Тени Богов. Искупление

– Оставь его, Накома, – посоветовал инквизитор, не предполагая, что Ло Фенг слышит каждое его слово. – Этот эйконец вроде тех, что охраняют графа. Дорогая застежка на прочном ремне. Для красоты и только. Никогда не понимал, зачем нужен дорогой пояс, когда можно подпоясаться веревкой?

– Нет, – расплылся в улыбке Накома. – Этот посерьезнее троицы графа, отец Авгрин. Жаль, что среди меченосцев Храма Гнева Богов нет ни одного эйконца. Было бы любопытно… прощупать их. На излом.

«Меченосец Храма Гнева Богов, – отметил про себя Ло Фенг. – Значит, я не ошибся. Лучшие воины Фризы – это стражи предстоятеля и хранители святынь Храма. Они называются меченосцами храма. Или храмовыми воинами. Никто не знает, кто они, сколько их, и кто их учит. Некоторые вовсе сомневались в их существовании. И вот они появились в Водане. Отчего они выбрались из храма? Что они замыслили? И почему один из них явно нарушает их же правила? И отчего у него другой меч, не как у остальных? Судя по ножнам – полуторный фальшион, хотя, точно сказать, пока он не обнажен, нельзя… В главном алтаре Храма Змеи до сих сохраняется отметина от фальшиона. Мать-основательница храма оставила ее, покидая остров…»

– Некоторые пытались, – кивнул инквизитор. – Мало кто осмеливался, но тех, кто набирался храбрости, уже нет. Запомни, парень, что я скажу. Ты будешь резать на части ребенка перед эйконцем, и он даже не моргнет, если не нанимался этого самого ребенка охранять. Говорят, что у них нет сердца.

– Можно подумать, что у тебя сердце есть, – усмехнулся Накома.

– Есть и даже побаливает иногда, – кивнул отец Авгрин и повернулся к палачу, который ходил вдоль крепостной стены правее ворот и ощупывал забитые в нее железные костыли. – Что там, Мел?

– Сойдет, – отозвался палач. – Хорошее железо, хорошо забито. Не хватит штырей – добавим. Ему, правда, многовато лет, но раньше умели делать. Ржавчины нет почти.

– Семьсот лет ему, Мел, – отозвался инквизитор. – Семьсот два года, если точно. Как и многие города Фризы Водан оказался в руинах семьсот два года назад, и эти стены поднимались заново.

– Помост еще нужен, – добавил палач. – А то я не допрыгну до верхних. Ростом маловат. Да и жаровню некуда будет поставить.

– Вон, – махнул рукой инквизитор. – Видишь за воротами мытарский помост? Его и возьмем. И место для жаровни найдется. И для котелка. Сначала, правда, надо бы перекусить…

– А если его ребенка? – продолжил разговор Накома, не сводя глаз с Ло Фенга и одновременно прихватывая уздцы лошади у коновязи. – Если резать на его глазах его собственного ребенка, он тоже не моргнет? Ну, он же не нанимался его охранять? Вряд ли у него есть контракт. У кого есть контракт с собственной семьей?

– Этого никто не знает, – ответил инквизитор. – Но я слышал, что у эйконцев, которые нанимаются служить, нет семей. Ни жен, ни детей.

– Тогда ради чего служить? – не понял Накома.

– Можно подумать, у тебя есть семья, – ухмыльнулся инквизитор и снова полез в свою повозку.

– Много ты знаешь, – скривился Накома.

– Спроси у него сам, – посоветовал из-под полога инквизитор.

– Спрошу… как-нибудь, – процедил сквозь зубы Накома.

– Тут провал, – топнул ногой палач, подойдя к повозке. – Площадь неровная.

– И что? – не понял Накома.

– Кровь будет стоять, – объяснил палач. – Желоба нет, стока нет. Кровь будет стоять лужей. Публика не любит. Когда крови много, тяжело дышать. Обмороки случаются. Она пьянит.

– Пьянит… – мечтательно закатил глаза Накома.

– Держи, – высунулся из-под полога инквизитор и протянул палачу связку железных штырей и кувалду.

Под звяканье кувалды Ло Фенг снова поднялся на стену, вытащил из-за пояса небольшую подзорную трубу, пригляделся через нее к тающему в весенней дымке тракту и, не спускаясь вниз, двинулся по стене к угловой башне, у которой начиналась открытая галерея – переход к дому бургомистра. Стража, расступилась мгновенно, едва завидела эйконца. У входа на галерею стоял Ван Ксин – старый знакомый Ло Фенга, тот, кого он с радостью придушил бы собственными руками, если бы не был воином покоя.

– Почему в свите графа храмовые воины? – спросил у него Ло Фенг.

– Спроси об этом у графа, – усмехнулся Ван Ксин. Усмехнулся той же самой усмешкой, с которой убивал двадцать пять лет назад питомца Ло Фенга – белого щенка с черным ухом. Тогда Ло Фенг усвоил урок, воин Клана Теней не должен впускать в свое сердце никого. Но ненависть он впустил.

– Я спрашиваю у тебя, – холодно парировал Ло Фенг, и Ван Ксин понял, что должен ответить старшему по рангу, хотя сам был старше Ло Фенга на четыре года.

– Тщеславие, – процедил сквозь зубы Ван Ксин. – Ты думаешь, что графу нужны три эйконца в охране? Для того, чтобы носить толстое брюхо из собственной усадьбы в королевский дворец и обратно, ему и одного много. Фризские вельможи меряются нами как породистыми лошадьми. Храмовые воины – тот же жемчуг, только помельче. Пелко Сотури и ваш бургомистр – старые друзья. Возможно, он хотел похвастаться своим влиянием при храме. Какая разница? Он прибыл сюда всего лишь на один день.

– А потом?

– Что потом? – не понял Ван Ксин. – Сегодня казнь, празднество, а завтра отправимся обратно. Куда еще можно отправиться из вашего глухого угла?

– Кого должны казнить? – спросил Ло Фенг.

– Вроде бы в каждой крепости есть узники, – пожал плечами Ван Ксин. – Или ты забыл, что было в прошлом году?

– Казнили двоих, – проговорил Ло Фенг. – Преступников, прибереженных как раз для празднества. Но на стене, правее ворот, штыри забиты под одновременную пытку пяти человек. И палач забивает еще.

– Какая тебе разница? – помрачнел Ван Ксин. – Может, у вас больше узников?

– Узников мало, – сказал Ло Фенг. – И барон Стим не собирался казнить кого-то из них. Но на тракте большой отряд. Сотни человек в цепях в сопровождении стражи. Будут здесь через час. Ты ничего не знаешь о них?

– Мало ли кого водят по дорогам Фризы! – прищурился Ван Ксин. – Мы должны охранять графа, а не глазеть по сторонам. Но Сотури что-то говорил о «подарочке». Может, это он и есть? Что это меняет?

– Ты знаешь, что может все изменить, – ответил Ло Фенг. – Почему этот Накома отличается от прочих храмовых воинов?

– Да ничем он не отличается, – поморщился Ван Ксин. – Если только слегка не в себе. Возможно, он выходец из рода влиятельных вельмож. Благородная спесь не успела облупиться. Пытался задирать нас, но осторожно. Ничего не будет, Ло Фенг. Уже семьсот лет ничего не было.

– Если ничего не будет, ты увидишь улыбку на моем лице, – сказал Ло Фенг.

– Я не дам своих узников, – бормотал барон Стим через час, поддерживая за локоть графа Сотури. – У меня всего трое мальчишек в темнице, украли барана на рынке, я уже завтра собирался их отпускать, родители оплатили все хлопоты. Виданное ли это дело – пытать и казнить за такое прегрешение? И рабов у меня нет для этого. Одного казнишь, другие в истуканов от страха обратятся. Писал же в канцелярию Гордина, что нет ни одного убийцы, ни одного насильника. Можно было бы, конечно, выловить кого-нибудь на геллской стороне, но не та у меня дружина, да и мир у нас с геллами. Кому это нужно?

– Богам! – погрозил пальцем граф. – Богам, лопнуть моим потрохам! Каждый год у тебя одна и та же история. Читал я твои послания, читал. И вроде содержание у тебя почти графское, все-таки граничный город, и охрана лучшая, почти как у меня, и годами ты почти как я, а все никак не разберешься, что курицу несут на алтарь не для того, чтобы ее потом сожрать, а для крови, из нее выпущенной.

– Кур предоставлю сколько угодно, – отмахнулся барон.

– Кур он предоставит, старый лис, – вздохнул граф. – Ну ладно, я был бы не я, если бы не приготовился к твоему упрямству. Есть у меня мясо для заклания. И без тебя есть. Считай, что дар от самого предстоятеля Храма Гнева Богов. Выпустим потроха дюжине-другой человечишек, и опять за стол. Уж больно хорошее жаркое ладит наш… твой кок. А завтра уж дальше, да. А куда дальше, пока не скажу. Страда начинается. Особенная страда! Не такая, как каждый год. Великие времена настают, приятель. И ты еще услышишь про меня!

– Почему дюжине-другой? – не понял барон. – Обычно обходились парочкой. И где вы набрали столько погани для казней?

– Я ж втолковываю тебе, что нынешний год особый, – расплылся в улыбке граф. – И не всегда нужно погань на эшафот ладить. Невинная кровь куда как ценнее. А ты воришек жалеешь. Ты бы лучше оценил уважение – сам предстоятель отправил меня в твое захолустье! Жертвенное мясо выделил! Так что, не простые казни сегодня будут произведены, а казни с особым интересом и личным благоволением! Благодарить еще будешь!

Граф толкнул дверь, ведущую на открытую галерею, и барон, выйдя на свет, прищурился, отметив, что кроме десятка его личной стражи тут же замерли сразу четверо эйконцев, но взглянув вниз, остолбенел. Площадь наполнялась народом. И если по правую руку и так уже с час толпились городские зеваки, проезжие купцы с торжища, то у мытарской накапливалась толпа, которую заводили в ворота столичные стражники. Гремели цепи, раздавались стоны, время от времени щелкал бич. Справа от ворот дымилась жаровня, потрескивали дрова под котлом, и щуплая фигура в черном прыгала по мытарскому помосту, развешивая на забитых в стену штырях ременные петли.

– Что ж ты творишь, твоя милость? – закашлялся барон. – Я тут вижу не пару дюжин жертв, а несколько сотен! Как бы ни тысячу!

– А я что тебе говорил? – оскалился граф. – Особый год, особое угощение… для богов! Я, конечно, мог бы тебе забить шелухой уши, да сказать, что, если уж суждено Водану уважение оказывать, грешно остальных объедками обносить. Добавить, что если у тебя нет убийц и насильников, то и у прочих их верная недостача. Но я не буду. Не для твоего и моего увеселения здесь это стадо, а уж для чего – не твоего ума дела. Радуйся, что сброшу на твое блюдо порцию человечины без всякой мзды. И тебе польза, и остальным острастка… на долгий путь! Нет! Ты только полюбуйся! Это же отборная погань! Ядреная! Инородцы, бродяги, воры, убийцы, мошенники, девки гулящие, прокаженные, конокрады, всякая пьянь и нищета, неужто мы не очистим от них родную землю?

– Разве нет другого способа? – прошептал барон. – В прошлом году было иначе. Повесили пару убийц, тем и обошлось.

– Ну, так в этом году у тебя и одного убийцы нет, – пожал плечами граф. – О чем же тогда разговор? Обряд Храм Гнева Богов вершит, а не я. Я лишь чиновник, дорогой Стим, который делает то, что ему поручено. Делает и не задает лишних вопросов. Вот как эти эйконцы. Я, если захочу, вытащу из толпы да хоть вон ту рыжую девку, которой за ее острый язык и так уже сполна досталось плетей по моей милости, и горло ей перегрызу, а они все равно защищать меня будут. Ты еще не понял, зачем тебе воины Клана Теней? Не для охраны. Для примера, как службу надо нести. Ясно?

– Куда уж яснее… – пробормотал барон.

– Расправь плечи, дружище! – толкнул в бок барона граф и зашептал ему уже на самое ухо. – Скоро! Скоро зазвенят доспехами легионы Фризы, они уже на бальдарском тракте! Близится час воинской славы! Ясно?

– Ты хочешь сказать… – побледнел барон.

– Не спеши, дружище, – подмигнул приятелю граф, – всему свое время, – и, перегнувшись через парапет, заорал. – Начинай, отец Авгрин!

Ло Фенг стоял на галерее почти у городской стены, над головами несчастных, которых загоняли в наспех приготовленное, огороженное жердями стойло. Снизу поднимался запах крови, гнили и нечистот. С несколькими сотнями человек, пусть и закованных в цепи, управлялись всего три дюжины королевских стражников. Да, имелась еще пара сотен воданских стрелков, но они встали поперек площади в ряд, и замерли, оставив за спинами онемевших от ужаса или от предвкушения страшной забавы горожан. Небо на Воданом было ясным, но Ло Фенгу казалось, что над крепостью сгущаются тучи.

Эйконец не был уверен в том, что случится именно то, чего он опасался, однако знал, что будет делать, если произойдет то, что может произойти. То, о чем предупреждали его и каждого из воинов наставники и старейшины в последние годы обучения. То, к чему готовили каждого воина Клана Теней, даже если его готовили убивать и не быть убитым, охранять и сохранять беспристрастность, внушать ужас и уважение во всем Терминуме без исключения. То, что было существом всякого эйконца – отсроченная на тысячу лет кровная месть за лишение родины, смерть близких, умаление рода. Готовность к нападению, которое было по своей сути отчаянной защитой. Может быть, теперь пробил его час. Может быть.

Обряд шел своим чередом. Сначала отпел жертвенную песню инквизитор, напоминая подданным троецарствия и верным прихожанам Храма Гнева Богов, что всякая жертва угодна богам, а безвинная угоднее прочих, потому как не несет корысти в себе и только она одна способна вымолить прощение и отсрочить конечный день этого мира. Затем отгремели кандалы, снятые с первого десятка узников, и гординские стражники подвесили их на штырях, безжалостно распиная несчастных, одну из которых – рыжую гибкую девчонку с отметинами бича на лице и плечах выбрал лично граф. К этому времени раскалились до багрового цвета на жаровне ужасные крючья и щипцы, и пар начал подниматься над котлом. Затем с благоволения инквизитора палач зачерпнул ковшом кипятка и обдал им крайнего подвешенного – чернокожего вандила, который завизжал, словно ошпаренная перед забоем свинья и тут же обмяк, обвис в петлях под оханье взрослых и рыданье детей среди согнанных и пришедших на площадь зевак.

Но в тот самый миг, когда должно было начаться самое страшное, рыжая девка вдруг перестала кричать о своей невиновности и запела. Запела на том самом языке, на котором несут службу в Храме Гнева Богов и по слухам служат в Храмах Кары Богов в далекой Беркане. Запела на языке, которого никто кроме служителей храмов не знал. Запела на языке, на котором, по преданиям, объяснялись посланные разгневанными богами страшные воины в белых масках, что появлялись раз в несколько столетий у священных камней. Запела чистым и звонким голосом, выводя тона, доступные только самым опытным певчим, послушать которых в столицах собирались и собираются тысячи прихожан. Запела, зазвенела, полилась чистой, прекрасной мелодией и заставила не только замолчать сквернословящих стражников, изрыгающего ругательства, требующего вырвать поганке язык графа, рыдающих в толпе детей, стонущих узников, вынудила окаменеть палача и инквизитора, но и заставила забыть обо всем самого Ло Фенга. На одну секунду. На одно мгновение. На долгое, бесконечное мгновение, в которое он успел подумать, что когда оборвется и этот голос, и все десять жизней, и еще столько жизней, сколько захотят оборвать инквизитор и его палач, и пройдет дождь, который смоет кровь с камня, и он, воин покоя, Ло Фенг, сын клана Теней продолжит свою службу во имя клана и исполнения тысячелетней мести, ничего не останется прежним, потому что он не сможет забыть этот голос и вернуть в сердце утраченный покой. А потом на площади появилось чудовище.

Оно напоминало мертвеца, который выбрался из склепа, разламывая чудовищными плечами погребальные плиты, разрывая могучими руками могильные цепи так, что потревоженный им тлен пропитал его кожу, окрашивая ее в серый цвет. Его сальные черные волосы были сплетены жгутами и прихвачены кожаными лентами в тяжелый колтун. На его предплечьях поблескивали чешуйчатые наручи. На его поясе висел ужасающий меч, похожий на нож для разделки мяса. На его бедрах коробилась юбка, словно собранная из засохших фартуков дюжины мясников. На его обтянутом кожей черепе шевелились веки, под которыми кромешные выплески тьмы заменяли глаза.

– Время пришло, – горным эхом выдохнуло чудовище.

Замолчала, захлебнулась, захрипела девчонка. Обвисли в путах распятые пленники. Попадали ниц, гремя доспехами, оружием и цепями стражники и назначенные к казни. С шорохом повалились зеваки, осели без чувств граф и барон. Опустился на корточки, чуть слышно заскулил, ухватившись за знак инквизиции на груди, отец Авгрин. Опрокинулся на жаровню, взвизгнул и свалился с помоста палач. Только девять храмовых воинов остались стоять и четверо эйконцев.

– Сейчас, – прошептал Ло Фенг, удержался за каменное ограждение, чтобы устоять на ногах, почувствовал, как начинают жечь его тело выведенные на нем узоры, как шипят в его плоти жертвенные камни. – Сейчас.

– Неразумное дитя, – прогудело утробно чудовище, направляясь от дома бургомистра к помосту. – Кто же отстраняет кубок, когда сладость готова политься в рот? Песни поются после великой жертвы, а не вместо нее! Много сомнений в вас, люди. Слишком много сомнений. Только мука, людская мука может освободить и спасти вас!

– Сейчас, – собрался с силами, стиснул зубы Ло Фенг. – Чжан Тао. Воин мужества. Не подведи.

– Время пришло, – заклокотало чудовище, поднимаясь на заскрипевший помост. – Но смертная мука бесполезна, если мука недостаточна! Открой врата страданий в чужом теле, и врата богов откроются для тебя!

Облизав палец, чудовище мгновение смотрело на обмякшего вандила и рыжую девчонку, распятую рядом с ним, которая продолжала что-то сипеть, затем сделало выбор, коснулось черной груди и вычертило на ней знак из вертикальной линии и треугольника на середине ее высоты. И едва чудовище оторвало палец, знак вспыхнул и стал погружаться в тело, заставив несчастного очнуться и завизжать от новой боли.

– Время пришло! – вскинуло вверх руки чудовище, и тогда Ло Фенг закричал:

– Чжан Тао!

Фыркнул лук, и эйконская стрела пронзила грудь чудовища.

– Сталь, – прошептал Ло Фенг.

– Время пришло! – зарычало чудовище, выдернув из груди стрелу. – Убить наглеца!

– Братья! – заорал Ло Фенг.

Они спрыгнули с галереи одновременно. Воин покоя и воины добродетели. Одни из лучших в клане. Встали на ноги, как дикие двуногие кошки. Обнажили мечи, которых боялись воины всего Терминума. Четверка, сравнимая по смертоносности с дружиной лучших фризских мечников. Ло Фенг, Ли Фанг, Ван Ксин и Лю Чен. Выпестованные из эйконских мальчишек в угодьях Храма Змеи Острова Теней со всей возможной жестокостью и старанием. Спрыгнули, чтобы остановить девятерых храмовых воинов, отправленных к Чжан Тао, а затем напасть на чудовище, победить которое не могли.

Схватка была короткой. Гордость Храма Гнева Богов, подготовленные фризскими наставниками меченосцы были срезаны мечами эйконцев словно придорожный бурьян. Нет, эйконцы не были слишком быстры, хотя в каждую отпущенную им секунду они были чуть быстрее и чуть точнее своих противников, которые захлебнулись кровью у их ног. Но чудовище это лишь позабавило. И серый фальшион, сверкнувший над его головой, и хриплое уханье – не оставляли в этом никаких сомнений.

– Золото, – прошептал Ло Фенг, когда очередная стрела, блеснув желтым лепестком, вошла в серое тело. – Нет.

Ван Ксин, почти разрубленный пополам, рухнул у ног чудовища.

– Серебро, – прошептал Ло Фенг, когда очередная стрела прошила серую щеку и была выдернута из тут же смыкающейся плоти. – Нет.

Голова Ли Фанга откатилась к воротам.

– Священное дерево, – прошептал Ло Фенг, когда следующая стрела отскочила от плеча чудовища, а коротышка Чен отлетел в сторону с перебитой рукой.

– Свинец, – произнес Ло Фенг, бросаясь под удар серого фальшиона, но и прогремевший выстрел не остановил чудовище. Развороченная мушкетной пулей серая грудь сомкнулась точно так же, как и мгновением позже после удара меча Ло Фенга срослась серая гортань. Но ответный взмах серой руки едва не лишил воина покоя сознания. Пожалуй, только охваченный дрожью инквизитор, на которого упал отлетевший от чудовищного удара сын клана Теней, и спас его от переломов. Но эйконский меч разлетелся на осколки.

– Чжан Тао… – прохрипел, глотая хлынувшую в глотку кровь, Ло Фенг, чувствуя что сейчас, сию секунду в его груди выгорают, обращаются в пепел искры доблести его предков.

– Чжан Тао! – с ревом раскинуло руки в стороны чудовище. – Иди ко мне!

В распахнутом окне на третьем этаже дома бургомистра появился воин мужества с мушкетом в руках.

– Посланник богов приказывает тебе убить себя, Чжан Тао! – прогремело чудовище, и воин мудрости послушно выронил мушкет, снял с пояса нож, вонзил его себе в горло и полетел вниз головой на мостовую Водана.

– Чжан Тао, – прошептал Ло Фенг, опираясь о потерявшего сознание инквизитора, глотая кровь и пытаясь встать на ноги.

– Очень неплохо, – услышал он скрежещущий голос прямо над головой, нащупал знак инквизиции на груди отца Авгрина и, когда чудовищная рука ухватила воина покоя за узел волос на его затылке, вывернулся и ударил туда, куда смог дотянуться. Истошный вой огласил площадь Водана. Ло Фенг с трудом встал на ноги, а продолжающее выть чудовище, зажимая дымящуюся руку, стало отступать, пока не повалилось навзничь и не обратилось сначала в Накому, а потом и вовсе не почернело и не осыпалось пеплом, исторгнув умчавшуюся тень.

– Все-таки серебро? – прохрипел, зажимая искалеченную руку, Лю Чен.

– Нет, – покачал головой Лонг Фен. На зажатом им в руке знаке инквизиции в серой слизи, шипя, выгорали стриксы.

– Надо возвращаться домой, – понял Лю Чен. – Нести великую весть на совет старейшин.

– Сначала освободим пленников, – закашлялся, потирая грудь, Лонг Фен. – Нам придется обратиться в беглецов, так пусть преследователи ловят не только нас.

– А он? – спросил Лю Чен, показывая на горку пепла. – Мертв?

– Нет, – после секундной паузы ответил Ло Фенг. – Они умирают… не так. Но теперь мы знаем, отчего они умирают. Они уязвимы. Подай-ка мне его меч.

– Негодное оружие, – поморщился Лю Чен. – Слишком тяжелый. Я уже не говорю о его размерах.

– И в самом деле, тяжелый, – пробормотал Ло Фенг, принимая фальшион. – И почему-то горячий. Особенно рукоять. Но мой меч не выдержал удара клинок в клинок, а на этом нет даже зарубки. Интересно, каков он в деле?

Он взмахнул оружием демона так, словно не выпускал его из рук долгие годы, и срезал узел черных волос на собственной голове. Узел, за который его только что удерживала ужасная рука. Освобожденные пряди упали на его лоб и уши.

– Что ты делаешь? – оторопел Лю Чен.

– Плачу за нарушение контракта, – ответил Ло Фенг. – Я больше не воин покоя. Но все еще эйконец. Перетяни руку, кажется, она сломана. А я подберу мушкет Чжан Тао и возьму меч одного из братьев. Имей в виду, у нас мало времени.

Глава третья. Маски

«Срезая волосы,

не изменишь цвет их».

Пророк Ананаэл

Каменный завет

Они словно соскочили с эшафота перед собственной казнью. Захлопнули за собой ворота и, услышав тяжелые удары в створки, поняли, что ужасная печать пылает на прежнем месте.

– Горячие! – крикнул Кригер, отдергивая ладони от кованной поверхности. – Наверное, на южных воротах то же самое. Что же это творится, Торн? Свои же ребята… Жатва, она вот такая? Дальше-то что будет?

– Хочешь получить ответ? – словно от боли скривился Торн. – Тогда не медли. Сейчас «свои ребята» заберутся на стену и пощекочут нас стрелами. Встать в боевой порядок ума у них хватило! Пошевеливаемся!

Гледа взглянула на покрытые каплями пота и чужой крови скулы отца, на его дрожащую руку, которой он придерживал на холке коня тело ее матери, и первой направила лошадь подальше от крепостных ворот. Хотя бы для того, чтобы никто не видел слез, которые снова хлынули из ее глаз.

Оставив за спиной и город, и бурлящий ледяной водой Манназ, крохотный отряд помчался к Берканскому тракту, по которому можно было попасть и в столичную Оду, и на север, к йеранским окраинным поселениям, но, главное, к ближайшему менгиру, что высился в Змеином урочище. Горячка недавнего боя вскоре спала, кони успокоились, перейдя с галопа на привычную рысь, но Гледа, то и дела посматривая на отца, не снимающего руки с тела жены, не могла отделаться от ощущения, что они спасаются бегством. Она смотрела на его широкие плечи так, словно ждала страшного мгновения, когда они переломятся от свалившейся на них тяжести, и не замечала слез, которые безостановочно текли по ее щекам до тех пор, пока влага в ее глазах не иссякла. Ей казалось, что отец чувствует ее взгляд, должен был чувствовать, но он не обернулся ни разу.

У сторожевой башни, что высилась в паре часов неспешной езды от Альбиуса уже на тракте, дозора не оказалось. Сухое русло одного из притоков Манназа полнил грязный ледяной ручей, белые вершины Молочных гор упирались в серое небо почти над головой, их основания подступали к пустынной дороге скопищем таких же серых скал, острые грани которых не могла сгладить даже пробивающаяся повсюду зелень. Весна, еще утром радовавшая взгляд, теперь казалась насмешкой. К тому же настораживала и сама башня. Обитые железом ворота ее были распахнуты и даже как будто сломаны. Одна из створок подрагивала на ветру с противным скрипом. Когда топот копыт стих, скрип словно стал громче и показался невыносимым. К тому же со стороны Альбиуса, пусть и еле слышно, продолжал доноситься звон колокола.