Элохим

Далеко впереди на холме сидел пастух, согнув одно колено и облокотившись на руку. В какой-то миг он напомнил Элохиму Эл-Иафафа и Эл-Ифалефа. Так они обычно сидели на холме, когда пасли стадо. Подойдя ближе, Элохим узнал в пастухе Эл-Иава, старшего сына Эл-Иафафа. Тот увидев Элохима, вскочил на ноги и побежал навстречу. Они обнялись.

По изнуренному виду Элохима и Мариам Эл-Иав сразу догадался, что нужно делать. Он быстро позвал своих сыновей. Одному поручил приготовить горячую воду на костре, другому – заняться конями, а сам повел нежданных гостей в шатер.

Через час, после того как гости умылись и поели, Элохим и Эл-Иав оставили Мариам в шатре отдохнуть, а сами вышли наружу.

Элохим давно не видел Эл-Иава. Из юноши, каким он помнил его, тот превратился в мужчину средних лет. Элохим смотрел на него, и у него было такое ощущение, будто перед ним стоит Эл-Иафаф.

– Как ты стал похож на своего отца!

– Все говорят, я пошел в отца, а вот братья – в мать.

Они отошли от шатра и уселись на холме. Между тем сыновья Эл-Иава вернулись к овцам, пасущимся внизу на склоне.

– Мальчики выросли.

– Да, Иоафаму скоро будет шестнадцать, а Натани-Элу уже четырнадцать.

Только теперь, когда они были наедине, Эл-Иав сообщил, что Мариам ищут повсюду. Перекрыты все дороги. Объявлена награда тому, кто выдаст их местонахождение. Вчера даже приходили галлы, спрашивали про них, а до того приезжал из Иерусалима Йешуа бен Сий.

– Он очень хотел увидеть тебя, – сказал Эл-Иав. – Обещал приехать еще раз, ближе к праздникам.

– Значит, скоро.

– Да, но он не назвал день. Еще вот что. Ирод лежит при смерти.

– Он лежит при смерти уже сто лет.

– Но все говорят, что он очень плох и скоро умрет. Я вот подумал, что вы покамест могли бы укрыться у нас. Все равно теперь вам некуда идти.

– Не стесним вас?

– Нет, – ответил Эл-Иав и неожиданно для Элохима добавил: – Наверху две комнаты по-прежнему ждут вас.

Эл-Иав точь-в-точь повторил слова своего отца. Элохим вспомнил как тот, перегородив две комнаты наверху, сказал ему и Анне: «Эти комнаты будут всегда ждать вас». Прошло столько лет. Ни Анны, ни Эл-Иафафа уже не было в живых. Но память о том дне внезапно ожила в Элохиме. На глазах навернулись слезы. В сыне Эл-Иафаф сдержал свое обещание.

– Девочки и Милка также живут наверху, – сказал Эл-Иав, – а мы, мужчины, живем внизу.

Элохим еще узнал, что братья Эл-Иава ездили в Иерусалим по вызову Храма, когда определялся жених для Мариам.

– Выбор пал на Иосифа, брата твоего.

– На Иосифа!? – невольно повторил Элохим, пораженный вестью.

Ему теперь стало понятно, почему приезжал Йешуа бен Сий.

– Когда Мариам проснется, я пошлю вперед Натани-Эла. На всякий случай.

Мариам проснулась после полудня. Она выглядела отдохнувшей. Элохим не был уверен, стоит ли сообщить ей об Иосифе. Он не хотел расстраивать ее и потому решил промолчать.

Они собрались в дорогу. Натани-Эл пошел раньше вперед. Мариам попрощалась с Эл-Иавом и Иоафамом.

– Послезавтра мы тоже вернемся домой, – сказал Эл-Иав. – Вместе встретим Хануку.

Идти было недалеко. Через полчаса они вышли на дорогу, которая прямо вела к воротам дома. Натани-Эл уже ждал их на дороге. Он пропустил их вперед, а сам отстал от них шагов на сто.

Это был огромный двухэтажный дом, построенный очень давно из цельных белых камней, потускневших со временем. Над крышей высился старинный ветвистый дуб. С трех сторон дом окружали фруктовые сады.

– Интересно, дада, сколько лет этому дубу?

– Никто не знает. Говорят, его посадил сам Йишай. Но мне не верится. Он слишком высокий для тысячелетнего дуба. Отец и дед очень любили дремать под ним после полудня. А вот во дворе ты увидишь большой выдолбленный камень. Такое продолговатое корыто. Из него коровы и лошади пьют воду по вечерам, после возвращения с выгона. Его-то точно выдолбил Йишай. На нем даже выцарапано его имя.

– Как интересно! – по-девичьи воскликнула Мариам.

Еще они не дошли до ворот, как громко залаяли собаки во дворе. Натани-Эл бегом догнал их и подал голос собакам.

– Тихо, там!

Собаки, услышав знакомый голос, моментально затихли. В это же время открылись ворота, и в них появился парень крепкого сложения, лет двадцати пяти. Элохиму бросился в глаза его орлиный взгляд, которым он на миг просверлил Мариам.

– Это дядя Элохим, – сказал Натани-Эл.

– А ты, наверно, Ра-Эл, – спросил Элохим.

– Нет, – ответил довольно сухо парень. – Ра-Эл на выгоне с коровами. Вернется вечером.

– А ты, стало быть, самый меньший. Извини, запамятовал, как зовут.

– Наассон.

Мариам изменилась в лице и удивленно посмотрела на Элохима.

132

Наступило 25-ое Кислева. День Хануки. Накануне вечером в Иерусалим приехал Публий Квинктилий Варий, Римский легат в Сирии. И уже утром он в сопровождении римских трибунов, центурионов и легионеров отправился во Дворец.

Царю Ироду стоило больших усилий встать с постели, надеть на себя белую тогу и пурпурную мантию и встретить высоких гостей в Тронном зале. Перспектива провести целый день на ногах его сильно огорчала. Но не было иного выхода. Публий Квинктилий Варий был не простым римлянином, а происходил из олигархов. Царю было хорошо известно, что в Риме олигархи традиционно держат в своих руках власть. К тому же Римский легат был близким другом цезаря и не частым гостем.

В Агриппиевом доме полным ходом шло приготовление к торжественному приему римлян. Дворецкие наводили последний блеск в зале для пиршеств, накрывала столы сочными фруктами и яствами, в то время как в огромной царской кухне готовились разнообразные восточные блюда. Ожидалось, что царь и гости после короткой встречи в Тронном зале сразу перейдут в Агриппиев дом и сядут за стол.

Ирод встретил Публия Квинктилия Вария в Тронном зале. Многочисленное сопровождение Римского легата столпилось у дверей. Царь усадил гостя рядом с собой в высокое кресло и между ними завязалась тихая, едва слышная для других, беседа. Римлянин поинтересовался здоровьем царя. Ирод поблагодарил и ответил, что чувствует себя теперь намного лучше. Дальше гость спросил его о новом завещании. Царь ответил, что решил разделить царство между тремя сыновьями. Собеседник одобрительно отозвался о его решении. Затем, повысив голос, так чтобы все могли слышать, спросил:

– А куда пропал один из наших доблестных легионеров?

– Он не пропал, – ответил царь, – его видели в Вифлееме.

– А зачем он оказался там? Его место тут.

– Ваше Величество, – вмешался Сарамалла, – позвольте мне объяснить высокому гостю.

Царь рукой подал знак согласия.

– Многоуважаемый Варий, римский легионер, о котором вы спрашиваете, добровольно присоединился к поиску одного очень опасного преступника.

– Какого преступника?

– Его зовут Элохим.

– Это не тот Элохим, который был когда-то очень богат и почитаем в Иерусалиме, а после был разорен?

Варий устремил недвусмысленный взгляд сперва на царя, а затем на Сарамаллу, дав обоим понять, что ему известно намного больше, чем им кажется.

– Тот самый, – ответил царь.

– И в чем его преступление?

– Он ворвался в дом одной безобидной семьи и устроил там кровавую резню. Зарезал отца семейства и двух его сыновей, – ответил Сарамалла.

– Представляешь, Публий, на глазах дочерей и их матери! Какой лютый зверь! – лицемерно сказал царь.

– Когда? – спросил Римский легат.

– Ночью, – ответил царь.

– Когда это «ночью»?

– Ну, правда, прошло много лет, – неохотно признался царь.

– И только теперь решили наказать, – съязвил Публий Квинктилий Варий.

Среди римлян поднялся дружный смех.

– Потому что только недавно вдова убитого осмелилась подать жалобу, – разъяснил Сарамалла.

Сарамалла не соврал. По его приказу люди Ахиабуса перед самым приездом Римского легата в Иерусалим заблаговременно выбили из Аси, вдовы Рубена, письменную жалобу.

– В конце концов, меня ваши иудейские дела мало волнуют, – сказал Римский легат. – Но предупреждаю, за каждым римским гражданином, за каждым римским легионером стоит весь Рим. Цезарь не потерпит, чтобы с головы римлянина упал хоть один волос. Это всем понятно?

Римские гости грозно посмотрели на присутствующих идумеев.

– Ну, Публий, чего горячиться из-за мелочей, – примирительно сказал Ирод. – Ни один волос не упадет с головы ни одного римлянина, пока я тут царь.

Публий Квинктилий Варий был доволен. Он поставил Ирода на место в присутствии римлян и идумеев. Царь чувствовал себя публично униженным. Сам цезарь никогда не позволял себе унизить его при людях, всегда был с ним на дружеской ноге. А теперь какой-то римский легат обошелся с ним как со своим подчиненным. Ему захотелось встать, стукнуть царским жезлом по полу, накричать на всех, обругать Римского легата и послать его подальше.

Ирод резко встал с трона. Где-то внутри кольнуло. То ли в печени, то ли в желудке. Он ощутил невероятную слабость. Ему показалось, вот прямо сейчас упадет. Он оперся обеими руками на жезл и слабым голосом сказал:

– Уважаемые гости, пора садиться за стол.

133

Царь и Римский легат первыми вышли из Августова дома и неспешно направились в Агриппиев дом. За ними вышли Сарамалла и Куспий Фадий, а потом римляне и царедворцы.

На свежем воздухе Ирод почувствовал себя лучше, как-то оживился. Давно он не выходил во двор. Надо почаще бывать на свежем воздухе, подумал он.

Во дворе к Сарамалле подошел Ахиабус и шепнул ему на ухо, что из Вифлеема пришел человек, которому известно местонахождение Элохима. Сарамалла немедленно сообщил новость царю.

– Вот и отлично. Приведи его прямо сюда, – приказал царь Ахиабусу.

Все, за исключением Римского легата, Куспия Фадия, Сарамаллы и самого Ирода, прошли в Агриппиев дом. Ахиабус вернулся с молодым иудеем. Увидев римлян за царем, молодой человек заметно заволновался.

– Как тебя зовут? – спросил царь.

– Наассон.

– И ты, Наассон, знаешь, где прячется Элохим?

– Да, в нашем доме.

– А где ваш дом?

– В Вифлееме. На окраине города. Как выйдешь из Вифлеема на хевронскую дорогу, надо свернуть налево, и дорога приведет прямо к нашему дому.

– А почему он прячется у вас?

– Потому что это дом его предков. Я его племянник.

– А! Вот оно что! Ахо, выдай ему тридцать шекелей и отпусти. А мои галлы все еще в Вифлееме?

– Да, Ваше Величество, – ответил Ахиабус.

– Срочно отправь туда гонца с вестью, – приказал царь Ахиабусу.

Царь отвернулся и сказал Римскому легату:

– Теперь Элохим от меня никуда не уйдет!

Все четверо направились в Агриппиев дом. Но вдруг услышали голос Наассона:

– Постойте!

Царь остановился и в недоумении посмотрел на Наассона.

– Что еще!?

– Я здесь не из-за денег.

Ирод переглянулся с Сарамаллой.

– Интересно! А из-за чего?

– Я с детства мечтал стать римским легионером, – взволнованно затараторил Наассон. – Я теперь не смогу вернуться домой. Я бы хотел уехать в Рим. Я…, я обещаю быть…

– Ясно, – прервал его царь. – Ну, тебе, парень, повезло. Вот тут Римский легат. Обратись прямо к нему.

Но Публий Квинктилий Варий опередил Наассона:

– Жди меня тут! – сказал он и, рассмеявшись, добавил. – В римском легионе еще не было ни одного иудея. Ты, наверно, станешь первым.

Шутка Римского легата понравилась. Все, за исключением царя, громко расхохотались и зашли в Агриппиев дом. Между тем, мысли Публия Квинктилия Вария были заняты другим. Перед тем как сесть за обеденный стол, он приказал Куспию Фадию:

– Немедленно пошли людей в Вифлеем. Пусть найдут Пантеру и выведут его на девицу. Надо опередить старого хрыча, оставить его с носом.

134

Наассон просидел на каменной плите в Колонном дворе целый день. Весь продрог. С утра он ничего не ел. От голода у него бурчало в желудке. Царская челядь постоянно шныряла по двору между Агриппиевым домом и кухней. Время от времени мимо него слуги проносили вкусно пахнущую еду в чанах и на серебряных подносах. Никто из них не замечал Наассона. Ему стало жалко себя.

Наконец поздно вечером Публий Квинктилий Варий и Куспий Фадий вышли из Агриппиева дома. Наассон вскочил на ноги и стал в почтительной позе дожидаться их. Но римляне, увлеченные разговором, прошли мимо, не обратив на него никакого внимания.

– Ваше Вел… Ваше Высочество! – чуть не плача произнес Наассон.

Публий Квинктилий Варий недовольно обернулся. Наассон явно прервал его.

– А!? – удивился Публий Квинктилий Варий, – ты еще здесь!?

– Вы сами велели ждать.

– Да!? Я и забыл, – сказал он Куспию Фадию, а затем обратился к Наассону: – Хорошо, иди в крепость.

Наассон растерялся.

– Куда?

– Куда? Куда? – раздраженно повторил Публий Квинктилий Варий. – В крепость Антония. В Бирах, или как еще вы там ее не называете.

Римский легат отвернулся от Наассона, махнул рукой, словно хотел отогнать назойливую муху, и пошел дальше.

– Противная рожа, еще с орлиным взглядом, – сказал Куспий Фадий. – Неужели, всерьез вздумали взять его в легион?

– Римскому легиону иудеи нужны, – ответил Публий Квинктилий Варий, – но предатели нет.

Публий Квинктилий Варий задумался. Он любил использовать людей, давая им возможность показать, на что они способны.

– Впрочем, Куспий, переодень его в легионера, дай ему шлем. Пусть на один день почувствует себя легионером. Отправь его с тремя легионерами в Вифлеем. Поручи ему показать им дорогу в свой дом.

Они вышли с царского двора. Свита Римского легата уже ждала их за воротами. Им тут же подали коней.

– Знаешь, Куспий, – сказал Публий Квинктилий Варий, забираясь на своего коня, – у иудеев есть один чудный миф. Про первого человека. Слышал?

– Про Адама? – спросил Куспий Фадий, сев на коня.

– Да. И знаешь о чем этот миф?

– О сотворении человека.

– Нет. О предательстве.

Куспий Фадий поравнялся с легатом. Тот, не глядя на него, продолжил:

Рассказ Вария о презрении Бога, или О том, как Адам предал Еву

– Человек создан предателем. Первое слово, произнесенное человеком на этой земле, было предательством.

– Неужели!?

– Когда Бог спросил Адама, съел ли он от запретного дерева, тот не ответил «да», коротко и честно, как и полагается настоящему мужчине. А знаешь как?

– Мне как-то читали Тору, но не помню.

– А я запомнил на всю жизнь. Слово в слово. «Жена, которую ты дал, чтобы она была со мной, дала мне плод этого дерева, и я съел».

– Да, предатель! – подтвердил Куспий Фадий. – Еще какой! Свалить все на женщину?! Настоящий трус! Дескать, не я виноват. Виновата жена.

– Вот именно! Только он свалил не все на Еву, а лишь часть своей вины. Другую часть он возложил на самого Бога, мол, «я же не просил тебя дать мне жену. Это ты сам создал Еву». Вот что Адам имел в виду. Но как бы там ни было, предательство есть предательство, и не может не вызвать презрение в порядочном человеке. А в Боге тем паче.

– А как жена?

– Такая же предательница. Все свалила на змея. Думаю, Бог стал так презирать их предательские душонки, что ни захотел больше ни минуты терпеть их в своем саду и поэтому вышвырнул их оттуда вон, а не просто потому, что они слопали запретное яблоко.

– Наверно. Но жена выдала змея. А как повел себя змей?

– Молча встретил божественный приговор, – сказал Публий Квинктилий Варий и пришпорил коня.

– Обидно за змея, – прошептал про себя Куспий Фадий.

Промчавшись под сводами предпоследних ворот, они выехали на дорогу, ведущую к наружным воротам. Вся дорога до самого конца была ярко освещена факельщиками, выстроившимися по обе стороны на равном расстоянии друг от друга.

– В этом весь Ирод, – сказал Римский легат. – Никто не умеет угодить римлянам так, как он.

Между тем в городе празднование Хануки было в самом разгаре. Улицы были запружены толпами гуляющих людей. У многих в руках горели факелы.

Увидев римских всадников, выехавших из ворот Дворца, люди посторонились и уступили им дорогу. Но чем ближе к Храму, тем больше людей было на улице. Невольно приходилось продвигаться медленнее. Люди вежливо и с каким-то безразличием уступали им дорогу и тут же сходились за ними, продолжая прерванное веселье.

Впереди на стенах Храма внезапно зажглись огоньки, высветив его очертания на фоне ночного неба. И следом от Храма по всей улице прокатился ошеломляющий возглас: «Hal-El-lu-yah!». Римских всадников словно ударило воздушной волной. У Публия Квинктилия Вария мурашки пробежали по спине.

У Храма всадники повернули налево и прямиком промчались к крепости Антония.

Публий Квинктилий Варий был заметно взбудоражен.

– Эти иудеи загадочные люди, – сказал Куспий Фадий. – Я здесь больше года. Но до сих пор не могу их понять.

– И никогда не поймешь. Их понять невозможно, – ответил Публий Квинктилий Варий. – Они сильнее нас.

– Чем же? Вроде бы не видные собою, хилые. Откуда у них сила?

– Они умеют мыслить. Мыслить глобально, но действовать локально. Умеют видеть в малом большое.

– Но и у нас есть подобные люди.

– Единицы. А у них почти все поголовно такие. Это у них в крови. Это они всасывают с молоком матери.

– Но это мы властвуем над ними здесь, в Иерусалиме, а не они над нами в Риме.

– Не будь наивен, – сказал Публий Квинктилий Варий. – Они не властвуют в Риме только по той причине, что долго не подозревали о нашем существовании. Теперь они познакомились с нами, ощутили нашу мощь, задумались, вежливо не замечая нас. Но уверяю, настанет время, когда весь Рим будет поклоняться иудею, в то время как в Иерусалиме не останется ни одного римлянина.

– Удивительно, чем меньше я их понимаю, тем больше проникаюсь уважением к ним, – признался Куспий Фадий.

– Вот в этом-то их сила.

– Но мы более благородны, а они более, как бы сказать…

– Мстительны? – подсказал Публий Квинктилий Варий.

– Вот именно!

– Это не совсем так. Иудеи способны на очень высокое благородство. Но даже Ирод понимает, что нельзя оставлять детей врага в живых, как бы это ни было жестоко. Мы не всегда это понимаем. Мы здесь, на Востоке наломали немало дров, свергли многих местных владык, оставив их отпрысков в живых. Их дети, дети их детей доберутся когда-нибудь до Рима, выследят потомков наших полководцев, сенаторов и перережут им горло. В почву брошены семена мести и их пожнут будущие поколения. Лет через пятьдесят – сто. Мы своим благородством подвесили Дамоклов меч над нашими потомками. Вот почему царь Давид истреблял своих врагов безжалостно, не оставляя в живых даже грудных детей.

– Кстати, Элохим – прямой потомок царя Давида.

Слово «кстати» прозвучало некстати, резануло утонченный слух легата и показалось ему слишком фамильярным. И он решил закончить разговор.

– Знаю. Но он наш враг. Выбери самых сильных и отважных легионеров для Вифлеема.

– Будет сделано! Наверно, племянник Элохима уже добрался до Антония.

– Ну отлично. Тогда до завтра!

Куспия Фадия словно взяли как котенка за шкирку и швырнули в угол. Только теперь до него дошло, насколько Публий Квинктилий Варий ему недоступен.

– А что сделать с племянником Элохима, когда вернется из Вифлеема? – спросил он угодливо.

– Отправь его в Цезарею и посади на корабль.

– Куда? В Рим?

– Нет. В Александрию. Пусть выпустят его в Египте на все четыре стороны.

135

– А где Наассон? – спросил Элохим Эл-Иава, когда тот вернулся домой в день Хануки, пригнав стадо с пастбища.

– А что!? – удивился Эл-Иав. – Разве его нет не дома?

– Нет. Ра-Эл сказал, что он, возможно, ушел к тебе.

Отсутствие Наассона Элохим заметил уже на следующий день по приезде. Но тогда не придал этому особого значения. Позже вечером Ра-Эл сказал ему, что, видимо, ушел к стаду и что у него в привычке «испаряться вот так внезапно, не говоря никому ни слова». Элохим даже несколько обрадовался, что Мариам не придется видеть Наассона пару дней – он ей явно не понравился – и тут же забыл про него. Но теперь Элохим насторожился.

– Куда он мог исчезнуть?

– Не знаю. Может быть, уехал в Иерусалим, на Хануку, – неопределенно ответил Эл-Иав.

Элохим задумался. Ему явно было неприятно занимать свои мысли Наассоном, хотя прекрасно понимал, что чувство неприязни только мешает думать хладнокровно. «Надо уходить отсюда», – первое, что пришло в голову. Оставаться тут уже не так безопасно. Но куда? Опасно везде.

– Как устроились? – прервал его мысли Эл-Иав.

– Хорошо, – ответил Элохим.

– Тогда вечером поужинаем все вместе. Отпразднуем Хануку.

– Да, разумеется, – ответил Элохим, хотя его мысли были поглощены другим.

«Надо уходить! Надо уходить! – пульсировало в голове. – Немедленно! Сейчас же! Нет, еще светло. Ночью! Да, ночью! Сразу же после ужина. Но куда!? В горы? И прятаться там в пещерах? Мариам уже отдохнула, набралась сил. Да, в ближайшие горы! Переждать там, а потом оттуда двинуться в Цезарею!»

После стольких мытарств, три дня, проведенные в отцовском доме, показались ему спасительной передышкой. Днем они бродили по саду за домом, а по вечерам сидели на открытой веранде и любовались закатом солнца. Элохим делился с дочкой своими воспоминаниями того времени, когда он еще жил в этом доме. Тут все ему было родным, близким. Каждое дерево в саду, каждая ступенька на каменной лестнице, каждый угол вызывали в нем рой детских воспоминаний.

– Вот с той ступеньки в детстве я страшно боялся спускаться, – поведал он Мариам, когда по приезде они поднимались на второй этаж.

– Она на самом деле крутая. Даже для взрослого, – заметила Мариам.

– Всегда я сперва садился на нее, а потом осторожно поворачивался, чтобы не видеть высоту, и спускал ноги. Страх исчезал только тогда, когда дотрагивался ногами до следующей ступеньки. С тех пор во мне сидит страх перед высотой.

– А я даже не подозревала, дада, что ты такой трус, – пошутила Мариам.

– Ужасный, родная моя, – ответил Элохим и, облокотившись на перила, указал на продолговатое каменное корыто во дворе: – А вот и камень Йишая. Лежит там же, где лежал. Тут вообще мало что изменилось. Вот там слева от дома – конюшня, потом коровник, а дальше, ближе к воротам, находится овчарня.

– А где курятник?

– Тут, справа, перед огородом. Курятник всегда стоял отдельно.

– А что за навес вот там, напротив, под тутовым деревом?

– Под ним висит деревянная маслобойка. А рядом мать пекла хлеб, лаваш, лепешки мацы на Пасху. Я иногда помогал ей взбивать масло из коровьего молока. А она потом оборачивала кусочки козьего сыра с маслом в только что испеченный лаваш. Масло таяло и пропитывало лаваш. В жизни не ел ничего вкуснее.

– Так рассказываешь, что у меня даже слюнки потекли.

Единственным изменением в доме, не считая перегородки на верхней веранде, было крыльцо, пристроенное с обратной стороны дома ко второму этажу. Еще Эл-Иафаф к нему провел отдельную лестницу, с тем чтобы можно было прямо спускаться в сад за домом. Ею они и пользовались все эти три дня, когда выходили в сад. Не надо было проходить через двор и лишний раз тревожить семью Эл-Иава. И им никто не мешал. Они были словно оторваны от всего мира, что создавало иллюзию безопасности. Хотя Элохим каждый день с тревогой ждал появление галлов или приезд Йешуа бен Сия. Не покидали его и мысли о том, как сообщить дочери решение Храма: выдать ее за Иосифа.

136

Эл-Иав зарезал ягненка в дальнем углу двора. Помогали сыновья. Ра-Эл и Элохим стояли рядом. Как только нож был приставлен к горлу ягненка, в ушах Элохима прозвучал голос Рубена – «Элохим! Элохим! Подожди! Не режь!». Прошло уже столько лет. Но не было ни одного года, чтобы Элохим не вспоминал тот роковой выкрик Рубена в день Хануки. Один выкрик – и вся жизнь пошла иначе, кувырком.

Вечером Зерая, старшая дочь Эл-Иава, девочка лет девяти, поднялась к ним и сказала, что «ужин готов». Элохим и Мариам спустились вниз. Вся семья Эл-Иава сидела прямо на ковре. С одной стороны – Ра-Эл и сыновья Эл-Иава, а с другой – Милка с двумя дочерьми. А Эл-Иав сидел рядом с женой ближе к двери. В комнате горела праздничная менора.

Вкусно пахло жареным мясом. Куски баранины лежали на медных блюдах. На отдельных тарелках были разложены огурцы, лук, зелень. Рядом с Эл-Иавом стоял кувшин с красным вином.

После молитвы молча приступили к ужину. Было заметно, что все как-то озабочены внезапным исчезновением Наассона. Но через какое-то время девочки стали болтать без умолку. Обо всем на свете, перепрыгивая с одного на другое.

– А я знаю, куда ушел Наассон! – воскликнула внезапно Ави, младшая дочь Эл-Иава, девочка семи лет.

– Куда? – спросил Эл-Иав.