Элохим

– Вас ищут по всей пустыне, – сообщил ему старый бедуин, – но не бойтесь, никто вас не выдаст. Тут у нас свои обычаи. Пустыня царю не подвластна.

Предать гостя в пустыне считалось тягчайшим преступлением. Предательством бедуин наложил бы несмываемое пятно позора на весь свой род.

– Дада, бедуинам в пустыне можно верить, – тихо сказала Мариам. – Никогда не предадут. У них законы суровые, как их пустыня. Предателей пустыня не терпит.

Элохим пристально посмотрел на бедуина. Из-под белой куфии выразительно выступало обветренное смуглое лицо, покрытое морщинами. В прищуренных глазах бедуина высвечивалась твердость духа.

– Нам надо выйти на дорогу в Египет, – сказал Элохим бедуину.

Тот предложил им поводырем своего сына, юношу лет шестнадцати.

– Он выведет вас на египетскую дорогу. Там в скалах есть одна пещера. В случае чего можно спрятаться в ней.

Элохиму импонировало, что бедуин не задал ни одного праздного вопроса.

– Насколько проходима та дорога? – спросил Элохим.

– Дорога, – ответил бедуин, – исчезает в песках после Бене-Яакона. Оттуда до самого Египта тянется пустыня Сур. Песок да песок. И ни души.

– Да, конечно, – сказал Элохим, словно что-то вспомнив, – на песке тропинку не протоптать. Ветер, песчаная буря заметают следы.

– Только караванные поводыри знают путь в Египет. Новичку не мудрено там заблудиться.

– Откуда караваны идут?

– Из Вавилона. В Бене-Яаконе они задерживаются на три дня.

– А когда пройдет очередной караван?

– Через месяц. А то и позже. Точно вам скажут в Бене-Яаконе.

– Дада, нам надо дождаться прихода каравана.

– Придется. Иного выхода нет.

Сын бедуина привел их к пещере, о которой им говорил его отец. Тут же у скал находился колодезь. Они освежили себя, утолили жажду и напоили мула. Вдруг далеко на горизонте появились три движущиеся точки.

– Это царские всадники, – тревожно сказал юноша. – Вам лучше спрятаться в пещере. А я попытаюсь их направить на ложный след.

Всадники прискакали к колодцу. Элохим и Мариам могли слышать их голоса. Потом они исчезли. Сын бедуина попрощался и ушел. Но вскоре после его ухода всадники опять вернулись к колодцу, но теперь их было в три раза больше. Весь день они рыскали по пустыне от края до края, а ночью вновь собрались у колодца за костром. Из их разговора Элохим узнал, что Сарамалла перекрыл дорогу на Бене-Яакон.

Утром всадники куда-то умчались. Чуть позже Элохим вышел из пещеры окинул взглядом всю равнину и не увидел ни одного всадника. Он пополз к краю скалы и осторожно выглянул из-за ее выступа. У колодца не было ни души.

– Адда, кажется, ушли. Нам скорее надо добраться до дороги.

Они быстро спустились между скалами к колодцу. Элохим посадил дочь на мула.

– Я только мигом наберу воду.

Не успел он отойти от Мариам, как в ста шагах от него, из-за скал выскочили трое всадников. Элохим бросился назад к дочери. Стрелы одна за другой со свистом пролетели мимо его ушей. Одна попала мулу в живот, вторая в шею, третья пролетела над головой Мариам. Мул пошатнулся, но прежде чем он свалился на землю, Элохиму удалось подхватить дочь на руки.

– Скорее назад в пещеру! – крикнул Элохим, подсадив Мариам на выступ скалы.

Он обернулся, и тут же одна стрела попала ему в грудь, но отскочила от подаренного Габри-Элом камня.

– Осторожно, не ранить девицу! – бросил идумейский всадник двум галлам.

Галлы были уже рядом. Один из них бросился за Мариам. Она вскрикнула. Элохим быстро обернулся и увидел, как галл ухватился за ступни дочери. Мариам отбивалась, как могла. В долю секунды Элохим вынул меч и одним ударом отрубил ему руки. Тот с жутким воплем сполз на землю, оставив на скале кровавые следы. Он прижал руки с отрубленными запястьями друг другу, но сразу же отдернул от боли и засунул их подмышки. Весь побледнел и упал.

С окровавленным мечом в руке Элохим прыгнул на второго галла и идумея. Те одновременно обнажили свои мечи.

Между тем Мариам вскарабкалась вверх по скале. Сверху и галл, и идумей показались ей намного крупнее отца. Стало страшно за него.

Галл в прыжке нанес Элохиму рубящий удар. Элохим упал на спину. Душа Мариам ушла в пятки. Но Элохим ловко перекувыркнулся, уйдя от удара, вскочил на ноги и в мгновенье ока пронзил мечом галла в шею. Клинок прошел насквозь, вышел на миг у затылка и тут же исчез. Как только Элохим вынул меч из шеи галла, тот замертво упал на землю рядом со своим собратом.

Элохим покрутил мечом, как искусный жонглер, и внезапно резким ударом рассек голову раненого галла пополам. Идумей поднял меч высоко над головой и бросился на него. Но не успел нанести удар. Схватив свой меч обеими руками, Элохим обернулся кругом и с размаху отрубил идумею руку в запястье. Меч идумея вместе с его кистью отлетел в сторону. Идумей упал перед ним на колени и обнял его ногу.

– Умоляю тебя, Элохим, не убивай меня! – взмолился он. – Я еще не видел жизни.

Мариам прыгнула со скалы вниз.

– Дада, ты пощадишь его?

Но она не дождалась ответа. Элохим со всей силы вонзил меч идумею прямо в затылок. Мариам услышала, как у того хрустнули шейные позвонки.

– Надо скорее убираться отсюда, – сказал Элохим. – Пока не вернулись остальные всадники.

Он подобрал меч и лук убитого идумея и передал их Мариам. Сняв свои вещи с мертвого мула, погрузил их на коня идумея. Затем посадил Мариам на второго коня, а сам вскочил на третьего. Не теряя времени, они ускакали в сторону египетской дороги.

125

Как только они вышли на египетскую дорогу, Элохим остановил коня.

– Адда, нам сейчас нельзя в Бене-Яакон. Попадем в засаду. Надо переждать караван где-то здесь, недалеко от дороги.

– А где? – спросила Мариям и оглянулась вокруг.

Южнее от дороги прямо посередине пустыни одиноко возвышалась гора.

– Давай, дада, заберемся на ту гору! – предложила Мариам.

Они съехали с дороги и вскоре добрались до подножия горы. Гора оказалась каменистой, но ее подножие и склон наполовину были покрыты сочной травой. Воздух стал свежее и чище. Всюду пахло травой.

– Оттуда сверху вся пустыня видна как на ладони, – сказал Элохим.

Вдоль египетской дороги тянулись пальмовые деревья, прочерчивая границу между пустыней и обитаемой землей.

Они поднялись по склону до середины горы, где трава исчезала и откуда дальше до самой вершины высились голые скалы. С высоты горы было хорошо видно, как египетская дорога шла с севера на юг и, свернув налево, уходила дальше на запад до самого горизонта. Туда же вдоль дороги тянулась узкая зеленая полоса, вся в пальмовых рощах. Там можно было различить маленькие селения.

– Скорее всего, это арабские селения, – сказал Элохим. – Сначала устроимся, а потом я съезжу туда за едой.

– Дада, мне здесь очень нравится.

– Да, лучшего укрытия и не найдешь.

– А может быть, не поедем в Египет, а останемся тут жить.

– Давай сначала переночуем, а там видно будет.

Элохим отпустил коней пастись, а сам занялся поиском удобного места для шатра. За одной из скал он нашел ровное место и поставил шатер так, чтобы его не было видно со стороны дороги. Мариам сразу же приступила к обустройству шатра.

После полудня Элохим спустился в ближайшее селение. Его не было несколько часов. Впервые со времени их ухода из Иерусалима Мариам оставалась так долго одна. Первый час прошел незаметно, но потом она стала считать каждую минуту.

Увидев отца внизу у подножия горы, она от радости побежала вниз ему навстречу. Элохим поймал ее в свои объятия.

– Боязно было одной?

– Немножко.

– Я достал еду и воду. Хватит на несколько дней. Арабы были очень доброжелательны. А знаешь где мы? На какой горе?

– Нет.

– На горе Ор.

126

– Гора Ор!? – воскликнула Мариам. – Дада, это же та самая гора, где умер Аарон!? Ведь он здесь же и похоронен, его могила должна быть где-то тут.

Она посмотрела кругом, словно ища глазами могилу Аарона.

– Адда, прошло столько времени, наверняка могила сравнялась с землей. А вот там, за последним селением, находится Кадес, где умерла твоя прародительница Мариам.

– Ах, дада, давай съездим туда!

Элохим ничего не ответил. Ему было трудно обещать то, в исполнении чего он не был уверен. Мариам расстроенно взглянула на него и поняла в чем дело.

– Еще арабы сказали, что караван пройдет через сорок дней.

– Это хорошо, что так поздно, – тихо ответила Мариам. – Успеем передумать. И не поедем никуда. Мне отсюда не хочется уходить.

Дни проходили медленно. Как-то Мариам попросила отца научить ее владеть мечом. Она была восхищена тем, как Элохим без единого лишнего движения справился с тремя противниками. Но меч оказался слишком тяжелым для нее. Тогда Элохим предложил ей научиться стрелять из лука.

К седлам всех трех коней были прикреплены кожаные колчаны, полные стрел. Теперь они пригодились. Элохим смастерил из палок и старой одежды, в которую был обернут меч Голиафа, чучело и поставил его как мишень. Стрельба из лука так увлекла Мариам, что она стала упражняться в ней ежедневно.

Тем временем Элохим собрал большие камни и обвел шатер высокой стеной от скалы до скалы. Получилась своеобразная маленькая «крепость». Теперь они могли, не опасаясь быть замеченными, разводить по ночам костер.

Костер в буквальном и переносном смысле внес теплоту в их жизнь. Они обычно сидели за ним до поздней ночи, ведя между собой неторопливо тихую беседу. По настоянию Мариам Элохим рассказывал ей свою жизнь «с самого начала», а она, в свою очередь, делилась с ним своими сновидениями, мыслями и переживаниями. По-прежнему каждый увиденный сон оказывался продолжением предыдущего. И по-прежнему ей снился только Элохим. Она как-то выдернула из своего платка красную нить и, завязав ее отцу на левом запястье, сказала:

– Теперь буду знать, когда вижу тебя наяву, а когда во сне.

127

На шестой день месяца Кислева, вечером, Мариам вновь напомнила Элохиму о Кадесе.

– Дада, давай завтра отправимся в Кадес.

– Адда, родная, мы не найдем там могилу Мариам.

– Но там из скалы бьет родник, из которого пили наши предки. Там они вошли в распрю с Богом. Впервые после Йетзиат Мицраима[78]. Только попьем из того источника и сразу же вернемся.

– Хорошо, родная. Раз тебе так хочется! Но откуда ты знаешь про воду?

– Конечно, из Шемота, дада.

– Я тоже читал Тору. Но что-то не могу припомнить.

Мариам улыбнулась.

– Дада, вода Мерибы. Тору надо не читать, а изучать, медленно и внимательно. Слово за словом. Строку за строкой. Как это мы делали в Храме. Некоторые отрывки мы даже зубрили наизусть.

– Наверно, ты права, родная.

– С Йетзиат Мицраима, дада, начинается вся история иудеев. А до того все – предыстория. Авраам и Исаак были предками не только иудеев, но и идумеев, бедуинов и арабов.

– Это я знаю. Они наши двоюродные братья.

– И враги одновременно, – добавила Мариам. – А ты знаешь, дада, в этом мы должны винить только самих себя. Не их. Они тут не при чем. Не они стали нашими врагами, а мы их сделали таковыми. И вообще, во всем, что происходит с нами, мы всегда должны винить себя и только себя, а не другие народы. В этом наше отличие от них.

– Чем, адда, мы виноваты перед идумеями и арабами.

– Тем, что мы сравняли их с прочими народами. Для нас они такие же гойи, как и римляне, как и греки. Хотя Моисей четко передал иудеям повеление Бога относиться к потомкам Ишма-Эла и Исава иначе, чем к другим племенам, предостерег вступать в войну с ними.

– Теперь мы забыли про это.

– Потомкам Ишма-Эла и Исава было предназначено стать как бы связующим звеном между нами и прочими народами. Но мы брезговали ими, как брезгуют богачи своими бедными родственниками, относились к ним как к людям второго сорта. А царь Давид даже поработил идумеев. Они заслуживали лучшей участи, чем рабства. Разве не так, дада?

– Ты умница моя! А, по-твоему, их надо было приобщить к нашей вере?

– Нет, дада. Ни в коем случае. Наша вера есть наша вера. Она только для нас. Но Бог один для всех. Нам надо было придумать для наших братьев отдельную веру. И еще одну веру надо было изобрести для прочих людей. Всего три веры, для нас, для братьев и для прочих. Бог любит троицу.

– Как же? Один Бог и три разные веры?

– Дада, Богу это без разницы. Ему не нужна ни наша, ни другая вера. Он вообще ни в чем не нуждается. Ни в вере, ни в любви, ни в безверии, ни в ненависти. У Него есть все. Он самодостаточен. Вера нужна нам, людям. Она скрепляет людей в народ. Вера для народа то же самое, что и кровь для тела. Как тело не может жить без кровообращения, также народ не сможет существовать без веры. Наша вера закрыта для других людей. Иудеями рождаются, но не становятся. Но для двоюродных братьев надо было изобрести точно такую же веру, но как бы открытую для других. Идумеи и арабы очень любвеобильны, обожают якшаться и смешиваться с иноплеменными женщинами.

– При виде женщин у них обычно загораются глаза, – заметил Элохим. – В них появляется особый, только им присущий слащавый блеск.

– Это неплохо. Ибо отвечает их предназначению стать мостом между нами и всем миром. А третья вера должна была как бы сочетать в себе черты нашей веры и веры наших братьев. Открытой для всех, но при этом не стирать различия между племенами, а наоборот, подобно нашей вере, скреплять людей в нациях.

Манера рассуждения Мариам удивляла Элохима. Она не только не соответствовала ее юному возрасту, но казалась Элохиму очень знакомой.

– А ты, адда, не общалась с Г.П.?

– Только однажды, незадолго до его смерти. А что?

– Иногда напоминаешь его, особенно этим «как бы».

– Я рада. Я его сильно уважала.

– Я тоже.

– Но я с ним не обсуждала Йетзиат Мицраим.

– А о чем вы говорили?

– О тебе. Он сказал, что ты одновременно самый несчастный и самый счастливый человек в мире. Несчастный, потому что мир тебя не понимает и стремится уничтожить. А счастливый, потому что тебе дано испытать то, чего никто не испытывал. И еще он сказал, что хоть мир и отвергает тебя, но он строится только на таких редких людях, как ты. И я согласна с ним. Вот я думаю, если бы Наассон бен Аминадав был похож на тебя, то наши предки, наверно, не скитались бы по пустыне сорок лет и наша история была бы совершенно другой.

Наассон бен Аминадав был прямым предком Элохима и главой колена Иуды во времена исхода из Египта.

– Все же очень обидно за предка. Но почему ты так считаешь?

– Потому что он не оправдал надежды, возложенные на главу колена Иуды, – ответила Мариам и продекламировала: – «Иуда! Тебя восхвалят братья твои. Рука твоя на хребте врагов твоих; поклонятся тебе сыны отца твоего».

– Завещание Иакова?

– Да. Только Иуду из всех братьев Иаков назвал львом, царем зверей. Но Наассон бен Аминадав был не львом, а кроликом.

– Адда, нельзя так отзываться о человеке, о котором, кроме имени, ничего неизвестно.

– Вот именно, ничего неизвестно. Дада, вдумайся сам в слова «рука твоя на хребте врагов твоих». Иаков прямо указал на предназначение сынов Иуды. Быть воинами. Он им поручил сломать хребет врагам. Сломал ли Наассон бен Амминадав хоть кому-нибудь хребет? Неизвестно! О нем кроме имени, ничего неизвестно!

Элохим опустил голову.

– От него ожидалось, что он создаст мощную армию. И для этого у него были все необходимые условия. Суровая пустыня! Что еще нужно воину, чтобы закалить себя и телесно, и духовно? Не так ли?

– Согласен, родная моя.

– Мужчина, как только выходит за ворота своего дома, должен превратиться в воина. Шестьсот три тысячи пятьсот пятьдесят мужчин покинули свои дома при Йетзиат Мицраиме. И сынов Иуды было больше всех. Семьдесят четыре тысячи мужчин от двадцати лет и выше, годных для войны. Целое ополчение! Ему только надо было сколотить из него костяк армии. И тогда он бы заслужил восхваления своих братьев. Они пришли бы к нему поклоняться. Он мог бы собрать армию, по крайней мере, в триста тысяч человек. Где еще в мире тогда была армия в триста тысяч человек! С такой армией, закаленной в пустыне, можно завоевать весь мир, не то что маленькую полосу земли.

– Адда, ты к нему несправедлива. Армии не создаются вдруг и на пустом месте. Нужно время и еще много чего другого.

– Нужен дух, дада. Прежде всего. Боевой дух! Дух льва! А все остальное приложится к нему. У него было время. В Кадес они дошли через два года после выхода из Египта. Этого времени было вполне достаточно, чтобы превратить любой сброд в боевую силу. Дада, что же я убеждаю тебя? И так очевидно, что ему все было как бы преподнесено на блюдечке. Не хватило только одного: духа!

– Адда, все же ты судишь очень сурово.

– Тебе больно за предка. Понимаю, – ответила Мариам и с улыбкой добавила: – Но ведь он был и моим предком. И я ему благодарна за то, что живу на свете. Но от правды не уйдешь, какой бы горькой она ни была.

– Спасибо, что хоть нашла слова благодарности предку. Дети не имеют права осуждать отцов.

Мариам покраснела. Ей стало неловко. Потом, задумавшись, она сказала:

– Хорошо, дада. Давай ты поставишь себя на его место. Представь, что ты глава колена Иуды при Йетзиат Мицраиме. Я буду спрашивать, а ты отвечай. Ладненько!?

Она так ласково произнесла слово «ладненько», что Элохиму невозможно было отказать ей.

– Вот, представь себе, что вы только что вышли из Чермного моря, а египетские колесницы и всадники утонули в его волнах. Дух у вас приподнятый. Вы за три дня прошли столько же, сколько потом преодолевали целый год. Прямо летели на орлиных крыльях. У тебя в ополчении семьдесят четыре тысячи мужчин, годных для войны. Вы идете во главе движения, ибо колено Иуды всегда первым снималось с лагеря. Зная, что продвигаетесь по чужой враждебной земле, чтобы ты сделал?

– Я бы прежде всего обособил всех боеспособных сынов Иуды от их семей. Они жили бы отдельным станом.

– А потом?

– Потом вооружил бы всех тех, у кого не оказалось бы никакого оружия.

– Даже если бы пришлось отобрать оружие у других колен?

– Да.

– А потом?

– Потом все ополчение разбил бы на подразделения.

– Подобно римскому легиону, не так ли? Римский легион ведь делится на подразделения по десять, сто и тысяче воинов во главе с декурионами, центурионами и трибунами.

– А потом освободил бы воинов от всех иных занятий. Они бы были заняты исключительно военным делом. И ввел бы строгую дисциплину. Так, чтобы вся армия действовала, как один человек.

– Вот именно! Как один человек! – воскликнула Мариам. – Иначе армия не армия, а сброд. Германцы телесно превосходили римлян и не уступали им в отваге. Но были порабощены благодаря римской дисциплине. Но Наассон бен Амминадав не сделал и малости того, о чем ты только что сказал. Вот почему Моисей поручил не ему, а Осию бен Навину из колена Ефремова выбрать «мужей сильных» и сразиться с амаликитянами в Рефидиме. Первое боевое крещение иудеев после выхода из Египта. И где же был Наассон бен Амминадав?

Мариам сделала паузу и потом сама же ответила:

– Неизвестно!

Убедительнее нельзя было сказать. Элохим не ожидал, что поведение предка за тысячу с лишним лет назад могло задеть его так сильно. Теперь ему было не просто больно за предка. Он в какой-то мере ощущал себя лично ответственным, в чем-то виноватым, как бы нелепо это не выглядело.

– Хорошо, дада. Давай двинемся дальше. Ты все еще глава своего колена. Допустим, что Моисей тебе поручил вести битву с амаликитянами, а не Осию бен Навину. Твои воины дрались настолько плохо, что бедному Моисею при поддержке Аарона и Гура пришлось держать свои руки вытянутыми вперед целый день, чтобы евреи могли одолеть амаликитян. Но худая победа лучше доблестного поражения. И у тебя впереди целых два года, чтобы учесть все уроки битвы с амаликитянами и не повторить ошибки. Вот с трехсоттысячной армией ты пришел наконец-то в Кадес, к подступам земли Ханаанской. Моисей посылает туда людей, по одному человеку от каждого колена, чтобы высмотреть те земли и их обитателей. Кстати, среди главных сынов Израилевых уже нет ни Наассона бен Аминадава, ни его сына Салмона. Есть тот же Осия бен Навин, а от колена Иуды Халев бен Иефонний.

– Наверно, тогда-то и потеряли наши предки главенство в колене Иуды. И лишь несколько сот лет спустя царю Давиду удалось восстановить его за нашим родом.

– Дада, мы отвлеклись. Так вот сыны Израилевы ждали в Кадесе сорок дней возвращения посланных соглядатаев. К чести Осия бен Навина и Халеба бен Иефонния, только они двое из двенадцати вернулись с мыслью, что надо начинать захват обещанной земли. А остальные соглядатаи устрашились высокого роста тамошних жителей и их числа. Как бы ты поступил, имея под рукой трехсоттысячную армию и еще столько же годных для войны мужчин в тылу?

– Я бы ворвался туда как таран. Немедленно. Тремя волнами, по сто тысяч человек. Друг за другом.

– Но всего этого не случилось. Сыны Израилевы струсили. Если бы не струсили тогда, захватили бы обещанную землю и не пришлось бы скитаться по пустыне сорок лет.

– Да, шанс был тогда безвозвратно упущен.

– За сорок лет все сыны Израилевы от двадцати лет и старше перемерли в пустыне, за исключением Халева бен Иефонния и Осия бен Навина. Выросло новое поколение, закаленное в пустыне и свободное от раболепства. И оно смогло завоевать землю Ханаанскую под предводительством Осия бен Навина. «Только будь тверд и очень мужествен», – наставлял его неоднократно сам Господь. И он вроде бы был тверд и мужествен. Но все же недостаточно.

– Адда, он был очень стар. Если не ошибаюсь, умер в возрасте ста десяти лет.

– Это так. Но все же он не смог выполнить до конца повеление Бога.

– Какое повеление?

– Прогнать все местные племена с земли Ханаанской и не оставить в живых никого в захваченных городах и селениях.

– Скорее всего, не успел.

– Нет, дада, он допустил ошибку уже в самом начале вторжения, еще при захвате Иерихона, оставив в живых Раав и все ее семейство. Подал дурной пример.

– Раав спасла иудейских соглядатаев, укрыв их от царя Иерихона у себя на кровле.

– Раав сделала добро иудеям, но предала своих. И она не выдала их только потому, что хотела спасти свою шкуру. Была уверена, что иудеи возьмут Иерихон. Нет, ее не надо было щадить. Надо было истребить всех жителей Иерихона, как это делал Моисей в захваченных городах аморреев.

– Адда, я не знал, что ты так кровожадна.

– Я не кровожадна. Кровожаден Бог. Зачем Он обещал землю, уже заселенную людьми? Ведь прекрасно знал, что это приведет к кровопролитию. Не было на свете другой земли что ли?

– Не знаю. Трудно понять. Быть может, все дело в горе Мориа.

– Наверно. «Введи свой народ и насади его на горе достояния Твоего, – воспевал Моисей в своей песне, – на месте, которое Ты соделал жилищем Себе». Но если так, то тем более надо было очистить всю землю вокруг нее от местных жителей. Разве ты не поступил бы так, будь на месте Осия бен Навина?

– Легко сказать, труднее делать.

– Очевидно, наши предки не были достаточно сильны. И все потому, что Наассон бен Аминадав не создал своевременно мощную армию. Понимаешь, дада, надо четко разделять отношение сынов Израилевых между собой, и к Богу, и их отношение к другим племенам. Как относиться к Богу и как относиться друг к другу – было установлено в заповедях, переданных Богом через Моисея сынам Израилевым. А как относиться к другим племенам?

– Бог ясно повелел не вступать с ними в союз, – ответил Элохим, – и не брать их дочерей в жены для своих сыновей, то есть не смешиваться с ними.

– Верно. И уже одно это ставило наших предков в особое положение, требовало от них с самого начала заняться созданием сильной армии. Но Моисей был не военным человеком. Он всецело был занят отношением сынов Израилевых к Богу и между собой. Он лепил нацию. Кто должен был всецело заняться отношениями с другими племенами?

– Мы вновь приходим к главе колена Иуды.

– Да. К Наассону бен Аминадаву. Ему надо было этим заняться.

– Наверное, Бог не хотел того.

– Чего хотел Бог, а чего нет, трудно угадать. Мне кажется, у Него какие-то другие заботы, и мы люди, отнюдь не занимаем первое место в Его мыслях.

– С чего ты так решила?

– Прошло четыреста с лишним лет, прежде чем Он вспомнил про свое обещание Аврааму, Исааку и Иакову дать обетованную землю их потомкам.

– Да, немало.

– И после того Он тратил на нас немного времени, всякий раз по несколько минут, как бы между прочим.

– Адда, ты словно упрекаешь Его.

– Нет, ни в коем случае. Я Им восхищаюсь. Он для меня наивысший образец, каким должен быть свободный человек. Свободный от всего, от добра и зла. Я помню наизусть, как Он сказал Моисею о самом себе.