Ведьмы Тихого Ручья. Колдовской сезон

Он ответил не сразу. Впервые с тех пор, как мы заговорили, я заметила, как взгляд этого парня прошелся по моему лицу и остановился на лбу. Это привело меня в бешенство.

– Прекрати это.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты перестал пялиться на мой ожог, как будто я сморщенный голый землекоп! – Он отступил на шаг и… ухмыльнулся.

– Сморщенный голый землекоп?

Я вздохнула.

– Просто скажи мне, где находятся лекционные залы.

Очень медленно, как будто секунды проносились в замедленной съемке, он наклонил голову. Следующие слова парень прошептал, но я чувствовала такую власть, такое превосходство, что по моим рукам побежали мурашки.

– Что толку в том, если я это сделаю?

И с этими словами он развернулся и направился вверх по лестнице. Толпа учащихся поглотила его. Солнечный свет, падающий через высокое окно, преломлялся на черных волосах грубияна. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся за следующим углом. Только тогда я выдохнула, хотя и не осознавала, что задержала дыхание.

Я провела рукой по лицу и огляделась. Вестибюль опустел, последние студенты бежали мимо меня вверх по лестнице. Мой взгляд метнулся к огромным часам на стене напротив. Первый блок начался несколько минут назад. Я выругалась.

– Ну и ну, – чей-то голос раздался надо мной. Я подняла глаза. Мерлин нагнулся через балюстраду верхнего этажа, его руки обхватили перила с обратной стороны. Рыжие пряди молодого человека были аккуратно зачесаны назад. – Какие слова из твоих сладких уст, Хелена.

Хоть Мерлин и был бабником, я почувствовала облегчение, увидев его. Я быстро подошла к нему.

– Не мог бы ты подсказать мне, где я могу найти помещения для семинаров?

Он оперся бедром о перила, чтобы повернуться ко мне.

– Какое из них тебе нужно?

– Секундочку. – Я рылась в своей сумке, пока не нашла расписание. – Здесь написано, что в западном крыле.

Мерлин положил руку мне на спину и развернул меня в противоположном направлении. Было трудно не заметить, как его большой палец провел по моей лопатке.

– В конце коридора налево, потом последняя дверь. Большая.

– Спасибо!

– Теперь я хоть немного на хорошем счету?

Он посмотрел на меня таким взглядом, как будто надеялся прямо сейчас заняться непотребствами за старинным гобеленом. Моя аллергия на пыль была бы очень довольна.

– Угостить тебя кофе?

– Не совсем то, на что я надеялся, но, – он усмехнулся, – звучит тоже неплохо, Хелена.

Я повесила свою сумку на плечо. Мне не понравилось, каким тоном он произнес мое имя.

– Увидимся.

– Конечно. В любом случае.

Мерлин не мог быть еще более похожим на свою сестру. Я поспешила уйти от него. Мои шаги эхом раздавались в пустом коридоре. Он тянулся целую вечность и казался коридором собора. Последние несколько метров я прошла, скользя подошвами по мраморному полу, пока наконец не достигла большой двери. Искусные железные петли украшали дерево; кверху дверь заострялась. За ней раздавался вялый голос профессора. Я взялась за чугунную ручку. Мое сердце колотилось у самого горла. Глубоко вдохнув, я открыла дверь.

Зал лишил меня дара речи. Он был извилистым, с опорными балками, ведущими от одной стены к противоположной в виде высокого свода. Пространство заполняли деревянные парты со встроенной скамьей. Люстра на длинных латунных ножках отбрасывала тусклый свет на головы немногочисленных студентов. Они все уставились на меня.

– Извините. – Я пробежала мимо пожилого профессора, на котором красовались твидовый жилет и галстук-бабочка, стараясь изо всех сил держать взгляд прямо. В третьем ряду я обнаружила свободное место, быстро села, достала из сумки свои книги и положила их перед собой. Сняв пиджак, я поняла, что вспотела. Мои щеки горели.

– Ну, хорошо. – Профессор достал из кармана жилета льняной носовой платок и вытер лоб. Он указал на презентацию позади него, которую показывал проектор. Чертов проектор! Он казался таким неуместным в этом месте. – Давайте продолжим изучать биографию Марии Стюарт. Мы остановились на ее возвращении в Шотландию после того, как муж Марии скончался. Ее путь пролегал через французский портовый город Кале…

Спустя несколько секунд мне стало ясно, что голос профессора обладал усыпляющей способностью. Я изо всех сил старалась его слушать, но, бог свидетель, это было невозможно. Вскоре мои мысли были уже далеко отсюда. Я думала о Натаниэле, который жил в грязном хлеву и не хотел, чтобы ему помогали. Я думала об Изобель и ее идеальном лице без пор и ожогов. И я думала о дерзкой обезьяне-сталкере. Короче говоря, думала о чем угодно, но только не о Марии Стюарт.

Через пять минут я была вынуждена признать, что мои амбициозные планы потерпели крах. Я разложила перед собой толстый том истории Шотландии и выудила из кармана мобильный телефон. Разумеется, сквозь эти толстые древние стены не проникало нормальное интернет-соединение. Я недовольно прикусила нижнюю губу, глядя на серую полосу загрузки.

Еще до приезда сюда я зарегистрировалась в онлайн-архиве, где могла больше узнать о предках. Я не знала, сохранилось ли хоть что-нибудь о моей матери, и до сих пор боялась копать глубже. Трудно сказать, что меня сдерживало, ведь именно по этой причине я приехала сюда. Мне пришлось продать дом моего детства, чтобы осилить непомерную плату за обучение в колледже. Я бросила все, чтобы узнать, кем была моя мать, – только для того, чтобы теперь поджимать несуществующий хвост в страхе перед онлайн-архивом. Дальше так продолжаться не может.

Я перекинула пряди волос через плечо, набирая данные мамы, и стала ждать, уставившись на полосу загрузки. Это было ужасно. Тем временем профессор рассказывал о лорде Дарнли и о том, как Мария вышла за него замуж, прежде чем убить. О боже, как это оскорбительно! Наконец страница прогрузилась. Мое сердце колотилось. И результаты показали… Ничего. Никаких результатов по запросу «Сифра Иверсен». Я откинулась на спинку скамейки. Мои плечи поникли.

– Простите, что прерываю, профессор Робертсон. Но это утверждение – чушь чистой воды.

Телефон выскользнул из моих пальцев. С глухим стуком он приземлился на парту. Головы остальных студентов повернулись, но я смотрела только в одном направлении. Справа от меня сидела обезьяна-сталкер. Как я могла упустить его из виду? Закатанные рукава рубашки плотно прилегали к коже выше локтей. Чернила татуировок покрывали его предплечья, словно черная кровь. Слева красовался затененный дракон; у него были уши летучей мыши и огромные мраморные глаза. Другую руку парень спрятал за своей книгой. На обложке я разглядела ворону – грубый набросок в скетчбуке.

– Что вы хотите этим сказать, мистер Бернетт?

Ага. Бернетт, значит. Эта фамилия ему подходила.

Сталкер с повадками обезьяны положил руки на парту и наклонился вперед. Одна прядь упала на его лоб. Профиль Бернетта был идеальным. Я ненавидела себя за эту мысль. Этот парень был настоящей катастрофой. Однако утверждение, что он не был крайне привлекательным, являлось бы откровенной ложью.

– Вы представляете Марию Стюарт в таком свете, будто она являлась прекрасной королевой, которая любила всех и была любима всеми. – Он небрежно откинулся на спинке скамейки. Бернетт балансировал шариковой ручкой между большим и указательным пальцами. От меня не ускользнуло, как томно мои сокурсницы пялились на него. – Конечно, народ почитал ее, но мне кажется грубым невежеством изображать Марию Стюарт святой.

Профессор Робертсон смотрел на него. Большой палец пожилого мужчины скользил по маленькому пульту дистанционного управления, который он использовал для переключения презентации.

– И что же привело вас к такому предположению, мистер Бернетт?

– Факты, сэр. – Он положил ладонь на книгу в льняной обложке, как будто в ней были все ответы. – Деяния Стюарт неоспоримы, но она выдавала себя за невиновную. Мария вела себя так, словно являлась мученицей. Я, в свою очередь, думаю, что «тиран» было бы куда более подходящим термином для ее описания.

В зале воцарилась гнетущая тишина. У кого-то сломался грифель карандаша. Профессор Робертсон открыл было рот, чтобы что-то сказать, но я опередила его.

– Именно такие предубеждения и привели к ее казни. – Я достала камень в виде дракона из кармана юбки, погладила его по ушам, чтобы успокоиться, и выпрямилась на своей скамье. Я старалась не обращать внимания на свои пылающие щеки. – Мистер Бернетт является ярким примером надменных людей прошлого, которые выносили суждения о Марии Стюарт. Как можно презирать людей, не зная их? Никто, черт возьми, понятия не имел, кем являлась эта женщина.

Профессор Робертсон снова открыл рот, но сталкер-обезьяна оказался быстрее. Его скулы покраснели.

– Факты имеют за собой доказательную базу. Делать выводы из этого вовсе не предвзято. Мария была интриганкой. Убийцей! Она вернулась в страну, которая, как она считала, являлась ее домом. Но она не имела права появляться в Шотландской империи после стольких лет и везде сеять хаос.

– Она была шотландкой! Что она могла поделать, если ее родители решили покинуть страну?

Уголки его рта скривились. Бернетт не смотрел на меня. Он пристально смотрел на профессора Робертсона.

– Ее родители должны были столкнуться с последствиями своих собственных действий. Если бы они не вмешивались в политику и не вынашивали коварные планы, возможно, что-то и вышло бы из Марии. – Он поморщился. – Возможно.

Не из Марии. Из меня. Он знал, что я давно поняла двусмысленность его слов. То, что Бернетт говорил обо мне, меня не интересовало. Но о моих родителях…

Его словесные нападки на них вызвали у меня слезы на глазах. Мой подбородок дрожал, пока я пыталась сдержать их. Я сглотнула. Комок в горле умолял меня сдаться. Но ни за что на свете я бы не доставила этому типу такого удовольствия. Я встала, бросила пенал, телефон и блокнот в свою джутовую сумку и взвалила ее на плечо. Трясущимися пальцами я схватила книги и пиджак.

Все в зале наблюдали за мной. Никто не произнес ни слова. Деревянные половицы скрипели под моими ногами. Я остановилась перед партой Бернетта, положила руки на парту и наклонилась вперед. Он даже не вздрогнул.

– Ты и дьявол, – прошипела я, пристально глядя в его светлые глаза и злобно сжав губы, – ты и он, Бернетт, вы являетесь частью единого целого, и ничто светлое в этом мире не смогло бы это изменить.

Уголок его рта дернулся. Как будто все это было не более чем игрой. Как будто мой гнев был чем-то, что доставляло этому парню удовольствие. Забавляло его. Казалось, Бернетта не беспокоило, что все присутствующие глазели на нас. Никто нас не прерывал, даже профессор Робертсон. Разумеется, нет. В этом смысле люди были на удивление подвержены стадному инстинкту.

– Вот так значит, да? – Он наклонил голову. Уголок его рта дернулся в усмешке. Бернетт наклонился вперед. Теперь нас разделяло всего несколько миллиметров. Следующие слова он произнес шепотом. – Смотри внимательно, Иверсен. Присмотрись, и я убежден, просто свято уверен, что ты обнаружишь немало сходств между дьяволом и собой.

Его слова были острыми когтями, которые сжали мое сердце. Мы устроили немую дуэль взглядами. В глазах Бернетта плясали бронзовые отблески. Мне они были знакомы. Я не знала, откуда, но они были мне знакомы.

– Катись к черту, – прошипела я и ушла.

* * *

Остаток дня я провела, гуляя по высокогорью. Это означало, что я пропустила остальные лекции, не пришла на встречу с Изобель и, наконец, выбросила свои благие намерения за борт. Ветер пробивался сквозь солнечные лучи, охлаждая мой разум. Это было настоящим удовольствием для головы, учитывая то, какой хаос сейчас крутился в моих мыслях. Бесконечные просторы шотландской природы оказали свое воздействие, рассадив значительную долю умиротворяющих мыслей по мрачным закоулкам моего мозга.

Время пролетело незаметно. Прошло несколько часов, прежде чем я оказалась на пути домой. Среди ослепительно зеленых окрестностей время, казалось, не существовало. Наверное, я могла бы потратить всю ночь, наполняя свои легкие свежим воздухом дикого нагорья, но мой желудок неумолимо урчал, а мышцы протестовали против тяжелого веса книг в джутовой сумке. Кроме того, в мыслях промелькнуло лицо моего деда, который настаивал, чтобы я была дома к ужину.

Я последовала обратно в Тихий Ручей по указателю. Он повел меня по узкому переулку, окруженному разноцветными покосившимися домами. Каменные фасады дополняли деревянные балки. Особенности построек поражали. Казалось невозможным насмотреться на эти кривые стены. Некоторые из них настолько покосились, что создавали гипнотический эффект. Я бродила по узким улочкам, которые теперь тянулись между домами, пока вдруг…

Я резко остановилась, услышав позади себя какой-то шум.

Какой-то грохот, нарушивший царившую до этого тишину. Нервозность охватила меня, неприятное чувство пробралось в самое сознание. Я повернула голову и огляделась, пытаясь разглядеть хоть что-то в тусклом свете заходящего солнца. Ничего. Я вынула дрожащие руки из карманов пиджака и остановилась. Мой взгляд спешно исследовал все вокруг, проверяя каждый дюйм. Абсолютная тишина. Кровь шумела в ушах. Но все же…

Вот, опять что-то! Какое-то движение рядом со мной. Хватая ртом воздух, я интуитивно отпрянула назад, прежде чем наткнулась на пару светло-зеленых мраморных глаз. Мое лицо расслабилось.

– Ну и напугала же ты меня. – Я положила одну руку себе на грудь и сосредоточилась, пытаясь успокоить дыхание. На пороге розового дома сидела белая кошка-сфинкс. Она странно на меня смотрела, как будто хотела что-то сообщить.

– Мы не знакомы, не так ли? – Медленным, осторожным движением я присела на корточки, положила локти на бедра и встретилась с ней взглядом. – Хелена Иверсен. Я новенькая в Тихом Ручье. Мой дедушка живет на вершине утеса. Натаниэль. Может быть, это имя тебе о чем-нибудь говорит… – Я сделала маленький шажок вперед. Кошка зашипела. Я попятилась назад. – Тс-с-с. Я добрая. По крайней мере, большую часть времени. Мой папа всегда говорил, что я похожа на лебедя. Защищающая и любящая. Хладнокровная, когда приближается угроза. – Кошка встряхнулась, прежде чем ударить лапой. – Что не так, тебе не нравятся лебеди? – Небольшая улыбка появилась на моих губах. – Мне тоже. Они ужасны, не так ли? – Я наклонила голову и посмотрела вдаль, на высокогорье. Сквозь облака пробивалась розовая вуаль. Испуг ушел, но некоторое беспокойство осталось. Солнце прощалось. Пора было двигаться дальше.

С моих уст сорвался вздох.

– Наверное, мне следовало бы пожелать тебе удачи в предстоящей охоте на мышей, но я этого не сделаю. Мыши милые, у них есть сердце и, конечно же, семья, так что я надеюсь, что ты их не поймаешь. – Я улыбнулась. – До скорой встречи, кошечка.

Кошка издала жалобный вопль. Еще один, когда я была уже поодаль. Желудок урчал, пока мои шаги раздавались на узкой улице.

Внезапно кто-то толкнул меня. Я начала задыхаться, когда широкие руки сомкнулись вокруг моей шеи и с силой прижали меня к каменной стене дома. В нос ударил резкий запах виски в сочетании с сильной ноткой табака. Руки сильно сжали мое горло. Яркие цвета домов слились в пеструю мозаику. В панике я хватала ртом воздух. Безуспешно.

– Ну и чем теперь занят твой нахальный ротик, малышка? – В глазах моряка, которого я видела сегодня утром, горело безумие. – Уже не такая смелая, а?

Мои глаза наполнились слезами. Я молча боролась за возможность вздохнуть. Мой инстинкт самосохранения отчаянно пытался заставить ноги двигаться. Я хотела ударить его коленом в пах, пнуть по голени, сделать что-нибудь, но он прижал меня своим массивным телом, лишив возможности пошевелиться.

Том рассмеялся.

– Такая беспомощная. – Кончик его языка лизнул мои губы. Рвотный позыв охватил меня, смешиваясь с желанием наполнить легкие кислородом. Я завертела головой в обе стороны и захныкала, как вдруг почувствовала опасно острое лезвие на своей щеке. Внезапно я остановилась.

– Шшш, – прошептал он, приблизившись к моему рту, – не упрямься, малышка, не упрямься. Мы же не хотим, чтобы я испортил последний кусочек твоей безупречной кожи.

Кончик его ножа обвел линию моего подбородка. Спустился к горлу. Я отчетливо ощущала его присутствие. Одно неверное движение, и оно проткнуло бы меня. Лезвие коснулось нежной кожи, под которой пульс забился в бешеном темпе. Я зажмурила глаза и подумала о морских брызгах, подсолнухах и смехе моей мамы – обо всем, что могло бы мне помочь пережить этот момент.

Но в ту секунду, когда Том пошевелил рукой, чтобы усилить давление, он был отброшен от меня с невероятной жестокостью. Я осела на асфальт. Острая боль пронзила колени. Лишь смутно до меня доносились стоны боли, которые издавал напавший на меня моряк. Кровь пульсировала в черепе. Чистая, неподдельная паника затопила мои вены, заставляя сердце бешено колотиться о ребра. Я жадно втянула воздух и закашлялась.

Я подняла взгляд, но волосы беспорядочно свисали на мое лицо. Я увидела лишь силуэт, очертания которого были окрашены красно-золотыми лучами заходящего солнца.

Мое дыхание участилось, горло стало похоже на грубую наждачную бумагу. Чувствуя невероятную слабость, я подняла одну руку, чтобы заправить пряди волос за уши и освободить себе обзор.

Рядом с зеленым домом, на пороге которого я минутами ранее разговаривала с кошкой, животом кверху лежал толстый моряк. Он кричал и извивался. Его пальцы скребли по брусчатке, а черты лица были искажены болью. Над Томом, стоя на одном колене, склонился человек в черном пальто с отложным воротником. Подобного рода одежда еще сто лет назад выдала бы в нем богатого городского парня. Его лицо оставалось в тени, но бледные пальцы незнакомца, исследующие слегка изогнутый позвоночник нападавшего, казались светом в темной ночи.

Что, черт возьми, здесь произошло? Он избил его? Он чем-то оцарапал его кожу? Да, я так и думала. Он чем-то царапал его позвоночник! Но мне было трудно различить силуэты этих двоих в клубящемся тумане.

От душераздирающего крика, вырвавшегося из горла Тома, по моей коже побежали мурашки. Я не осознавала, что пятилась назад, пока моя спина не уперлась в прохладную каменную стену дома, что находился позади меня. Дрожа, я положила руки на колени и прислушалась к мучительным воплям. Судя по всему, Тома пытали. Его крики растворялись над крышами Тихого Ручья.

Раздался еще один жалобный вопль, прежде чем Том умолк.

– Он… – Из меня вырвался сдавленный хрип. – Я имею в виду… ты… его…

Незнакомец выпрямился. Тусклый свет заката падал на его бледную кожу. Он повернулся и посмотрел на меня. Розовый свет закатного неба покрывал поцелуями каждую из родинок на левой половине его лица, заставляя их сиять так, как если бы они были давно забытым созвездием, темной тушью на белом холсте. Такое лицо было невозможно забыть.

И, бог свидетель, я не забывала его. Ни на секунду, несмотря на то что я умоляла себя об этом.

Бернетт склонил голову. Его губы растянулись в усмешке.

– Иверсен, Иверсен, Иверсен. – Он приближался ко мне. Безукоризненная грация сквозила в его движениях; Бернетт обладал харизмой аристократа. Когда он оказался так близко, что у меня возникло желание протянуть руку и провести пальцем по его выступающим скулам, он присел на корточки. Наши взгляды встретились. Я потерялась в ярком коричневом цвете его радужек – таких же диких и необузданных, как танцующие ветви деревьев в самую бурную ночь. – Если бы мне было позволено убивать, maledictus pulchritudo… мой выбор пал бы на тебя.

Слова, которые он произнес этим вечером – тихо, почти шепотом, – перевернули мой мир.

– Это неправда. – Я не могла отвести от него взгляда, не в силах прогнать мурашки, которые покрыли мою шею при звуке незнакомых слов. Симметричные черты его лица производили на меня гипнотизирующее действие. Плохой знак, потому что этот парень был злобным. Тем не менее я чувствовала, что его привлекательность меня пленила. Тем не менее я не могла отвести от него взгляда. – Тогда ты бы не стал спасать меня, если бы…

Было что-то хищное в его ухмылке в этот момент. Бернетт приложил палец к моим губам. Он был холоден как лед.

– Тихо, Иверсен, тихо. В противном случае может сложиться впечатление, будто ты утверждаешь, что знаешь меня. И это, – его усмешка исчезла, – было бы ужасной, ужасной ошибкой.

Прежде чем я смогла осмыслить его слова, он поднялся и исчез в сгущающейся темноте.

Тираэль

Звук закрывающихся дверей эхом разнесся по фойе.

Мой разум был смятен, и я был взволнован. Того, что произошло на Кривом проспекте, не должно было случиться. Стоило поблагодарить богов за вечерний туман. У Хелены не было ни малейшего представления о том, что случилось с Томом. Она не могла видеть мою силу. Тем не менее это было безрассудно. И глупо. Так невероятно глупо!

Я накинул пальто на трехногий гардероб, отделанный черным деревом, который более века принадлежал семье Бернеттов. Плотно утрамбованная земля осыпалась с подошв моих кожаных ботинок, испачкав мозаичный узор светлых плиток. Намек на улыбку промелькнул на моих губах, когда я подумал о выражении лица Дидре, прежде чем она бы бросила неодобрительное «Katsu» в мою сторону. Грязнуля.

Азлатский был древним языком. Мы считали его священным. Отдаленно он напоминал латынь, но с ней нельзя было сравнивать. Перевод азлатских слов на современный язык был суверенным запретом нашего закона. В прошлом предпринимались попытки получить одобрение власти на перевод книг, но они ни к чему не привели. Верховные оставались непреклонны.

In regiment mits pakis. Полк приносит мучения, чтобы ты выжил.

С первого этажа доносились голоса. Я поднялся по правым ступеням двойной лестницы, проведя кончиком пальца по гладко отполированному красному дереву центральных перил. На лестничной площадке мой взгляд остановился на часах. Кончик большой стрелки горел, но это было не всепоглощающее пламя. Оно оставалось спокойным до тех пор, пока стрелка не достигала сегодняшней фазы луны. Убывающий полумесяц. Раскаленный наконечник собирался угаснуть. Это могло произойти в любую минуту.

Я опоздал – и признал это с усмешкой.

Я не торопился, прогуливаясь по длинному коридору мимо любимого чайного столика Бабы Грир. Я случайно задел его ногой. Фарфоровая чашка, украшенная нежными цветами, упала на пол. Это была ее любимая чашка.

– Bljersk! – Проклятие слетело с моих губ, и не прошло и секунды, как безжалостный, неодобрительный взгляд Валериана Бернетта впился в мои глаза. – Прошу прощения. Этого больше не повторится, nok’nok.

Он знал, что я солгал. Nok’nok – прадед – Валериан был в курсе всего, что происходило в первом левом крыле замка – ведь прошло почти целое столетие с тех пор, как была установлена золотая рама с изображением его лица, написанного акварелью в несколько слоев.

Я закатил глаза.

– Хотя бы один раз сделай вид, что поверил мне.

Я мог бы поклясться, что услышал его фырканье, доносящееся из коридора. Мои пальцы сомкнулись на прохладной латунной ручке двустворчатой двери, которая принадлежала давно забытым временам. Когда я открыл дверь, разговоры стихли. Каждая пара глаз в салоне была устремлена на меня.

– Тираэль! – Моя мать поднялась с бархатного кресла с красной обивкой. Изящно и грациозно она выпрямилась, и кончики ее иссиня-черных волос коснулись пояса обтягивающих кожаных брюк. Эльсбет Бернетт излучала такую власть, что, казалось, вся комната пульсировала. – Где ты пропадал? Ты сводишь меня с ума! Однажды я все-таки оторву тебе голову.

Усмешка на моих губах стала шире. Я подошел к приставному столику и взял пралине из фарфоровой чаши.

– Умоляю тебя. Так часто ты расстраиваешься из-за того, что Кора и Арчи совершенно не похожи на тебя. – Небрежно прислонившись к каменному камину, я скрестил ноги и с вызывающим спокойствием принялся за обертку от шоколадных конфет. – Ты бы никогда не рассталась с единственным сыном, который унаследовал твою красоту, maë.

Черты ее лица смягчились. На нашем языке «maë» было чрезвычайно ласковым словом, чтобы назвать матерей. Обычно им пользовались маленькие дети. Взрослым не хватало этой нежной черты характера. В этом мире царил естественный отбор, и чувствительное сердце являлось самой легкой жертвой в игре, именуемой безжалостной охотой.

– Красота мимолетна, – сказала Кораэль. Она сидела на толстом персидском ковре, положив ногу на ногу, и соскребала средним пальцем черный лак с ногтя большого пальца. Моя сестра наклонила голову так, что концы темных волос коснулись ее скул. – Когда-нибудь ты больше не сможешь использовать свою внешность, чтобы оборачивать все в свою пользу. – Она подняла глаза. Черты ее лица сквозили холодным безразличием. Если бы прямая челка не закрывала лоб черной бахромой, то было бы видно, как одна из ее густых бровей высоко поднялась. – А потом ты приползешь к нам и попросишь, чтобы мы спасли твою задницу.