Крещение Новгорода

– Я был таким же, как и ты, может, чуть постарше, – продолжал викинг свой рассказ, – я лишился всего, даже свободы, и теперь был вовлечён во вторую погибель мужчин – тяжёлый труд. Больше года я провёл в таком унизительном положении, прежде, чем смог сбежать и наняться к моему старому знакомому – Сигурду. Он знал о том, что со мной произошло, но не побоялся навлечь на себя ярость ярла и взял к себе. Сигурд тогда и сам был уже ярлом, и хёвдингом над свободными бондами. Я же не был бондом, своей земли и двора не имел, и потому был беднее всех и самым неудачливым. Если бы всё так продолжалось, я бы даже не знаю, кем бы был, но точно не тем, кем стал сейчас. А случилось с нами вот что. Ярл – отец Вигдис прознал о том, что я сбежал и служу у Сигурда и потребовал меня к себе. Сигурд же ценил меня за воинскую отвагу и наотрез отказался меня выдавать. Тогда ярл Рауд – отец Вигдис, обратился за помощью к знатному норвежскому конунгу, который пошёл на Сигурда войной. Сигурд же тогда обратился за помощью к вашему конунгу Владимиру, и тот поддержал Сигурда. В тяжёлом бою мы разбили норвежского конунга, а я отомстил за Вигдис, убив её жениха и ранив ярла Рауда. Так мы поселились в Гардаре, а именно – в Новгороде. А теперь вот я богат и старшина над целым отрядом по поручению Сигурда. Сигурд потерял свои земли в Норвегии, но Владимир наделил его новыми землями и сделал своим ярлом. Вместе с вашим конунгом я брал Полоцк и Киев. Но что-то я уже заболтался. Как посмотрю, ты давно уже сделал свою работу. Держи.

И Хотен бросил Василию золотую монету, которую тот поймал на лету.

– Реакция воина, – похвалил его викинг, и Василий почувствовал, как невольно улыбка проступает у него на лице. Ему хотелось этой жизни, полной приключений, хотелось сражаться и искать удачу. Но всего этого он был лишён, и теперь не мог покинуть свою мать одну в Новгороде.

Вскоре отряд Хотена покинул город и отправился в сторону Киева, а викингов в посаде стало ещё меньше. Но зато появились другие гости – жрецы новой, странной веры. Никто не знал, откуда они возникли, и трудно было определить, из какого они роду и племени. Но обосновались они в еврейской слободе Неревского конца и многих сплотили вокруг себя, стали обращать в свою веру. В числе прочих к ним присоединился и Никита Новоторжанин, вместе с собой в церковь он стал водить и сына – Костю. Отец гордился своим сыном, который рос намного умнее него, хоть и был увлечён этими шутовскими затеями Васьки и Садка. Костя всегда выше ратного дела ценил образование. Любил книги и музыку. К сожалению, книг тогда можно было достать немного, и потому юный сын Никиты так жадно накинулся на новые книги, что привезли с собой жрецы новой веры. С интересом он стал узнавать всё больше про живого бога Христа, который жил в человеческом теле в далёкие времена и был распят на кресте, после чего воскрес. Его чудеса казались невероятными, а его смерть казалась высшей несправедливостью. Этот бог был не похож на Симаргла хотя бы тем, что в своей религии он был единственным, и хоть нарекал себя сыном Божьим, но вместе с тем и сам был богом, который каким-то причудливым образом был един со своим отцом. Тогда Костя представлял себе это иначе, и ему виделось сразу два бога в небесных чертогах, один из которых был хмурым старцем, а другой – добрым юношей, защитником людей. И Христос мог дать защиту всем, в то время как Симаргл только смеялся над всеми и как бы даже специально подвергал тяжёлым испытаниям тех, кого любил, чтобы сделать их ещё сильнее. И некоторые его порождения и даже кровные сыновья не выдерживали испытаний и погибали.

Костя был физически намного слабее своих товарищей. Даже Садко, который никогда не слыл хорошим бойцом, казался крепче Новоторжанина. Длинные русые волосы и почти детское лицо без щетины и вовсе делали его похожим на девушку. И вот вскоре Костя с головой ушёл в христианство и не давал своим друзьям покоя, рассказывая про эту новую веру. Садко в ответ лишь смеялся над ним, как, впрочем, и над всем. Редко можно было понять, когда он шутит, а когда серьёзен. Василий же крепко призадумался.

– Я бы почитал эту книгу, – промолвил он.

– Если хочешь, я могу попросить у отца.

– Попроси. Но не забывай, Костя, что ты в нашем братстве. О нас уже пошла молва по Людину концу. Особенно после моей схватки с Потамией Хромым.

– Мне не нужно никакого братства, чтобы любить своих друзей, – улыбался Костя. – К тому же бог Христос и есть любовь. И потому, поклоняясь нашей дружбе, мы всё равно поклоняемся ему.

– Мы поклоняемся Симарглу, – вскочил с места Садко.

– Остынь, – остановил его Василий, – Симарглу мы поклоняемся, когда шутим. Что мешает нам в остальное время почитать других богов?

– Шутим? Вы думаете, это просто шутка, дурачество? Вы так ничего и не поняли, Симаргл серьёзнее всех богов!

И с этими словами Садко ушёл прочь. Никто ещё не видел его прежде таким серьёзным и таким разгневанным, прежде казалось, что он вообще не умеет гневаться и всё переводит в шутку, словно дурачёк. Всё это показалось друзьями очень странным.

А меж тем наступило 24-е июня. В Новгороде праздновали день Купалы – верховного бога колдунов из клана Змея. Для этого Усыня и колдуны заранее привели в город скот, пленных и рабов, которые должны были быть принесены в жертву. Верховный волхв Добрыня в свою очередь отдал коров со своего двора. Но колдунам этого показалось мало, и Усыня захотел принести в жертву несколько коней. Эта новость взбудоражила всю новгородскую знать. Старая вера не просто запрещала приносить лошадей в жертву, она обожествляла этих животных. Кони были священны, волхвы и простой люд носили на шее деревянные обереги, сделанные по образцу лошадиной головы. Тот, у кого во дворе был свой конь, считался зажиточным человеком, а кто имел при себе множество коней, считался настоящим богачём. Борис – отец Святослава владел целой конюшней. По новгородским меркам он был очень богат, и именно к нему обратились колдуны, чтобы купить несколько животных для жертвоприношения. Борис договорился о цене, сказал, что сам приведёт коней и тогда же возьмёт плату. Но как только рабы колдунов, ведущие дела, ушли, Борис Вольга отправился к Добрыне и стал бить челом верховному жрецу.

– Страшное проклятие падёт на мой род и на Новгород, – говорил он, – колдуны испытывают нас на покорность, издеваются над нашими традициями. А страдать за это мне?

– Усыне сложно не покориться, – спокойно отвечал Добрыня, – он со своими колдунами перебил в округе всех чародеев, которые могли бы оказать им сопротивление. Волшебники не будут сражаться против колдунов.

– Новгород будет, – отвечал Борис, – город встанет, Сигурд тоже пойдёт против колдунов. Он же поклоняется другим, своим богам: Тору и Одину.

– Куда пойдут? – теперь уже вспылил Добрыня и сжал кулаки, – ты, Бориска, совсем дурак, хочешь, чтобы я открыто выступал против Усыни? Даже если моя возьмёт, князь Владимир станет моим врагом.

– Или ты их, или они – тебя.

Добрыня должен был принять очень непростое решение. Он слышал о том, что колдуны и волшебники из союза прибирают к рукам целые города, попирают местных князей и подчиняют их своей воле. Колдуны могли подчинять не только мечом, было у них немало и других, подлых методов. Например, они могли просто сглазить человека, наложить на него порчу, а то и вовсе убить, а затем оживить его труп и сделать его своей марионеткой. Такой гомункул своим умом мало походил на живого человека, обман можно было легко раскрыть, поэтому чёрные чародеи редко прибегали к таким чарам. Да и теперь им это было не нужно, поскольку и так власть колдунов росла, и не было силы, способной их остановить. Верховный волхв пригласил Усыню к себе и пытался умилостивить богатыря разговорами.

– Я даю двух коров со своего двора для жертвоприношения, – говорил воевода, – но могу дать и больше.

– Зачем мне столько коров, Добрыня? И зачем ты вообще говоришь со мной о таких мелочах?

– Потому что я хочу просить тебя изменить своё решение приносить в жертву коней. Богам нужна кровь, им нет большой разницы, чья это будет кровь: коровья или лошадиная.

– Да ты никак боишься бунта? – поглаживал свои усы Усыня, – не бойся, я с тобой. Докажите, что верны истинным богам, что со старыми верованиями покончено. Принести в жертву священное животное.

– А если мы откажемся?

– Тогда вы шибко разгневаете богов. А боги наши очень страшны в гневе.

– Ладно, будь по-твоему, но дай мне слово богатыря, что после церемонии ты и твои чародеи ещё семь дней пробудете в городе, чтобы защитить нас от бунта.

– Слово вождя, – произнёс Усыня, и они пожали друг другу руки. Вождь чародеев и верховный волхв, богатырь и дружинник.

В день Купалы в Славенском конце Новгорода ещё с утра начала собираться толпа. По главной улице по направлению к капищу повели скот, рабов и пленных с полными отчаяния лицами. Среди последних были ещё некоторые чародеи из клана Волка, взятые в плен во время схватки и проведшие эти годы в рабстве. Борис Вольга вёл под уздцы четырёх коней-тяжеловесов. Они доверяли своему хозяину и послушно шли за ним навстречу своей печальной судьбе. Усыня сидел на своём коне в самом центре площади и осматривал всех своими лягушачьими глазами. Кольчуга его блестела, как рыбья чешуя, за спиной словно флаг развевался чёрный плащ, а чуть подальше так же верхом сидели другие колдуны из его клана. Вскоре появился и Добрыня со своей старшей дружиной. По правую руку от него ехал Сигурд, по левую руку – колдун Богомил – глаза и уши вождя Усыни в Новгороде. Рабы тащили в руках вёдра с водой для священного омовения жертв. Купала был речным богом, и вода играла важнейшую роль в культе его почитания. Говорили, что Купала – это огромный двухголовый змей, который обитает в реках, более того, он и создаёт эти реки, когда ползёт по земле. Вторая голова была там, где был хвост, таким образом, бог мог видеть в обе стороны. Но обитал он в огромной реке, которая опоясывала весь мир и называлась мировым морем, из него вытекали все остальные мировые реки, в него же эти реки и возвращались или уходили под землю.

Простые горожане собрались вокруг площади, залезли на крыши и на заборы, теснились и толкались, чтобы пробиться поближе к церемонии. Вскоре чародеи запели, и их пение больше походило на нечленораздельное мычание и дикие выкрики, которые, однако, оказывались весьма мелодичными. Началось торжественное омовение жертв. Рабов и пленных раздели донага и облили водой из вёдер. Затем на одного из рабов вылили целое ведро молока. Это была первая жертва. Вождю Усыне подали копьё, и, не слезая с коня, он одним ловким движением проткнул сердце жертве. Кровь тут же окрасила тело несчастного и землю под ним. Но всей крови не дали пролиться на землю, её аккуратно собрали и понесли к реке, чтобы напоить ей Купалу. Принесли жертву и Перуну, чтобы почтить заодно и верховного бога. Колдуны вели себя в Новгороде, словно хозяева. Борис Вольга заметил, что один пеший чародей в толпе всё время морщится, когда видит, как убивают людей. Как выяснилось, это был волшебник-оборотень из клана Волка, по имени Радогость. Он не покорился колдунам и теперь на шее его была верёвка, другой конец которой держал чародей. Наверняка, оборотня не собирались убивать сегодня, но колдуны хотели, чтобы он видел смерть своих собратьев. Борис лично знал многих колдунов, с которыми перезнакомился, когда готовился к церемонии. Узнал он того, кто держал на привязи Радогостя и стал пробираться к нему через толпу.

Но тут дошёл черёд до лошадей Бориса. С печальным видом конюхи повели их на смерть. Только сейчас животные почувствовали что-то не ладное, принялись гарцевать, вырываться, фыркать ноздрями. Но было уже поздно, колдуны убили всех коней почти одновременно. И тут по городу пронёсся плач сотен женщин. На их глазах осквернялась святыня, такого спускать было нельзя. Народ стал напирать, кольцо вокруг площади сжималось всё теснее. Добрыня взглянул на Сигурда. Он хотел прочесть решимость в глазах скандинава, но прочёл лишь безразличие. Сигурд верил в своих богов, и его не беспокоили старые святыни Новгорода, которые сейчас публично осквернялись. Нет, Сигурд не поднимет меч против колдунов, но не пойдёт он и против народа. Дружина с тревогой ожидала приказа Добрыни, а он никак не решался отдать приказ разогнать толпу, он опасался Сигурда. Сигурд и его дружина не станут убивать безоружных, более того, могут помешать сделать это другим дружинникам. И тут из народа выскочило несколько молодцов с дубинами на перевес и принялись избивать тех, кто напирали на колдунов. Среди них можно было узнать отчима Садка – Волрога и его старшину – Чурилу из Людина конца. Они буквально рассекли толпу надвое, образовав большой проход, который стали заполнять вооружённые колдуны. Толпа поняла, что не сможет отбиться и начала разбегаться. Во всеобщей суете никто не разобрал, как Борис уводит за собой волшебника Радогостя. Вождь колдунов меж тем подъехал к Добрыне, лицо его выражало недовольство.

– Сколько лет уже, Добрыня? – гневно спросил Усыня, – сколько лет ты уже правишь в Новгороде, но до сих пор не вырвал корни старой веры, до сих пор ты не уверен в своей дружине. Что ж, так и быть, я помогу тебе. На этот раз я останусь в городе и буду чинить расправу. И ты мне поможешь, а также и ещё кое-кто. Эй, людин, подойди ко мне!

Последние слова были обращены к Чуриле, и людинский вождь отложил дубину и покорно подошёл к колдуну и поклонился ему в пояс.

– Ты и твои люди хорошо помогли нам сегодня, – произнёс вождь, – за это вы будете щедро награждены.

И двое рабов подошли с дорогими мехами в руках и бросили их к ногам Чурилы. Люди старшины тут же стали разбирать эту гору звериных шкур и утаскивать с собой.

– Благодарю, владыка, – обрадовался старшина.

– Что ж, Чурила, хочешь ли ты служить мне и в дальнейшем? Помогать мне чинить расправу над староверами, очищать этот город?

– Буду очень рад, владыка.

– Что ж, тогда ступай. Раздели меха между собой и своими людьми, и сегодня можете отдыхать. Завтра же с позволения Добрыни мы начнём наводить здесь порядок.

Чурила радостный отправился домой, а Добрыня, с трудом сдерживая гнев, подошёл к вождю колдунов.

– Ты, вождь, выходит, заранее сговорился с этим сбродом? Не ожидал я от тебя такого. Что ж, ты и дружину мою будешь так «очищать»?

– Конечно, с дружины мы и начнём. Ведь, как известно, рыба гниёт с головы.

Добрыня уже пожалел, что всё это время призывал Усыню в Новгород. Город мог расколоться, и снова мог зазвенеть вечевой колокол. Вече, конечно, мало пугало Добрыню, он в любом случае оставался верховным волхвом, но народ мог избрать нового князя или посадника, который перетянул бы власть на себя. А ведь официально в Новгороде ещё не было посадника, который должен был замещать воеводу Добрыню, когда тот уезжал собирать дань. Каждый раз Добрыня назначал временного посадника из числа бояр на эту должность. И вот теперь город начинал ускользать из рук воеводы и переходить в руки колдунов и сброда из Людина конца – людям, официально вообще не занимавших никаких должностей и совершенно не зависящих от славенского вече. Это могло разозлить народ и нарушить и без того хрупкий баланс. Вскоре полилась боярская кровь. Колдуны при помощи Чурилы и своих лазутчиков выискивали тех, кто сохраняли лояльность старой вере или поддерживали связь с волхвами. Несчастных забивали насмерть дубинами и топили в реке. Не трогали пока только викингов, ведь их вера не имела никакого отношения к волховской, а бог Тор был даже очень похож на Перуна. К тому же, Сигурд был единственным человеком, которого в Новгороде боялся вождь Усыня.

Волрог в те дни приходил домой невероятно уставшим. Ему хватало сил лишь на то, чтобы напиться браги и поесть перед сном. Не было сил даже, чтобы надавать подзатыльников своим детям, в особенности Садку, не было времени ласкать свою жену. Ему хотелось лишь сытно есть и быть всегда в тепле, но за это приходилось платить слишком дорогую цену и быть виновником ужасной расправы над теми, кто всегда считались лучшими в Новгороде. Даже грубая душа разбойника страдала от этого зрелища, и потому он пил как можно больше браги, чтобы ночью в тёплой избе почувствовать себя, наконец, в безопасности. Волрог нередко хвастал тем, как бил боярина или вместе с другими казнил его, но хвастал лишь для того, чтобы получить у других одобрение. И он получал его сполна от таких же, как он, которые наедине с собой презирали себя. Но, слава богам, расправа над боярами продлилась недолго. Колдуны были вынуждены внезапно покинуть Новгород. Пришёл гонец из Киева, принёс вести о том, что родимичи взбунтовались. Это случилось как раз через четыре года после крещения Киева и Новгорода в новое язычество. За два года до этого бунтовали вятичи, и унимать их ездил вся чародейская дружина, возглавляемая лично князем Владимиром. Теперь пришёл черёд родимичей. Для этого и была создана чародейская дружина, это были её прямые обязанности. И вот четырём великим кланам предстояло вновь соединить свои силы. И как не хотел Усыня укрепить свою власть в Новгороде, он вынужден был подчиниться. Добрыня же вздохнул с облегчением.

Глава 6.

Кузнец и оборотень.

Борис Вольга ушёл ещё до конца церемонии и не один. С собой он увёл и пленного чародея – Радогостя. Ему удалось договориться со знакомым колдуном и выкупить оборотня на свободу. Лишь на следующий день Борис узнал, что колдуны решили остаться в городе и начать расправу. Теперь боярин в числе первых попадал под подозрение, поскольку не пожалел даже собственных средств ради спасения опального чародея.

– Зачем ты выкупил меня из плена? – спрашивал его меж тем Радогость.

– Чародеи рождаются не для того, чтобы быть рабами, разве нет? – вопросом ответил ему Борис.

– В наше время рабом может быт каждый, боярин, уже нет прежнего уважения к мастерам высшего искусства.

– И всё же, ваше искусство ещё нужно людям. А мне нужно твоё. Но я не хочу, чтобы ты был моим рабом. Будь моим гостем. Раздели трапезу со мной и моей семьёй.

И Радогость сел за стол вместе с Борисом Вольгой, его женой и юным сыном Святославом. Угощение было воистину щедрым, и чародей остался доволен. Давно уже его не кормили так хорошо. Трапезу они провели за доброй беседой, и лишь на следующий день в их дом прокралась тревога.

– Тебе нужно уходить, – говорил наедине Борис своему гостю, – иначе тебя снова схватят, а вместе с тобой и меня.

– Но ты не хочешь, чтобы я уходил?

– Ты – свободный человек, я уже говорил тебе это вчера.

– И всё же я перед тобой в долгу. Как тебе отплатить?

– Дружбой. Как своей, так и клана Волка, – отвечал тут же Борис.

– И всё же, боярин, ты спас меня из рабства не только ради дружбы. Это ради твоего сына. Мальчик ведь чародей, верно?

– Да, говорят, в нём есть сила, – отвечал Борис.

– Но в тебе нет чародейской силы, я это вижу. Значит, его мать…?

– Она ведьма, – отвечал Борис, – когда-то она исцелила меня от болезни, я полюбил её и сделал своей женой. Судьба распорядилась так, что из всех богов мой сын Святослав больше всего почитает Симаргла – покровителя шутов и оборотней. Шутом ему быть не пристало, но, видимо, боги хотят, чтобы он постиг мастерство оборотня.

– Многие называют это мастерство проклятием, – мрачно отвечал Радогость. – Оборотни – это единственные существа, неуязвимые для укуса упыря, но плата за это слишком высока. Они сами во многом уподобляются кровососам. Ведь их предназначение – охота на упырей. А когда долго всматриваешься в бездну, бездна начинает смотреть в тебя.

– Я хочу, чтобы у моего сына была защита от чародеев. Колдуном он быть не может, поскольку он не чистокровный, волхвы нынче не в почёте, остаются только оборотни. Прошу, Радогость, возьми его к себе в ученики. Я дам тебе всё, что ты попросишь. Я – богатый человек, я щедро заплачу. Пусть он будет проклятым, но живым, чем если мой род прекратиться на нём.

– Что ж, быть по-твоему, – согласился Радогость, – но не сейчас. Я приду осенью, и мы уйдём с твоим сыном, а осенью следующего года мы вернёмся, и либо он станет волкодлаком, как я, либо останется человеком. Верь мне, ведь я твой должник.

– Я верю тебе, Радогость, и даже отдам тебе своего коня в дорогу.

– Благодарю, Борис, но не стоит. Кони боятся оборотней, мы ездим верхом только на таких, которые привыкли к нам и не боятся дремлющего в нас хищника. Не торопись с оплатой, боярин, с этим мы разберёмся потом, если я вернусь осенью следующего года, выполнив работу. Сейчас же лучше спрячь мальчика где-нибудь в деревне.

Борис послушался совета Радогостя и отправил сына в хутор, из которого родом была и его жена. Рыжеволосая зеленоглазая ведьма Светорада, не смотря на возраст, была очень хороша собой, и потому муж всегда очень ревновал её. Ревность подогревал тот факт, что кроме Святослава она не родила ему детей, а ведьмы, как известно, знали секрет зелья против зачатия, которое позволяло им участвовать в оргиях без риска забеременеть. Женщин-чародеек называли просто ведьмами, поскольку они ведали и тёмными и светлыми чарами. Правда, были у них и те, которые считались особыми знатоками тёмных чар, их называли феями. В хуторах ведьмы были очень важны, поскольку чаще всего были повитухами. Светорада тоже нередко принимала у женщин роды, даже когда уже стала женой дружинника. Других жён Борис не имел и был верен своей единственной, отчего про него ходил слух, что ведьма-жена околдовала его приворотным зельем и привязала к своей юбке. Вообще, ведьмы редко выходили замуж, чаще всего за волхвов. Для колдунов ведьмы редко становились жёнами, были лишь отменными любовницам, но детей своих всегда оставляли у себя и воспитывали сами. Нередко их похищал какой-нибудь колдовской клан, чтобы чародейки рожали ему чистокровных колдунов. Здесь дети принадлежали отцам, если они были мальчиками, если же были девочками, поселялись среди рабов и женщин, чтобы вырасти и стать жёнами клана. Ревности колдуны не знали, и потому делили своих жён между собой. В случае необходимости при помощи особого обряда всегда можно было доказать, что ребёнок был рождён от колдуна этого клана и является чистокровным. Дети-мальчики здесь считались общими детьми клана, подростками они должны были выбрать себе взрослого наставника, который своей любовью и примером должен был обучить их чародейскому мастерству, а позже инициировать и тем самым ввести в клан. Были, правда, такие ведьмы, которых не похищали даже колдуны, а лишь побаивались их и люто ненавидели. Это и были феи. Они ненавидели мужчин и в особенности мужчин-чародеев, которых всегда мечтали превзойти. Но, поскольку сами они это сделать не могли, то всегда делали это чужими руками. Феи внушали мужчинам несбыточные мечты и превращали их в своих рабов, нередко тоже самое они делали с упырями, и эти неуправляемые кровожадные существа вдруг становились ручными. Не было для колдуна большего несчастия, чем влюбиться в фею и не было для феи большей удачи, чем, притворяясь простой ведьмой, поймать в свои любовные сети настоящего чёрного чародея или волшебника.

Село, в котором был спрятан Святослав, находилось совсем рядом с Людиным концом, и потому сын Вольги не редко бегал туда к своим товарищам и проводил с ними время. А в Людином конце меж тем разгорались нешуточные страсти. Пролитая людьми Чурилы кровь знатных людей во многих пробудила бунтарский дух. Чурила убивал тех, кого всегда считали авторитетом, и из-за этого среди молодёжи падал авторитет и самого Чурилы. Творилось чёрти что. Юные сыновья бросали вызов своим отцам и либо погибали, либо даже выходили победителями в поединках и убивали тех, кто дали им жизнь. Рядовые ополченцы открыто высказывали Чуриле недовольство своей долей и тем, как он делит добычу. Чурила с трудом удерживал свою власть и воистину в ту пору он был невероятно жесток к своим людям. Для тех, кто выступал против него, старшина придумывал ужасные изощрённые казни, лично сдирал прилюдно с них шкуру, отрезал языки, а самых нерадивых привязывал к двум согнутым к земле деревьям так, что когда деревья распрямлялись, то разрывали на части привязанного. И всё же, не смотря на эти ужасы, против Чурилы выступил нелюбимый его сын, давно затаивший на него злобу – Потамий Хромой. Пошёл слух, что Потаня хочет бросить вызов старшине, одолеть его в поединке и занять его место. Но среди окружения Потамия далеко не все были его друзьями и выдали отцу замысел сына. Тогда Чурила приказал верным себе друзьям Потамия схватить его и привести к себе. Эта задача пала на плечи братьев Сбродовичей – старых товарищей сына старшины. Они прилюдно отреклись от Потамия, избили его и после того, как от него отказался и Чурила, выбросили в реку. Весь в синяках и ссадинах хромой сын Чурилы выплыл из реки и направился прямиком к дерзкому мальчишке – Василию Буслаеву. Вечером, в тёмном хлеву, лёжа на соломе, Потамий изложил боярскому сыну свою просьбу.