Он шагнул чуть в сторону, но только для того, чтобы не показать, что борется с желанием улыбнуться.

– Уверен, к вечеру вас поведут к Его Святейшеству. Сам он сюда не пойдет. Феличе Перетти недолюбливает этот замок. Разговаривайте с ним, как хотите. Но в результате должно получиться так, чтобы Папа вынужден был послать за вашим мужем. Лучше если вы воспользуетесь вот этим, – брат Иосиф вынул из складок хабита небольшой пузырек. – Это яд. В малом количестве он довольно безвреден, его действие быстро проходит. Но можно сослаться на то, что противоядие дома. Вместе с вашим супругом приду я. На этот случай, я надеюсь, у вас есть чем… удивить Святого Отца?

– Думаю, да, – Юлия посмотрела на перстень с большим черным камнем, под которым скрывался яд. Старый аптекарь, продавший этот перстень маркизе, утверждал, что под камнем хранится знаменитая кантарелла Борджиа. Проверить, так ли это, возможности у Юлии не было, но и не доверять старому врачу оснований не было также.

Маркиза внимательно осмотрела пузырек, протянутый ей монахом, и поинтересовалась:

– Через какое время начинает это снадобье действовать и в чем это проявляется?

– Постарайтесь выпить его, когда за вами придут, чтобы отвести к Перетти. Вам должно хватить времени.

Он не стал уточнять, на что должно хватить времени у Юлии. Но, чуть подумав, решил пояснить:

– Проявления весьма неприятны… Вы можете потерять сознание, можете бредить… Он будет впечатлен, – оттенок хищной улыбки скользнул по тонким губам иезуита.

Юлия снова посмотрела на пузырек в своей руке, но теперь уже с опаской. Но, вспомнив жалостливо-ироничный взгляд, которым при встрече одарил ее монах, решительно спрятала флакон за корсажем платья.

– Синьора, есть ли необходимость обрисовать все возможные последствия… неудачи?

– Мне бы хотелось это услышать, чтобы понимать, как вы видите эту сторону нашего плана, – женщина чуть склонила голову к плечу, приготовившись внимательно слушать.

Лицо монаха стало отстраненно-жестким:

– Неудача может постигнуть нас только в случае вашего отступления от конечной цели.

Брат Иосиф не сводил с маркизы ледяного взгляда, давая понять, что уверен в своем плане настолько, что виновной в его срыве может быть только она.

– А как я могу быть уверенной, что Его Святейшество на самом деле позовет меня и согласится позвать маркиза?

– Не беспокойтесь, на этот, – подчеркнул он, – случай у меня есть варианты действий. Возможно, мне удастся даже самому проводить вас к нему.

– Вы собирались сказать о том, что нас, – она выделила именно это слово, – ждет в случае неудачи.

Монах долго молчал. Потом проговорил:

– Что бы ни случилось со мной, я найду способ наказать вас за нерешительность.

Юлия рассмеялась:

– Если что-то не сложится, то вы окажетесь вторым в очереди наказывать меня. В лучшем случае вторым. И шансов у вас практически не будет!

– Может быть и так, – кивнул брат Иосиф. – Но помните, шансов у меня не будет в одном случае – если вас не станет.

Ни тени угрозы не было в его голосе, только настойчивое желание донести до маркизы мысль о неизбежности наказания.

– Святой отец, я уже поняла, что мне нужно постараться, если я не хочу подвергнуться вашему наказанию, – женщина усмехнулась одними уголками губ. – К сожалению, не могу ответить вам тем же, но хочу напомнить, что у меня не меньше интереса в успехе, чем у вас.

Брат Иосиф вдруг очень мягко, почти сочувственно посмотрел на Юлию.

– Синьора, нет ничего страшнее материнского гнева. Перетти еще не лишил вас сына. Но он сделает это, если останется его единственным воспитателем.

Юлия опустила взгляд, ее губы на мгновение плотно сжались.

– Спасибо за заботу. Но о своем сыне я буду говорить только с его отцом, – стараясь, чтобы фраза прозвучала не очень резко, Юлия подняла лицо к монаху и в конце фразы почти улыбнулась.

– Постарайтесь отдохнуть днем. Я велю принести вам одеяло.

Он развернулся и направился к выходу.

– Святой отец, – окликнула его Юлия, когда он был на пороге.

Монах хотел уже стукнуть в дверь, чтобы охранник открыл засов. Но остановил движение, обернулся.

Женщина плавно опустилась на колени, склонила голову, молитвенно сложила руки.

– Благословите.

В лице монаха что-то неуловимо дрогнуло. Привычным жестом он откинул повыше широкий рукав хабита и подошел к маркизе. Чуть помедлив, протянул руку над ее головой, почти касаясь медных волос:

– Да благословит вас Всемогущий Бог – Отец, и Сын, и Дух Святой.

Едва он закончил произносить ритуальную фразу, женщина подняла к нему лицо и негромко проговорила:

– Спасибо, брат Иосиф, – и было понятно, что благодарит она не только за благословение.

– До вечера, – отрывисто проговорил он и, теперь не медля, направился вон.

Юлия вернулась на соломенный тюфяк у стены, вновь плотно закуталась в плащ и замерла, обняв руками колени. Вскоре двери ее камеры вновь открылись. Охранник принес потертое, но вполне теплое одеяло. Молча бросил его к ногам узницы и вышел. Юлия, мысленно поблагодарив брата Иосифа, завернулась в кусок грубой шерстяной ткани и через некоторое время, немного согревшись, погрузилась в сон.

***

Маркиза Ла Платьер проснулась, когда солнце уже перевалило за полдень. Она прислушалась к глухой тишине замка, попыталась дотянуться до окна, чтобы посмотреть на улицу – впрочем, безуспешно: ей просто не хватило роста – и вновь вернулась на тюфяк, устроившись в привычной уже позе. Рассматривая стену напротив, Юлия думала о том, что ее может ждать. И вспоминала. Вспоминала человека, которого всем своим существом теперь хотела уничтожить, чтобы получить шанс избавится от его власти над собой. Над своей душой, которая сейчас металась в сомнениях. Над своей памятью, которая возвращала ее назад, во времена, когда он был рядом, и ей казалось, что он любит ее. Над своим телом, которое даже сейчас, мучимое холодом и жаждой, наполнялось трепетным теплом, стоило памяти воскресить моменты, когда они были вместе. Бояться Юлия себе запретила и поэтому гнала любую мысль о том, что иезуит мог обмануть, и она просто умрет, выпив оставленный им яд; о том, что, если не удастся довести до конца задуманное, – она погибнет.

Вечером, когда со стороны реки в окно вновь потянуло холодом и сыростью, двери камеры Юлии отворились. На этот раз внутрь шагнул сбир:

– Синьора, следуйте за мной.

Едва заслышав гулкий стук подкованных сапог по коридору крепости, Юлия вытащила пузырек из корсажа и быстро проглотила его содержимое, почти безвкусное, а склянку затолкала в дырку в тюфяке, поглубже в солому.

Пропустив вперед арестантку, страж последовал за ней. Снаружи Юлию ожидал еще один конвойный и монах, лицо которого вновь скрывал капюшон. Из замка Сант-Анджело Юлию повели не по Элиеву мосту, а через пассето – крытый коридор Борго. В Апостольском дворце боковыми переходами и неприметными лестницами ее привели к дальнему студиоло Его Святейшества папы Сикста.

***

Папа Сикст, пятый понтифик этого имени, некогда монсеньор Феличе Перетти, любил свой кабинет. Особенно вечерами, когда служка зажигал здесь свечи. Однажды во дворце герцога Фредерико в Урбино кардинал Перетти был допущен в святая святых – студиоло синьора Монтефельтро. Став Папой, он приказал воспроизвести кабинет Фредерико в своих покоях. Лишь аллегорическое панно демонстрировало не образы герцога, а пейзажи и виды римских холмов, да выхода на портик не было. Зато за одной из панелей с богатой интарсией скрывался узкий вход в целый лабиринт переходов, через который можно было попасть во внутренние комнаты. Открывался проход хитроумным поворотным механизмом, скрытым в боковой панели камина: его здесь никогда не разжигали, он был украшением интерьера и хранителем тайного пути. Кресло, больше похожее на трон, и массивный письменный стол, сделанные по специальному заказу, соответствовали почти семи пьедам2 роста понтифика. Сейчас, сидя за этим столом, он заканчивал редактуру латинского перевода Библии.

– «Biblia sacra vulgatae editionis»3, – вслух прочел Святой Отец на титульном листе. – Да, так. Войдите! Брат Иосиф?! А где Маттео?

– Он плохо почувствовал себя, и я заменил его, Ваше Святейшество.

Перетти нахмурился, с долей сомнения глядя на человека в дверях, проворчал: «Бездельник…» Но тут его отвлекло движение за спиной монаха:

– Ты привел арестованную?

– Да, Святой Отец.

– Пусть войдет.

Не поворачиваясь спиной к понтифику, монах вышел. Вместо него в дверях появилась женщина в богатом, но изрядно помятом, платье. Переступив порог, она сбилась с шага, но тут же гордо вскинула голову.

– Не робейте, синьора. Вам это не к лицу, – едва ли не с улыбкой проговорил хозяин кабинета, вставая и выходя из-за стола.

После этих слов в студиоло повисла тишина. Она понимала, что Сикст ждет выражения почтения к сану, но не собиралась преклонять колени и тем более целовать перстень на его руке. Вместо этого синьора, как кошка в новом доме, осторожно прошла по кабинету, легко прикасаясь к мебели:

– Здравствуй, Феличе. Я пришла.

– Пришла?! – он усмехнулся. – Чего у вас не отнимешь, синьора, так это умения держать лицо.

– У меня был хороший учитель, – задумчиво проговорила Юлия. – Мне пришлось нарушить ваш приказ, Ваше Святейшество. Я не смогла уехать из Рима, потому что меня держали в Сант-Анджело.

Она остановилась перед ним, почти запрокинув голову, чтобы видеть лицо мужчины. Не имея возможности сделать прическу, Юлия просто заплела густые волосы в косу, и сейчас казалось, что именно она оттягивает головку женщины назад.

– По крайней мере, вы провели эту ночь не в притоне бродяг и нищих, а в мавзолее императора, – его голос был полон иронии, но за ней тщательно скрывалось желание увидеть, что сутки в крепости произвели на строптивую маркизу должный эффект.

– Я могла бы провести ее в доме, купленном для меня моим мужем, – брови женщины дрогнули, а губы изогнулись в улыбке. – Там было бы значительно теплее и не так одиноко.

Густые изящно изогнутые длинные ресницы скрыли блеск глаз, пряча в них упрямство и насмешку.

– Уверен, муж сумел бы вас развлечь. Но к делу… Я решил позволить вам написать монсеньору Монтальто письмо. На столе все необходимое. Садитесь. Пишите. И уходите.

Вот теперь удивилась Юлия. Ее глаза широко распахнулись, наполнились светом невероятной, безумной надежды. Прежде, чем маркиза успела сообразить и остановиться, с ее губ слетел вопрос:

– Почему ты разрешаешь мне это?

– Ну, скажем, в знак благодарности за оказанные ранее услуги, – Перетти едва не рассмеялся в ответ на воодушевление женщины.

Если бы он дал ей пощечину, эффект оказался бы таким же: Юлия отшатнулась, щеки вспыхнули яркими алыми пятнами, сбилось дыхание.

– Я никогда не оказывала подобные услуги за плату, – она вскинула голову, теперь уже с нескрываемым вызовом глядя в темные глаза мужчины.

– За плату?! Синьора, я говорил о благодарности. Но какие услуги имели в виду вы? Возможно, мы говорим о разном… – Перетти откровенно насмехался.

Синьора Ла Платьер не стала отвечать, побоялась, что дрогнувший голос и неожиданно навернувшиеся на глаза слезы, дадут ему еще один повод для издевки. Резко отвернувшись, маркиза отошла к столику, на котором стояли письменные принадлежности, и опустилась на краешек кресла. Пристально всмотрелась в чистый лист, словно ожидая, что на нем проступят слова, которые подскажут ей, что делать.

Перетти не мешал. Только смотрел, как плавится медь волос в отблесках нескольких свечей на столе, за которым она сидела, и пытался понять, что за чувство ворочается в его груди. Когда Феличе осознал, что этим чувством было желание прикоснуться к медному шелку, пропустить его между пальцами, поднести к губам, вдохнуть его аромат, по его спине прошелся холодок страха. Он-то решил, что на своей территории, защищенный от соблазна белой папской сутаной, сумеет совладать с воспоминаниями, с чувствами, с собой. Но это оказалось непросто.

Юлия взяла в руки перо, обмакнула его в чернила. Кончик завис над листом, а женщина, все так же глубоко задумавшись, подняла голову, но теперь ее взгляд, ставший темным и бездонным, был направлен куда-то в неизвестность. Казалось, она видит что-то, что недоступно взглядам других. Губы тронула нежная печальная улыбка. Огонь свечей очертил напрягшуюся шею, резче проступившие скулы, поднимающуюся в тревожном дыхании высокую грудь. Юлия вздрогнула, когда с пера сорвалась капля и растеклась кляксой по бумаге, оглянулась на мужчину, не успев совладать с собой и скрыть нежную улыбку воспоминания не только в глазах, но и на губах, сделавшую ее вдруг беззащитной и слабой.